Способ достичь перемен

— Дивная ночь! Сегодня он подозрительно щедр на комплименты: льстиво оценивает свет лунного светила, по-философски сравнивает звёзды с чем-то приторно умным, не спускает глаз с неба и всё неймётся — пытается поймать на себе чужой взгляд. Пытается он с неохотой, ибо хватает его на долю секунды, а дальше…дальше он небрежно улыбается и отводит глаза как ни в чем не бывало, когда слеповатый взгляд Даби всё таки фокусируется на нём под ощущение прожига. Почти вынужденно. За каждую такую долю секунды Даби успевает отметить, как меняются огни в зрачках Ястреба. Будто в замедленной съёмке, в его памяти всплывает каждый прорисованный кадр, формирующий единую картину какой-то неказистой и почему-то чужой ему, злодею, эмоции. Настолько, что он просто бросил попытки дать ей имя с первой же неудачи, а, возможно, ещё даже до того, как попытался. Кабинка наклоняется вправо под несколькими градусами, пока набирает высоту и точно так же, как высоту, набирает угол наклона с каждым метром. Это Даби определил по издавшей стон раме под рукой, когда его хватка на сиденье усилилась в самых нравоучительных целях. Он вряд ли слетит с места и вряд ли на Ястреба напротив, но решает ограничить своё место той точкой, на которой оказался изначально. Пусть хоть припаяют — не сдвинется ни на сантиметр. Потому что…потому что так решил он сам. — Надеюсь, это не всё, что ты хотел сказать, — напоминает Даби. Кейго осекается на него. Закинувший руки за затылок, расставивший ноги и поджавший тесно к телу крылья, он выглядел так же беспечно, как любой другой офисный планктон после тяжёлого дня в баре, но поскольку факт заключался в том, что Ястреб не офисный планктон и не любой другой, их разговор мог нести сугубо профессиональный характер даже в таком месте…по крайней мере должен был нести. И, судя по незадачливому наклону головы Ястреба, сегодня никакого «профессионально» и «формально» не планировалось изначально. — Само собой не всё, — он разводит руками, намекая на очевидность. — Забудь о работе, иногда от неё болит голова. Я предпочитаю не напрягаться там, где это и не нужно, поэтому тебе тоже рекомендую проникнуться возможностью. Только глянь вниз! Кабинка уже высоко. Даби не ведёт и бровью, отчего-то наваливаясь спиной к сиденью. Не то чтобы это первый такой неожиданный эксцесс, в который он был втянут Ястребом с целью просто обсудить пережитки. На самом деле это случается с периодичностью — вот только Даби никак не мог отличить профессиональную встречу от натянуто дружеской до того, как она начиналась. И, на самом деле, у него не было такого стремительного желания. Он просто приходил или просто был не против, как если бы все его функции стояли на автоматизме. Это был лишь вопрос пользы для Лиги. Поскольку ему порекомендовали, Даби опускает взгляд вниз. В горизонте района плещется бездна: там сгущаются тени и открываются порталы, словно всасывается часть царящего пространства начисто. Свет ночного города блеклый, но тёплый. Не такой тёплый, как блики в глазах Ястреба, но и не такой холодный, как свет фонарей вблизи. Отсюда видны самые уязвимые части района, и так Даби чувствует себя неизменным богом. Половина Кюсю бы поместилась на его ладони небольшой копией. Нет, он бы с лёгкостью раздавил эту половину, просто дай ему возможность. Что же тогда чувствует Ястреб, ежедневно рея где-то выше? Привычность? Такое же высокомерие? Это бы объяснило многие его склонности и страсти. Но тогда почему он всё ещё теснится здесь? Чем выше по ободу поднималась кабинка, тем больше мутнела голова от грёбаной алчности. Частью своего нутра теперь Даби благодарен Кейго за предоставленную возможность взлететь. Пусть лишь с помощью колеса обозрения, в кабинку которого Ястреб впустил его с грацией швейцара десятью минутами ранее. Если опустить этот момент, то да, Даби готов признать его как кого-то далёкого от дружбы, но наиболее близкого к ней, чем кто либо. По крайней мере, ему всё ещё плевать так же, как и всегда. — Красиво, — замечает Даби. — Но не привычной красотой и не той, о которой ты подумал. Ястреб хмыкает. — Надеюсь, — он высвобождается из собственной хватки, — именно о той. Смотря что для тебя красота… Со сменой позы сместилась и особенно волнистая прядь его волос — скатилась на лоб к остальным. В освещении кабинки, замечает Даби, она зарыжела. — Так что она? — напирает. — Что такое красота? Даби лениво устанавливает зрительный контакт с Кейго и полминуты молчит, криво улыбаясь. — Мечта. В Лиге все мечтают, Ястреб. Но моя мечта — первое, на что тебе нужно обратить внимание. Кейго ловит широко раскрытыми глазами сгустившуюся вокруг Даби тьму. Кажется, она сочилась прямо из его плаща или ещё откуда-то…от рук, тогда это