Отныне и во веки веков

Жить в поместье Лю — значит наблюдать за тем, как люди устраивают спарринги и вызывают на спарринги тебя, выслушивать разговоры об этих самых спаррингах и увиливать от многочисленных спаррингов, которые беспорядочно вспыхивают то тут, то там. Шэнь Цзю смотрел, как Цингэ сражался с двумя своими дядями и тетей одновременно. Это было по-настоящему захватывающее зрелище. Шэнь Цзю нравились движения мужа, сила перекатывающихся под его кожей мышц, и искусность Цингэ, которая позволяла ему без особых усилий справляться с тремя противниками сразу. Шэнь Цзю лениво обмахивался веером, не скрывая своего восхищенного взгляда. Семейству Лю особенно нравилось, когда он проявлял свою любовь к их обожаемому сыну, и Шэнь Цзю было не слишком сложно демонстрировать свои чувства более открыто, чем это было ему обычно свойственно. Рядом с ним Минъянь издавала одобрительные возгласы каждый раз, когда ее брат делал удачный выпад. Она выглядела повзрослевшей: не чета той девчушке, которую Шэнь Цзю встретил, когда впервые прибыл в клан Лю. В кругу семьи она не носила вуаль, и Шэнь Цзю отметил, что её лицо было куда выразительней, чем можно было предположить — вуаль позволяла Минъянь открыто проявлять эмоции там, где на выручку пришла бы сдержанность. Об этом не помешало бы и напомнить. Она разомкнула губы, чтобы что-то сказать, но своим появлением, её прервал подошедший слуга. — Супруга Лю, — слуги до сих пор не могли до конца разобраться, как именно обращаться к Шэнь Цзю. Это забавляло. — Госпожа Лю желает поговорить с вами. Интересно, о чём же. Поначалу он недоумевал, почему семья Лю вообще позволила ему общаться с их драгоценным первенцем, и все ждал какого-то подвоха. Если что и должно было случиться, то непременно до свадьбы, к которой Цингэ подталкивала сама матриарх клана. Теперь он гадал, не хочет ли она поговорить с ним о поэзии или о чем-то подобном. Судя по всему, никто в клане Лю не проявлял никакого интереса к четырем искусствам сверх того минимума, который требовался знатному человеку. Когда Шэнь Цзю зашёл к матери Цингэ, она, отмахнувшись от формальных приветствий, указала ему на место перед столом. — У меня возникли некоторые сложности, с которыми, полагаю, ты сумеешь мне помочь, — её лицо было гладким и свежим, как и у всех заклинателей, достигших высот в совершенствовании. Однако годы всё же откладывали некий отпечаток, придавая вес и значимость, которые отражали настоящий возраст. — Досточтимая бабушка, этот сделает всё, что в моих силах. Она улыбнулась: — Оставь словесную шелуху, ей не место среди родни, — и сразу перешла к делу с характерной для семейства Лю прямотой, к которой Шэнь Цзю уже успел порядком привыкнуть, — Лю Мингли сбежала. Проблема лишь в том, что её избранница несколько лет назад убила старейшину ордена Тянь И. Я не намерена отрекаться от своей внучатой племянницы, но глава ордена написал мне лично, — она указала на письмо, лежащее на столе. — Что бы ты посоветовал мне? Внешне Шэнь Цзю оставался невозмутим, но внутри он был отнюдь не так спокоен, как хотел казаться. Его просили помочь в таком деликатном вопросе? Сомнительная честь. Эта женщина не производила впечатления той, кто будет действовать хитростью, тем не менее лучше было перестраховаться и действовать осторожно. — Насколько близки вы с главой ордена Тянь И? — Мы часто ходим вместе на ночные охоты. Чёрт. — Вам нужно договориться с ним о встрече, — Шэнь Цзю раскрыл веер, — Будучи крупнейшим даосским орденом, они очень влиятельны, но не так давно у них разыгрался небольшой скандал: выяснилось, что у одного из старших учеников была сексуальная связь с младшей ученицей. Не по обоюдному согласию, — Шэнь Цзю прикрыл своё лицо веером, чтобы скрыть