Passive with desire

***

Её душа была словно высушенные страницы книги, на которых не находилось места для жизни. Она устала. Так смертельно устала, что просто хотела, чтобы всё это поскорее закончилось. Покидая здание МАК-2 и прижимая к себе пакет увесистых конфиденциальных документов, способных сделать безбрежным будущее для её родителей и для многих других людей, Лиза думала лишь об одном. Как она вообще до такого докатилась? Наверное, стоило начать с того, что как назовешь лодку, так она и поплывёт. Лиза с самого детства оправдывала свое имя вплоть с момента зачатия — она была заделана в период всё ещё пылкой неугаснувшей любви, которая так и подмывала её родителей трахаться где попало и как попало. Одно радовало, без защиты они это делали не всегда, иначе кроме неё и Тима до самой Лизы уже два раза могли бы появиться ещё две рыжие или светлые головы (не то чтобы Лиза была против расширения горизонтов близкой родни, но заниматься четырьмя детьми вместо двух было бы уже тяжеловато. Причем для всех). Родилась она уже куда легче, чем Тим, вышла быстро и мать не мучала, как ей потом рассказывали. В детстве была маленькой верховодкой, которая то и дело висела у старшего брата на шее, поскольку что считала его лучшим другом тогда, что считает по сей день и сейчас. Несмотря на то, что Лиза умела нравиться людям и знала, как это делается, у неё было… Не так уж и много друзей. Ей это было и не нужно. Достаточно одного Тима, который всегда оставался на её стороне да его девушки Софы, которая лютой смесью испано-итальяно-ирландских генов могла испепелить кого угодно, кто впадал к ней в немилость. В особенности это проявлялось в её недовольных взглядах, но и… В положительном ключе, когда дело касалось личного отношения, ведь София горой вставала за тех, кто ей был небезразличен. Софа была интровертом, и потому общество младшей сестры Тима ей оказалось не менее дорого, чем ей самой. Лиза помнит, как приняла её радушно в семью. Как Софа волновалась, когда Тим её представлял родителям, — учитывая историю её знакомства с братом, это было не странно, — однако её явное уважение к старшим, в особенности к отцу, сделали своё дело. Но папа всё переживал за Тима, как они будут строить свои отношения на расстоянии. Ведь Софа училась в Санкт-Петербурге, а Тим — нет, институт, в который он поступил, находился в Сан-Франциско. Видеться они бы смогли только по праздникам, но Тим… Судя по всему, был готов к таким препятствиям. Ради Софии он был готов пойти почти на всё — Лиза ещё не разу не видела его настолько до безумия головокружительно влюблённым. Волей-неволей она начинала ему завидовать белой завистью. С ней было не так. Она с самого детства прикипела слишком сильно к одному человеку, чтобы влюбиться нормально потом в кого-то другого. Прилипла, как банный лист, приварилась, как металлический, и всё. Деваться некуда, не отодрать. Когда она это поняла? Мама шутила, что ещё лет с пяти. Уже тогда Лиза заявляла, что хочет выйти замуж за собственного крестного. Когда же пять лет сменились пятнадцатью, Лизу стукнуло тем же самым пониманием уже на более серьёзном взрослом уровне. Прямо в голову, как будто кувалдой огрели по затылку. Она была влюблена в Олега Волкова и нет, она не надеялась на внезапную взаимность только потому, что им было хорошо в обществе друг друга, между ними царило взаимопонимание и… Странное напряжение, которое замечала, пожалуй, только она сама. Лиза понимала, что так не бывает даже в кино — американцы часто высмеивают в своих лентах отношения с большой разницей в возрасте, превращая их в убогое подобие «Лолиты», даже если главное героине больше 16-ти лет. В реальном мире существовало не меньше предубеждений, да и от одной мысли, что её признание отворотит Олега от их семьи, отвернет его от неё, потому что ему вдруг станет неловко проводить с ними время из-за неё, глупой бедной Лизы… Нет, увольте. Уж лучше попытаться это перерасти, пережить, найти кого-то другого. Вытравить, выжечь, пережать. И пускай Лиза понимала, что сокрытие ни к чему хорошему не приведёт, — и не выраженное всё равно найдёт однажды выход, — иного она придумать в юном возрасте не смогла. Тем не менее, с годами становилось только хуже. Когда она уехала в другую страну, ей было 16 — Лиза улетала в специальную школу государственной политики имени Голдмана, чтобы после сдачи экзаменов поступить в Калифорнийский университет имени Беркли. Она прощалась с родителями, — не совсем слёзно, но не без крепких любящих объятий, — обещала писать, несмотря на ответственную подготовку к поступлению, а потом… Когда её в последний момент обнял Олег, прижав тесно к своей груди, Лиза почувствовала, что сердце подскочило к горлу. Щеки запылали так, что в пору было жарить на них барбекю. Олег ласково потом потрепал её по плечам, заправил волосы за уши и пожелала удачи. И сказал, что будет скучать. Ох, наверное, тогда к ней и пришло понимание, что она была награждена не каким-то лёгким, безболезненно проходящим чувством, вовсе нет… Она любила его. Так крепко, что аж самой становилось страшно. И пускай Лиза научилась это умело играючи скрывать, как актриса только расцветшего цветного кино, это чувство нагнало её и обрушилось на неё с головой. В тот день она на прощание обняла Олега крепче позволенного, так, как обнимают жены, отпуская своих мужей на войну. И пообещала ему тоже активно справляться, как там будет в спецшколе, чтобы он без неё особо не скучал. Между ними давно состоялся хрупкий мост из доверия и понимания, который редко бывает между взрослым человеком и ребёнком. Ещё в 12 Лиза помнила, как они ездили всей семьёй за город, и она сидела в дали от праздничной суеты с Олегом на берегу озера. На его поверхности было видно отчётливо Луну, над головой были только звезды… И они сидели разговаривали. Много, полно, взахлёб, как если бы не пролегала между ними пропасть во много лет. С годами они задерживались возле друг друга всё чаще. И если Лизе казалось, что её влюблённость не должна была быть заметной, первой, кто обратила на это полноценное внимание, оказалась её мать. Материнские глаза всегда замечают такое раньше остальных. Но Настя не выводила Лизу на разговор, поскольку та сама не считала нужным об этом говорить. Лизе для подобного нужно было дать созреть. Драть из неё что-то клещами не имело никакого смысла. В год поступления её чувства получили шанс на то, чтобы перемениться. Будучи ярой любительницей и сторонницей культурной жизни, Лиза ходила по разным вечеринкам, посещала театры, и это несмотря на повышенную занятость учёбой. Она всегда умела выкраивать время, делая его не рабочим, отлично владея тайм-менеджментом, в отличие от Тима. У Тима с этим, напротив, бывали проблемы, из-за чего он утопал в учёбе, как бумажный кораблик в середине лужи. Однако Лиза, звонившая нередко ему, напоминала, что брату нужно отдыхать. Иначе он сляжет и вылетит из-за переутомления из университета. Когда появилась Софа, вдвоём вытягивать брата стало намного легче, чем это делалось раньше ею одной. И вот на одном из представлений в театре «Изящных искусств» она повстречала его. Того, кто перевернул её жизнь с ног на голову. Дональда Рида… Мистер Рид сидел среди зрителей, заняв место в первом ряду. На правах родителя выступающего он пришёл на представление бесплатно. Лиза сразу заметила его из-за его дорогого крокодильего костюма, пошитого явно на него, сидел уж больно отлично. Богатый мужской парфюм преследовал его шлейфом, заставляя женщин вокруг сворачивать головы, — да и некоторых мужчин тоже, — необычные белые волосы казались ещё более снежного цвета на фоне чуть менее бледной кожи. Аметистовые глаза холодного цвета, словно выточенные из камня, без особого интереса исследовали окружение вокруг себя, — похожее на древнегреческий амфитеатр, — пока не наткнулись на неё… На Лизу. Тициановский цвет волос и опьяняющий взгляд. Короткие элегантно вьющиеся волны, складывающиеся в каре по типу тех, что носили в период ревущих 20-х, и жемчужное платье, подчеркивающее идеально худобу и прелесть ещё совсем юных форм. Она единственная была одета здесь со вкусом, пахла и блистала своей свежестью, и Дональд не смог её не заметить. Когда началось представление, он пересел на одно место ближе к ней, прогнав какого-то японца. «Вы заметили, что в театр давно перестали одеваться, как на праздник? Весьма печальное зрелище». Лиза, давно не чувствовшая такого мощного давления мужского внимания, аж чуть подобралась в кресле и кокетливо закинула ногу на ногу. Он был заметно старше неё, ему было около 50-ти, если ей не изменяла проницательность, но Дональду его возраст шёл. Он делал его более солидным. «Да, весьма печально. Сейчас мир во власти оверсайза и толстовок. Для людей во главе стола стоит удобство, а не красота». Он усмехнулся и посмотрела на неё прямо. Его чёрные зрачки заблестели, отражая последний свет потухшего перед представлением софита. «Но не для вас». Они говорили потом о том, как его сын, Эштон, попал в современную экспериментальную постановку «Макбета», и как Дон хотел, чтобы тот учился подниматься из глубин самостоятельно, поэтому никак не влиял на его студенческую и карьерную жизнь. Обсуждали саму постановку, её ход, профессионализм игравших студентов, и его рука всё ближе подбиралась к её ладони… Перед тем, как прозвенел первый звонок, возвещающий о перерыве, Лиза ощутила, как ладони Дона сомкнули её лёгкую ладонь сверху и снизу, а его губы неожиданно коснулись безаппеляционо её губ. Для той, кто ещё ни разу не целовался, но много читал, как это делается, Лиза, по его меркам, была неплоха. Его язык раздвинул её губы, глаза прикрылись, он прижался теснее грудными мышцами к ней, покуда она напирала на него в сначала пробующем, а потом уже полноценно страстном поцелуе. Это было что-то дикое, первобытное, совершенно для Лизы незнакомое, но пьянящее… Пьянящее и затягивающее в себя, как болото. Так и начался их роман, растянувшийся на два года. Пока она училась и поступала, они посещали вместе различные вечеринки, закатывали пышные приёмы, буквально начали жить вместе в Калифорнии, в Лос-Альтос, где был его главный дом, не связанный с работой, но Лизу… Так или иначе тянуло в Санкт-Петербург, обратно к себе, к брату, матери, отцу, Олегу… Она так скучала по ним, что ей была невыносима мысль проводить праздники без семьи. Дон её тогда ещё без лишних вопросов отпускал и не препятствовал этому. Иногда он даже выбирался в Санкт-Петербург по делам вместе с Лизой, но никогда не напрашивался на знакомство с её семьей, понимая, что их посещение ею одной — сугубо личное дело, в которое не надо было лезть. Пока она не поступила в университет. И не узнала кое-что про его работу. Настоящую работу, не тот подставной бизнес, которым он прикрывался, как ширмой. Дон казался… На первый взгляд таким благородным датчанином с американским паспортом, который занимался лизингом самолётов. Он предоставлял их как для путешествий в отдаленные уголки мира, так и для гуманитарных миссий, что делало его в глазах других ещё более… Вызывающим меньше всего подозрений. Однако чем больше Дон вводил Лизу в свой личный круг общения и давал ей знакомиться с людьми, с которыми работал, тем больше она понимала — его сторонняя деятельность, которая его по-настоящему занимала, была далека от самолетов и семейного холдинга по производству медицинского оборудования… Не желающая видеть дальше своего носа и слишком ослепленная их общим счастьем, она ведь даже не соизволила его досконально изучить. Сейчас Лиза понимала, прочти она про Дона в первый же вечер знакомства и удери она от него, всё могло бы быть иначе. Но жизнь не любит сослагательное наклонение. И Лиза была ещё слишком зеленой, чтобы вообще об этом задумываться. Он оказался наркобароном. У него имелась давно построенная империя, которая в более зрелом кругу была на слуху. Но более молодая аудитория либо не знала об этом, либо попросту этому не верила. Лиза узнала совершенно случайно, когда Дон неожиданно пригласил её полететь вместе с его друзьями на охоту — они взяли один из его самолетов на выходные и вылетели в заказник Desert, что уже тогда должно было вызвать у неё определенные подозрения, учитывая политику США к нелегальной охоте и к браконьерам в частности. Лиза не любила охотиться на несчастных зверей и уж тем более их загонять