Выхода нет. Ты страдаешь и любишь. Выхода нет. Не могу не любить.
Звук решительных шагов по тысячелетнему мрамору пола вибрирует в ушах, сдавливая виски. Мальбонте ведёт меня по коридору в звенящем молчании. Безропотно двигаюсь вслед за бордовыми крыльями. Крыльями, что не раз укрывали меня от невзгод, от стрел, от врагов. Но времена меняются. И теперь вместо защиты я ощущаю направленный на себя затаённый гнев их владельца — сейчас, без сомнений, сильнейшего среди бессмертных, за исключением лишь самих Всадников. Так странно, даже будучи пустым сосудом, я всё ещё чувствую особую вибрацию его силы, когда нахожусь рядом. Теперь энергии в нём так много, что она бурлит, готовая вылиться через край, но Полудемон умело сдерживает её, подавляет, укрощает. Подчиняет. Скрывает. Как скрывает и жгучую злость, глубокую ярость и раздражение, что кипят в нём последние несколько минут, и всё же я прекрасно их различаю. И причина ... во мне? Моя провокация, которая в итоге привела лишь к унижению и ещё большей пропасти между нами. Хотя, никаких «нас», видимо, всё-таки нет. То, как он стёр следы поцелуя с губ, каким уничтожающим взглядом пригвоздил меня к земле… будто выдрал мне крылья с корнем… Но ведь секундами «до» он отвечал с рвущейся на волю неукротимой страстью!.. А затем безжалостно растоптал меня с моими глупыми надеждами на тайный замысел. Скольжу сокрушённым взглядом по статной фигуре. Мальбонте. Когда-то родной. Близкий. Надёжный. Теперь же ледяной. Неприступный. Недосягаемый. Чужой? Перед очередной развилкой Полудемон замедляется, будто замешкавшись на секунду, а потом уверенно заворачивает налево. Ведёт игрушку к её Хозяину. Останавливается у одной из дверей и широко распахивает её, коротко командуя: — Входи. Продолжая опустошённо пялиться себе под ноги, вхожу в комнату. Дверь с щелчком закрывается позади. Неуловимое движение. Не успеваю ни осмотреться, ни выдохнуть — уже прижата крыльями к стене. «Люцифер без лишних прелюдий начинает моё наказание?» — мелькает равнодушная мысль на задворках сознания, пока не поднимаю глаза. А там… Разбитое на осколки сердце делает первый удар. А затем ещё и ещё, стремительно набирая темп. Чёрные глаза живо всматриваются в мои. Пытливо. Проникновенно. Как раньше. И я медленно оседаю в кольце крепких рук. Сомнений нет, передо мной он. Мой Мальбонте. — Ты?.. — выдыхаю еле слышно. — Да, — тихо произносит, вкладывая в единственное слово неимоверное количество смысла. Он оглядывает меня, с нескрываемым сожалением хмуря лоб. А меня будто парализует. Голова кружится, а в руках появляется лёгкий тремор, пока воздух теряется где-то на полпути к лёгким. Полудемон неспеша подносит ладонь к моему лицу и невесомо оглаживает скулу костяшками пальцев. Так, словно он уже не уверен, что имеет право прикасаться ко мне. Тёмные омуты гипнотизируют, снова затягивая на самое дно. И я допытываюсь вымученным взглядом, даже не осознавая, облекаю ли мысли в слова или они так и остаются произнесёнными лишь в голове. «За что? Почему ты так жесток ко мне? Был и есть». И давно известный мне ответ молнией отражается во тьме обсидианов: «Потому что должен был. Потому что это необходимо. Было и есть» Глаза щиплет от подступающих слёз, и я прикусываю щеку изнутри, чтобы не выдать, какую боль он причиняет, вновь возводя опору для почти сгоревших мостов. Резко выдыхаю, зажмуриваясь. Его искреннее над ухом: — Мне жаль, Вики. Всего три слова, сказанных с неизбывной горечью, мгновенно проникают в душу, впитываясь и успокаивая её, как ледяная вода раскалённый песок. Тиски, сковавшие бронхи, ослабляются, позволяя наконец сделать глубокий вдох. Лавина эмоций неотвратимо накрывает, поднимая со дна все чувства и обиды, всю боль, что обрушилась на меня за последнее время. И с жаром шепча прежде невысказанное, я безрассудно принимаюсь колотить кулаками мужчину в грудь. За ложь, которой причинил мне столько страданий. За недоверие, раз предпочёл умолчать обо всём. За каждое равнодушное слово, призванное отдалить нас. За то, что заставил пережить меня под куполом в самом конце. За то, что делал всё, чтобы я усомнилась в нём, в нас. За то, что у него это почти получилось. Мальбонте молчит, внешне сохраняя спокойствие. Только зубы сжимает так, что на щеках желваки проступают, и в антрацитовых глазах клокочет настоящая буря. Он стойко принимает глухие, постепенно слабеющие удары, снова даёт выплеснуть наболевшее. И когда я, обессилив, пошатываюсь, он