была копоть от горелой плоти. На мгновение лицо Ястреба искажается чем-то серьёзным, прежде чем возвращается к привычной улыбке. Угрожает или? — О, ого! В агентстве мечтающие герои не редкость, но в сравнение с мечтами злодеев не идут никуда, — делает он вывод, пренебрежительно махнув рукой. — А я мечтаю о свободе. Не так уж круто для вас, да? — Нет, — отрезает Даби, и Ястреб удивляется. — Ты в Лиге уже довольно давно, поэтому ребята сочтут за честь помочь исполнению и твоей мечты тоже. Все их желания сбудутся. В это верит Твайс. И к тому же…я не сомневаюсь в мечтах такого человека как ты, номер два. Кейго моргает. Что он только что сказал? Что он не сомневается? Это признание? Его пытаются обмануть? Он поддержал эту частичную ложь? Нет, эта ложь даже не частичная, это перефразированная правда. И, о, что-то вновь приобретённое встаёт Ястребу поперёк горла. Он давится собственным вдохом или вздрагивает от настигшего самые перья жара — не осознаёт точно. Знает только, что жар этот стихийный, похож на песчаную бурю, всасывающую в свой самый эпицентр грубыми вихрями, а эпицентром будет он. Он заведёт шарманку для сердца Ястреба, и то спляшет столько, сколько он захочет, потому что иначе не бьётся. Потому что эта вера в мечту, чёрт возьми, заменяет любые похвалы на земле. Это действует на него как антидот. Знал бы он, какой мечте на самом деле только что дал одобрение… Кейго запускает руки в собственные волосы и прячет лицо, пока Даби глядит на него с неподдельным интересом, как сорока, не противясь необузданным желаниям. — Однако, — начинает он, чтобы привлечь внимание Ястреба и сменить тему, — наш разговор не ограничится светской беседой. По правде говоря, я шёл сюда с определённой целью. Ты сделаешь ещё кое что для Лиги, чтобы доказать ей верность. Почему-то он меньше всего хотел это услышать. Кейго тотчас поднимает на него тоном потемневшие глаза. Сейчас Даби может разглядеть в них своё откровенное отражение и не верит, что в нём столько воздуха. Либо в Ястребе его хватает на них двоих, либо тайна этой компании скрыта в чём-то более не тайном, раз он расцветает на глазах. Даби бы солгал, сказав, что его дни с приходом Ястреба в Лигу совсем не изменились. Наоборот — в них поселилось что-то донельзя обычное, и это обычное он мысленно презрел. А Кейго мучился в непризнании. Уже долго мучился. Осознание неизбежности накрыло его целиком очень давно. Он не помнил, когда и какая вообще мысль навела на факт его глупой влюблённости. Но результат сжирал его изнутри. Сжирал. Его. Изнутри. Однажды им придётся пойти по узкой тропе и продолжит этот путь только один — Ястреб видел во сне. Будь он проклят за желание бросить всё прямо сейчас. Но, о, нет. Он шёл к этому слишком долго, чтобы всё бросить. Пока Лига даёт, он готов брать, чтобы вести мир к мечте. Символа мира больше нет. Нет никого, кто ублажил бы сердца людей. А те, кто гонится за результатом, хороши тем, что не заботятся о способах достижения и репутации. Кейго был одним из таких героев. Он должен. — Я слушаю.

***

Палящее, огромное и страстное. Его жар был яростным любовником. Входя в зенит, оно многовластно. Спускаясь за горизонт — лениво. Солнце местами напоминало Ястребу его самого. Но, наверное, у них всё-таки было единственное и главное отличие. Ястреб бы сгорел в собственном пламени. Как гласит поговорка: «птица умирает дважды. Когда теряет крылья и когда останавливается её сердце». Кейго не знает, что ощутит сам, ведь он терял крылья бесчисленное количество раз, но, как правило, не терял их навсегда. День-второй и спина снова покрывалась перьями. Поэтому вообразить себе реакцию получается смутно. С этими мыслями он всматривается в красную полосу горизонта. За тенью Ястреба железным шагом тянется Токоями, отчего-то крайне осторожный и услужливый. Он редко и недоверчиво фокусируется на спине Кейго, скорее всего, задаваясь вопросами по типу: почему, зачем и для чего сейчас здесь. Но не говорит, хоронит всё глубоко в себе, оттого и сутулится как смерть. У Ястреба, по общему признанию, было мало поводов для того, чтобы взращивать новое поколение, и Токоями сразу прознал неладное, когда днями ранее от него поступило предложение на стажировку. Всякий раз это оканчивалось…ничем. Не чем-то хорошим, но и не чем-то плохим…ни-че-м. Однако советы, которые Ястреб давал, были действительно исключительны, пусть и редки и обсуждались в особенных случаях. А сейчас вряд ли тот самый случай. Когда Ястреб внезапно останавливается, Токоями следует его примеру и отнимает от асфальта глаза. Наставник стоит перед скромным входом в парк, известный в Кюсю одним единственным колесом обозрения. Древним как мир, но привлекательным. Его невооружённым глазом видно даже