отразившиеся чувства. — Репутация ордена пострадала, и я уверен, что глава не хотел бы начинать новый ненужный конфликт. Убедите его, что случившееся не имело цели оскорбить его, и что ваша внучатая племянница действовала по своему почину. Заверьте его в своей дружбе. Он по достоинству оценит это и оставит вопрос Лю Мингли и её избранницы в прошлом. Я верю, что это наилучший способ решения проблемы. Матриарх клана Лю задумалась: — Тогда мне стоит написать ему о встрече, — она метнула в Шэнь Цзю острый взгляд. — Тебе не интересно, почему эта женщина убила старейшину ордена? Он, как ни в чём ни бывало, продолжил обмахиваться веером: — Разве это важно? Правда ни на что не повлияет, главное — удержать вашу внучатую племянницу в клане. Даже если выяснится, что её избранница хладнокровная убийца, то это ничего не изменит, ведь Лю Мингли уже совершила с ней три поклона и, смею предположить, не собирается отказываться от своей супруги. Если окажется, что у избранницы Мингли были законные основания для убийства, вы можете потребовать ответа у ордена Тянь И. Но к чему? Вероятней всего это причинит главе Тянь И боль оттого, что память о почитаемом старейшине будет запятнана, стоит ли оно того? Даже если в конечном счете он признает горькую правду, сейчас, на фоне других неурядиц, эта информация будет только вредить и неизбежно подорвет вашу дружбу. Матриарх клана Лю отложила кисть, чтобы выслушать его речь. — Понимаю, — она задумалась. — Ты действительно веришь, что правда отнюдь не всегда бывает полезной? Шэнь Цзю сомневался, как следовало ответить. Он остановился на чем-то более-менее нейтральном: — Это зависит от человека. Некоторые люди ценят правду, какой бы она ни была. Им куда больнее от лжи. — Мой внук именно такой, — она улыбнулась. — и ты, как мне кажется, тоже. Шэнь Цзю никогда не задумывался, считал ли он лживость чем-то настолько отвратительным. Но твёрдо знал, что не потерпит лжи в любых её проявлениях. В первую очередь потому, что ложь может оказаться опасной. Если человек не знает всей правды, то он не может знать всех установленных правил, а незнание этих правил может запросто привести к ошибкам и причинить боль. Как и в игре, если тебе не известны её правила, ты оказываешься в невыгодном положении. Вторая причина заключалась в том, что на взгляд Шэнь Цзю ложь — была следствием недостатка уважения. Если ты уважаешь человека, то не усомнишься в его способности справиться с правдой, какой бы горькой она ни была. Если ты уважаешь кого-то, то не станешь лгать, потому что понимаешь, что этот кто-то заслуживает большего, чем обман. Шэнь Цзю закрыл веер и постучал им по своей ноге. Раньше он никогда не задумывался об этом так серьезно. Он часто обманывал. Обычно из чувства самосохранения, но в то же время потому, что те люди были ему безразличны и он не испытывал к ним никакого уважения. Он знал, что ложь бывает во спасение, что можно солгать, чтобы избавить кого-то от лишней боли, но и представить себе не мог, что поступит так с близким человеком. И в страшном сне ему не могло бы привидеться, что он скроет правду от Лю Цингэ и позволит мужу принимать решения наобум, не располагая всеми фактами. — Наверное вы правы, — наконец ответил он. Матриарх клана Лю кивнула в ответ и огорошила новым вопросом: — Что ты думаешь о нашей семье Шэнь Цзю? Шэнь Цзю снова раскрыл свой веер: — Что досточтимая бабушка имеет в виду? От улыбки в уголках её глаз наметились едва заметные морщинки: — Клан Лю очень большой, и мы всегда защищаем своих; всем нашим детям есть место в этом доме. Наши лучшие качества в том, что мы преданные, прямолинейные и сильные. Однако, — и тут она подалась вперед. — как нередко повторял мой муж, наши лучшие качества одновременно