i wanna send my code to you

       Джисон просыпается от ощущения духоты. Вечером было лень разбираться, где спать пришедшему парню, и, вместо того, чтобы расстелить диван, они сгрузили обмякшее тело на джисонову кровать, и следом хозяин комнаты улегся позже. Его сразу же скрутили в клубок конечностей и пьяно промурлыкали неразборчивое на ухо, опаляя горячим дыханием. Сейчас же он просыпается помятым и вспотевшим. Рядом сопит, приоткрыв рот парень, которому он, вроде как нравится, и хочется пропустить пары, забить на универ и провести день вместе, просто валяясь и, может быть, лениво целуясь. Он хочет поцелуев. С Хенджином. Хочет поцелуев с Хенджином.        Хенджин даже сонный и помятый выглядит на все сто, с приоткрытым ртом, из уголка которого виднеется маленький пузырёк слюны. Волосы разметались по подушке, а простынь собрана под ними в гармошку. Джисон приподнимается, выпутываясь из чужих объятий, и смотрит на спокойного парня сверху вниз с неопознанным чувством тревоги. Он действительно влюблен? В этого парня, на которого обратил внимание лишь вскользь? Но взглянув единожды на мягкие черты, нежную улыбку, не смог больше ни о ком другом думать, тщательно разглядывая каждый нюанс. Но действительно ли он влюблен? В том самом смысле: с подгибающимися коленями, роем бабочек внизу живота от любой невинной улыбки? Или это его собственное эго, удовлетворенное тем, что выбрали его?! — Доброе утро? — Хенджин улыбается, прищуриваясь на один глаз, и слегка розовеет от осознания, как быстро он оказался в постели своего краша. — Мы… Так и спали? — Да. — Хан посмеивается с широко распахнутых глаз, и приближает свое лицо к чужому. — Ты так прижимался ко мне ночью, твои пальцы свободно гуляли по моему прессу, ах, так сложно было противиться желанию поцеловать тебя в ту же секунду. — Я… — Тяжелый выдох оседает на чужих губах. — Шучу. — Джисон легонько соприкасается носами. — Ты отрубился в ту же секунду, я просто лег рядом, и мы проспали до этого момента. Но…. Вроде кто-то признавался мне вчера в симпатиях?        Хван закрывает лицо ладонями и вроде как воет. Джисон аккуратно отнимает пальцы от лица и разглядывает тяжелый румянец на бархатной коже. — Я, правда, тебе нравлюсь? — Да. — Хвана хватает на тихий шепот в тишину, уютно расположившуюся в комнате. — Просто… Я подумал, что ты, как и все они… Увидев моего отца, типа… — Ты вчера что-то говорил про отца, но я не понял, причем здесь он. — Обычно, — Джисон ложится рядом, подбиваясь под теплый ото сна бок. — Выбирали его. Между шумным и активным мной выбирали спокойного, уравновешенного отца, у которого стабильная работа, мотоцикл и вайб папика. — Да. — Хенджин ползет несмело ладонью под домашнюю майку, забираясь под нее и окружая тонкую талию, чтобы прижать к себе, подминая под себя. — Мне нравишься ты. И я очень рад, что ты решился со мной заговорить тогда, потому что… Честно, я не знаю, почему зашел тогда за тобой в туалет, просто я будто крыса под влиянием песни из дудочки, ведомый твоей красотой, мог отправиться куда угодно. — Прям уж, красотой. — Сонни прикусывает губу от смущения, чтобы в следующую секунду слабо пискнуть в чужую шею, от горячей ладони, распаляющей внутренний котел до кипения. — Правда. Только… Если честно, у меня нет особенно опыта, знаешь, в отношениях, даже в поцелуях. Мы могли бы… Быть более медленными? Изучать друг друга, хм? — Хенджин ищет ответ в чужом выражении лица, эмоциях или усмешке на пухлых привлекательных губах.        Джи дышит шумно и кусает губы, смотря в чужие глаза. Карие как любимый американо, с толикой тепла и заботы, и слепого доверия. Несмотря на внезапный прилив желания тактильной близости, сам Джисон не слишком уж разбирался в нюансах отношений — слишком быстро они заканчивались, стоило Бану-старшему появиться в поле зрения. Чужие глаза смотрят обеспокоено, будто действительно можно доверять, но слишком часто Джи видел усмешку и презрение у тех, кому хотел доверять, и сейчас это кажется ещё более невыносимым фактором. — Я и сам… Не особенно уж опытен, если честно. — Наконец отвечает, сразу замечая, как разгладилась морщинка на лбу Хвани. — Поэтому, для нас, думаю, это был бы идеальный вариант: узнать друг друга побольше, прежде чем переходить к чему-то серьезному. — А твой отец не против, что я… Ну, парень? — Нет, ему все равно. Он толерантен к данному комьюнити.        