сейчас. Кабинки неторопливо появлялись и исчезли за кронами деревьев. Одним словом — красиво. Далеко, но красиво. — Чтобы ты больше не задавался вопросами, — Токоями слышит в голосе Ястреба улыбку, — я сообщу как ответственный взрослый. Сегодня покатаю тебя на высоте птичьего полёта с помощью той штуки. Знаешь, виды оттуда незабываемы. Я рекомендую. Та штука? Сказать так о чём-то величественном, как колесо обозрения, нужно быть Ястребом. Впрочем, очевидно, что он смеётся над словом «обозрение», в то время как пользуется преимуществом своего квирка — бескрайней, о, бесконечной свободой, бесконечной высотой. Если сравнивать, то это как написать Обозрение Ястреба с большой буквы, а колеса — с маленькой. обозрение. Так почему рекомендует? Настолько впечатляющие виды? Ненароком Токоями поймал себя на мысли, что сомневается. Но он соглашается и кивает, когда Ястреб поворачивается к нему. — Только сначала ты походишь со мной по киоскам! — заявляет он, хлопнув Токоями по плечу. Лицо Кейго сияет похлеще самой яркой звезды. — Не могу пройти мимо, надо быть огромным глупцом. Тебе мы тоже что нибудь приобретём. Ты уж извини, что сегодня без обучения. Токоями обдумывает его слова и качает головой. — Не стоит. Думаю, отдых тоже пойдёт мне на пользу, — признаётся он. В ответ Ястреб многозначительно мычит и круто разворачивается на каблуках в сторону сплошной тропы. Он подзывает Токоями за собой жестом руки, а затем срывается с места. Почему-то прогулки с Кейго всегда превращались в догонялки. Мысленно Токоями вздохнул. Только тогда он обратил внимание на происходящее вокруг: Люди сплошь и рядом. Сияющие и тусклые, причудные и беспричудные, лица одних плотно оставались в памяти, а лица других запоминались лишь смазанным пятном. Они мельтешат, тянутся к колесу обозрения, как мотыльки на свет, отовсюду. Сзади, спереди, сверху и даже снизу. Это место ни за что нельзя было превращать в поле боя, оно погружено во мрак теней пихт и дубов даже при свете дня. Однако, вопреки всему, давно никто и не планировал. Словно зло здесь проходило ритуал очищения. После пары кругов беготни Токоями устал. Он поблагодарил несколько раз Ястреба за подарок и твёрдо решил, что отнесётся к нему с уважением до и после того, как сядет в кабинку колеса. Но ему будто море по колено — носится туда-сюда, от киоска к киоску, от пекарни к пекарне и всё как прежде приветливо отвечает на оклики узнавания. К счастью Токоями, это длится ещё несколько минут, и Ястреб зовёт его к погрузочной площадке. Они теснятся в очереди, пока впереди она не рассасывается. Теперь Кейго оформляет билеты. — В следующее мгновение ты можешь забыть о моём присутствии, — советует Ястреб, неторопливо расплачиваясь на кассе. Верхотура скрежетала под ногами грешным духом. Проверенные опытом конструкции напрягали, но, по крайней мере, держали строй. А обод колеса теперь можно рассмотреть вблизи: он поглощал вялый солнечный свет и отражал его драгоценным блеском, как пылающее цирковое кольцо. Иронично, но Ястреб походил на его неотъемлемую часть. Он тоже ярко светился в лучах по контору перьев, словно медленно тлел. Токоями деликатно промолчал. Просьба почти задела его. От уважения, которое он испытывал к Ястребу, невозможно было отвернуться насовсем или на секунду о нём забыть. Но если наставник просит, разумеется, он хотя бы попытается. В конце концов Ястреб знал, что делал. Поэтому Токоями предположил, что за его советом стояло нечто большее, чем просто добродетель. Токоями садится первым и по инерции забивается в угол кабинки. Он отследил важную по своему мнению особенность: движения Ястреба выглядели не так уверенно, как минуту назад, пока он переползал по сиденью. Крылья, похоже, действительно мешались или у его поведения находилась другое объяснение, о природе которого он ещё не подозревал. А вид снизу так и ни разу не будоражил. Такую же картинку Токоями наблюдал, когда стоял на погрузочной площадке: тени скоропостижно тянулись за кабинкой по не менее тёмному газону. Конечно, скорее всего потому что она не уплыла достаточно высоко. А там, — высоко — уже можно будет позволить себе навсегда полюбить вид вечернего, полуобмазанного тенью, Кюсю. Если сквозь броню на сердце Токоями протесниться свет красоты, конечно. Приняв удобное положение, Ястреб затих. Он не смеялся и не говорил, не отпускал скептичные комментарии и даже не всматривался вниз, как Токоями. Почему, Фумикаге понял только когда повернулся: Кейго остановил на нём омрачённый взгляд, каким не смотрел ни разу за день. Он был настороженным, он был скорбным предзнаменованием. Такой говорящий, но, чёрт, слишком молчаливый, чтобы моментально напрягшийся Токоями из тысячи значений выбрал то самое. Так смотрит только