i wanna send my code to you

       Хенджин просыпается впервые за долгое время в собственной комнате в своём доме. Везде стоит оглушающая тишина, что давит на перепонки и создаёт шум, на самом деле это собственная кровь стучит в организме. Хенджин не хочет вставать, надевать пижаму, спускаться вниз, готовить себе завтрак на одну персону, и готовиться к промежуточным экзаменам. Хенджин хочет…. На самом деле, за беготней и попытками обустроиться, начать самостоятельно выживать в этом мире, он совсем перестал понимать, чего хочет в этой жизни. Разные желания и идеи мелькали перед его глазами, но в текущей рутине, куда он сам себя загнал с институтом, вымышленной социальной активностью и внезапным вторжением Джисона в жизнь, он просто махнул на все рукой. Он так долго был один, что изо всех сих ухватился за возможность окружить себя людьми, и совсем не заметил, как потерял ту частицу, что позволяла ему балансировать в жизни.        Хенджин любит проводить время в одиночестве. Когда он занят хобби, читает книгу, рисует, пробуя новый стиль, и в квартире стоит тишина, или лёгкий джазовый фон придаёт пикантности моменту. Он давно не брал в руки фотоаппарат, после того как отец выкинул использованную плёнку в отместку за школьные отметки. А ведь там были его фотографии, то, как он видит окружающий мир и ему хотелось с этим поделиться. Каждый раз, когда у него забирали какое-то право на распоряжение чем-то личным, он будто терял к этому интерес, или намеренно запрещал себе возвращаться к занятию, будто наказывая: он не заслуживает заниматься тем, за что не смог бороться.        Сейчас за окном пасмурно, но лёгкие лучи, пробивающиеся сквозь завесу серых туч, дарят надежду. Скоро весна, и Хени ждёт ее, как будто это даст возможность ожить самому, начать все с нуля, расцвести. Он садится за свой старый потрепанный скетчбук и раздумывает, чтобы ему нарисовать. Легкими штрихами начинает прорисовывать контуры, раздумывая о своих родителях. Он всегда хотел иметь такого отца, как Чан-хен: понимающий человек, который всегда поддержит, смотрит любящим взглядом. Какую бы лютую дичь Джисон не исполнял, Чан всегда сиял, преисполненный горделивым взглядом: это мой сын, этот идиот — мой сын, и я чертовски его люблю. Хотя, может, появись Джисон в иных обстоятельствах, и ситуация с Чаном была бы тоже иной, но пока он видит этот пример пред глазами, и хочет быть таким же отцом: всегда знать, что делает его ребенок, и чтобы тот ему доверял.        В силуэте, который начал намечать Хван, легко угадывается Чан-хен, и парень смущается, разглядывая смеющиеся глаза. В Джисоне Чанова улыбка, теплота объятий, черти в глубине танцуют на тлеющих углях, заставляя Хенджина воспламеняться под пытливым взором. Он вспомнил рассказ младшего о том, что девушки, флирующие с Джисоном, быстро теряли интерес, стоило им завидеть старшего Бана, иногда забирающего сына с занятий на своем мотоцикле. Но честно, Хенджину больше по душе гиперактивные громкие эмобои с воинственной подводкой и пухлыми губами, выбивающими из Хенджина рваный скулеж в пространство. Бан-старший был взрослым, интересным мужчиной, да, но Хенджин всегда хотел иметь кого-то своего возраста и схожим по мыслям и образу жизни. Его сердце выбрало Джисона, и он не хотел противиться этому.        К смеющемуся Чану в дополнение Хван дорисовывает такого же счастливого Джисона, с запрокинутой головой, развевающимися волосами, комочком кадыка, по которому так приятно лениво проводить губами, пока тот нежится под одеялом, не желая идти на пары, и поваляться лишних пять минут. Он дорисовывает последние штрихи, и расписывается размашисто. Они получились яркими, насыщенными, словно рисовал с натуры, вдохновляясь не яркими воспоминаниями, а ощущением кого-то родного рядом. В Джисона не получалось не упасть, наслаждаясь часами, проведенными вместе ранними утром, переплетя пальцы в замок и просто рассматривая друг друга, будто пытаясь выучить, запомнить каждый нюанс бронзовой кожи, слегка виднеющейся щетину, и острые ключицы, виднеющиеся из-под одеяла. Это хочется подарить им, но и эгоистично оставить себе: таких счастливых в его памяти, ни о чем не думающих и просто в моменте. Хенджин ценит каждый момент, проведенный с ними, и ни разу ему не указали на дверь. Как будто он тоже, что-то с ними связанное.        