Хенджин мягко фыркает, прижимая к себе младшего, продолжая поглаживать пальцами мягкую кожу. — Но мне хочется с тобой целоваться. — Вдруг восклицает Джи. — Поцелуи. Хоть немножко. И объятия. — Разумеется. — Старший дарит мягкий поцелуй в изгиб шеи, вызывая мягкий выдох в пространство. — Так? — Хах? Свидания? — Разумеется. — Хенджин повторяет поцелуй, и Джи изворачивается, облизываясь. — Мне нужен поцелуй прямо сейчас, но, к сожалению, отец постучит в комнату через пять минут, и посмотрит на нас убивающе. Лучше нам быть одетыми и собранными к этому времени. — Ещё пару минут, — бухтит старший, продолжая обнимать, и вдыхать чужой запах ото сна. — Никаких пары минут. — Доносится из-за двери. — У вас двадцать минут, и мы выезжаем. Никаких прогулов, Бан Джисон! — Какого? — Он музыкант, хен. Он услышит что угодно, если захочет. — С вами не соскучишься. — Добро пожаловать в семью Бан. Пристегните ремни безопасности, — Джисон смеётся, встряхивая волосы, и Хени улыбается в ответ.

***

       Чан грызёт ручку, пытаясь выдавить из себя хоть что-то стоящее. Вопреки распространённому мнению, что всегда пишут «о ком-то», его тексты, или музыка была просто… Обо всех и ни о ком одновременно. Его тексты про любовь, расставание, или кое-что с повышенным рейтингом, не о каком-то конкретном человеке, а просто фантомные образы людей, которых он видел в агентстве, по телевизору, в метро, — в Сеуле. Его самая большая любовь, помимо музыки — океан, море, побережье Сиднея, но он, кажется, совсем забыл реальность, настолько давно сбежал оттуда в поисках новой любви и ощущений. Из последствий — Джисон, но Чан прошёл бы ещё раз огонь, трубы, издевательства, измены, только бы Джи был под боком. И вот теперь, когда его сын стал настолько взрослым, чтобы приводить домой парня, и предоставлять тому пару полок в своём шкафу, Чан задумался, что мешает ему, наконец, найти себе человека, с которым он мог бы быть счастлив? Времена, когда Сонни нуждался в заботе и опеке на постоянной основе давно прошли, и он не успеет моргнуть, как его сын женится на какой-нибудь одногруппнице, или продолжит встречаться с парнями. Но он? Сможет ли вообще, спустя столь долгий промежуток времени вообще адаптироваться к состоянию чувства ответственности и заботы о ком-то, кроме собственного сына? Голова продолжала разрываться от абстрактных вопросов, наполняющих голову.        В комнату кто-то входит и по поступи, и тяжёлому вздоху над макушкой, Чан понимает, что это Чанбин. Мужчина откладывает ручку и смотрит на своего коллегу. — Итак? — Тебе нужно отвлечься. — У меня много работы. — За последние пару недель, ты не написал ни строчки. Сомневаюсь, что ты спал хотя бы часов восемь за последние пару суток. — Я не хочу спать. — Я предлагаю отвлечься. — Чанбин вздыхает. — Пошли в клуб, хен. — Я не хочу ни с кем знакомиться, знаешь? — Я и не предлагаю. — Чанбин садится на край стола и отряхивает майку на литых мышцах. — Я тоже не ищу знакомств. Но это не значит, что мы должны зашиваться в работе, даже когда вдохновения нет. Твой малой кинул мне пару текстов, я обработал его юношеский максимализм, и планирую одну песню дать дебютирующей группе. Сонни не против. — Почему тебе? — Текст тяжеловатый. Это до Хенджина было. — Понятно. — Чан сжимал пальцами виски. — Я рад, что Хенджин есть у Сонни. Это дерьмо продолжало происходить с ним настолько много, что пьяный Хенджин, ноющий, что его игнорируют, был довольно мил. Джисон оттаял и сияет как австралийское солнце. — У них серьезно? — Не знаю, если честно, да и не особенно хочу лезть. Как он только не возненавидел меня за все эти годы? Представить страшно, как эти идиотки разбивали моему мальчику сердце. — Он умный, как и ты, хен. Но одновременно с этим — невыносимый тупица. Как я только связал свою жизнь с вами? — Ты любишь нас. — Конечно. — Хороший план, Чан-хен. — Чанбин потянулся, и опустил обе руки на чужие плечи. — Но тебе не удалось сбить фокус. Пару шотов, поговорим о чем-нибудь, кроме работы, и по домам.        