подхватывает, прижимая к себе так, словно не касался целую вечность. Крепко, будто стараясь защитить меня от всех бед. Грядущих и настоящих. Неминуемых. Слёзы начинают беспрестанно катиться по щекам. Потому что молчание сейчас красноречивее любых фраз. «Я не ошиблась: он был рядом, насколько мог». Тону в его объятиях, утыкаясь носом в бордовую мантию и вдыхая родной запах, ныряю руками под сложенные крылья. Умом понимаю, как была несправедлива — ему не менее тяжело. Может даже больше, учитывая груз ответственности за миры и масштаб бедствия. У Полудемона есть весомые причины действовать именно так и никак иначе. Но как же чертовски хреново всё понимать, и при этом всё равно чувствовать эту геенну огненную в груди. Потому что каждый вбитый в сердце гвоздь, пусть и вытащенный обратно, неизбежно оставляет свой кровоточащий след. Но в наших силах залатать эти дыры. И мы справимся. Потому что я не желаю его терять. И не потеряю. Никогда. Мальбонте еле слышно хмыкает, словно в ответ на мои мысли. Легонько гладит по волосам и оставляет короткий поцелуй на макушке. Но даже в нём я чувствую жуткую тоску. Поднимаю покрасневшие глаза, сразу встречаясь с задумчивыми его. Кончиками пальцев нежно провожу по его щеке, задевая уголок рта. — Мой, — непреклонно заявляю я, будто бросая вызов судьбе, и его губ касается светлая улыбка. Первая за долгие месяцы. — Моя, — сокровенно отзывается он, и это ярче любых признаний. Он наклоняется и поцелуем запечатывает сказанное. Нежно, томно, с внутренне сдерживаемой страстью, вынуждая нас забыть о дыхании и раствориться в столь долгожданной близости. Как хочется остановить это мгновение, замедлив течение времени, растянуть его и бесконечно наслаждаться друг другом, выкинув из головы напророченную нам катастрофу. Но Полудемон первый берёт себя в руки и с видимым усилием отстраняется. — Я должен проводить тебя к Люциферу, — в его голосе звучат напряжённые нотки, отчего у меня внутри всё тревожно сжимается. — Что? Нет, подожди! Вы же с ним заодно, верно? И Дино с вами? — торопливо начинаю выдавать давно мучавшие вопросы. — Почему не сказали нам с Мими? Кто ещё в курсе? Кто-то из твоих прежних шпионов? Торендо, Фенцио? Они на нашей стороне? Ответь мне! — Вот же неугомонная! — фыркает, поначалу опешив, а затем печально усмехается: — У нас нет на это времени, Вики. — Прошу, расскажи! Я сделаю всё, как ты скажешь. — Да? Станешь послушной? — поднимает бровь, с сомнением оглядывая меня. — Хм. Я никогда не была послушной, иначе не связалась бы с тобой, — ласково убираю его смоляные пряди со лба и заглядываю в глаза, обещая: — Но я постараюсь. Стану хитрее, натяну нужную маску на лицо. Просто позволь мне помочь вам. Однако Полудемон молчит. Замечаю странную печаль в тёмных омутах, гнетущую, с горечью. — Нам пора, — мрачно произносит он и мягко проводит горячей ладонью по моей щеке, слегка касаясь пальцами виска. Тягостное осознание пронизывает до костей не хуже порыва ледяного ветра: переступив порог этой комнаты, Мальбонте снова начнёт играть свою роль и будет с холодным равнодушием избегать меня. Накрываю его ладонь своею, нежно поглаживая, и мужчина на миг замирает, будто принимает нелёгкое решение. Пользуясь его заминкой, вторую руку кладу ему на грудь, сразу ощущая учащённый пульс, и прижимаюсь ближе. — Прошу тебя. Умоляю… не отводи сейчас. Проведи со мной эту ночь, — с сумасшедшей надеждой шепчу ему, но он отрицательно качает головой. Ожидаемо. — Тогда хотя бы этот вечер… В чёрных глазах запредельная тоска и что-то ещё, холодное, недоступное. У меня непроизвольно подступают слёзы, но я так, до безумия, не хочу покидать его, что продолжаю торговаться, уповая на чудо: — Час… Подари мне этот час, Мальбонте. После всего произошедшего мы его заслужили. Смыкает плотней челюсти, отчего сильнее выделяются скулы. Хмурит лоб, углубляя морщинку между бровей. За столько лет я уже выучила это выражение — Полудемон сомневается. Чувствую, как напряжён он внутренне, натянут, как стрела, готовая к меткому выстрелу. Сжимаю его ладонь у лица и тихонько прошу: — Пожалуйста… На секунду он прикрывает глаза, а затем шумно выдыхает, опуская руку. — Только час. Жмусь к нему крепче, благодарно обнимая, и шепчу: — Кто знает, чем всё это кончится? Сейчас мы с тобой вместе, здесь, в этой комнате. Что если мы больше не… — Я не позволю этому случиться, — непререкаемо обрывает на полуслове. Берёт лицо в свои руки, неспеша рассматривает мои черты, то ли запоминая, то