человек, кого-то убивший. Словно он выглядывает из адской бездны, словно он сейчас сорвётся и ухватит за собой в пекло. Токоями пробивает на холодный пот, когда кабинка со скрежетом двигается. Он чувствует себя смирно сидящей мишенью в ловушке у логова хищника и понимает, что боится. Боится Токоями так сильно, что мысленно прокручивает возможность провалиться вниз из-за сдавшейся арматуры, лишь бы больше не испытывать на себе взгляд, гнев или что-то, неважно что, собственного наставника. И проклял бы его свет, Токоями верит ему. Пусть он покажется наивным, пусть Ястреб его высмеет, но он верит. Именно поэтому Токоями сжимает челюсти и с трудом вытягивает из себя слово. — Токоями, — его опережают. Фумикаге проклинает своё тело за импульс. Голос Кейго звучит так же серьёзно, как и всегда, когда говорит о своей карьере. Это заставляет проникнуться надеждой. — Слушай меня внимательно. Его слушают. Страх медленно отползает на второй план. — Прямо сейчас, — кабинка содрогается, — ты выдёргиваешь щеколду и вылетаешь. Сообщи, что людям нужна эвакуация. Токоями открывает клюв, чтобы возразить, но слова с него так и не сходят. — Пожалуйста, — взгляд Ястреба смягчается. — Не возвращайся. В голове слабо мелькают призраки понимания, но они так бледны и далёки, что Токоями теряет бдительность. Увлечённый головоломкой головоломящих вопросов, он не замечает, как проносится рядом запах протлевшей земли. Чтобы утешить свой страх, больше всего он желал узнать, о чём вообще говорит Ястреб, где истоки его намерений и что будет, если он останется. Что будет, если прямо здесь и сейчас он ослушается наставника и пустит всё на самотёк. Чем они рискуют? Насколько большая цена? Угрожает ли что-то, в конце концов, самому Ястребу? А если это всё — фасад, фикция и шутка? Прерывает ход мыслей Токоями полукрик Кейго. Он поторапливает его и, кажется, выглядит ещё более встревоженным, чем раньше: лицо покрылось неровными морщинами. Токоями отступает, сморгнув неуверенность. Хорошо. Всё в руках номера два. От него следует кивок. Кейго клянётся, что видел, как перед взлётом с помощью чёрной тени выражение Токоями приобрело несвойственно страдальческую гримасу. Грудь защемило. Какой же он, Боже, геройский кадр, подвергающий ребёнка опасности в интересах Комиссии. Тогда, на этом же колесе, Даби потребовал присутствие Ястреба во время «кремации» ученика. Он, честно говоря, всеми силами старался не рассмеяться. С этих сожжённых губ просьба сошла так легко, будто он просил о прогулке — общеизвестная суть Лиги Злодеев. Всего лишь кремация детей. Конечно же, доклад сразу поступил Комиссии, и ему наказали не действовать опрометчиво, полагаясь на воображение. А теперь он полагался на Токоями. Хорошо, что тот успел удалиться, поскольку с минуты на минуту здесь будет сиять он во всём своём величии. Кабинка содрогается. Скрипит и стонет под действием силы. В следующее мгновение в проёме покачивающейся на петлях двери появляется сначала рука, затем крепкая, обутая в строгий сапог, ступня. Лениво, Ястреб помогает ему забраться с помощью крыльев ярости: прочные перья подхватывают его под одежду. Даби для опоры хватается за страховочную трубу и теперь всем телом заваливается внутрь. Его налитые такой грязной ненавистью, но в то же время такие чистые лазурные глаза оценивающе остановились на Кейго. Видимо, мысленно отметили отсутствие ученика. А Кейго знал, что последует за вымогательственными взглядами. Даби, скорее всего, засмеётся. И он действительно засмеялся. Сначала долго стоял молча, скользя глазами по острому от напряжения лицу Ястреба, а затем рассмеялся. Коротко, мерзко и садистично, в конце притушив усмешку рукой. Смех этот был вовсе не весёлым и звучал скорее как: «ну надо же!» или «о, а я будто не догадывался!». Иными словами — высокомерно. Ястреб предоставил Даби честь оправдаться его недоверию. По крайней мере, догадаться об истинных намерениях этого героя было не трудно. — О-о, — беспечно протягивает Кейго, — ты явился! Пришёл снова полюбоваться со мной закатом? Даби скучающе приземляется напротив. Делает вид, что не слышит. От него исходит запах извращённого удовольствия, но виду он не подаёт. Выдаётся только струящейся копотью сквозь скобы и ароматом растлелой земли. Будто оттягивает то, ради чего пришёл сам, будто Даби был достаточно глуп, чтобы не понять. Геройская ложь — предмет, который он с радостью преподаст в UA, чтобы вкрутить этот винт исповеди, которую не толкуют ни в одной церкви. Придерживаясь мнения, что злодеи не так уж сильно вырвались вперёд героев по степени испорченности, Даби сотворит правосудие. Поскольку живой, настоящий, истинный пример — прямо перед ним. В его руках. И Ястреб осознаёт своё положение не меньше