Чан вздыхает и смотрит на своего друга. — Ты не отстанешь? — Не-а.        В клубе темно. Привыкший к яркому искусственному свету в своей комнате, сейчас практически бредет на ощупь, ощущая, как его внутренности вибрируют от громкой музыки. Чанбин плывёт, рассекая движущиеся тела, кому-то кивая, и улыбаясь, пожимая руки. Чан пытается не потеряться в какофонии звуков, запахов и чужих чувств, что излишне выплескиваются под градусом алкоголя. — Бар? — Ладно.        Чанбин сворачивает, утягивая друга за собой, и кидает на стул. — Пару виски плесни, друг.        Бармен кивает, и ставит пару стаканов, резко срывает крышку, и янтарная жидкость заполняет граненые стаканы. Мужчины легонько стукаются стаканами и делают по глотку. Приятно. Говорить почему-то не хочется, да и не о чем особенно, хотя иногда хочется фантомную тень, с которой обсудить что-нибудь, или послушать что-то не из мира музыки. Чанбина уводят танцевать, и тот подмигивает Чану, осушая стакан. Теперь Чан предоставлен сам себе. — J and T, Сынминни. — Рядом падает разморенное тело и устало растекается по барной стойке. Бармен опускает стакан с бесцветной жидкостью, и юноша оглядывает Чана и салютует стаканом, прежде чем сделать глоток. — Чо как? — Нормально. — Никогда тебя здесь не видел. — Нечасто хожу по таким местам, работа. — Расскажешь? — Я готов разговаривать о чем угодно, кроме работы. — Даже про астрофизику? Я тут видел теорию, что наша вселенная — симуляция, типа нейроны ведут себя иначе, когда ты их наблюдаешь, и когда нет. — И как ты поймёшь, что они ведут себя иначе, когда ты их не наблюдаешь?        Юноша завис со стаканом у рта и потом пожал плечами. — Хз. Спроси чо полегче.        Чан смеётся в стакан, и допивает остатки. — Как тебя зовут, горе-физик? — Минхо. И я не физик. Я вообще чисто для себя это изучаю, ну знаешь, рандомные видео ютуб, вроде теории заговора, фильмы про серийных убийц, лекции психиатров и поведение медведей после зимней спячки. — У меня б голова кругом пошла. — Ты не представился. — Крис. Кристофер. — Не корейское имя. — Я из Австралии. — Итак, Крис из Австралии, — Минхо разворачивает корпус и его пряди падают на глаза, что сияют блеском неона и алкоголя. — Чем ты все-таки занимаешься? — Музыкой. Если кратко. Меня друг вытянул, чтобы я хоть на один вечер перестал думать о работе. — Можешь думать обо мне. — Лукавая улыбка напротив притягивает. Белоснежные зубы прикусывают губу, и Чан вздыхает, пропуская пряди сквозь пальцы. Он не собирается вестись на эти дьявольские уловки, но парень, сидящий перед ним, откровенно сводит с ума. — Спасибо. Чем занимаешься ты? — Скучно. Я всего лишь архитектор. И если ты скажешь, что это интересно — за три года ни одного проекта, где можно проявить себя. Всё так однотипно, аж зубы сводит.        Чан оглядывается в поисках Чанбина, но в толпе пьяных тел не видно ничего. К нему наклоняется Минхо, и любопытно заглядывает в вырез кофты. — Прекрасный вид. — Минхо, что ты делаешь? — Флиртую, Крис. — В темноте видно, как его новый знакомый закатывает глаза. Мило. — Ни к чему не обязывающая болтовня расслабляет не хуже алкоголя, а для тяжёлых разговоров о детстве и первой любви мы недостаточно знакомы. — Я не обсуждаю свою первую любовь. — Она была первой красавицей школы, а ты — чмошным очкариком?        Чан смеётся, запрокидывая голову и закрывая глаза руками. Этот парень сводит с ума. Остр на язык, невероятно красив и притягателен. Мужчина лукаво смотрит на своего собеседника и ловит за талию в неуклюжей попытке привстать. Пахнет так по-домашнему: выпечкой, кошачьим кормом, джинтоником, вишней. И губы мягкие, волосы чуть вьющиеся, путаются в пальцах, а острые зубы беснуются с собственным языком. Крис, что же ты творишь?