ли вспоминая что-то из прошлого. А затем целует. Медленно, чувственно, жарко. Его язык скользит по моим губам, и я прижимаюсь ближе, насколько вообще возможно. В каждом движении пьянящая нежность, а в животе уже закручивается томный узел предвкушения. Он целует подбородок, скользит ртом по шее, задевая чувствительную точку рядом с родинкой в форме звезды так, что по коже бегут мурашки, а у меня вырывается судорожный выдох. Но вдруг он останавливается. Непонимающе нахожу его глаза, что, нахмурившись, всматриваются куда-то в ключицы. Его ладонь осторожно спускает лямки платья, оголяя исхудавшие плечи с отметинами от кандалов и ошейника. В гневе стискивает зубы, с досадой сжимает кулак до громкого хруста. Перехватываю его ладонь, вновь прижимая к щеке. — Посмотри на меня. Посмотри, Мальбонте! Это не твоя вина. Он поднимает глаза, в тёмной бездне которых уже пылает дикое пламя мести. Древнее, как первобытное зло. Неукротимое. — Клянусь, придёт время, и я сотру их всех в порошок и развею по ветру. Они поплатятся за всё, — с холодной яростью обещает он. И я верю ему, всецело и бесповоротно. Полудемон с нескрываемым сожалением касается кончиками пальцев шрамов, повторяя их углубления, и вдруг наклоняется к моей щиколотке. Одним движением ломает оковы и, безжалостно сминая, отбрасывает их в сторону. В ту же секунду ощущаю, как тело начинает насыщаться энергией бессмертия, понемногу восстанавливаясь. Поглядываю на отметины, что есть и на запястьях, но знаю: они уже не заживут. Слишком много времени прошло от увечья. — Всё нормально, — грустно улыбаюсь Полудемону. — Это — моё напоминание о том, что я пережила тот кошмар и не сломалась. И во многом мне помогла вера. В тебя. В нас. Его взгляд меняется, наполняется горечью. Он мягко сжимает мои плечи, проводит пальцами по ключицам, задерживаясь в ямочке под шеей. А затем под его ладонью разрастается свет и тепло, практически обжигая кожу. Ощущаю вырывающийся из него импульс, впитывающийся в меня. Он пробивает поры, насыщая меня…жизнью? Широко распахиваю глаза, чувствуя прилив сил. Рубцы на запястьях рассасываются. Неверяще ощупываю шею и плечи в поисках прежних шрамов, но они исчезли. Даже ожог на горле прошёл, хоть клеймо Чумы всё так же отзывается болью на прикосновения. Жаль, что даже в этой мелочи иноземная тварь нас превосходит, обладая более мощной энергией. — Ты исцелил меня, — поражённо выдыхаю, внимательно всматриваясь в стоящего передо мной мужчину, который, как оказалось, всё ещё полон сюрпризов. — Теперь у меня вся сила целиком. В этом есть свои преимущества, — криво усмехается он, а потом уже нежнее добавляет: — К тому же в ней есть частичка тебя. И я чувствую её… тебя. Мы всё ещё связаны, Вики. В груди рядом с солнечным сплетением разливается иное тепло, заставляя сердце радостно подпрыгнуть. «Он услышал, запомнил». Улыбаюсь, обхватываю шею и притягиваю к себе. Целую чувственно, тягуче. В уголок губ, в щеку, в скулу, в висок и в кончик уха. — Люби меня, Мальбонте… так сильно, как только сможешь, — опаляю горячим шёпотом в безумном порыве раствориться в нём прямо сейчас, не теряя драгоценных минут. — И я тебе клянусь, что буду тоже… С резким выдохом он сжимает меня в объятиях крепче. Подхватывает под ягодицы, усаживая на бёдра, и в пару шагов переносит на кровать. Аккуратно опускает на чёрный атлас и ловко избавляет нас от одежды. Теперь гладкая ткань приятно холодит обнажённую кожу. В тёмных глазах прежний трепет смешивается с непроглядной глубиной вожделения. Мальбонте наклоняется к моему лицу, обводит контур губ языком, прежде чем напомнить о своих правах, требовательно проникнув в рот. Свободно вплетаю пальцы в чёрную шевелюру на затылке, сжимаю, оттягиваю. Полудемон опускается к шее, чередуя каждый влажный поцелуй с ласковым укусом, отчего кожа горит, плавится. Наши возбуждённые тела наконец соприкасаются без лишних барьеров, моментально приникая друг к другу ближе и обостряя все ощущения. Восхитительно. Танец мурашек под кожей будоражит, распаляя каждую клеточку. Быть с ним. Быть его. Как же я соскучилась по нему… По его сильным, но нежным рукам, обхватывающим сейчас грудь и сжимающим до моего приглушённого стона. По дурманящему запаху и вкусу его кожи. По его своенравным движениям, таящим в глубине неукротимую страсть. По доверию, безоговорочному, обоюдному. По интимному чувству, когда я полностью в его власти, а он — в моей, пусть и не в той же степени. Ловкие пальцы аккуратно