в угол, поэтому она предполагала отсидеться в палатке, но… Дон ей не дал этого сделать. Он настоял на том, чтобы она загнала зверя вместе с ними. И чтобы она застрелила его сама. Когда Лиза подходила к Дону и его другу, она случайно услышала разговор о поставках фентанила бывшим воякам. О подтверждении того, в деле ли он и ничего ли не отменилось. Услышав, чем они собирались заниматься, Лиза выпала в осадок. И долго обмысливала, не могло ли ей показаться… Как оказалось, не могло. Дон помог ей в тот день попасть в загнанного красного волка. Лиза с плохо скрываемым отвращением смотрела на то, как пуля разбивала чужую черепную коробку и орошала её содержимое на землю. Когда она спросила, зачем они это делают, Дон ответил весьма просто. «Для наслаждения и снятия стресса». Она попыталась уйти от него. Но когда они перестали видеться, он приехал за ней в университет сам. В машине он перекрыл водителю доступ к ним при помощи выдвижной заслонки. Посмотрев на Лизу прямо поверх плеча, Дон коснулся холодными пальцами её руки и погладил по ней. «Я хочу закончить наши отношения. Извини, но та поездка…» «Ты всё слышала» — его взгляд холодно блеснул, какой-то ненормальной животной золотистой искрой, — «я специально дал тебе послушать». Лиза с круглыми глазами резко повернула голову. «Зачем?» «Теперь ты всё знаешь. И я не имею право дать тебе от себя уйти. Иначе ты меня, дорогая, просто сдашь». Дон прихватил её лицо за подбородок, погладив по нижней губе большим пальцем. Его взгляд был таким, словно это было очевидным. И что она сама должна была обо всём догадаться. Он подманил её к себе как можно ближе, а потом проткнул нёбо и взял на крючок. Тогда-то это и началось. Пьяные вечеринки, на которых хотелось упиваться до полубреда, лишь бы не видеть поведение его дружков и тех, кого они с собой приводили. Принуждение к сексу. Драки. Градус ненависти был пропорционален градусу повышенной любви. Лиза перешла эту черту очень быстро, и Дон видел это. Но всё равно не хотел и, как он говорил, не мог её отпустить. В его глазах их объявленный «самой яркой парой Калифорнии» дуэт только сильнее от всего этого расцвёл. Ведь Лиза наконец перестала обманываться и видеть в нём того, кого в Доне никогда не было. «Тебе интересно, почему же именно фентанил? О, Liza, я тебе сейчас всё расскажу, раз ты у нас теперь…насильно заинтересованное лицо. Я поставляю его в основном воякам, возвращающимся из горячих точек. По завершении курсового приема препаратов, содержащих синтетические наркотики, пациенты в их лице постоянно сталкиваются с синдромом отмены. Переживаемые ими мучения толкают их на черный рынок, где за очень небольшие деньги их встречаю с выгодным предложением я. Тебе не кажется это даже немного милосердным? Дарить покой тем, кто его никогда после войны так и не получит». «Именно по этой причине наблюдается столь значительное количество передозировок среди американских военных… Господин, Дон, ты просто ужасен». Он погладил её нижнюю губу в знакомом ей жесте, глядя Лизе пронзительно аметистовыми глазами с узкими крокодильими зрачками в её расширенные от ужаса голубые глаза, и с усмешкой добавил. «Но ты нашла меня сама, значит, шерше ля фам. Интуитивно ты знала, кого выбираешь себе в партнеры, Лиза. Просто многое о самой себе тебе ещё тогда было не известно». Лиза чувствовала себя в то время особенно одинокой, ведь она ни с кем не могла происходившими с нею ужасами поделиться. Она выдерживала расстояние с теми, кого любила, и носила весь свой внутренний груз чувств в себе, изъедающий её постепенно, словно опущенный в плавиковую кислоту камень. Но так было легче всем, — утешала себя Лиза, — легче и проще. Потому что если бы родители узнали, они бы сошли с ума от той дряни, в которую Лиза по собственной же глупости влипла. Ей так хотелось снять этот груз с души, поделиться им с Тимом, с Софой, которая смотрела на неё внимательными разномастными умными глазами, знающими будто всё и без слов… И с Олегом. О, как же Лиза хотела, чтобы он обо всём узнал! И в то же время эта мысль ужасала её и отворачивала от себя. Волкова нельзя было подпускать к данной ситуации и на пушечный выстрел, потому что при ином раскладе либо Дон убьёт его, либо Олег его. А, может, они оба друг друга. Такой вариант развития событий заставлял Лизу ещё сильнее внутренне содрогаться. Тогда она ещё не желала прибегать к убийству. Тогда она ещё не желала Дону самой мучительной из всех смертей. До той самой поры, пока он не заметил её привязанность к Олегу, пока он её не обнаружил и не решил обратить в свою пользу. «Может, познакомишь нас?» — обыкновенная просьба, произнесённая перед очередным возвращением Лизы в Санкт-Петербург, сделала её лицо мертвенно-бледным. Лиза уставилась на Дональда с полным пониманием скрытого в его словах подвоха и невольно оскалилась. Дональд усмехнулся. Её уголки губ игриво приподнялись в едва заметно оформившейся ухмылке. «Нет, не стоит» — её противостояние было столь очевидным, что Лизе было в пору себя ругать. Ведь она обнажила своё одно из самых уязвимых мест, и Дональд отчётливо увидел его. Его аметистовые глаза тогда сверкнули искрой понимания. И этого было вполне достаточно. Теперь он всё знал, знал, черт возьми! И было вопросом времени, когда он захочет использовать данную информацию против неё. Лиза задерживает дыхание ненадолго, чтобы унять дрожь. Дональд проводит невесомо тонкими сухими пальцами по её предплечью. Берёт за руку и, припав губами к тыльной стороне, — малокровными губами к костяшкам, — говорит тихо, вкрадчиво. «Ну и ладно. Хороших праздников, Liza. Повеселись дома от души». Наверное, она испытала облегчение, когда Тим сам дома обнаружил побои на её теле. Должна была, по крайней мере. Но это облегчение было мнимым. Ведь чем больше людей знало, тем легче на самом деле не становилось. Лиза чувствовала, что тянула за собой в свои зыбучие пески теперь ещё и брата с его новоиспечённой девушкой, ведь прекрасно понимала, что они её не оставят. Чего она хотела добиться, тянув резину? Что терпеливое ожидание подарит ей свободу? Что дерьмо однажды закончится, ведь не может же оно длиться вечно? Лиза не знала. Она… Была в полной растерянности и пребывала внутри зациклившейся фрустрации вот уже несколько месяцев. С тех самых пор, как Дон показал ей свое настоящее лицо и показал, что он её не отпустит. Она ощутила, на ней сжались зубья его капкана, и вот перед ней вставал ужасный выбор: мужественно молчать и пытаться отгрызть себе лапу для выживания, либо скулить до полной потери сил в надежде, что по её душу придёт не охотник, а кто-то другой… Кто-то более благородный, кто просто, быть может, её из жалости застрелит вместо геройской попытки спасения. Тим с ужасом смотрел на тёмные синяки на теле сестры и не мог поверить тому, что видел. На его большие синие глаза неожиданно выступили слезы. Лиза отвернула лицо в сторону. Это было выше её сил, смотреть, что она стала причиной слез её старшего брата. Она шумно сглотнула, ощущая себя осматриваемым экспонатом на столе юных молодых врачей в каком-нибудь 19-м веке, потому что иначе описать сканирующие взгляды Тима и Софы было нельзя, но… Те были лишены врачевательской сухости. Они оба волновались за неё. И Лизе это было заметно. «Только не говори родителям, прошу. Я сама смогу с этим справиться». «Да, и как интересно? Может, просветишь меня?» — Тим тогда утер порывисто слезы рукавом своей лимонной жизнерадостной рубашки. — «Ты уже, похоже, не можешь справиться с этим, Лиз! Да ещё и меня заставляешь скрывать правду от родителей, потому что…» «Я не хочу никому ничего доказывать про свою самостоятельность, но пойми одно — человек, с которым я связалась, может навредить нашим родителям, вам с Софой тоже. Я не просто так скрывалась всё это время, уж явно не потому, что мне нравится всё это терпеть». Тим посмотрел вновь на её побои и, взвесив предплечье сестры в своих пальцах, произнёс, не сводя стеклянного взгляда с её кожи. «… а ещё он вредит уже тебе. Если ты не хочешь рассказывать отцу с матерью, позволь хотя бы нам с Софой тебе помочь. На правах узнавших всё людей». Хуже ситуацию сделало, что в тот вечер на новогоднюю вечеринку ещё и Волков приехал не один, а с женщиной. Лиза с тоскливым пониманием отнеслась к тому факту, что надо бы порадоваться за развивающуюся личную жизнь крестного. А она горазда лишь поливать слезами своими нереализованные чувства к нему. Аж от себя самой становилось тошно. «Мои поздравления, Олег. Она… Красавица», — Лиза отдельно от всех подошла и сказала ему об этом. Девушку звали Надеждой, она была высокой, с русыми прямыми волосами, приятным открытым добрым лицом и затаенной нежностью, которую от неё ощущаешь ещё задолго до знакомства. Через легкое свечение, исходящее словно бы от кожи, и через тёмно-серые глаза. Из особенностей у неё на лице были очень необычные пятнистые веснушки. «Спасибо, Лиз», — ей было непонятно, почему ему было вровень неловко, как и ей, об этом говорить, и почему Олег так внимательно смотрел на неё исподлобья… Словно чего-то ожидал от неё ещё, но чего, Лиза истолковать тогда так и не смогла. Вместо того, чтобы предаваться унынию, она залила в себя как можно больше шампанского и пустилась, как заводная, в пляс. В ту ночь и стало понятно, что во всём этом было не так и казалось таким неправильным. Когда она вытянула на танец Олега, мир будто замер… И, кажется, не только для одной Лизы. Она смотрела на него снизу вверх, замедляя постепенно темп общих движений, пока они не перешли к мерному покачиванию. В глазах рябило от новогодней золотой гирлянды, голова кружилась, но сердце билось удивительно спокойно… Как будто оно вернулось домой. Всего на секунду ей показалось, что она его поцелует. Или что он поцелует её. Но когда песня заканчивается, они неожиданно слишком резко друг от друга отстраняются, едва не отпрыгивая. Лиза радуется, что…в комнате никого не было. И что Надя ничего из этого не видела. Она извиняется перед Олегом, приседает в неловком реверансе и спешит удалиться в другую комнату. Волков лишь растерянно смотрит ей вслед, явно не менее смущенный и не находящий слов, чем она сама. «Что ты творишь, Лиза», — она внутреннее злилась на себя и ругалась, отчего её спешащая фигура преисполнилась фурийной лихорадочности, — «что ты творишь, черт возьми?!» — Милая, всё нормально?.. В буйством её мыслей ворвался успокаивающий голос матери. Резко остановившись и перестав стучать каблуками по полу, Лиза повернула растерянно голову. Настя стояла и убирала со стола. Едва сдержав слезы, Лиза повернулась и направилась к ней, чтоб помочь прибрать после праздника. — Ничего, мам, просто… Что-то перебрала сегодня с шампанским. Извини, что весь вечер была такой молчаливой. Учёба тоже валит, я… Ничего не успеваю. — Может, тебе стоит взять отпуск? — Настя волнительно смотрела на дочь, положив мягко ладонь поверх её плеча. — Отец и я не будем тебя за это порицать, в конце концов, у тебя толком не было отдыха между окончанием спецшколы и поступлением… Лиза натянуто усмехнулась. Сейчас она особенно была похожа на отца. — Сдаваться перед трудностями? Это не в нашем стиле, ты ведь знаешь. Её академ мог бы порушить все планы, как безопасно разорвать отношения с Доном и не втянуть в это родителей. Поэтому Лиза не могла согласиться, хотя отдых был сейчас очень ею желаем… Настя, естественно, видела, что с дочерью творится что-то не то. И не только она. Она говорила об этом с Сергеем, но всё замыкалось снова на том, что они обещали жёстко не контролировать своих детей и уж тем более не лезть со слежкой в их жизни. — Возможно, она просто устала, Насть. — Сергей взял жену за руку. Та выглядела встревоженной. Разговор происходил уже в период отсутствия детей, после новогодней вечеринки. — Нет, здесь что-то другое… Она явно что-то скрывает, Сереж. Я знаю Лизу, она в этом плане очень похожа на тебя — до последнего ни о чем не будет говорить, пока проблема не выйдет ей сильно боком. И другим вместе с ней. Нам надо… — Она вздохнула. — Как-то разговорить её, не знаю, может… — Отправить Олега к ней? — Сергей подкинул дельную мысль. — Она доверяет ему, да и общаются они очень хорошо. Лиза с ним более открытая, чем с нами. И потом, у Волкова как раз один из последних заказов в Калифорнии. Настя взглянула на него просиявшим взглядом. — Это отличная идея.