являются нашими худшими чертами. Шэнь Цзю спрятал выражение своего лица за веером. Она хмыкнула: — Если появляются какие-нибудь проблемы, мы, Лю, и я не исключение, рубим узлы, чтобы их распутать. Мы верим, что любую задачу можно разрешить при помощи грубой силы. Следуя своим нравственным устоям, мы не отличаемся гибкостью и действуем так, как считаем нужным, не считаясь ни с ценой, ни с последствиями. Если уж мы что-то для себя решили, нас сложно переубедить, — она отвернулась к окну: в согретую солнцем комнату долетали звуки отдаленной схватки. — Мой муж не был урожденным Лю. Я стала его женой, и он всегда был рядом, чтобы поддержать меня. Нередко он ругал меня за излишнюю прямоту и вспыльчивость. Его не стало десять лет назад. Шэнь Цзю стиснул веер, не зная, что сказать. — При нем клан процветал. Он с легкостью улаживал возникающие трудности, его главным оружием всегда была дипломатия, и он постоянно напоминал мне, что драка не всегда продуктивна, — она вздохнула. — С тех пор как он покинул меня и снова вошел в цикл перерождений, мне часто приходилось сталкиваться с проблемами, которые ставили меня в тупик и которые он, не сомневаюсь, решил бы в два счёта. Она пристально посмотрела на Шэнь Цзю: — Я рада, что мой внук женился на тебе. И надеюсь, что впереди у нас будет еще много таких бесед. Шэнь Цзю внезапно осознал, что она имела в виду. — Где вы познакомились со своим мужем? — спросил он с вдруг вспыхнувшим интересом. — Драка, — она рассмеялась. — Мы познакомились во время драки. Спустя какое-то время Шэнь Цзю покинул кабинет матриарха. В его сердце поселилась необъяснимая уверенность. Что связывает его с этим миром? Что определяет его место в жизни? Конечно же, Лю Цингэ. С каждым новым шагом убежденность Шэнь Цзю в правильности этого ответа только росла. Но Лю Цингэ теперь не единственная опора. Любопытно, что случилось бы, если Шэнь Цзю дал бы сегодня другой ответ? Если бы Лю Мингли узнала, что дверь в родной дом оказалась для нее внезапно закрыта.

***

— Да сколько можно! — Шэнь Цзю всячески пытался скрыть веселье за раздражением, когда Лю Цингэ вцепился в него своими лапищами. — Ты что, дикий зверь? Отпусти меня! Муж, казалось, был абсолютно глух к этим просьбам и не собирался его отпускать, напротив, крепче обхватил за талию и зарылся лицом в волосы Шэнь Цзю. — Дикарь! — Шэнь Цзю ударил его по руке, и в отместку Лю Цингэ укусил его за ухо. Шэнь Цзю обиженно взвизгнул и сильно ткнул мужа локтем. К сожалению, семейка Лю, похоже, воспринимала проявление агрессии как своеобразную тактику ухаживания, отчего Цингэ только активнее полез к супругу с поцелуями. — Да отцепись ты! — Шэнь Цзю к этому моменту уже вовсю хохотал и вместе с тем не оставлял попытки вывернуться из крепкой мужниной хватки. Он ничего не мог с собой поделать. — Нет, — Лю Цингэ прикусил его шею, но очень аккуратно, так как знал, что слишком сильное давление причиняло Шэнь Цзю беспокойство, а следы, которые можно было заметить заставляли его чувствовать себя неловко. — Мне достался самый избалованный и грубый муж, — с обиженным фырканьем сказал Шэнь Цзю. — Это ты здесь грубишь, — таков был бесподобный ответ его мужа. Шэнь Цзю не мог сдержать очередной взрыв смеха. — У меня полно работы, — он указал на множество писем, выложенных перед ним. Лю Цингэ насупился: — Я только вернулся с Байчжань. Разве твои дела не могут подождать? — Нет, не могут. А теперь сядь и не будь таким приставучим Лю Цингэ еще больше нахмурился, но подчинился. Не прошло и четверти шиченя, как Шэнь Цзю решил, что дело сделано и теперь он вредит только себе. Он резко развернулся и набросился на своего мужа, который в это время полировал свой меч. Награда за ожидание была исключительно приятной.