скользят по выемкам выступающих рёбер, по впалому животу, обрисовывая пупок. Обжигающие губы клеймят немыми обещаниями. Требовательные ладони опускаются к моим бёдрам, сжимают. Сползают ниже, повелительно разводят колени в стороны. Ещё шире, раскрывая ему меня всю. Кончики пальцев дразняще поглаживают внутреннюю сторону бёдер и нарочито медленно одновременно с двух сторон движутся к паху, разжигая новую волну жара. При этом Полудемон не отрывает от меня пленительного взора и ухмыляется так соблазнительно, что сердце волнительно сбивается с ритма от предвкушения его следующего шага. У меня вырывается судорожный выдох, когда Мальбонте накрывает губами и плавно проводит горячим языком по влажным складкам. Всё тело охватывает лёгкая приятная дрожь. Он ласкает неспешно и чувственно, и внизу всё сильнее закручивается сладкий томительный узел. А когда его пальцы делают первое поступательное движение внутрь, я выгибаюсь спиной, неосознанно превращаясь в один сплошной комок возбуждённых нервов. Захлёбываясь стоном, спешно закусываю губу, чтобы подавить громкие звуки. Но мой мучитель наоборот ускоряется, продолжая ласкать языком, второй рукой жёстче стискивая ягодицу, и мне приходится подчиниться. Продавливаю макушкой подушку и в исступлении стискиваю простынь, грозясь порвать ногтями её плотную ткань. От столь острых ощущений кружится голова и поджимаются на ногах пальцы. Ещё немного, и я не сдержусь. — Не спеши… — прерывисто выдыхаю, стараясь притормозить накатывающую волну. — Иди… ко мне… Запускаю кисть в смоляные пряди, желая притянуть к себе, и — о, боги — он повинуется. С жаром впивается в губы, и я чувствую собственный вкус на языке. Руками обрисовываю его широкие плечи, рельеф груди, напряжённую спину, каждый мускул. Мягко провожу по основанию крыльев и вдоль позвоночника, буквально ощущая под кончиками пальцев распространяющийся ток. Прикосновение горячей плоти внизу отзывается хмельным вожделением. Медленный, но глубокий толчок, и я несдержанно царапаю мужчине лопатки. Хватаю ртом воздух, но забываю вдохнуть. Потому что между нами так горячо, так влажно… плотно, туго, желанно, что я готова на любой сумасшедший поступок, лишь бы впредь мы не расставались! Полудемон оставляет смазанный поцелуй на шее и неспеша двигает бедрами, позволяя привыкнуть. Но через пару секунд я уже задыхаюсь от желания обладать им целиком и нетерпеливо устремляюсь навстречу, вызывая его резкий выдох со стоном, что лишь распаляет меня сильнее. Его полыхающе-раскалённый взгляд тьмы. Лукавая ухмылка. Капелька пота, стекающая у виска. И снова поцелуи. Опьяняющие. Ненасытные. Страстные. К чёрту силу! Мы давно знали, что дело не в ней. Наше влечение друг к другу обусловлено совершенно иной химией — не только тел, но и душ. И это единение умопомрачительно и сейчас! Звуки шлепков влажных тел заполняют комнату вперемешку с тихими всхлипами и прерывистым дыханием. Даже воздух насквозь пропитан нашим желанием. Ритм сводит с ума. Наслаждение разливается под кожей с каждым диким толчком, вытесняя реальность. Ощущаю каждый сантиметр пульсирующего члена внутри. Ещё миг, и шквал эмоций накрывает посильнее торнадо, сужая сознание в крохотную точку до секундной потери связи с происходящим. Импульсивно впиваюсь ногтями во влажную спину мужчины, и его губы вовремя находят мои, чтобы поглотить крик восторга. Пара мощных ударов бёдер, и Мальбонте с глухим рваным стоном кончает следом. Я снова чувствую его огромную энергию, что рвётся обратно в свой сосуд, и в какой-то момент мне наивно кажется, что она может вернуться. Однако мгновение спустя та бесследно затухает, словно отлетевшая от костра искра. Продолжая опираться на локти, чтобы не раздавить своим весом, Полудемон опускается на меня сверху. Всё ещё находясь внутри и ощущая неутихающую ритмичную волну, упоительно нежным поцелуем захватывает рот. И мне становится плевать на силу! Главное, что он здесь. Близко. Кожа к коже, сердце к сердцу. В унисон. Как и раньше. Мы едины. Мальбонте ложится рядом, и я привычно укладываю голову ему на плечо. Он прижимает меня, ещё немного дрожащую после столь яркого оргазма. Невесомо гладит пальцами по предплечью, и на миг кажется, что все произошедшее за последние три месяца — просто сон. Кошмар, который развеется с наступлением рассвета. Но только до рассвета ещё вся ночь впереди. А наш час неумолимо подходит к концу. От грустных мыслей становится не по себе, и я гоню их, отвоёвывая последние минуты