***

— Родители волнуются за тебя. Лиза знает этот тон. Знает, что за ним последует расспрос, но не допрос с пристрастиями. Олег был человеком проницательным, но давить на неё совершенно не умел. В общем-то, как и родители тоже (хотя отец мог, если сильно до этого приходилось косячить). — У меня просто проблемы по учёбе. — Лиза устало вздыхает, надеясь, что ей удаётся выглядеть со стороны более-менее беззаботной, а не вусмерть вымотавшейся от собственной лжи, которую выдыхать при Олеге почему-то ещё сложнее, чем рядом с собственной семьёй. — Вот и всё. Я очень… Устала. Олег едва заметно сводит взгляд с дороги. Бледно-желтые лучи солнца, пробивающиеся через лобовое стекло, делают его кожу ещё более золотистой и загорелой, чем она была. Волк, запечённый до вкусной сочной корочки калифорнийским светилом. Лиза сглатывает во рту резко образовавшуюся вязкую слюну и впивается невольно ногтями сильнее в сиденье своего кресла — не смотреть на Олега и не любоваться им, пускай и украдкой, было выше её сил. А хотелось просто прилипнуть. Хотелось смотреть, не отлипая, и вовсе не урывками, как делала она, когда он был занят дорогой. — Калифорнийское солнце тебе идёт на пользу, — вдруг вставила все-таки она, сглотнув слюну и стараясь сделать голос не настолько томным и низким, каким он от напряжения стремился сам стать. Олег вновь скашивает взгляд и улыбается, чуть поведя ртом в сторону. Он всегда так улыбался, не оголяя зубы во все 32, как часто делали американцы. Спокойная сдержанность, в которой было искренности больше, чем в калифорнийских оскалах. — Как тебе здесь? — спрашивает он. Лиза смотрит теперь задумчиво на дорогу. Через чёрное стекло солнцезащитных очков та кажется затемненной длинной бесконечно тянущейся куда-то вперёд лентой, по которой их чёрная машина катилась, как в замедленной съемке. — Калифорния никогда не была домом для меня. — Лиза признается без особого нажима. И в этом ответе, казалось, таилось всё. Тоска по дому. По родителям. По Санкт-Петербургу и прежнему укладу жизни, когда была возможность бывать с близкими как можно чаще, а не только по праздникам и по выходным, если слишком уж было невтерпеж. Олег кивает. Вновь сосредотачивается на дороге. Лизе нравится это молчаливое понимание, которым он всегда награждал её со своей стороны. Когда Лиза тянет руку, чтобы вывернуть кондиционер на максимум, её пальцы и пальцы Волкова встречаются где-то на середине пути, но не отдергиваются в дурацкой резкости вместе. Олег плавно отводит руку в сторону, обратно кладёт ту на руль, но прежде кончики его пальцев едва-едва касаются пальцев Лизы. Будто специально. Либо она начала видеть то, чего на самом деле нет и чего ей очень бы хотелось… Однако руки у Волкова определенно были не иллюзорно тёплыми, не то что у неё. — А ты что здесь делаешь? — Она прячет вечный недосып из-за Дона под чёрными ретро солнцезащитными очками, убирает ладонь в сторону и запускает в волны волос, вздергивая те, встрепывая и заставляя себя отрезвиться. Помни, кто это и почему ты здесь находишься. Через Олега родители пытаются понять, что происходит. Не стоит расщедриваться на излишнюю откровенность. — По работе приехал. — Олег краток, они заезжают уже на территорию университета, паркуясь во внешнем дворе, — нужно уладить одно дело. Хочешь, я тебя после учёбы тоже обратно заберу. Твоя квартира вроде бы здесь не далеко, да? Лиза смотрит с улыбкой, уперевшись локтем в дверь, а ладонью в голову. Олег и чтобы её забирать после учёбы? Это было что-то новенькое, но Волков не единожды бывал заботлив и мил к ней сверх меры. Тем не менее, Лиза вынуждена вопреки желанию согласиться отказаться. Потому что её после учёбы уже забирал Дон. — К сожалению, сегодня меня уже забирают. Отец подруги обещал подвезти. Так что я пас. Но если ты будешь здесь ещё несколько дней, не премину пригласить прогуляться. Пафосность и некая театральность её голоса всегда его веселили, особенно во время обсуждения таких будничных моментов. — Я бы погулял с тобой здесь. Я бывал в Калифорнии, по меньшей мере, три раза, но все проездом. Ни разу толком здесь не осматривался. — Тогда до скорого. Увидимся… Завтра. Олег кивает. — До скорого. Когда Лиза собирается уйти, она в шутку по привычке сует Олегу в ладонь свою и пожимает её. Запястье оголяется. Секундная промашка, и вот видно синяк. Олег расширяет глаза. Лиза, неожиданно резко дергая запястьем, натягивает на него рукав бадлона вместе с рукавом чёрной косухи. Когда её дикий затравленный взгляд встречается с вопросительным взглядом Олега, она в очередной раз радуется, что в очках. Иначе бы её игра провалилась просто с треском. — Лиза, что случилось? Лиза понимает, что медлить нельзя. Либо продолжаешь, либо выкладываешь, как есть. Главное в собственной лжи не запутаться, иначе есть угроза в её же паутине повеситься. — Вечеринка. Очень неудачная. Думаю, ты прав, надо побольше уделять времени учёбе и меньше кутить. А то сессию сдавать за меня некому, а Тима за близнеца, увы, не выдашь. Жаль, конечно, что мать с отцом не постарались и не зачали нас в один день. Лиза натянуто улыбается. Шути, отшучивайся, уходи от правдивого ответа. В противном случае ты подставишь и его, и себя. И Дональд… Дональд наверняка убьёт его. Олег не удовлетворен таким ответом. Он знает, что она врёт. Она тоже знает, что он в курсе. Но Лиза слишком уверена в том, что справится с Доном сама. И слишком дорожит Олегом, чтобы его во всё это втягивать. — Я… Пойду. У меня уже пара начинается через несколько минут. — Да, конечно. Осторожнее на вечеринках. — Он смотрит на её запястье, кивает на него, а потом берёт и… Поглаживает по нему. Коротко. Осторожно. Словно желая сдвинуть ткань чуть выше, чтобы увидеть, насколько велик масштаб катастрофы. Лиза теряет дыхание. Сердце срывается с привычного бита. Черт. Черт. Черт. Волков, что же ты творишь… В такие моменты она не понимала, кто от кого скрывался и зачем была вся эта игра. Почему нельзя было сказать всё, как на духу? Выдать единым порывом? Может, Тим окажется прав? И в её случае всё не настолько пропаще? Быть может… Для неё с Олегом есть совсем крошечный, но шанс? Лиза выдыхает шумно через нос и убирает запястье. Она сдвигает на синяк часы с золотой оправой, на чёрном тонком эластичном кожаном ремне. Улыбается неловко, кусает губу и выходит из машины. Напоследок наклоняется и Олегу говорит. — Не ходи постоянно в чёрном, зажаришься. Тогда мне будет не с кем гулять. — Слышу от той же, кто ходит вся в чёрном. — Олег ей снова украдкой улыбается. Лиза отзеркаливает эту улыбку, протягивает здоровую руку и включает ему диск с мелодиями из «Твин-Пикс», задвигая тот прямо в доисторический встроенный в машину проигрыватель. — Приезжай завтра вечером к моей квартире. Адрес скину. До завтра. Олег провожает взглядом уже её спину. Хмурится. Выдыхает тихо и отвечает уже сам себе. — До завтра.