Даби. Нет, кое что всё же не осознаёт. Кое о чём даже не догадывается. Вернее, догадался бы, не окажись Даби тем, кем всё-таки его принято считать. Для него это слишком низменно. — Я думал, — говорит Даби сквозь слой тишины, — ты сошёл с ума, когда увидел здесь ребёнка из академии. Впрочем, ты не стал умнее от того, что прогнал его. Ястреб хмыкает. — Я изначально был здесь один. То, что ты видел, лишь совпадение. В его лукавых глазах блестит острота. Кейго играет в игру, в которой осознаёт, что выйдет сухим из воды. Только он может вести себя как злодей среди злодеев, и это не обернётся ему боком. Просто его видят насквозь. — И что с того? — Даби пожимает плечами. — Попытайся придумать мне за две минуты правдоподобную ложь, чтобы объяснить, почему ты не последовал условиям. Лучше живым глупцом, чем мёртвым. Тогда Кейго испускает удручённый вздох. Его взгляд тяжелеет, падает в пол и вдруг легчает — перемещается к внимательным глазам Даби. Судя по всему, в его свежей голове нет места долгой борьбе. Или Ястреб размышлял об этом так долго, что не напрягался для внятного ответа. — Ты ведь знаешь, для чего мы здесь на самом деле? На самом деле? Они проницательны, догадливы, умны. Они мечтательны, невозмутимы. Даби бы назвал их схожими, но от схожести, признаться, были далеко. Скорее всего-навсего разгадывали друг друга и играли в шутов. Если ложь Ястреба объяснялась его идеалами, то что до Даби? А Даби двигал экстаз в самом грешном его проявлении. Он крался, выжидал и жаждал подходящего момента, чтобы разбить маску Ястреба, подражая больше хищным охотничьим инстинктам, чем человеческим чувствам. Он запечатлеет в голове искажённое ужасом выражение на лице Кейго и запомнит вкус его крови, заполнившей рот. Он просмакует, пересмотрит, почувствует ужас во рту и полюбуется кровью, а затем сожжёт всё, что запомнил, в адском пламени. И не потому что так пропитан к нему ненавистью, нет. А потому что пропитан ненавистью ко всему, что связано с его отцом. Ястребу просто не повезло войти в эту жизнь героем. Ему, впрочем, не повезло и просто войти в эту жизнь. Тяжело сосчитать на пальцах рук, сколько раз Даби доводилось встречаться с Ястребом под предлогом работы, чтобы это переросло из холода в беседу, в тепло которой он почти, почти поверил. У них была возможность лишить друг друга жизней так давно, но ни один ею не пользовался. Ни один не терял рассудок и ни один на самом деле не жаждал смерти другого так, как думал. Даби криво ухмыляется и многозначительно молчит. Только сейчас Ястребу удалось разглядеть его наполовину без утайки. Когда ненароком вгляделся, он обнаружил рыжий блик в гуще тёмных прядей от растворяющихся сумерек, похожий на кляксу. Даби не к лицу красный. Но, Кейго отмечает, что к лицу гореть. Не получив ответ, Ястреб продолжает: — Живым вернётся домой, — он смотрит так, будто выносит приговор: мучительно для того, кто должен ненавидеть, — только один из нас. — Да, — соглашается Даби. По форме его ладони медленно растекается синий свет. — И это буду я. Ястреб реагирует быстрее, чем кабинка сворачивается в трубочку от мощности пламени: крылья ярости рассыпаются по полу. Рука Даби замерла в том же положении под гнётом угрожающе выставленных остриём красных перьев. Он осторожно оглядывается и замечает, что зажат со всех сторон в собственном личном пространстве, как прекрасное изваяние. Катастрофа практически предотвращена. Даби всегда удивлялся, как этот герой умеет смотреть на одних и тех же людей так по-разному. Вчера он вытесняет звёзды светом, смеётся и поёт глазами, а сегодня поглощает тьму неба. Не с ненавистью или злобой. С неразделённой тоской. Он будто пытается не заснуть: взгляд у Кейго тяжёлый, пытливый, как если бы на его веки подвесили пару мешков. — Ты можешь хорошо подумать перед тем, как сжечь их, Даби, — указывает на перья жестом руки. — Это не конфликт между геройским агентством и Лигой. Ты ведь не хочешь на самом деле идти против меня. Даби маниакально улыбается и поднимает руки вверх в знак примирения. Неизвестно, игривый или нет. Перья напряжённо сопровождают его движения. — Я не верил, что ты здесь только для того чтобы присоединиться к Шигараки. У тебя глаза предателя, Ястреб, даже сейчас, — признаётся он. На мгновение зрачки Кейго сужаются в страдании. Он безнадёжно качает головой, будто пытается стряхнуть с себя грязь. — Я пытаюсь сказать, что не предаю тебя. Мы можем начать всё с начала. Вдвоём. Внутри всё сжимается, когда в ответ Даби посылает презрительно окрашенный прыск смеха, который воспринимается актом издевательства. Клёкот бьётся о раму кабинки и зарывается под слой кожи, как паразит. Ястреб едва не дрогнул. — Вдвоём? Ты и я? — Даби пробует каждый слог на вкус и корчится, будто