День проходит лениво, и Хени даже забывает о том, какой большой дом, и как ему здесь обычно дискомфортно, запершись в своей комнате и рисуя все, что подвернется под руку. Комнату наполняет саксофон, горит свеча с легким ароматом парфюма, и на холсте медленно расцветает закат. Закат похож на последние мгновения жизни, ты сияешь слишком ярко, чтобы после погаснуть насовсем. И Хенджин не знает, когда он сможет засиять также ярко, чтобы потом погаснуть. В Джисоне иногда проскальзывает что-то утопическое, когда он задумывается и забывает о своей маске веселого шута. Смотрит куда-то вглубь своей души, словно хочет в ней что-то рассмотреть. И Хенджин смотрит тогда, смотрит до бесконечности, вглядывается в каждую деталь, шрамик, родинку, покусанные губы, — словно пытается выучить наизусть, впитать каждый нюанс и никогда не забывать свою первую любовь по имени Бан Джисон.

***

       Чан уставился в свой блокнот, рассматривая текст, который написал, просто под влиянием мыслей об юноше. С одной стороны, такая реакция его музы позабавила, и хотелось позволить ей и дальше исписывать листы под влиянием момента, но в то же время… Парень? Чану уже поздно как-то переживать и испытывать кризис ориентации, однако оставался вопрос его карьеры. Он знал, что некоторые айдолы являются, или относят себя к lgbt сообществу, и как жестоко с ними могли расправиться их же фанаты, или само агенство. Что, если он окажется в ситуации выбора между отношениями и карьерой? Было проще прекратить любые поползновения в эту степь прежде, чем он совсем сойдет с ума от Минхо.        Минхо.       Он никогда не был сторонником грязного секса в кабинке вонючего туалета, и всегда выдерживал дистанцию, позволяя себе узнать свою спутницу, а ей — себя, и даже, когда дело доходило до близости, он старался создать атмосферу, и максимально сделать все, чтобы секс понравился обоим, но здесь…. Он словно сошел с ума, стоило губам юноши потянуться к его, а чужим губам скользнуть по телу, вызывая толпы мурашек. Он словно был околдован, насколько быстро принял правила игры, и ведомый гормонами отправился в зловонное место, чтобы позволить юноше насладиться им сполна. Мягкая бронзовая кожа, отдающая ванилью, упругие крепкие бедра и подкаченная задница, его даже не смутило отсутствие груди, он был занят высвобождением стонов из капризного рта, даже больше сосредотачиваясь на чужом оргазме, чем на своем. Его околдовали, и он совсем непротив быть во власти этого юноши с кошачьим прищуром.        Чана давно так никто не цеплял, как этот юноша, и тот факт, что ему пришлось практически придумать личность и умолчать о наличии ребёнка, хотя это первое, что он всегда сообщал своим потенциальным партнерам, немного раздражал. Он не знает ни фамилии, ни адреса, ни номера Минхо, только специальность и то, как мелодично отскакивают стоны от грязных стен кабинок, вливаясь мёдом в уши Чана Кристофера. Чан давно не был так взбудоражен человеком, и пытался выжать из себя максимум, пока он на это ещё способен.        