***

Встреча с Доном приносит ещё больше дерьма, чем предполагалось. После такого с Олегом встречаться кажется крайне плохой идеей, ведь подавить собственную фрустрацию и уж тем более её скрыть Лиза, скорее всего, не сможет. Может, прикинуться больной? «Знаешь, что я открыл для себя недавно о твоих родителях? Особенно о твоём отце?» «Прости, что?» «Я всё думал, от кого в тебе эта… Внутренняя хищность. И потом понял. Она от отца. Ты знала, чем он занимался? Нет? Конечно, наверняка родители об этом не рассказывали ни тебе, ни брату. Это не то, чем можно гордиться». У Лизы тогда побежал холодный пот по спине. «О чем ты говоришь?» «И к кому ты хочешь после такого уйти? А, Liza?» — Он надвигался на неё, подобно неминуемому шторму, прижимая по обе стороны от рыжей головы ладони к кожаному чёрному дивану, на котором Лиза сидела. — «Кто сможет тебя сдерживать и выдерживать, кроме меня? Внутри ты такая же, как отец. Вот в чем дело. Вот почему мы с тобой притянулись. Твой характер по зубам только мне». Лиза помнит прикосновение его пальцев к подбородку. Сильное сжатие. Боль. Отрезвляющая правда. Лиза просто не могла поверить тому, что Дон ей в тот день показал и рассказал. Ей срочно нужно было домой. Поговорить. Узнать правду у отца. Понять… Могло бы хоть что-то из подстрекательств и издевательств Дональда быть правдой? Мог ли её отец, любивший до одури её мать, навредить ей, навредить стольким людям, что и не сосчитать?.. Лиза не смогла о таком рассказать Тиму. Ну уж нет, он такой груз информации тащить на себе не будет. Просто не сможет. Она сама с трудом справлялась. «Олег, извини, придётся отменить прогулку. Мне надо на выходных домой. Срочно. Это касается… Учёбы. Я, черт возьми, не успеваю подготовиться к экзаменам. Боюсь, завалю. Думаю, самая пора обсудить этот момент с отцом, как и возможный академический отпуск». Лиза прилетает в воскресенье. Она ходит заведенная с самого утра, пытается взять себя в руки, но не может. Как она сможет заговорить о таком с собственным отцом? Просто… Как? Подойти и задать прямо в лоб вопрос: «о, это не ты случайно переубивал кучу народу в Санкт-Петербурге в образе мстителя в чумной маске? Не ты ли стрелял в маму и устроил резню в Венеции?» Её отец. Отец, с которым она так много проводила времени в детстве. Который помогал ей читать первые книги не по возрасту, — отборную выборку немецких и не только философов, — который учил её французскому и видел в ней маленькой отражение самого себя. Мог ли он навредить её матери? Её маме, нежнейшему существу, которое даже самой Лизе хотелось опекать, оберегать, любить, держать ближе к рукам и всячески защищать? Мама была при этом достаточно сильной, чтобы дать любому отпор. И отцу бы она его дала, определённо! Значит, Дональд обо всём врал, значит… — Лиза? Когда она застаёт отца одного в кабинете, ходящего из стороны в сторону с распечатанными бумагами, — мама была в отъезде, ей нужно было решить дела в Дубае с фирмой, с которой она работала, — тот выглядит очень удивлённым её приездом. И для Лизы будто всё сразу встаёт на свои места. И их странный образ жизни. И то, что её с Тимом с самого детства учили на дому… Даже сдвоенная фамилия теперь не казалась чем-то непонятным, — изысканным взбрыком богатых интеллигентных людей, — и то, что они жили на Невисе, но приезжали и в Санкт-Петербург. Что отец нигде толком не светился, только в основном мама, и дело было не в тяге к уединению и отсутствию прямой работы с людьми. У Лизы вдруг на глаза выступили злые слезы. Сергей не так их интерпретировал. Олег уже успел передать ему, что Лиза очень устала от учёбы. Что она ничего не успевала, безумно скучала по дому и, быть может… Переносила чье-то плохое отношение, кто физически ей вредил. Сергей медленно отложил бумаги в сторону. Он медленно подходил к дочери, вскинув руки, словно готовился её усмирять, как злую корову, или ловить, как бежавшую преступницу. Она протяжно пыхнула носом, потом им шмыгнула. Ложь. Вся их жизнь была построена на лжи, да? Значит, она не так далеко ушла от своей семьи в том, что многое скрывала? О, она точно была дочерью своих родителей, при таком раскладе. — Милая, Олег мне всё рассказал… — начал миролюбиво Сергей. — И я всё понимаю. Возвращайся домой. Мы оформим тебе учебный отпуск. Побудь здесь, с нами. Я буду рад твоей компании, ты ведь знаешь. Всегда был. — Скажи, ты… Любишь маму? — вдруг спросила его прямо она, сморгнув влагу с рыжих ресниц. Почему внутри груди стало вдруг так больно? Сергей опешил от внезапности и прямоты этого вопроса. — Конечно. А есть сомнения? — Ответь на вопрос. — Она процедила сквозь зубы. Меж бровей Сергея пролегла складка. Однако… Он не стал увиливать, какие бы подозрения ни вились в хорошенькой рыжей кудрявой головке его дочери. — Я люблю твою маму больше жизни. Одно время я… Был её не достоен, скажу честно. Но потом мы доросли, как пара, до того, что я готов за неё умереть. И лечь костьми за безопасность и счастье нашей семьи. Он словно обличал свою душу. То потаенное, что всегда оставалось между строк. Что он был не хорошим человеком. Но попытался стать другим. Сделал для этого всё, как и всё, что мог, для мамы. Чтобы уйти от той старой жизни, если она и была. Поэтому он и работал в кибербезопасности. Потому он более нигде не светился, чтобы не подставлять маму и не подвергать её с братом опасности… Лизе вдруг стало очень жаль его. Его, тянущего этот груз и не имеющего возможность о нём никому рассказать из близких, кроме мамы. Его, играющего роль хорошего отца и ставшего таковым. Лиза вдруг почувствовала изнутри толкающий к горлу слезы импульс. И, резко сорвавшись с места, она крепко обняла отца, вдруг прижав того к себе. — Хэй… — Сергей был ещё больше растерян. Он осторожно с опаской поглаживал дочь по сокрытой за чёрной тканью бадлона спине, не понимая, почему же её так эмоционально шатает. — Похоже, ты и вправду очень устала, милая… К чему мы вдруг перешли от твоей учёбы к разговору о твоей маме? Лиза шмыгнула носом. Прижалась щекой к его груди. Прикрыла глаза, выдыхая через рот и вслушиваясь в успокаивающий перестук его сердца. Рядом с отцом было так спокойно… И всё равно, каким он был раньше. Есть лишь дело до того, каким он был сейчас. Что он сделал для того, чтобы они дошли до сегодняшнего дня все вместе. — Ничего. Просто хотела напомнить себе о том, как выглядит настоящая любовь. — Лиза отстранила голову и, взяв лицо отца в ладони, крепко его поцеловала в одну из щёк. — Я хочу и вправду взять отпуск и немного отдохнуть здесь. С вами. Но сначала я вернусь и в Калифорнии доделаю кое-какие дела сама, хорошо? Всё оформлю, чтобы не было потом проблем с возвращением… Сергей ошарашенно кивнул. Потом мягко стёр большим пальцем мокрые дорожки с веснушчатых щёк. — Уверена, что хочешь сама этим заняться? «О да, отец. Если Дон в чём-то и оказался прав, так это в том, что я похожа на тебя упрямостью и непримиримостью к несправедливости».

***

Для Дона люди делились на два типа: хищники и их жертвы. Те, кто умели держать удар и показывать жизни зубы, фигурально или буквально, были хищниками. Те, кто прогибались под всех, оставались позади, упускали свои шансы — жертвами. Лизу он относил к хищникам. Но ей такая позиция не нравилась. Деление мира на чёрное и белое ей казалось… Детской глупостью. Идиотическим абсолютизмом. Но в словах Дона, на самом кончике его языка, когда он им филигранно запутывал, заставляя себя слушать, данное высказывание обретало почему-то смысл. «Способность к состраданию возможна только у травоядных животных да, может быть, у тех всеядных, которые могут переходить на чисто растительную диету. Однако человек, пусть и перешедший на искусственный белок, продолжает оставаться хищником. В условиях, когда эмпатическая политкорректность начинает распространяться даже на насекомых, людям жизненно, биологически необходим Враг. Объект для охоты, выведенный из сферы всеобщего сострадания — и в то же время воспринимаемый в качестве полноценной добычи. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю, Liza, ведь так?» Он охотник. Хищник. Победитель. Тот, кто, даже если и оставался когда-то позади, потом вырывался вперёд. С разгромным счётом для тех, кто думал, что является лучше него. Однако Лиза не была уверена, что к хищникам он относил и своего сына. Она пыталась просить у Эштона помощи. Чтобы он помог ей собрать компромат на него. Но тот отказался. Он слишком боялся отца и держался за своё положение, в которое входило половинчатое поощрительное отношение к нему. Возможно, он боялся лишиться его денег. Возможно, повлияло то, что… Эштон был сам по себе малодушным человеком. «Прости, Лиза, но я не стану рисковать своей жизнью взамен твоей. Ты должна меня понять». Лиза и понимала. Мало кто вообще готов был пожертвовать своей жизнью ради твоей. Но она не смогла скрыть тогда разочарования ни в своём тоне, ни в своём ответе. «Я понимаю». Против Дона уже заводили уголовные дела и его подводили под суд. Его мечтали посадить все, кому не лень. Проблема упиралась в отсутствие достаточного количества доказательств. Лиза начала думать, как собрать их самой. Но даже если она соберёт, как те использовать против него в суде?.. Вопросы мучали её до тех пор, пока с ней не связались… Из МАК-2. Всемирной организации мирового контроля, возродившейся относительно недавно под главенством некоего таинственного агента Беты. Те оказались со своими полномочиями круче МИ-6, ГРУ, ЦРУ и любых других спецслужб, заинтересованных в том, чтобы Дон оказался за решёткой. МАК дополнили всю картину разом, но у них, как и у других, был всего один вопрос — как происходит транспортировка? Кто поставлял прекурсоры и главное куда? — Лиза, вы находитесь ближе всего к нему. Вам одной дан шанс все разузнать без привлечения лишних подозрений к себе. Обещаем, в ответ мы привлечем вас к системе защиты свидетелей. Вас и… Вашу семью. Дональд Рид не сможет навредить ни вам, ни им. Он не найдёт вас. Вы переедете и будете в абсолютной безопасности. Мы вам её обеспечим. Лиза тяжело смотрела прямо перед собой. Перспектива помочь родителям окончательно отмыться от старых грехов, уйти от прошлого и впорхнуть в абсолютно новое будущее… манила, что сказать. Правда, понимание вытекающих следом неприятных неожиданностей в виде налаживания жизни заново, лишения матери прежнего заработка, — но она где угодно сможет открыться с новой компанией, она у неё молодец, не пропадёт, — и озадачивания отца и Тима… Отрезвляло. Лизе было тяжело решиться. История замкнулась, ведь мы снова оказались здесь. В подвальной комнате без окон и дверей, с поглощающими звук белыми мягкими стенами… Одним металлическим столом, раскладными стульями, наблюдением за тонированным стеклом… И стенографисткой, записывающей их разговор в печатном виде и на записывающее устройство. — Мне нужно подумать. — Конечно, мы даём вам три дня. Через три дня наш человек вновь на вас выйдет. Что до неё, она мысленно была готова к новой жизни. Новой учебе. Она не боялась перемен, Лизу тянуло саму на корню к ним. Она желала их, как никто другой. Но перед принятием окончательного решения начать собирать компромат на Дона для МАК-2, она посоветовалась сначала с Тимом и Софой. Те выразили ей свою поддержку, даже несмотря на возникшие опасения насчёт смены прежнего уклада их общей семейной жизни. — Лиза, поверь, моя учёба — это последнее, что меня интересует. — Тим смотрел на неё так, словно это было очевидно. — Мне главное, чтобы ты была жива и здорова. И чтобы этот мудак был наказан. Будь моя воля, я бы расквасил ему лицо собственными кулаками. Раз эта организация может помочь в этом, стоит помочь им. Лицо Тима потемнело. Обычно светлое, оно было непривычным с такими эмоциями для сестры… Он напоминал ей сошедшего «Падшего Ангела» с картины Кабанеля. Те же слезы, та же злость и затаенный гнев… Лиза мягко приподняла Тима за подбородок и заставила на себя посмотреть. — Тим, это не в твоём стиле. И потом, я не хочу, чтобы ты марал об него кулаки. — Она попыталась улыбнуться. — Пусть их агенты этим занимаются. А я им… Помогу, чем смогу, чтобы этот процесс ускорить. — Для пущей безопасности я обращусь к людям моей матери из полиции, — вставила серьёзно Софа. — Любая помощь нам сейчас не повредит. В конце концов, она у меня глава полиции Дублина. Чего только она с отцом на службе не успела насмотреться. — Разве это в их юрисдикции, помогать нам? — Лиза вскинула