кусает что-то злосчастно кислое. — В том мире, который я хочу создать — твоё существование обречено! А прямо сейчас это невозможно, Ястреб. Не хочется того говорить, но мне действительно жаль. Ты можешь продолжать притворяться. Ястреб шумно выдыхает. Вместе с воздухом выходит что-то личное. — Я никогда не притворялся, — парирует он. — Потому что люблю тебя. Любит. Да, любит. И, о, как горячо. Как безумно. Так невыносимо, что это причиняет боль, потому что все те огромные чувства не могут уместиться в его небольшом по размерам теле без возможности хотя бы на невидимый дюйм открыться. Порой он трещал от них по швам. А ведь Кейго даже не знает почему. Как так вообще вышло? Как произошло? Как он позволил этому случиться? Потребовалось меньше времени, чем он думал, чтобы единственное правило «не поддаваться чувствам», в голове с которым он пришёл шпионом в Лигу, дало брешь. Однажды бы они стали для него преградой, которую любой ценой нужно пересечь и, говоря прямо, стали уже. Последнее, чего желает Ястреб — стать смертью для человека, которого любит. Он борется с желанием сдаться как протагонист дихотомии, переходя из крайности в крайность. Из тревожности в уверенность и наоборот. Как же он не хотел. Иногда приходилось рвать на голове волосы, иногда подавлять накатывающий ужас. Находясь по обе стороны баррикад, он ценой собственной жизни выполнит геройский долг. Значит придётся пожинать плоды ошибки, которую так бессовестно допустил. Даже если это грозит его ценному пасть жертвой ради всего светлого мира. Приходя с дурными намерениями, будьте добры и уходить с ними. После признания на Ястреба накатило почти просветлённое облегчение. Он будто утолил жажду, которую вынашивал днями. Улыбка не сходит с губ Даби. Их уголки эпилептически свернулись от чего-то иного, неведомого ранее ему. Ястреб не смог разобраться, что конкретно это было: на сожжённом лице распластался салют невыраженных чувств и эмоций, лопнувший под влиянием слов или лишь волей случая. Он одновременно плакал и смеялся, кричал, радовался, бился в агонии или пытался противопоставить одно другому. Атрофированные мышцы лица упорно отказывались воспроизводить то, что он собирался показать и, возможно, к лучшему. Потому что это бы вряд ли порадовало Кейго. Бесчувственных проще лишать жизни. Внезапно Даби вскинул руки, провернув ими ненавязчивый танцевальный манёвр. А затем сказал то, о чём Ястреб бы предпочёл не узнать даже после смерти: — И я, чёрт возьми, безумно тебя люблю. Только подумать! Эти лишённые чувств тело и сознание способны различать за мечтами такие приземлённые эмоции и только из-за того, что какой-то герой привнёс в их жизнь что-то человеческое! — он оттягивает ворот своей футболки. — За болью от страданий мне впервые явилось наслаждение от жизни, и это показалось мне мерзким: грязь одного единственного героя оказалась такой желанной. Может быть, где нибудь в другом мире мы воссоединимся, но не здесь. И если ты планируешь срывать мои планы, Ястреб, я не колеблясь устраню тебя ради собственного будущего. Кейго с трудом даётся сделать вздох — в груди засвербило колющей болью. Он понимающе кивает и берёт в руки крепкое перо, мимикрирующее в лезвие. — Мне всё ясно. Ты прав, даже когда колеблешься, — после этого замечания Даби напрягается. — Я хотел дать нам шанс жить свободно, отказавшись от целей, но герой номер два как никто другой понимает, что такое мечты. Докажи мне, что они имеют настолько большую цену, чтобы подавлять собственные чувства, Даби. Прямо сейчас. Давай! «Давай убьём друг друга и переродимся на небесах!», — хотел сказать он. «Давай положим конец бесчисленным смертям, чтобы спать вместе под мирным небом!», — вторило ему. Почувствовавший прилив крови к голове, Даби мыслил совсем о другом. Он вспыхнул так же феерично, как тлеющий фитиль от фейерверка. Пламя, медленно окольцовывающее его синюшную плоть, пахло смертью и несло за собой разрушения, а также то, что принято называть «бич» в бичевании. Жар стремительно вытеснял из лёгких воздух. Просто стоять теперь невозможно. Оглянувшись, Ястреб по шуму снаружи смекнул, что Токоями справился со своей задачей. Перед тем как войти в парк, он оставил рыскающими по местности пару перьев. Теперь Кейго был в немного более выигрышном положении, снизив количество зрителей до минимума. Некоторые вещи необходимо изменить. Такие, как проигрыш до начала бедствия. На предрассудке он подхватывает замахивающегося Даби в полуобъятья и выпрыгивает из кабинки лицом вниз. Медленно, она начала плавиться и смягчаться под ногами, как болотистая вязь. В лучшем случае Ястреб бы успел ретироваться до того, как она сорвётся с петель, но что до Даби…не изменять же принципам работы героя. Будь это