***

— Юэ Цинъюань у ворот, — с порога сообщил кузен Цингэ, которому поручили найти супругов. Шэнь Цзю промолчал. Лю Цингэ стиснул зубы и, его меч оказался у него в руках прежде, чем он ответил: — Что ему нужно? — Он сказал, что хочет поговорить, — взгляд кузена обратился к Шэнь Цзю. — С мастером Шэнем. О, значит сегодня не «супруга Лю». Забавно. — Что ж, я поговорю с ним. — сказал Шэнь Цзю, прежде чем его муж успел вставить слово и отвел руку Цингэ, в которой тот сжимал меч. — А ты оставайся здесь. — Но… — Останься, — Шэнь Цзю не был уверен, что сможет найти ещё слова или силы, чтобы и дальше убеждать мужа, и поэтому был благодарен, что сказанного оказалось достаточно. Он отрешенно пересек двор и направился к приемной. На нем был гуань Лю Цингэ, а одеяние (хоть и не особо роскошное) было добротным и дорогим. Пальцами левой руки он обхватывал веер. Веер, который ему подарил Лю Цингэ. Шэнь Цзю не мог удержаться, чтобы не постукивать им по ноге во время ходьбы. Дурацкая привычка. В остальном он чувствовал себя опустошенным. В приемной его уже встречал мужчина, в чьих глазах застыло безнадежное отчаяние. Шэнь Цзю ждал вспышки гнева. Ждал ненависти. Он ждал… ждал, что вот-вот сорвется на крик. Однако ничего подобного не случилось. — Почему ты так и не вернулся? — спросил он в конце концов, и его голос был таким же пустым, как и лицо. — Сяо Цзю… — Нет. Не зови меня по имени. Просто ответь мне. Ответь… — в нём всё таки проснулось отчаянье. — Прости… — Мне не нужны извинения! — наконец пришел гнев. — Я жду объяснений! Причину! Ты оставил меня умирать. Лицо Юэ Ци исказилось в виноватой гримасе. — Я разыскивал тебя, — сказал Шэнь Цзю, сделав шаг вперед. — После побега от Цю я пытался найти тебя, пока меня снова не поймали. И даже тогда я не оставлял попыток. Продолжал искать. Я думал, что если ты жив, то тоже будешь искать меня. — Сяо… — Не называйте меня так! Ты не можешь просто твердить мое имя и надеяться, что это хоть что-то значит! Мы больше не дети! Просто скажи мне! Какой бы ни была правда, просто скажи! Если ты забыл меня, признай. Я это переживу. Он ждал. И ждал. — Скотина! — он швырнул веер в безмолвствствовавшего мужчину. — Не молчи! Просто скажи! Скажи что-нибудь! — Мне жаль… — Что угодно, кроме это. Шен Цзю развернулся, чтобы уйти, но обнаружил, что его схватили за руку. — Отпусти меня. — Сяо… я имею в виду Шэнь Цзю, как ты здесь оказался? Как получилось, что ты замужем за Лю Цингэ? Что произошло? — Почему я должен перед тобой объясняться, тогда как ты не желаешь оказать мне такую же любезность? — прошипел Шэнь Цзю. — Я… — Я сбежал от Цю, потому что больше не мог выносить этого. Потому что я знал, что умру там. Я ждал так долго, как только мог. Ждал долгие годы. А после побега меня снова схватили работорговцы и продали в бордель в Пограничье, — он хотел задеть Юэ Ци подробностями, и, судя по выражению его лица, у Шэнь Цзю это отлично получилось. — Я… Мне… — Лю Цинге выкупил мой контракт, и мы с ним поженились. — Он выкупил твой контракт в борделе… — по лицу Юэ Ци промелькнуло нечто похожее на гнев. Он не имел права гневаться. — Молчи! Это был мой выбор! Я сам этого хотел! Я так долго ждал! Я искал тебя при любой возможности! Так почему? Почему ты забыл меня? — Сяо… — Я же просил не называть меня так. Они зашли в тупик. И стояли слишком близко, чтобы это можно было счесть приличным, рука Юэ Ци все еще сжимала запястье Шэнь Цзю. — Почему? Мне больше ничего от тебя не нужно. Я просто хочу знать, почему. — Это ничего не меняет. Это просто оправдание. И лучше от этого не станет, — Юэ Ци беззвучно заплакал. По его лицу текли крупные капли слез. Из него буквально изливалось чувство вины. Шэнь Цзю от этого было тошно. — Твоё молчание отнимает у меня право выбора. Для меня отсутствие объяснений хуже, чем плохие объяснения. От твоих недомолвок мне больнее, чем если бы ты признал, что всегда меня ненавидел. Просто скажи мне. Лицо Юэ Ци исказилось от осознания собственного поражения и он наконец сказал правду. Шэнь Цзю выслушал его. В память об их детстве он оказал Ци-гэ такую любезность. Он выслушал, а потом поднял свой веер и ушёл.