бровь. — Лиз, ми сол, нам сейчас не до разборчивости. — Софа спокойно, но настойчиво на неё посмотрела. — Иногда их привлекали к сторонним операциям, не связанным с работой в Дублине. Моя мать — профессионал для решения истории, подобно твоей. Лиза поняла, что надо было менять тактику. Она была теперь с большим перевешивающим преимуществом. На её стороне были агенты МАК-2, люди матери Софы, поддержка брата, сама Софа… Когда позади была не пустота, а находился кто-то, кому была не безразлична твоя жизнь, за спиной будто отрастали крылья. И открывались перед глазами новые возможности. Лиза стала более ласковой с Доном. Но порой её выдавал взгляд — она смотрела с вызовом, с затаенной ненавистью, которая так и просачивалась в её глаза, затапливая те заметной мазутной чернотой. Дон видел эти взгляды. Но зря путал их с поздно вернувшейся на место страстью, ведь Лиза трахала его так, будто делала это в последний раз. Каждый раз доводя до полного изнеможения. Когда он засыпал, она рылась в его бумагах. Ставила жучки ему в одежду, чтобы его смогли записать и отследить его перемещения, — Лиза распарывала карманы его дорогих костюмов и на скорую руку зашивала, чтобы Дон ничего не заметил. Правда, когда ничего не выходило, пришлось менять способ на более проверенный, запихивать жучки в каблуки его ботинок. Отковырять их подошвы было всяко проще, чем скрыть её варварство под погрешность пошива, которой в вещи из дорогого магазина быть практически не могло. В этот период всё чуть было не пошло коту под хвост, когда под покров её внешней обороны смог практически успешно забраться ещё один кадр. Дядя Вадим. Эта персона тоже была в её жизни с самого детства. Шумный большой веселый остроумный и не терпящий правил — о, Лиза Вадима просто обожала! Да и не только его, тётю Леру с её тройней одинаковых светловолосых мальчишек и одной единственной девочкой, пошедшей характером в неё, тоже. Самое забавное, будучи фанаткой деятельности последнего Чумного Доктора, Лиза даже не подозревала, что на выходных общалась с клювастым мстителем тет-а-тет. Но родители и без того многое успели увести в тень к моменту её рождения, так что удивляться ничему не стоило. Предыстория того же дяди Вити могла оказаться не лучше — он хоть и работал с отцом в одной упряжке, занимаясь прорехами в безопасности различных систем, но его бунтарские синие волосы, куча серёжек и татуировок волей-неволей заставляли задуматься, что и он был из всей компании близких друзей родителей человеком с непростой судьбой. Лиза не была склонна так думать раньше, она ненавидела мыслить шаблонно и наклеивать на людей ярлыки, — чертовы штампы, когда на ком-то есть тату, он сразу уголовник, да? — но после узнанного от Дона, после общения с его окружением бандитов и толстосумов, Лиза начала… Присматриваться и замечать характерные черты. Признаки. Невидимые сигналы, которые не знающее их лицо никогда не распознает. Особые слова, манера общения… Как будто человек только вышел из тюрьмы или, как минимум, когда-то в ней сидел. Большая часть близкого круга общения её родителей была или до сих пор является связанной с криминальным миром. Раньше это показалось бы дикостью, если бы для Лизы ещё недавно криминальный мир не стал соседом по комнате с обычной жизнью российской студентки в американском университете. Видимо, все необычные люди, не мыслящие стандартно, не похожие на других, так или иначе тяготели к нарушению правил. Иногда к крупному, но безобидному, а иногда как отец и мать… С применением всех своих способностей во благо цели, которая, как им казалось, оправдывала использующиеся средства. Но Лиза не порицала. Она устало для себя отмечала, что выросла среди этого окружения и оно для неё считалось родным. И понимание, что другого бы она для себя не пожелала, пришло к ней ещё в ранние подростковые годы, когда она пришла сдавать в обычную школу экзамен с Тимом и увидела обычных детей и их родителей. Превалирующая часть человечества в её глазах являлась идиотами не просто так. Дядя Вадим, к слову, вышел с ней во время празднования дня рождения мамы на балкон перекурить. Они стояли болтали о том, о сем: о её учёбе, о его учебной практике, как он гонял своих студентов и новых преподавателей, которых смотрел в вуз, в котором работал. Молодняк приходил наивный и необразованный, а ему ой как такие не нравились. Лиза помнила и знала хорошо, что дядя Вадик тупых людей не любит. Впрочем, тётя Лера тоже — будучи главой сети платных клиник, она тоже была весьма строга при отборе рабочего персонала. Тогда-то он и задал ей провокационный вопрос, всё ли нормально. Потому что она выглядела ненормально усталой. Не внешне, но по глазам… Это было видно. Льдистые острые края проглядывали в её радужке, и об такие невольно при длительном зрительном контакте можно было и порезаться. Вадим смотрел Лизе в глаза, отведя сигарету ото рта. Пыхтел он, как паровоз, но ему позволяла его атлетичная форма и постоянное занятие спортом. Только это лёгкие и позволяло сохранять. Лиза ещё с тех дней, когда она доставала ему до колен, помнила, как он выкуривал по пачке за раз, когда присматривал за ней и Тимом (в такие дни обязательно творилась какая-нибудь люто приходившаяся Лизе по душе дикость). Ей запах его сигарет нравился. Он был приятным, древесным, потому что плохой табак дядя Вадик никогда не курил. Лиза, вытянув у него сигарету и закурив от его зажигали, долго смотрела в его глаза в ответ. Дым медленно покидал её ноздри. Отточенное движение придерживать сигарету пальцами, а держащую руку подхватывать снизу другой вышли ещё с тех самых пор, как она взяла в обиход походить на актрис и танцовщиц 20-х годов. — Всё хорошо, правда. Конечно же, он передаёт своё беспокойство за неё родителям. Лиза знала, что это будет так, потому что Олег сделал ровно то же самое. Когда близкое окружение друзей родни за тебя волнуется, от их пристального внимания некуда деться. А из них двоих, — её и брата, — хоть Вадим и не любил заводить себе любимчиков, Лиза все-таки была его любимицей. Он усмехнулся. Её недоверчивость, возможно, уколола его, ведь Вадим привык, что Лиза была с ним открыта. Оттого и беседы с ней шли слаще, чем с остальными. Однако Лиза профессионально, ловче уходит от темы про себя, переводя всё в то, что он так на маму смотрел во время сегодняшнего вечера, как будто до сих пор был в неё влюблён. — Смотри, челюсть не потеряй где-нибудь на танцполе в гостиной, а не то папа опять начнёт ворчать. — Лиза его кокетливо поддела, и Вадим, усмехнувшись и выдохнув последние дымовые кольца, потянул её обратно в квартиру. Конечно же, она знала про его роман с мамой столетней давности. А даже если бы Вадим ей не рассказал, Лиза ведь не слепая, сама бы догадалась. Он так на неё смотрел… Что, порой, Лизе казалось, будто дядя до сих пор к маме неровно дышал. Но при том он очень любил свою жену. Видимо, какие-то настолько глубоко запавшие в сердце и душу связи с нами остаются просто навсегда. И мы проносим их с собой через всю жизнь. По квартире носились трое похожих на Вадима внешне уже весьма массивно вымахавших «шкафа»: Андрей, Николай и Владислав, а среди них ставшая с возрастом такая же шустрая Маша, которая банду братьев теперь уже не усмиряла, а возглавляла. Правильно говорят, чем тише ребёнок в детстве, тем больше велика вероятность, что его характер полярно изменится в старшем возрасте. Так, собственно, и вышло, Андрей стал самым спокойным и рассудительным из трёх братьев, Маша, напротив, более шубутной, а двое других оболтусов как были в отца, так и остались. За ними был нужен глаз да глаз. Объединяло их всё одно — дети крепко любили Леру, как и сам Вадим. Иногда глядя на их всеобщие объятия, Лиза теряла тетю в куче высоких спин и пристроившейся где-то сверху на одной из них копне светлых длинных волос Маши. Семейные шумные посиделки разбавлялись вновь то танцами, то выпивкой, то семейным застольем, над которым колдовали мама, тётя Лера и Софа. Последнюю активно знакомили с теми, с кем ещё не успели, и новая девушка Тима явно пришлась тёте по душе. Они были схожи характерами, да и Софа не преминула выразить восхищение работой Леры. Все-таки врач в её глазах это было очень престижно. Невольно затронули тему знакомства, как Тим встретил свою будущую любовь в студенческом баре, в который Софа пошла со своим сводным братом Крисом отмечать переезд в Питер и успешное поступление в институт океанологии имени Ширшова. Слишком разбушевавшись, Софа с Крисом полезли петь на сцену в отсутствие артистов, а когда те вернулись, за внимание зрителей началась натуральная драка. Тим, как пришёл, увидел Софу и услышал её русскую отборную брань с акцентом, так сразу в неё влюбился. И полез её в драке защищать. Итогом стало то, что из бара их выгнали, но Тим заслужил уважение Криса, а ещё получил впридачу разбитый нос и номер телефона Софы, который она ему написала на стащенной из-под чужой пинты с крафтовым пивом салфетке со статуей свободы. Тим ещё месяц потом мариновал ходил Софу своими романтичными заходами, пока она ему наконец не сдалась. Софа неловко призналась, что Тим ей напомнил из-за миловидной внешности легкомысленного повесу, а она терпеть таких не могла. Но внутри он оказался совсем другой, и первое впечатление и вправду бывает очень обманчиво. Лиза слушала их разговоры со стороны и изредка подходила, чтобы подлить себе ещё шампанского, закусить чем-нибудь из десертов и помочь при надобности. Она заметила, что почему-то Олег пришёл в этот вечер без Нади. Странно. Может, что-то случилось? Однако она так и не решилась подойти к нему заговорить об этом, поскольку вечером её голова невольно болела о том, что на следующей неделе нужно будет лететь обратно в Калифорнию. Дон все-таки проникся её новой моделью поведения и стал более охотно внедрять Лизу в подробности своих схем, давать ей общаться с друзьями, очаровывать их своим присутствием и острым умом, а также допустил её до своего рабочего кабинета… Раньше Лиза его ни разу не видела, но именно в нём, как ей казалось, могли найтись ответы на вопросы, где он держит дурь при транспортировке, помимо того, что она узнала и уже передала одну из его схем продаж наркоты через сети заправок в штатах. Кто бы мог подумать, что бады могут тоже являться наркотиками? Лиза понимала, что ей придется действовать на удачу, почти без плана, когда риск всё ещё будет повышенный, потому что если она будет тянуть и выжидать нужного момента, её родители влезут в это дело. Если беспокойство было выражено уже не только Олегом, но и Вадимом, отец за это возьмётся. Он не сможет остаться в стороне, Лиза знала. Мама… Доверяла ей и её решениям чуть больше, поэтому давала ей, конечно, не абсолютную свободу действий, но разумную (однако даже при том она вмешивалась, когда становилось понятно, что её присутствие и влияние нужны). При всём этом, Лиза не смогла бы припомнить излишней опекающей скованности что вокруг себя, что вокруг Тима. Тим сам себе был горазд устраивать сложности, потому что он был такой человек — брал на себя большую ответственность, к которой мог быть ещё не готов, чувствовал, что нёс на себе в некотором смысле груз родительских надежд, которые хотелось оправдать… Но Тим был ближе маме по характеру, он был мягче Лизы, и потому та не забывала ему напоминать, что его любят таким, какой он есть. И отец, на самом деле, хоть и воскладывает на него надежды, но душить ими его не собирается. Тогда Тим выдыхал. Переставал суетиться. Становился спокойнее и счастливее. Вот как сейчас, когда он целовался с Софой, уже будучи поддамши, и утыкался носом ей куда-то в плечо, обнимая крепко, но мягко за талию. Тим совершенно не умел пить, а когда пьянел, то становился ещё более милым и открытым миру душой, чем обычно. Прямо как мама. Лизу же, напротив, тянуло от алкоголя в пляс. Она могла обращаться невольно занудой, поэтому вполне себе понимала, почему её иногда посылали. А иногда бывала и очень кокетливой, одаривала всех улыбками, вниманием и лучами своего очарования. Зависело от крепости напитков и морального состояния на душе, в общем. В такие моменты она радовалась тому, что сначала они устраивали семейное застолье дома, а потом ехали праздновать второй раз в дорогой ресторан. Потому что в спешке легче было скрыть легкую грусть и желтые следы от синяков, наконец начавших сходить с её тела. И избегать остаток ночи нежелательных разговоров, которые её могли абсолютно точно раскрыть.