покоя. Почему-то в голову невовремя лезут воспоминания о минувшем балу, где меня, словно вещь, вручили Люциферу, и тот деспотично не позволил сделать от него ни шагу. Хотя, может, он просто оберегал меня от бóльших неприятностей в соответствующей его роли манере, пока Мальбонте, будто робот, механически кружил с белобрысой тварью по отполированному паркету, периодически кидая на нас равнодушные взгляды. В сердце щемит тоска, и я неожиданно выдаю, вырисовывая узоры на покрытой испариной груди: — Ты должен мне танец. — Снова над бездной? — хмыкает он, прижимая к себе крепче, а потом вновь становится серьёзным, будто безошибочно считывая мои мысли. — Пойми, они не должны заподозрить, что ты дорога мне. И что тебе дорог я. Даже намёка им будет достаточно, чтобы обратить ситуацию в свою пользу и жёстко манипулировать нами. — Но ты ведь не боишься Чуму. — Да, не боюсь. Мной движет ненависть, а не отчаяние. — Я тоже не боюсь. Тоже ненавижу её каждой клеточкой, — с блеском ярости в глазах заверяю Полудемона. — В чём ваш план? Вы хотите оставить её голодной или, напротив, отвлекаете пищей от творящихся под носом дел? Расскажи, я подыграю! Моей ненависти хватит и на неё, и на братьев! — Всё не так просто, — мрачно отзывается он, поглаживая меня по голове. — Ненависть — лакомый кусочек для её брата — Войны. — Но… тогда что… — растерянно запинаюсь, ощущая сгущающуюся тревогу и недосказанность. — Весь мир будет полыхать, Вики, — угрюмо задумавшись о чём-то, непререкаемо заключает он. — И ты позволишь это? — настороженно уточняю. — До какого момента будешь помогать Чуме и остальным? Будешь выжидать, пока не узнаешь слабости всех Всадников? — Слишком много вопросов, Виктория, — шумно вздыхает, впериваясь гнетущим взглядом в большую хрустальную люстру на потолке с такой затаённой злостью, что я про себя удивляюсь, как она ещё не рухнула от него, разбившись на мелкие осколки о мраморный пол. Его нежелание делиться секретами откровенно подбешивает. Но я хорошо усвоила уроки прошлого — Мальбонте расскажет всё без утайки, когда настанет нужное время. Главное, теперь я уверена на сто процентов: мы на одной стороне. И это придаёт мне сил. — Тогда ответь всего на один вопрос, — приподнимаюсь на локтях, пристально вглядываясь в мужчину: — Какова твоя цель? Он поворачивается ко мне, и в колких глазах на миг проскальзывает странная искра. — Всё просто. Погибель тех, чьей смерти я желаю, и выживания тех, кого я хотел бы спасти. И пока я обдумываю сказанное, его взгляд смягчается, а губы растягиваются в хоть и грустной, но притягательной улыбке. Несколько мгновений мы тонем в глазах друг друга, неосознанно оттягивая момент, когда нам придётся покинуть постель. Но вот из уст Полудемона звучит невыносимое: «Пора», и взгляд не знает ни пощады, ни компромиссов. Заложники ситуации, мы вынуждены подчиниться, чтобы не вызвать лишних подозрений. А потому поднимаемся с разогретых простыней и молча надеваем ранее сброшенную в порыве страсти одежду. У самого порога задерживаюсь, с инфантильной обидой глядя на дверную ручку. Почему, черт возьми, её нельзя запереть навсегда? Смутная тревога внутри никак не утихнет. Напротив, возникает дурное предчувствие чего-то неизбежного. Мальбонте медленно подходит со спины. Напоследок мягко касается тёмно-русых прядей, и мое сердце интуитивно завывает в преддверье долгой разлуки. Но ведь ей не обязательно быть долгой, так же? Оборачиваюсь, и по телу тут же пробегают липкие мурашки. Я знаю этот взгляд, полный горечи и сожаления. — Какого?.. Что ты задума… ? — инстинктивно пячусь от него, но крылья уже упираются в дверь. — Мне жаль, Вики, — выдавливает он побледневшими губами. — Но так нужно. Его ладонь сильнее зарывается в волосы, большой палец прижимается к виску. С другой стороны присоединяется вторая. Голову пронзает резкая боль. Такая сильная, что к горлу подкатывает тошнота. — Ааа!.. — вырывается сдавленный крик. — Не сопротивляйся. Так будет намного болезненнее. Всё от макушки до груди сводит мучительным спазмом. Обхватываю его ладони своими, пытаясь изо всех сил отодрать. На глаза наворачиваются горькие слёзы непонимания. «Зачем?! Почему?!» И тут же слышу его скорбный голос в сознании. «Нельзя, чтобы Чума или её братья прочитали твои воспоминания. Они не должны догадываться о том, что между нами». Под его руками молниеносно возникает нестерпимое жжение, но я по-прежнему не могу вымолвить ни слова, а потому с губ слетает лишь приглушённый