***

Секс с Лю Цингэ — был лучшим средством, чтобы забыться. Когда внутри Шэнь Цзю двигался член его мужа, а губы оказывались в плену чужих губ легко было отпустить все мысли, ни о чём не думать и ни о чём не беспокоиться. — А-Цзю, А-Цзю… Его муж был таким чутким. Шэнь Цзю невероятно повезло. Он наклонился вперед для очередного неуклюжего поцелуя. — Ах, А-Цзю, ты такой… Его муж приближался к пику удовольствия, а вместе с ним приближался и Шэнь Цзю. В том, как Лю Цингэ трахал его, всегда была предсказуемость. Он не был слишком изобретательным, и не был склонен к большому разнообразию. Шэнь Цзю это успокаивало. После секса муж всегда прижимал его к себе, словно собирая воедино разбитые части. Это тоже всегда приносило облегчение. Шэнь Цзю нравилась простота и непритязательность мужа в постельных утехах. Лю Цингэ не любил изощряться. Он трахался жестко и быстро, за исключением тех редких и «особых» эмоциональных моментов, когда ему хотелось растянуть удовольствие и он осыпал поцелуями каждый сантиметр обнаженной кожи своего А-Цзю, к которому только мог дотянуться. Пока его муж вколачивался в него со всей силой Бога Войны, Шэнь Цзю мог расслабиться и не думать. Супруг отлично умел избавлять от ненужных мыслей. — А-Цзю, — муж крепко поцеловал его. — Я люблю тебя. Шэнь Цзю не нужно было ничего отвечать. Муж быстро переключился на его шею, и громкие звуки их ласк перекрыли необходимость дальнейших слов, хотя супруг и продолжал шептать на ухо Шэнь Цзю всякие любовные глупости. Когда-то в детстве он воображал, что выйдет замуж за Ци-гэ. Вернее, он мечтал об этом довольно часто. Может быть, дело было в том, что Ци-гэ был единственным человеком, который ему нравился, и женитьба представлялась ему способом навсегда привязать к себе этого мальчика в мире, где привязанности и даже жизнь так легко можно потерять. В его детстве все было мимолетным и хрупким. Он не хотел, чтобы и Юэ Ци исчез из его жизни, как исчезало всё остальное. К тому же, счастливые истории, которые рассказывали детям, всегда заканчивались свадьбой, и Шэнь Цзю также мечтал, чтобы всё закончилось счастливо. Он не был таким наивным и глупым, как большинство детей, но все же оставался ребенком. Когда он был рабом в поместье Цю, то представлял, как Юэ Ци врывается с мечом и убивает Цю Цзяньло, а затем эффектно освобождает Шэнь Цзю. Это была обычная его фантазия. Привычная и сладкая в своей основе. Потом Ци-гэ увозил его куда-нибудь далеко-далеко, в какое-нибудь безопасное место. Иногда в конце этих мечтаний он выходил за Ци-гэ замуж, потому что так они навсегда могли быть вместе. Потом в короткий промежуток времени между жизнью в поместье Цю и его дальнейшей продажей Шэнь Цзю представлял себе, как находит Ци-гэ. В этих фантазиях Ци-гэ тоже его искал, и они просто разминулись, или Ци-гэ был ранен, и на этот раз именно Шэнь Цзю был тем, кто его спасал. Теперь воображаемые истории реже заканчивались их общей свадьбой, но бывало и так. Возможно его воображение лишь следовало привычным дорожкам, проложенным раньше. В том возрасте представление Шэнь Цзю о браке было очень простым и ребячливым. Он не задумывался о супружеских обязанностях и прочих сложностях. Он думал лишь о том, чтобы жить в одном доме. Разговаривать и делить пищу. Быть рядом и не разлучаться. Когда он решил, что Ци-гэ мертв, то перестал предаваться мечтаниям, а потому и о браке больше не задумывался. В отличие от других шлюх, представлявших себе, что их спасет богатый клиент, который увезет их подальше от этого жалкого прозябания и будет о них заботиться, Шэнь Цзю подобными мыслями не обманывался. Он знал, что ему никогда не стать супругом действительно богатого человека. Лучшее, на что он мог рассчитывать, — это положение наложника, что едва ли лучше, чем работа в борделе. Ты просто трахаешься с одним человеком, а не с несколькими. Поэтому он отбросил мысль о браке. Ему было трудно представить, что он может отдать кому-то такую власть над