***

Дон помогает ей добраться обратно на одном из своих самолётов. Тим и Софа летят следующим же рейсом за ними. Брат не собирался бросать её на столь ответственном этапе выполнения задания одну. Она проводит какое-то время у Дона дома. Усыпляет вновь его бдительность. Он странно пристально следит за ней, из-за чего Лизе становится не по себе. Однако когда они выпивают, это ощущение испаряется само по себе. Дон обхватывает чуть её горло, целует горячо в губы и, усмехнувшись, говорит. «Мне нужно отъехать». Внутри Лизы звенит и трепещет надежда на скорое завершение этого кошмара. Она предлагает дождаться ей его дома, а он после дел приедет обратно. Дон удивительно легко соглашается. Он оставил ей ключи от дома и уехал. Когда прошло полчаса, Лиза запустила в дом Софу и Тима. — Ну что? Он уехал? — Тим спросил первым. — Да, но не знаю, как надолго. Нам надо торопиться. Кабинет находится в боковой тайной комнате. Её при обысках никто ни разу не находил. Дон открывает её нажатием на один из рогов оленей, которых он ловил. — Оленей? — Софа спешно следовала за ведущей её вместе с Тимом за собой Лизой. — Он что, помимо наркотиков, промышляет браконьерством? — Не для наживы. Для удовольствия. — Кажется, дополнительный комментарий превратился автоматически в дополнительный камень в огород Дона в глазах Софы. — Cazzo figlio di puttana. — Софа пробормотала себе под нос отменное итальянское ругательство, и Лиза не смогла удержаться от нервного смешка. — Ненавижу таких людей. — Оттого у нас есть двойная причина поскорее найти на него компромат и свалить отсюда, — добавил серьёзно Тим, настороженно оглядываясь по сторонам. — А камеры в доме?.. Они есть?.. — Я обесточила дом, но скоро сработает запасной генератор энергии. Надо спешить. — Наконец-то они пришли в гостиную. Софа застыла, как вкопанная. Её разномастные глаза уставились на трофеи, развешанные вдоль стен Дона, — отрубленные головы животных, оленьи рога, высушенная расправленная крокодилья кожа, чучела диковинных редких птиц и головы львов с гепардами. Она была в ужасе. У неё был такой вид, что, казалось, если бы Дон появился в этой комнате, она бы самолично его убила и повесила его голову среди тех, что уже висели. Лиза лихорадочно искала нужный рог. Он оказался у редкого гигантского мунтжаки. Нажав на него, она открыла стену, которая вела в обставленную специально под старину рабочую комнату. Старинные книги, дорогие платиновые шкафы, кожаное кресло, увитое вензельной отделкой, дубовый стол, — одним словом, пахло стилем «старые деньги». Лиза почувствовала себя снова так, будто оказалась в комнате самого Воланда. Отдавало необъяснимым от стен мистицизмом и жутью. Особенно из-за того, что обои, увитые золотой росписью, были чёрными, сверху висела старинная люстра, и её мерное покачивание над их головами нервировало всю «золотую троицу» вместе взятую. — Лиза, поищи в столе. Я постою на стреме. Тим вышел ближе к выходу. Софа взялась помогать Лизе. Они начали выворачивать ящики прямо из стола, открывали книги, копались везде, где только доставали их руки. Ничего. Здесь были бумаги, связанные с его легальным бизнесом. — Дьявол! — Лиза шандарахнула кулаками по столу. Вещи на нём задребезжали.— Ничего нет! — Может, поищем ещё раз? — Софа в волнении на неё посмотрела. Лиза начала метаться из стороны в сторону; злость кипела внутри неё и выходила за края. В порыве гнева она снесла сложенные на столе Дона папки, а потом уперлась ладонью в стену рядом с репродукцией картины «Данте и Вергилий в аду». Она чувствовала, что задыхается от бессилия. — Нет. Всё кончено. Если здесь ничего нет, значит, остаётся полагаться только на то, что они смогут подслушать и записать при помощи жучков. Но и то, записи могут не взять в расчёт в суде. Тогда Дона выпустят из-под следствия, и мы ничего не сможем сделать. Нам нужно уходить. Лиза вновь ударила кулаком рядом с картиной. Голова её поникла, рыжие волосы занавесили лицо. Вдруг она вспомнила, как Дон рассуждал о взаимосвязи его легального бизнеса и нелегального… Что один помогает удерживать другой на плаву. И что она увидела одну странность — неровный пошив на внешней части кресел самолёта буквально утром. Лицо Лизы вдруг озарилось. Софа, потянувшаяся к её плечу, чтобы по нему погладить в качестве поддержки, едва от неё не отскочила. Лихорадочно заблестевшие голубые глаза вдруг уставились на картину. Разглядывая её и проводя кончиками пальцев по краю, Лиза повернулась резко к Софе. — Софа, есть нож? — Что? Зачем тебе нож? — О’райли в ещё большем непонимании уставилась на внезапно оживившуюся девушку. — Нужен, нет времени объяснять. Так есть или нет? — Лиза выглядела требовательной. Софа достала нож, спрятанный на чехле, прикрепленном к её лодыжке, и отдала Лизе. Та неожиданно начала вскрывать картину по периметру. — Дональд промывал мне часами мозги своими разговорами про звериную внутреннюю натуру человека. Кто хищник, кто нет. Это же было так очевидно! — Она продолжала вести острым концом ножа, забравшись на полку, на которой стояли различные статуи, чтобы достать до верхних углов. — Но что более очевидно, так это сокрытие своих секретов на самом видном месте. Его самолёты, которые он сдаёт — он направляет их в военные точки для гуманитарных миссий. Но в этих же точках находятся наркокартели, склады с хранением наркотиков и границы, где наркотики закупают и продают. Лиза сорвала основу картины и отбросила ту на пол. — И наркотиками напичканы сами самолёты. Обивка сидений, дно самого самолёта… Он прячет их практически на виду! Под картиной оказался план самолёта, на котором были разграничены точки с закладками наркотиков для продажи. Софа, ошеломленно поморгав, но не растерявшись, достала телефон и тут же взялась всё снимать. Потом она полезла на второй край полки и сорвала план, выдрав тот буквально из рамки. Лиза, тем временем, сумела отыскать бумаги, подтверждавшие поставки прекурсоры из китайских лабораторий прямо в лабораторию в Мексике! Там же была основная точка производства фентанила, хотя власти её не взяли в расчет, поскольку у многих других наркобаронов там были лишь «перевалочные пункты» и «упаковочные цехи». Дон проявил настолько вопиющую наглость, что никто даже не поверил в возможность внешнего узаконивания производства запрещенного опиодиного анальгетика в Северной Америке после вступившего в силу закона о прекращении использования фентанила при пересечении границы, принятом как на 117-м, так и на 118-м конгрессах! Там же оказались наработки будущих еще не отлаженных поставок ксилазина, про который Лиза слышала в последних разговорах Дона с его партнерами (мол, дополнение коктейля для «фентаниловых зомби» вырастит прибыль с черного рынка аж в два раза!). Лиза нашла их в сорвавшейся от её варварских действий по отношению к предмету искусства раме. — Теперь нам точно нужно убираться отсюда. Тим, уходим! — Софа и Лиза спрыгнули на пол, но в ответ им раздалась только тишина. Девушки напряглись. Софа повторила свой вопрос. — Тим?.. — А ты оказалась более находчивой, чем я ожидал. Но как можно было считать иначе — нельзя недооценивать ту, кто читала Макиавелли в пять лет. — Из тени от входа в кабинет медленно выплыл, угрожающе блестя аметистовыми глазами, черный силуэт, удерживающий Тима в локтевом захвате. Лицо у брата заметно было покоцано. Он пытался вырваться, но при всей своей развитой мускулатуре Тим был заметно слабее и не обделен, в отличие от своего противника, моральными принципами во время боя. Охотничья сноровка Дона тоже дала о себе сейчас знать. — Дон, отпусти его. — Лиза выглядела напряжённой. Она перестала на секунду двигаться, но потом резко закрыла собой Софу. Софа же, не мешкая, выхватила у Лизы нож и была готова с ним напасть на Дона при первой же подвернувшейся возможности. Дональд сощурил со смешком глаза. — Я хотел, чтобы ты сюда пришла. Я всё для этого сделал. Ты прошла по тому пути, по которому я тебя сюда привёл, Liza. Теперь двое твоих близких людей умрут прямо здесь и сейчас, потому что ты самонадеянно пошла против меня и потащила их за собой, создав для меня ненужных свидетелей. В назидание за предательство я избавлюсь от твоих горячо любимых родителей. Тогда у тебя никого не останется роднее и ближе меня. Как тебе такой, — он вдруг толкнул Тима в спину охотничьим ружьём, и тот упал на пол, — расклад? Софа кинулась к нему. Она с видом разгневанной львицы смотрела на Дона снизу вверх, закрыв Тима собой. Умолять о пощаде она не собиралась. Лиза затаила дыхание. Тошнотворный комок страха завязался в её животе. Всё будто замедлилось и стало чуть смазанным. Как будто отделилось в иную, искаженную неправильную реальность, придуманную художниками фовистами. Лиза стала медленно подходить к Дону. Она подняла в сдающемся жесте руки — Дон делал также, когда пытался усыпить бдительность животного, на которого производилась охота. Сердце в грудной клетке колотилось так, что Лизе казалось, будто она слышала хруст собственных рёбер. — Дон. Опусти оружие. Давай поговорим. Взгляд его из острого змеиного стал более ласковым. Он не сводил с неё ружья, но позволял к себе приближаться. — Liza, min kære, min kærlighed, ты — моя. Почему ты всё так рвешься от меня? — Влюбчивость в мудаков — это не генетически передающееся заболевание. И я хочу разорвать этот порочный круг, который привёл меня к тебе. Лиза вдруг врезала ему локтем по носу, затем схватила сделанный под старину чёрный проводной телефон и, накинув провод на шею Дона, начала его душить. Зайдя к нему за спину, Лиза