всхлип. «Что ты творишь?! Прочь из моей головы!» — шиплю я внутренним голосом, а в сознании против воли начинают стремительно мелькать картинки сегодняшнего дня. Город. Мостовая. Купол. «Ты… что ты делаешь? Хочешь стереть мои воспоминания?!» — запоздало догадываюсь я и цепенею, приходя в ужас. Потому что это невозможно для обычных бессмертных, но для полукровки, овладевшим всей своей силой… Шар тьмы и кусок асфальта. Отполированные до блеска ботинки. «Не смей!» — стараюсь отцепить его руки от висков, но всё тщетно. А перед глазами всё проносятся образы: склонившийся надо мной Полудемон снимает невесомым прикосновением последствия удара тьмой; «Смелая, но глупая»; «Мальчик на побегушках!» Сбитая алой молнией крыса. Стальная хватка на горле. «Ты не имеешь права их отбирать, слышишь?!» — впиваюсь ногтями в его руки так глубоко, что тёплые алые капли стекают мне на запястья. Но он остаётся непоколебимым, едва только морщится. Поцелуй под куполом. Страстный, безумный, отчаянный. Голову пронзает очередная боль, будто сейчас там орудует кинжал, режа по-живому нервные клетки, насильно отрывая воспоминания. «Мальбонте… — обречённо вглядываюсь во тьму его обсидианов. — Умоляю…» «Любовь и привязанность делают нас слабыми, Вики. А такая слабость — пища Всадника Голод, — с неприкрытой горечью отзывается он в моём сознании. — Ставки слишком высоки. А мне требуется больше времени, чтобы всё подготовить. Я не имею права подвести вас. А значит, всадники не должны ничего прознать о тебе и мне. И пусть я буду монстром в твоих глазах, но ты будешь жить. Я сделаю всё, чтобы ты выжила в апокалипсис, Вики, слышишь?! Даже если ты не будешь согласна с моими методами. Вы переживёте конец света и увидите мир перерождённым». С тисками его рук тягаться бесполезно, а пульсирующая жаром боль в черепе продолжает сводить судорогой тело. И всё же я упёрто сопротивляюсь прущему на меня локомотиву. Во мне вскипает дикая ярость вместе с глубокой обидой. «Мальбонте всё решил за меня! За нас! Несмотря на то, что я была права насчёт тайного сговора. Несмотря на то, что я достучалась до его истинных эмоций в том поцелуе! Тогда после… он злился не на меня, а на себя, что в порыве поддался чувствам? То есть, он изначально вёл меня сюда, чтобы почистить воспоминания… Но я… А он…» В голове всё ещё проскальзывают наши образы. «Подари мне этот час, Мальбонте. После всего произошедшего мы его заслужили». «Клянусь, придёт время, и я сотру их всех в порошок и развею по ветру. Они поплатятся за всё». Воспоминания тускнеют, превращаясь в кадры из чёрно-белого фильма. Как пленочную киноленту их сматывает на болванку, оставляя на экране взамен холодную безжизненную пустоту. «Весь мир будет полыхать, Вики». «Я не имею права подвести вас». «Вы переживёте конец света и увидите мир перерождённым». «Вы?!..» — внезапно осеняет меня. — «Кого ты имеешь в виду? Кто ещё тебе так же дорог?!» В голове нестерпимо саднит, словно в мозгах ковыряются скальпелем. Перед глазами красная пелена застилает обзор, а по щекам льётся что-то тёплое и густое. Кровавые слёзы. Бесполезно. Мальбонте добьётся своего, так или иначе. Но вместо того, чтобы сдаться без сопротивления и избежать пытки, я насильно выуживаю из памяти давнюю фразу Полудемона и, скрипя зубами, выцеживаю её вслух, вызывая у того немалое удивление: — Боль и страдания — катализатор силы. И плевать мне, что в моих жилах её больше нет! Я всё ещё обладаю преимуществами бессмертных и воспользуюсь ими! Рывком перекидываю свои ладони на виски мужчины, сама сжимаю в тисках и сверлю его злым взглядом, мысленно делая трепанацию черепа, и внезапно мне удаётся проникнуть к Мальбонте в голову, пока тот методично копается в моей. Не ожидал такого поворота? Зачем-то позволил? Или не захотел отвлекаться от своей текущей задачи? Уже не имеет значения. Чувствую, у меня мало времени, и счёт пошёл на секунды. Но его память — не раскрытая книга, а долбанный лабиринт! И мне приходится мчаться по нему со скоростью света. «Кто твои «вы», кто?!» — стараюсь обнаружить нужное направление, отчаянно ища малейшие подсказки. А потом у очередной развилки замечаю знакомую статую ангела и демона, и тогда сердце пропускает удар. Потому что я нашла. И первое, что я чувствую, вскрывая тайник, — это запах гари и жжёной плоти. Вижу всё глазами Полудемона, слышу его мысли. Всё в огне. Весь город, каждая улочка. Это пламя ненасытно обгладывает даже камень. Тех, кто не желает склониться перед