собой. Супружество с Лю Цингэ было прежде всего практическим выбором. Цингэ доказал свою надежность, и Шэнь Цзю прекрасно понимал, что брак с ним обеспечит ему безопасность и стабильность в будущем. То, что Шэнь Цзю не испытывал неприятия к обществу будущего мужа, было лишь приятным дополнением. В сущности, то что он не любил Лю Цингэ той глубокой и всеобъемлющей любовью, которая так часто воспевается людьми, любовью, которой он любил Ци-гэ, Шэнь Цзю только радовало. Смерть Ци-гэ ранила Шэнь Цзю, и если вспомнить его реакцию, когда он узнал, что тот все это время был жив, то и сейчас она продолжала его терзать. Шэнь Цзю нравилось думать, будто он слишком умен для переживаний, однако на самом деле (и в глубине души он это признавал) все было далеко не так. Он был сентиментальным, чувствительным и ранимым. Давать Лю Цингэ, и без того имевшему над ним столько материальной власти, власть еще и эмоциональную, было бы крайне глупо. А потому он всячески подпитывал чувства Лю Цингэ, что было совсем несложно, ведь его муж был очень простодушен, и Шэнь Цзю позволял более сильным чувствам своего супруга уравновешивать их отношения. Он приподнялся, пока Лю Цингэ продолжал его трахать, и втянул мужа в еще один жадный поцелуй. Его муж обожал целоваться. Это было милым. — Я тоже люблю тебя, — выдохнул он в пространство между их губами, и его муж задушено застонал и кончил в следующую секунду. Любовь. Вот умора. Но… Любовь? Шэнь Цзю и сам толком этого не понимал, но, рядом с Лю Цингэ, он чувствует тепло. Ему нравится проводить с ним время. Он наслаждался теми преимуществами, которые давала ему роль супруги Лю. Ему даже семья Лю Цингэ была приятна. Пожалуй, этого вполне достаточно для любви. Муж опустился ниже и принялся неумело сосать его член. Шэнь Цзю кончил с именем Цингэ на губах. Его мужу это доставляло удовольствие: он довольно улыбнулся и откинул свои волосы назад. Простой человек. Но по мнению Шэнь Цзю, чем проще, тем лучше. Сложные люди и жизнь делают сложной. Позднее Лю Цингэ, как и ожидал Шэнь Цзю, обвил его руками, и тот расслабился, погрузившись в сон.

***

— Когда в следующий раз ты соберешься в Цан Цюн, я поеду с тобой, — сказал Шэнь Цзю, подхватывая конфету с подноса, что стоял перед ним. Они с мужем пили чай, а дерево во дворе Лю Цингэ уже цвело и роняло повсюду душистые лепестки. — Ладно, — Лю Цингэ не стал задавать вопросов, а просто налил еще чаю, хотя согласно этикету это должен был делать Шэнь Цзю. — Через несколько дней я отправляюсь на ежемесячное собрание глав пиков. После этого я останусь тренировать своих учеников. Если ты поедешь со мной, мы сможем остаться подольше и поучаствовать в наборе новых учеников. Шэнь Цзю хмыкнул: — Как пожелает владыка пика Байчжань. Я разработал несколько новых учебных планов, которые ты можешь передать мастерам залов. Лю Цингэ кивнул. Шэнь Цзю подцепил одно из пирожных кончиками пальцев, под ногти попали крошки, и пальцы стали ужасно липкими. — Я бы хотел, чтобы на собрании глав пиков ты передал сообщение Юэ Цинъюаню. Лю Цингэ поднял на него глаза. На его лице не было беспокойства, да и с чего бы ему быть? Он полностью доверял решениям Шэнь Цзю. В груди Шэнь Цзю зашевелилось что-то теплое. — Хочу пригласить его выпить со мной чаю. С дерева сорвался лепесток и опустился прямо в чашку Шэнь Цзю. От места где её потревожили до самой кромки фарфоровой чашки, тонкой и деликатной, как яичная скорлупа, по чайной поверхности разошлась рябь. Прелестный лепесток на мгновение застыл на поверхности, прежде чем Шэнь Цзю вынул его из своего напитка. Затем, из прихоти, он подобрал с земли опавший цветок и потянулся через стол, чтобы заправить его в волосы Лю Цингэ. Как красиво. Шэнь Цзю улыбнулся: — Супруг мой, — потянулся вперед, прильнув в быстром поцелуе к губам Лю Цингэ. Разорвав прикосновение, Шэнь Цзю откинулся на свое место и кокетливо распахнул веер. И, точно как ожидалось, его глупый муж-дикарь склонился к нему в ответном поцелуе.