дернула со всей силы датчанина на себя. Дональд от неожиданности упал, ружьё упало секундой позже на пол. Тим резко его схватил и наставил на Дона, боясь, что тот вырвется и снова нападёт. — Да как ты посмел напасть на моего брата, ты, чертов кусок дерьма! — Лиза вышла из себя. Она тянула всё сильнее. — Как ты посмел даже словесно угрожать моим родителям?! Софе?! — Давит, давит, лицо Дональда краснеет, синеет, становится малиновым, потом пурпурным; он давится кашлем и задыхается. — Если ты тронешь их хоть пальцем, Дональд, я убью тебя! Слышишь?! Убью собственными руками! — Лиза, стой, ты убьёшь его! — Тим с Софой кинулись её останавливать. — Ты ведь не убийца, не надо!.. Они еле её оттащили. Лиза несколько раз порывалась в сторону Дона едва ли не с рыком, чтобы кинуться на него, но в итоге просто перехватила ружьё и наставила то на мужчину. — О, Лиза, такое с тобой мы, кажется, ещё не пробовали… — Дон булькал в смехе, потирая активно шею. Он стягивал шнурок, выглядя до страшного неприлично весёлым для того, кого минуту назад душили. — Но мы ещё обязательно это исправим… Кстати, как последние синяки? Уже сошли? Он посмотрел сначала на неё, потом на Тима. Это было сделано прицельно, Лиза поняла это сразу. Но не понял Тим. Он сжал ладони в кулаки, синие глаза полыхнули презренным горячим гневом, лицо побагровело. Этот ублюдок, эта тварь, которая на протяжении месяцев истязал его любимую младшую сестру, позволял себе сейчас в своём невыгодном положении еще и издеваться над ней!.. — Ах ты мразь! — Тим, не надо, он это специально!.. Но Тимофей её уже не слышал. Он врезал Дону снова по лицу. Началась откровенная потасовка. Дон ударил его коленом между рёбер и локтем между лопаток. Тим закашлялся. Потом повалил Дона на пол и принялся его избивать. В этот момент уже он был похож сильнее на отца, чем Лиза минутами ранее — черты лица будто заострились, в Тиме проступила ранее не видимая ни разу Лизой мстительность. Он был готов кулаками сделать из лица Дона отбивную, и всё равно, что его нужно было оставить в живых для агентов. Однако в последний момент Дон ударом ноги сбросил с себя Тима в сторону и снова захватил его локтевым захватом. Он пытался придушить его. Лиза выстрелила сначала рядом. Это положило конец драке и заставило Дона с абсолютно окровавленным лицом уставиться на неё. Этот взгляд… Она знала его. Звериный. Неуправляемый. Он обнажал его хищную натуру сполна, но был ли отличимым сейчас её собственный взгляд от его? — Дональд, отошёл от него. — Лиза направила на него охотничье ружьё. Дон не отреагировал. Она его перезарядила. — Отошёл от него, мать твою! Наконец он выпустил Тима из локтевого захвата. Аметистовые глаза горели восторгом. В них так и читалось: «я ведь говорил, что по своей сути мы с тобой очень похожи». Лиза наконец-то показала ему свои зубы. Проявила себя. — Вот видишь. — Его голос после шнурка всё ещё хрипел. — Ты ближе мне, чем им. Я сразу же в тебе это рассмотрел. — Ты говорил, что есть хищники и жертвы. Значит, я буду той, кто охотится на хищников. — Лиза держала его на мушке, пока Тим с Софой позади неё отходили постепенно к выходу из комнаты. Когда Дон попытался сделать шаг к ней, Лиза выстрелила ему в ладонь. Она почувствовала, как сильная отдача в мышцы заставила те заболеть. Задрожав из-за этого и вопля, раздавшегося следом, Лиза побежала за братом и его девушкой, стремясь оказаться как можно скорее на улице. Чтобы она не отставала, Тим перехватил ружье и бумаги в свои руки. Софа уже звонила людям её матери. Потом кинула телефон Лизе — она набрала агента Бету и передала их координаты, как и то, что они нашли. Позади послышались хлопки и выстрелы. — Приезжайте как можно скорее! — Лизе пришлось откинуть телефон в сторону, когда выстрел пришёлся в него. Дон бежал позади них с пистолетом, взятым из его сейфа. — Liza, стой! Его оклик был похож на рёв раненного животного. Лиза никогда его не забудет — он навсегда отпечатался в её памяти пропитанностью злобой и отчаянием. Они выбежали на задний двор его дома. Несколько выстрелов разбило стеклянные двери, которые Софа попыталась закрыть, чтобы перекрыть Дону временно дорогу. Лиза резко её дернула за руку в последний момент, но стекло порезало О’райли ногу. Взвалив её на себя, Лиза помогла ей дойти до высокого забора, который можно было ещё перелезть, пока электричество не подали и не подключили ток. Дон защищал периметр дома куда лучше, чем обыкновенные доверчивые американцы. Снова выстрел. Дон взял их на мушку. Лиза застыла с Софой, хромающей на одну ногу. Тим, отдав своей девушке бумагу со схемой самолёта, закрыла Софию собой. Лиза забрала у него ружьё. — Ну что? Перестреляем друг друга? — с вызовом спросила она Дона. — Это не такая уж и плохая перспектива. — Дон оголил неестественно отбеленные зубы, оскалившись. — Всё равно я не планировал дожить до 60. В долгой жизни есть один большой минус, Liza — в ней становится всё меньше веселья. Лиза передала Софу полностью Тиму. Она стала наступать на Дона с ружьём. Сердце в груди билось, будто подстреленная птица, пытающаяся всё ещё улететь. — Отпусти их. Они тебе не нужны, тебе нужна я, ведь так? — Они не переставали друг в друга целиться. — Ну так дай им уйти. Дональд сощурился. Вместо ответа он прицелился в Тима. Лиза в этот же момент ударила Дона обратной стороной ружья в лицо. Они повалились на ухоженный коротко подстриженный газон, — Лиза помнит, как буквально сегодняшним утром безмятежно наблюдала через стеклянные двери за молодым парнем, приводившим лужайку в порядок, будучи сидя на диване в гостиной первого этажа; не могла она тогда и представить, что на ней же будет избивать Дона, желая выбить из него всевозможное дерьмо, чтобы спасти брата и его девушку от участи случайных жертв тайной операции. Лиза врезала особенно сильно Дону по челюсти. Но следом уже он врезал ей пистолетом по скуле, заставив с подвывающим звуком упасть на землю и выронить ружье. Его успел подобрать Тим. Заметив это, Дональд схватил дезориентированную Лизу и закрылся ею. Тим застыл. Его руки задрожали. Лиза, только чуть придя в себя, вцепилась в руку Дона. Тот с вызовом смотрел в синие глаза мальчишки, гадко ухмыляясь. Кровь на его лице делала его и вправду звероподобным, словно он был крокодилом, сожравшим минутой ранее человека. — Ну что же, парень, стреляй. Чего ты ждёшь? Тима отослало в воспоминания детства. У него была весомая причина, почему он ненавидел оружие и боялся его. Тим не умел стрелял и никогда не хотел учиться, потому что с юных лет у него осталось воспоминание, как на него и маму напали неизвестные люди… Он помнил всё отрывками, но что в его память точно врезалось ножом и оставило в ней свой след, так это видение мамы в белом платье, заляпанном в чужой крови. И то, как она отстреливалась от нападавших, но от последнего человека не смогла — Тим тогда схватил чужой пистолет и наставил на мужчину, схватившего её, но выстрелить у него не получилось. Мама, благо, добила врага самостоятельно вытянутой из волос шпилькой (она вбила её мужчине прямо в глаз, что было по-своему ужасным и жутким зрелищем), и эта картина, сам её вид и то липкое ощущение беспомощности по отношению к спасению чужой жизни остались с Тимом на всю жизнь. Вся в крови она отвезла его домой. Тим несколько дней после этого не разговаривал. Отец рвал и метал, да и дядя Олег тоже… Но Тима все пытались убедить, будто ему это приснилось, потому что детская психика могла не переварить такого травмирующего эпизода. Теперь Тим все вспомнил предельно чётко. Кровь. Крики. Стрельбу. Это был не сон, это было взаправду. И его будто парализовало. Руки ещё сильнее задрожали. — Тим… — Лиза смотрела умоляюще. — Прошу тебя, стреляй. — Я не… — Он начал резко мотать из стороны в сторону головой. — Я не могу. Лиза, я не могу, я ведь могу попасть в тебя! — Видишь, у парня слишком кишка тонка, чтобы это сделать. — Дон горячо шептал Лизе эти слова в ухо, сильнее прижимая её к себе. Она попыталась его укусить, но плотная крокодилья кожа костюма не позволила. — Неужели ты и правда думаешь, что сможешь засадить меня за решётку? Вы трое? Вы, ворвавшиеся на территорию моей собственности, разворотившие мой дом, стрелявшие в меня? Какую бы схему ни выстроили ваши нанятые адвокаты, я подкуплю суд, найду противоправную лазейку против тех, кого ты на меня натравишь из МАК, выйду сухим из воды, а потом разберусь с каждым из вас поочерёдно. И заберу по итогу тебя себе, Liza. Лиза посмотрела растерянно на Тима. Единственным выходом виделось не сдать Дона на руки агентам и полиции, а его… Убийство. И чем больше Дон говорил, тем больше понимания этого проступало как в глазах Тима, так и в глазах самой Лизы. — Тим, стреляй! Пристрели его! — Лиза, я не смогу! — Брось, к чему тебе кровь на руках, — Дон обратился уже к Тимофею, — я знал, что ты не сможешь ничего сделать. Иначе я бы твоей сестрой сейчас не прикрывался. Ты не выстрелишь в неё. — Тим, прошу, ради нашей семьи, ради меня!.. — Я не стану рисковать тобой, Лиза, и не проси!.. Но в один момент она больше не просила, эмоционально округлив глаза и выкрикнув. — Стреляй же!.. Раздался выстрел. Тим вздрогнул. На груди у Лизы и Дона расцвели одинаковые кровавые «цветы», после чего они одновременно покачнулись и один за другим упали на землю. Перед тем, как пасть последней, Лиза прижала беспомощно ладони к груди и посмотрела на Тима. На её руках осталась кровь. — Тим?.. Следом свет померк для неё, в последний раз проявившись перед глазами сигналками приехавших полицейских машин.