Чумой, кидают в костёр сгорать заживо прямо на площади перед Цитаделью. А Мальбонте вынужден хладнокровно смотреть на эти зверства, молчаливо стоять по правую руку от восседающей на троне Чумы, изощрённо пряча свои думы в самых тёмных и далёких уголках подсознания, чтобы иноземная тварь не смогла прочитать его. Ему нечего противопоставить её мощи. Пока что. Но он непременно найдёт. Изучит своего врага достаточно. У всех есть Ахиллесова пята. У Полудемона она единственная. Потому что за всю свою сознательную жизнь по-настоящему дорожил он только одной бессмертной — Вики. Остальные персоны так и остались лишь фигурами на доске, которых он либо уважал, либо нет. И свою «пяту» Мальбонте запрятал глубоко в казематы, надеясь, что вскоре о ней позабудут. Ей там безопаснее, подальше от садистских игр захватчицы. И покуда Всадница не знает об их чувствах, у него есть возможность действовать свободнее, не опасаясь за свою clara stella. А пока остаётся выжидать, глядя на тысячи воскресших, вернувшихся с Небытия, и тысячи бессмертных, отправляющихся туда по прихоти Чумы. Полудемон скользит ледяным взглядом по своим бывшим подданным, испуганно согнанным на площадь для лицезрения очередной казни. Застращать, покалечить, сломать — самый простой рецепт отчаяния. И теперь провозгласившая себя «главной» в Аду и на Небесах слащаво облизывается, ёрзая на троне и довольно поглядывая на своего нового «союзника». На душе у Мальбонте становится так мерзко, как не бывало даже в темнице Шепфамалума. И пока он стоит здесь, с непроницаемой маской на лице, слушая её истеричный хохот, в потайных уголках разума звучит нерушимое обещание: «Жди меня, тварь». Но вдруг что-то цепляет взгляд мужчины в толпе оробевших бессмертных, и он начинает всматриваться пристальнее. Пока не находит тех, с кем давно потерял надежду вновь встретиться. Сердце останавливается на несколько секунд от охватившего волнения, так ему чуждого, а затем ускоряет свой бег, колотясь о рёбра в три раза быстрее. Время не пощадило их: лица состарились, а тела больше не выглядят полными сил и молодости. И всё же не узнать было невозможно — мама, папа. Это подарок судьбы или её новое наказание? Вернуть ему семью, отнятую много тысяч лет назад, чтобы испытывать и мучить их перед Страшным судом? Мальбонте на миг прикрывает глаза, сдерживая возникший внутри ураган. Будет ли удача на их стороне? Им не посчастливилось оказаться родителями единственно выжившего полукровки во времена нестабильности. Не повезло воспитать в нём такие черты, как честность и прямолинейность, а после, из-за его слов, оказаться в бегах и совершать преступления ради сына. Им вырвали крылья, лишили памяти и сослали на Землю доживать свой век, пока маленький Маль в темнице спрашивал себя в темноте: а что было бы, если бы он промолчал в то злополучное Рождество? Да, во всём был виноват Шепфа, за что после и поплатился. Однако горькое чувство вины перед родными, пусть и косвенной, давно врослось в кости, но в итоге Мальбонте смог перевернуть ту страницу, трансформировал боль, стал сильнее. Родители умерли среди людей и попали сразу в Небытие, не имея второго шанса на бессмертие. И вот они снова здесь. Живые. Невредимые. Пока что. Но вернулись ли к ним воспоминания о своём первенце? Что, если да? И теперь, всматриваясь в бесстрастное лицо с родными чертами того, кто является правой рукой захватчицы, они вздрагивают от страха и отвращения? Как отреагируют, если он найдет возможность незаметно встретиться с ними? Поймут? Простят? Мальбонте сжимает губы, пряча собственные сомнения в опустившихся уголках рта. Неважно. Он в любом случае сделает всё для их выживания. Если бы он знал, что их возможно вернуть спустя столько лет, то без сомнений рискнул бы и сам приблизил этот Апокалипсис, мастерски обыграв его в свою пользу. — В чём дело? — раздаётся раздражённый голос Чумы, и Мальбонте моментально запирает задуманное в дальних чертогах разума, беря под контроль пульс и дыхание, и переводит уже равнодушный взгляд на неё. — Ты взбудоражен. Нравится мой спектакль? Она издевательски кивает в сторону костров, откуда доносятся предсмертные вопли, но Полудемон отрицательно мотает головой, ледяной сталью отрезая: — Не нравится. Кажется, несмотря на его бесстрастный вид, Всадницу забавляет ответ мужчины. — Очень жаль, щеночек, — с притворно-ласковой интонацией поддразнивает его та, возвращаясь к лицезрению всего «великолепия». — Привыкнешь. Скоро останется лишь