В комнату входит Чанбин, облокачиваясь о косяк и усмехаясь, легко хмыкая под нос. Этот хен…. Такой понятливый, противоречащий сам себе. Утверждает, что черпает вдохновения из внутренних сил, а стоило появиться этому обольстителю с кошачьей грацией, так того не оттянуть от блокнота. Чанбин, хоть и не принято об этом говорить, всегда переживал о состоянии своего хена, что за многие годы работы бок о бок стал кем-то родным, почти как брат. И он с удовольствием нянчился с Сонни, когда тот был совсем ребёнком, и водил его гулять, пока хен работал, игнорируя сон, еду и здравый смысл. А теперь Джисон стал взрослым, самостоятельным, и иногда Чанбин задумывался, не связано ли увлечение Сонни парнем тем, что его воспитывали два мужика, но Джи выглядел счастливым, смотря на худосочного парня модельной внешности как на свою музу. А теперь и его хен, надёжный как скала, стремительно падал в чувства к парню, расцветая и уходя в свои мысли с идиотской улыбкой на лице. Может, действительно, гендер не имеет значения, если его друзья счастливы, выбирая сердцем, кого им любить?!        Чан, наконец, замечает застывшего приятеля и машет тому рукой, чтобы заходил. — У меня тут родилось пару текстов, — Чан смущённо потирает шею. — Но они… Специфические? Я не знаю никого с таким репертуаром, кто бы исполнил. — А ты помнишь, хен, что сам умеешь пользоваться микрофоном? — Ну, нет. — Старший смущённо хихикает, потирая уставшие глаза. — Я уже стар для этого. — Хен! — Чанбин плюхается на диван в студии, где они провели много различных деньков и потягивается. — Ты просто попробуй. — Песня просто пропадёт. Кто вспомнит неизвестного CB97 с просторов SoundCloud? Это слишком жестоко. — Начни заново. Тот же JYP-сонбе исполняет песни, почему ты не можешь? — Потому что он начинал как айдол, а я — как руководитель дочернего лейбла HYBE int? — Ты слишком критичен. — Я… — Чан вздохнул. — Я знаю, чем это закончится. — Ты самокритичен до безобразия, хен. Просто запиши, положи на музыку, и выпусти. Ты можешь быть нашим ноунеймом, просто выпуская периодически треки. Для души. Никто не требует клипов, концертов и туров. — Я подумаю. — Вот и ладушки, хен. О чем хоть песня? — О wi-fi?! — Мне начинать бояться? — Эй, — Чан пересаживается к другу и начинает щекотать. — Выкажи какое-то чёртово уважение. — Извините, сонбе, — Чанбин хохочет. — Но стоит ли ставить метку «18+» на вашем сольном альбоме? — Идиот.        Чан затихает, отодвинув от себя блокнот, и откидывается на спинку кресла. — Как думаешь, я могу влюбиться? — Пожить для себя без оглядки на Джисона? Вполне. — Но… Парень? — Чан смотрит на друга, покусывая губы. — Сам знаешь, как иногда складывается жизнь у айдола, который решает быть со своими фанатами предельно открытым. Его стирают в порошок. А теперь представь, что будет с группами, которых я курирую? Пустить их жизни под откос? — А как это взаимосвязано? Это твоя жизнь, твоя работа и личная жизнь не связаны. — Со пожимает плечами. — Корейцы, они… Странные. Вначале сами придумывают идеальную парочку, донимая айдолов до состояния ненависти друг к другу, но стоит одному из них оправдать их ожидания, он они сразу готовы стереть его в порошок. — Да и потом. — Чан пересаживается на диван, выпрямляя ноги и устремляя взгляд в пространство. — Я не смогу быть идеальным парнем ни для кого. Лейбл набирает обороты, сюда стремятся сотни стажеров, чтобы достичь успеха сам знаешь кого. Я должен быть всецело посвящен работе, и времени на отношения совсем не остается. Да и по правде. — Чан посмеивается, потирая сонные глаза. — Приходя домой, я иногда хочу побыть в чертовой тишине, а не слышать, как два бесячих ребенка создают шум на восьмерых. Куда мне еще один человек? — Мне кажется, ты накручиваешь и слишком много анализируешь, даже то, чего еще потенциально нет. — Младший задумчиво мычит, пропуская волосы сквозь пальцы. — Пусти на самотёк. Если вы ещё пересечетесь с тем парнем, не отталкивай его, позволь вам узнать друг друга получше. Он кажется младше нашей возрастной группы, может, вы окажетесь слишком разными и разойдетесь уже через месяц, или даже неделю. Ну а если нет, то не ищи проблем на голову. Вдохновляйся, твори, пиши. Вы, Баны, слеплены из очень хорошего теста, но упрямитесь как ослы. — Ты сегодня нарываешься, — Чан смеётся, обнимая друга и укладывая голову на плечо. — Надеюсь, встретить его в иной обстановке, знаешь. Трезвого, вне клуба, понять, также он меня зацепит, или это виски и неон, что делали его глаза яркими от адреналина. — Ну что ж. — Чанбин кивает. — Надеюсь, вам повезёт. — Я тоже, Бини, я тоже.        