любой другой злодей, его выбор бы не пал таким образом. Всё до этого момента сводилось в пользу Ястреба. Абсолютно всё. И он осознанно оборвал себе нити, ведущие к победе. Почему? Высота продлевает полёт до меланхолично затянувшегося мгновения, однако его достаточно, чтобы услышать, как неразборчиво бормочет ругательства Даби, которые не заглушает гул ветра, и какая на самом деле тёплая его рыхлая кожа. Толчок крыльев над землёй подбрасывает вверх. Удар Даби, пришедшийся по спине во время падения, даже если не нарочно, дал о себе знать: полуспалённые перья не смягчили приземление до мягкого, но достаточно, чтобы сравняться с газоном и кувырком отринуться от тела на безопасное расстояние, выпустив его из объятий. По крайней мере основной урон пришёлся не по нему. Ястреб смахнул ребром ладони пепел с щеки и уставился на поднимающегося Даби. — Очевидно, что первый шаг к победе — вытащить противника из западни, — тон его сочился саркастичным ядом, а ледяные глаза насмешливо улыбались. Мысленно Ястреб согласился с ним и посмеялся над собой. — Полагаю, я должен сказать «спасибо». — Я ведь, — Кейго направляет на него блестящее остриё пера, — крылатый герой. Мне каждый день говорят «спасибо». Даби соскалился. Его чётко очерченные клыки сверкнули в темноте, как слюнявая волчья пасть, когда он прорычал Ястребу благодарность. А остальное ответили действия: лишь вытянутая рука и шквал синего пламени всепоглощающим взрывом расползся впереди, сопровождаясь мощной обратной волной жара. Где-то в нём, по меркам Даби, должен был раствориться Ястреб, но чёрт бы его побрал! Когда пламя рассеялось, в тёмной полосе горящей травы не нашлось и тлеющего пера. Ни пепла, ни пыли. Ни намёка на Ястре… Его выдаёт свист собственных перьев. Тонкий, как журавлиное урчание, он сопровождается морозистым дуновением в затылок. Даби бы сказал, что лезвие могло успешно пройтись ему вдоль черепа, если б он вовремя не закрылся от выпада быстрым всплеском пламени. О, как же красиво тогда в сияющих глазах Кейго отразился этот каскадистый огонь! В них он — фьор, а не адский вестник. Они оба питались слабостями друг друга, как пиявки. Даби хватает оглушённого Ястреба за воротник куртки и перебрасывает его через себя спиной к земле. Тело бьётся с глухим звуком, похожим на хруст, а из груди выбивается стенающийся стон. Остриё пера в руке Кейго всё угрожающе тесно тычется Даби в бугор кадыка вопреки слабости. А его нечёткий взгляд, покрытый мздой, слеповат, но уверен и строг. Он наугад ищет силуэт Даби и находит по кромешному сиянию глаз. — А ты действительно отличаешься от других, номер два, — хвалит он, а будто глумится, и спускается на корточки к Кейго. Ему благосклонно открылся вид на ссадины и ожоги, расцветающие на его румяном лице. Они, как заметил Даби, наливались синяками и бусинисто кровоточили, но не отнимали ни грана красоты. Наоборот… Даби улыбнулся по-своему, тепло и восходяще, как признанный наставником художник. …добавляли шарма. Добавляли герою героизма. Добавляли мужества воину. Добавляли коже историю. И Даби был возбуждён, когда предположил, что сам запечатлеется вечным клеймом в виде шрамов и долго заживающих язв. Обрабатывая их или просто случайно замечая, Ястреб первым же делом подумает о нём и, скорее всего, прошипит проклятье, словно на коже будет высечено криво «Д-а-б-и», а не отмечено бессмысленным шрамом. — Ну и ну, полагаю, это должно мне польстить, но я разодран в клочья, — неискренне жалуется он, с плаксивостью заглядывая Даби в глаза. — Так высокомерно. Руку Кейго, в которой покоился клинок, перехватывают. На его пятнистых губах кратковременно замирает невысказанное возмущение, но оно пропадает так же быстро, как и появляется, поскольку Даби сильнее насаживается на лезвие с пустым блеском глаз. Остриё даже с положения Кейго ощутимо входит в плотный слой синюшной плоти, и миг, когда их взгляды пересекаются, вновь разгоняет по телу Ястреба застывшую в жилах кровь. — Теперь мы в равных условиях? — Даби наклоняется ближе со сфабрикованной невинностью, обдавая слипшиеся в саже волосы Ястреба тяжёлым надзирательным дыханием. От него разило пеплом. Ястреб повержено фыркает. Его встревоженные черты лица смягчаются, сменяясь чем-то похожим на смирение. — Я не смогу тебя убить. Теперь, думая об этом, пытаюсь дать себе объяснение, почему пошёл на шаг, который с самого начала должен был обречь меня на провал. Даби почти болезненно хмурится и не двигается так долго, что Ястреб думает на замершее время. Возвышавшиеся над ними кроны не шептались, а натянутое полотно звёздного неба отвечало бесконечным молчанием. Ястреб признался в далёкой для него правде. Настолько далёкой, что даже вопросы любви начинали приобретать потерянный