***

Плоть, познавшая однажды пулю, запоминает её навсегда. В палате стоит равномерный писк. Здесь тихо, всё белое и очень стерильно. Пахнет чистотой, как будто отмыли каждый уголок с хлоркой до её прибытия… Лиза слышит обрывки разговора отца и Тима за дверью. «Ты обо всём знал? И ничего нам не рассказал? Как ты мог утаивать такую информацию, Тим! Ты частично виноват в том, что твоя сестра лежит теперь там!» Добавился едва сдерживающий плач голос мамы. «Не говори так, Серёж! Тим, ты не виноват! Это ведь был не твой выстрел! Да и как ты можешь винить его в этом, Сереж?! Дети не знали, к кому обратиться, они были так напуганы!» Голос отца был очень низок и зол. Лиза примерно представляла его лицо в этот момент. «А мы тогда им на что, Настя? Они должны были обратиться к нам!» «Знаешь, после твоего высказывания в сторону Тима я понимаю, почему она испугалась об этом говорить, как и он тоже!» «Я не знаю, кто стрелял… — голос Тима был очень тихий и отсутствующий, — Я не знаю, выстрелил ли в них тогда я или агент МАК. Может быть, отец прав. И это я виноват в том, что Лиза сейчас там лежит». У Лизы стало обливаться кровью сердце от звучания голоса брата. На глаза выступили слезы. Единственный, кто был виноват, это она. И её самоуверенность. А грызлись в итоге её родные друг с другом, пытаясь найти виноватых внутри семьи… Вдруг добавился чей-то неизвестный низкий голос. Какой интересный акцент… Он… Восточный? «Как она?» «Врачи сказали, что задето сердце и нужна пересадка», — голос мамы был натянут и звенел. Казалось, ещё секунду, и она разрыдается. Но она держалась до последнего. «Мне очень… Очень жаль, Анастасия». Лиза издала тихий смешок. Судя по той чувственности, с которой говоривший обращался к её матери, он очень глубоко и давно её любил. Либо испытывал к ней, как минимум, повышенные трепет и нежность. И как только отец его допустил сюда?.. «Зачем вы приехали, ваше золотейшество?» — Снова хмурый голос отца. «Узнал, что случилось, и не смог оставаться в стороне. Пройдемте, Сергей, нам надо поговорить», — Шуршащий звук одежды. Неловкий шаг, будто двое отходили друг от друга, минутой ранее обнимаясь. Неужели этот некто обнимал маму? Отца? Кем этот неизвестный им приходился? Перед тем, как уйти с отцом, он вновь заговорил с мамой. Она ему сказала. «Вот уже прошло много лет, а вы всё ещё меня спасаете… Да ещё и моих детей впридачу…» Пауза. Затем с лёгким выдохом, снова со струящейся нежностью, которую в сдержанности можно было и не заметить. «Полагаю, это долг лучших друзей… Ведь вы не один раз спасали меня и сами». Следом мама вошла в палату с дозволения медсестры. Она утерла украдкой глаза, натянув ободряющую улыбку на лицо, — такая красивая, даже сейчас… В белом платье, с короткими волосами, слегка подведенными красной помадой губами… Только морщинок вокруг глаз будто стало больше. И мешки стали ярче. Лиза чуть оживилась при виде неё. Настя села рядом. Она взяла руку дочери в свою, на которую был нацеплен пульсоксиметр. — Привет, родная… Лиза прочистила горло. Заговорить ей удалось с трудом. Сколько она была в отключке?.. — Привет, мам… Отец там рвёт и мечет, да? Почему я не удивлена. Настя едва заметно свела брови вместе, но на ремарку дочери не перестала грустно улыбаться. — Отец очень волнуется за тебя… Как и мы все. — Настя вздохнула, чтобы не дать себе заплакать, и взяла руку Лизы в свою сильнее. — Если бы ты только нам доверилась и всё рассказала… Мы бы тебе помогли… Лиза смотрит на неё пристально. Вдруг она отвечает едва слышно. — Я знаю… Дональд мне всё про вас рассказал. Про тебя. И папу. — Пауза. Глаза Насти широко округлились. Лиза спешно с хрипотцой продолжила. — Я всё знаю… Но это не значит, что моё отношение к вам поменяется. И Тим… Он ничего не знает. Я не стала ему рассказывать, потому что испугалась, что правда станет слишком большим грузом для него. И нисколько его не освободит, как все любят говорить… Настя открыла рот, хватая воздух беспомощно губами. Потом закрыла. Она была в шоке и не знала, что сказать. — Милая, понимаешь… Лиза взяла её ладонь сильнее в свою, словно в качестве поддержки. — Я тобой восхищаюсь… Папа был таким тяжёлым человеком, а ты сохранила ваш брак, ты… Помогла ему стать другим. Ты столько пережила из-за него… — На голубые глаза Лизы выступили слезы. — Наверное, мне передалась от тебя… Тяга к плохим парням. Они обе внезапно тихо горько смеются. Смаргивают обе слезы, переставая тех стесняться. От слов дочери Настины щеки покрывает румянец стыда. Настя начинает разминать и поглаживать её ладонь в своей. —Твой отец… При всех его отрицательных сторонах сделал всё, чтобы стать отличным папой для вас и прекрасным мужем для меня… Но твой Дональд… — Лицо Насти потемнело. — Это не тот случай. Я таких мразей давно не встречала, Лиза, как вы… Вообще могли с ним сойтись?.. Лиза отвела стыдливо глаза в сторону. — Ты ведь сама знаешь, что поначалу они все кажутся хорошими… И показывают себя настоящих лишь потом. Целых два года всё было хорошо. Он был будто не собой. Может, затягивал меня в свои сети поглубже, не знаю… Но когда я попыталась уйти, он мне не дал этого сделать. — Лиза вновь посмотрела на мать. Та снова глядела на неё слезливым взглядом. — Я хотела вас защитить. Он хотел убить вас, убить Тима с Софой… Я просто хотела выбраться из этого всего сама, чтобы вы не пострадали. Но я просчиталась. Единственный, кто виноват в моём нахождении здесь, это только я сама, пожалуйста, мам, донеси это до Тима… Снова более плотное сжатие ослабших пальцев на более сильных. — Я передам, — Настя выдыхает тихо, — обязательно… Он сидит сейчас в объятиях Софы, ждёт возможности повидаться. Видела бы ты его милая, он просто был раздавлен… Когда он вызвал врачей и нас с отцом… Ты была такая маленькая и бледная в его руках… Вся в крови и он тоже… Насте было тяжело об этом рассказывать, поэтому свободной рукой она прикрыла рот и отвернула лицо. Бусины слёз вновь покинули её глаза, словно два круглых бриллианта махараджа. — Тим нёс тебя до самой операционной. Не хотел уходить даже когда начали операцию, его вывели при помощи охраны. Лиза представила всё это и ей снова поплохело. Но она всё же задала прямо вопрос, который её мучил сильнее всего. — Дональд… Убит, да? Настя быстро закивала. — Да, милая. Пуля прошла навылет. Когда приехали агенты МАК-2, их снайпер после прослушивания вашего разговора получил приказ не взять Дональда, а убить. Однако… Есть подозрение, что он оказался не профессионально обучен… Поэтому выстрел пришёлся на вас обоих, а не только на Дона. Твой отец уже говорил с их руководством. Поверь, будь он при прежнем «оружии», он бы камня на камне от их штаба не оставил. Да и я тоже. Лицо Насти вновь потемнело. В такие моменты Лиза вспоминала, что при всей своей мягкости мама хранила внутри себя металлический стержень не только предпринимателя, но и очень сильной женщины, прошедшей через многое. — То есть… — Лиза прокашлялась, — моё сердце задели, а в его попали полноценно?.. — Всё так. — И… Что же теперь? — По спине пополз липкий холод и пот. Страх осел в самом низу живота. Лиза очень старалась его сдержать, но ещё сильнее побледневшее лицо и глаза выдали её. — О, моя малышка… — Настя не хотела говорить сейчас на эту тему, — давай лучше поговорим о другом, тебе нельзя сейчас волноваться… — Мам, прошу. Пожалуйста. Что со мной будет дальше?.. Вновь две влажные дорожки потекли по щекам Насти. — Тебе нужна… Операция. Донор. Сердце нужно менять. Сейчас ты на специальном аппарате, поддерживающем твою жизнедеятельность. Мы ищем тебе с отцом срочную замену, потому что долго находиться на этом аппарате нельзя. Приехал мой старый друг, один человек… Из нашего с отцом общего прошлого. Он обещал помочь. Лиза застыла. Вот и всё. Приплыли. Вот до чего она доигралась. Смерть. Если ничего не выйдет, её ждёт смерть. Дональд, оказавшись в аду, стремился затащить и её следом за собой туда же. — Ясно… — Лиза отвела испуганно взгляд в сторону. Потом она посмотрела на мать, словно пытаясь ободрить её, не себя. Она попыталась улыбнуться. — Но ведь… Есть же шанс, верно? Значит, всё не безнадёжно. Настя поджала губы, но кивнула. — Конечно, милая, конечно, всё так! Мы с отцом хоть весь земной шар объездим, но найдем тебе донора. Всё будет хорошо. — Пока ты не уехала, пожалуйста, побудь со мной ещё немного. — Лиза привстала, насколько смогла, и прижалась к матери, крепко ту обняв. Будто пожелала в ней спрятаться, как в детстве, когда она любила залезать к ней на колени и, уткнувшись в грудь лицом, наблюдать за чем-нибудь запрещённым исподтишка. Настя в порыве чувств сгребла дочь сильнее в руки и прижала теснее к груди. — Конечно, моя маленькая любовь, конечно, я здесь, с тобой… Я никуда от тебя не уйду, Лиза. Лиза незаметно для себя расплакалась. Она не хотела умирать. Сейчас она понимала это отчетливее всего. Она не хотела умирать, она хотела жить! Чтобы была возможность обнять маму ещё не один раз, успокоить отца, убедить Тима, что он не виновен в её «смерти», как он думал, помочь Софе с подготовкой к свадьбе… Увидеть ещё раз Олега. Хотя бы один раз! Неужели она так о многом просила того, кто за этим всем безмолвно наблюдал сверху? Стиснув мать в руках сильнее, Лиза тихо и незаметно для самой себя перешла от обычного плача на едва сдерживаемое рыдание. Настя старалась её успокоить и переключить её внимание. Дочери нельзя было сейчас так волноваться, но намного было бы хуже, если бы шквал из негативных эмоций остался внутри неё, а не вышел наружу. — Твой отец даже от волнения отрастил ту самую бородку, пока караулил твою палату… Ну помнишь, когда ты была маленькая, он носил эспаньолку? Настя сквозь всхлипы попыталась улыбнуться и рассмешить и дочь, и себя. Прижимаясь к ней, Лиза неожиданно перестала плакать и начала напрягала память, вовсю пытаясь вспомнить, как же отец смотрелся с непривычной растительностью на лице… Вроде бы получилось. Должно быть, выглядел он сейчас ещё более солидно, чем сильно наверняка пугал агентов МАК-2, которых поехал трясти насчет компенсации за всё случившееся. Весьма успешно, похоже, потому что на телефон недавече как минуту назад начали падать сообщения от агента Омеги с извинениями, заверениями, что они помогут, чем смогут с её состоянием, да и не только с ним. Да-а-а, отец точно устроил им настоящую взбучку и наверняка ещё пригрозил разнести их вшивый штаб, всё как мама говорила. Он бы так эту ситуацию на самотёк не оставил, Лиза слишком хорошо его знала. — Тебе она нравилась? — Лиза хрипло спросила мать об этом. — О да, я всё пыталась подтолкнуть его отрастить бороду хотя бы на время, но он всё отказывался. — И снова лёгкий смех сквозь тяжёлое состояние, снимающий все тревоги вместе взятые. Только мама умела так делать, хватало одного слова от неё, мягкого взгляда или прикосновения… И все, волнение пуф. Испарялось, как будто по мановению воли самого Копперфильда. — А потом? — Потом случилась эспаньолка, когда ты родилась и чуть подросла. Некогда было бриться, плюс на него навалилось много работы… Мы не высыпались, ты была очень шумной и буйной по ночам в четыре года, потому что ни с того ни с сего начала бояться темноты. Но в одну из ночей, когда отец в очередной раз к тебе подошёл, ты начала плакать и отбиваться от него. Оказалось, что ты его с растительностью на лице не смогла узнать и подумала, что это чужой человек. О, видела бы ты его выражение лица, Лиза! Он был так подавлен, как будто боялся, что ты больше никогда не подпустишь его к себе. А ему так нравилось с тобой возиться… Поэтому было принято ответственное решение любую растительность на лице больше не носить. Чтобы Лизе не было так одиноко оставаться в больничных стенах, Настя вытащила из своей сумки принесённое фото из того времени. Беззаботный осколок детства, который будет греть её дочери… Её бедное больное сердце. — Мы успели до того, как Сережа её сбрил, сделать одно единственное фото с нами всеми. Ты жалась к Тиму так, будто всё ещё боялась, что позади стоит не отец, а кто-то другой. Но потом, когда мы наконец сфотографировались, ты присмотрелась к отцу, похлопала его по щекам и сказала, что он — это он. Таким счастливым я его давно не видела, он как будто выиграл в лотерею. Лиза взяла в чуть трясущиеся ладони фотографию. Её глаза невольно вновь увлажнились, но уже от болезненного тепла, распространившегося внутри груди. С фотографии на неё смотрели все они: маленькая она, обнимающая Тима, сам Тим, отец и мать, любяще стоящие позади них оберегающей детей стеной. Как давно это было, раз она уже ничего не помнит?.. Ни истории про эспаньолку, ни того, как это фото делалось. Но Лиза помнила то самое обезоруживающее тепло. Оно исходило от фотографии по сей день. — Спасибо, мам. — Лиза тихо прохрипела благодарность, сжимая рамку фотографии сильнее в пальцах. — Спасибо, что принесла её сюда.