кровь и пепел. Мальбонте не отвечает. Молча поворачивается, собираясь уйти, и лишь мимоходом бросает последний взгляд на мать, в страхе прижавшуюся к груди отца, вынужденную наблюдать за чудовищными казнями. Что ж, к его прежней цели добавилась новая. Он придумает, как защитить родителей, не привлекая внимания. Потому что для их же блага о его слабостях к ним никто не должен прознать. Выныриваю из его воспоминания, задыхаясь от давящей боли, пытаясь осознать увиденное за эти секунды. Однако Полудемон с досадой выдыхает, не скрывая сожаление в пронизывающих глазах: — Зря ты это сделала, Вики. Теперь придётся прятать ещё и это. Повисаю на его руках, чувствуя, как вместе с воспоминаниями о Мальбонте растворяется и теплота в груди. Как промозглая темень оседает в лёгких, заполняя гремучим отчаянием вены. Я ещё смутно помню начало этого разговора, но как попала в эту комнату уже нет. Последнее, до чего удаётся докопаться «до», это как тёмный шар энергии разбивается о непроглядный купол рядом с моей головой. Словесная перепалка. Темнота…. А потом толчок в грудь. Щелчок… а дальше? Там же было что-то важное, значимое… Даже если разум забыл, сердце всё равно помнит! Его не обманешь. — Я тебя никогда не прощу, — успеваю прошептать, глядя в его чёрные бездны глаз. А затем отключаюсь, падая в пропасть беспамятства и лишь далёким эхом улавливая печальное: — Знаю. Но настанет момент, и замурованные воспоминания вернутся. Возможно, тогда ты поймёшь меня. А пока просто живи. Ты сильная, Вики. Справишься. А я буду рядом, хоть и сохраняя дистанцию.***
Мальбонте бережно подхватывает бесчувственное тело. Хрупкое, слабое, беззащитное. Что ж, он защищает её по-своему. С тоской аккуратно стирает кровавые слёзы с её лица — последствия серьёзного вмешательства в разум. Он виноват в её боли. Это он оступился, на миг импульсивно отошёл от плана, а для того, чтобы вернуть всё, как было, пришлось расплачиваться в первую очередь ей, Вики. Свои воспоминания он подчистит сам, безжалостно вырежет сокровенное и спрячет подальше. Чума не прочтёт его. Если бы Полудемон мог запретить Виктории любить его, он бы давно так и сделал. Но это не в его власти. Да и ни в чьей. Он может воздействовать лишь на воспоминания последних часов, которые ещё не врезались основательно в память. А значит, в будущем не исключено, что Вики может снова попытаться спровоцировать его на эмоции, как сделала это под куполом. Впредь стоит быть предельно осторожным. Их украденное у судьбы время подходит к концу. Необходимо скорее доставить её к Люциферу, не столкнувшись со Всадницей. Мальбонте поднимает на руки девушку, словно лёгкую пушинку. Быстрым уверенным шагом направляется по коридору спального крыла школы прямо, минуя развилку. Без стука открывает дверь в покои демона. Люцифер удивлённо вскакивает с кресла, невзначай пряча в карман родовой амулет с геральдической лилией, что вертел ловкими пальцами. — Тебе стоит лучше за ней следить, Люцифер. — Что произошло? — прищуривается, обеспокоенно идя навстречу Полудемону, перехватывая свою «игрушку». — Она была на задании с Дино. Пыталась сбежать. Они обмениваются многозначительными взглядами. — Ты должен наказать её, — сухо произносит Мальбонте. — Иначе накажут тебя. Люцифер хмуро поглядывает на свою «собственность», молчаливо отмечая еле видные кровавые разводы на её лице. Он уже знает, что сделает с ним Чума, если тот ослушается, как и знает, кто закончит наказание Виктории в этом случае. В этой игре слишком жёсткие правила, и всё же они необходимы. — И вели прислуге принести новые оковы. К утру она должна быть уже в них. Демон поднимает пристальный взгляд на Мальбонте и после заминки кивает. — Хорошо. Бывший Правитель и бывший Сатана верно понимают друг друга. До боли сжав челюсти, Мальбонте разворачивается и решительно покидает комнату, оставляя в ней самое ценное, чем когда-либо дорожила его вновь почерневшая душа. Ничего. Если он рассчитал всё верно, скоро у него появится возможность немного приоткрыть ей завесу тайны. Бывший престол поможет. Но его решения держать дистанцию это не изменит. Разрыв отношений с Вики развязывает ему руки, пусть и сковывая льдом сердце, — такова цена его победы. Её вырванные с корнем воспоминания, скрытые им в чертогах разума, — цена его сегодняшнего поражения. Мальбонте всегда усваивает уроки с первого раза. Больше таких ошибок он не допустит. Однако находчивость Виктории, чьё имя означает «Победа», не знает границ.