смысл в тайне блеска звёзд вопреки их мёртвой тишине. Находились ответы, сходились ожидания, сбывались предсказания, будто они могли попасть в лучший мир. Кейго не чувствовал разочарования или радости, он просто строил стоическое выражение перед лицом смерти. В борьбе за мирную повседневность один всегда должен был проиграть. Сказав что-то неясное долгой тишиной, Даби не сдерживает вымученный вздох. Он без труда соскальзывает с острия и вытягивается всеохватывающей фигурой над Ястребом, тень от которой сплошным пятном скользит по его лицу с концом в нигде. Лунный свет мягко танцует вокруг тел, лишая беззлобности напряжение, поселившееся в решающей паузе, ведь мысли каждого заняты чем-то своим. Для кого-то сложным в принятии решения, а для кого-то таким простым, но непонятным. — Может быть, лишать жизней друг друга вовсе не обязательно, — делает вывод Даби, озадачив Ястреба. Он суёт руки в карманы плаща и смотрит ровным светом глаз сквозь воздух и землю. — Не надумай лишнего, твоя жизнь для меня не ценна. Просто она и не усложнит мой путь к мечте. Ты, к сожалению, пока не умрёшь преждевременно. Но если попытаешься стать мне помехой ещё раз, я обещаю, что развею по воздуху твой прах. Он прерывается только для того, чтобы послать Кейго сверху вниз маниакальную ухмылку, а затем продолжает: — Не возвращайся в Лигу. Мне, если честно, глубоко плевать на их дела, поэтому о твоих истинных намерениях никто не узнает, можешь расслабиться, — он лениво жестикулирует, — однако пока в ней я, ты создашь мне вдвое больше проблем, номер два. Давай мирно разойдёмся. Гляди и птички снова запоют. Стоит он, ссутулившись, неровно и с небрежной беспечностью приосанившись наоборот. Расслабленность Даби оказывается заразной, поэтому Ястреб находит, что строй его мыслей быстро выравнивается, и многие вещи, как паззл, встают на свои места. Например, он умалчивает, что понимает истинную природу предложения Даби. Она надёжно спрятана где-то между строк и кому-то незнающему легко пройдёт мимо глаз, но не ему, Ястребу. Осознание почти отражается едва заметной улыбкой на губах, однако реальность жестоко бьёт под дых в самый ответственный момент. Им не придётся разойтись — они разойдутся добровольно, потому что так будет лучше для общества. Ястреб был готов сделать исключение и в первую очередь подумать о себе, но подумать о себе вместо человечества в таком положении всё равно, что и вовсе отказаться от него. Возможно, о таком сакральном смысле рассуждал и Даби. И, разумеется, признав свою слабость, сделал правильный выбор. Понимает сам того или нет, он сохранил Ястребу жизнь, потому что на самом деле не так к ней безразличен, как думает. Это жалко смягчило боль от удара. Кейго не был расстроен, он готовился к такой возможности и даже рассматривал её как наиболее вероятную. Он, сквозь скребущую горечь внутри, вздыхает полустоном. Вздыхает и обнаруживает, что нелепо улыбается. — Никаких проблем, — Ястреб приподнимается на локтях. — Ты так ко мне добр, что теперь вариант оказаться сожжённым заживо не так уж и плох — я чувствую себя жалким. Однако будет ужасно утомительно объяснять Комиссии причину… Даби бесцветно хмыкает и медленно разворачивается спиной к Ястребу. Теперь лунный свет рябил на его макушке. — Ты же герой. Так будь добр объясняться, как герой. А между тем… — в его голосе слышен яд, — ты перестал им быть, как только вступил в Лигу, номер два. Я бы не стал тебя слушать. Прощай. Он не ждёт ответа и как только заканчивает, то задаёт шагу неторопливый волочащийся темп. А когда удаляется — мило машет рукой на прощение, пока не скрывается из виду в кромешной тьме ночного парка. Именно в тот момент шквал мыслей, который на подсознании преследовал Кейго весь бой, полностью исчез, уступая гулу тишины. Он до сих пор неудобно лежал и до сих пор чувствовал невыносимую боль, а с другой стороны ощущал полную гармонию с собой, освободившись от заблуждений. Он сдаётся и полностью откидывается на землю, следом — перо. Неиронично общипанные крылья сохраняли трезвость ума, пока Ястреб бессмысленно разглядывал мерцающие звёзды. Он думал. Думал, размышлял, ещё раз думал…думал, что хорошо было бы рассказать кому-то, как он любит свои крылья; думал, что уже становится на порядок ближе к мечте и думал, что будет забавно, если Даби вернётся по его душу, чтобы лишить Ястреба жизни, когда на лице Кейго будет сиять самая яркая улыбка из возможных, поскольку то, что он собирается сделать, вернувшись следующим днём в Лигу — выведет Даби из себя и, возможно, навсегда изменит привычный график его утомительной геройской жизни, от которой время от времени не помешает отдых. Даже такого острого плана, как этот, ведь перемены — катализатор двигаться дальше.