Чан выходит из здания поздно вечером, застегивает куртку, вздыхая ночной воздух. Голова приятно гудела от плодотворной работы, да и после разговора с Чанбином, будто действительно некоторые ситуации отпускали его. Домой не хотелось, а вот прогуляться вдоль реки Хан — вполне. Привести мысли в порядок, переключиться с рабочего режима на домашний. Выкинуть Минхо из головы.        На самом деле, если так задумываться, то Чан сам не знает, почему после неё никого не было. Несколько интрижек, пару свиданий, но ничего серьёзного, чтобы приводить домой, знакомить с сыном, становиться семьёй. А ведь были предпосылки, идея дать возможность сыну узнать материнской заботы, и любви, если уж родная мамаша оставила их. Но как-то не то, и не так, и потом Чан вовсе перестал даже пытаться. Когда разочаровываешься в одном конкретном человеке, с которым были планы, ощущалась поддержка, забота, то на остальных людей после смотришь через призму прошлого опыта, и хочется забиться обратно в конуру, почесывая зажившие шрамы. Чан всегда был романтичным, влюблялся направо и налево, легко флиртуя с девушками и одаривая их мелкими подарками в знак внимания, но теперь, на другом континенте, среди чужих людей, хочется закрыться, спрятаться и лишь изредка скользить взглядом по лицам в поисках той самой. Да и есть ли она? Чан даже не сможет ответить на вопрос, какой она должна быть. Идиотские клишейные вопросы, чтобы попытаться подстроиться на первое время. Но вот появляется Минхо, ослепляет улыбкой, оглушает стонами, и что-то в груди оживает, непрошено цветёт, в надежде на скорую весну.        Чан проходит мимо клуба, и оттуда вываливается парочка. Два парня, сцепившись руками, скользили вдоль стен, не то, борясь за первенство, не то, изнывая от желания. Он вздыхает, готовый отвернуться, чтобы не начать фантазировать о возможной встрече, но что-то было в походке второго парня, и его жестах, что, наоборот, притягивало внимание. На первый взгляд казалось, что у них все происходило по обоюдному согласию, однако один из был явно против, и отталкивал приставучего наглеца. Чан не любил вмешиваться в чужие распри, однако парочка добралась с притирками до освещения, и Чан заметил вначале капризно поджатые губы, а затем взгляд, метающий молнии. Не противясь желанию, Чан направился в их сторону, чтобы оценить ситуацию поближе. — Эй, ты. Ты должен поехать со мной. Я заплатил за твой коктейль. — Я сам за него заплатил, не льсти себе. — Ах, ты ж… — Простите, — Минхо влетает в Чана, не заметив, и чуть не падает. Чан ощущает вибрацию чужого гнева, и удерживает, заставляя обратить на себя внимание. Хо, готовый распять незнакомца, так нагло ворвавшегося в его пространство, поднимает глаза, и спустя секунды обработки информации, гнев сменяется на искреннюю радость. — Ох, чаги. Наконец, ты пришел. — Мин виснет на чужой шее, отчаянно шепча. — Подыграй, Крис. — Привет, детка. — Руки ложатся на чужую талию, и младший расслабляется. — Извините, он поедет со мной. Если он вам должен я заплачу. — С хера ли он пойдет с тобой? Я провел час, пытаясь уговорить его поехать ко мне. — Я не должен пред тобой отчитываться, катись. — Минхо клюёт чужую щеку и смело переплетает их пальцы. — Пошли домой, хен.        Чан сжимает чужую руку, глупо кивая, и даря еще один поцелуй в висок. Что ж, он посмотрит, что из этого получится.