О чём поют птицы

— Не подглядывай, Персиваль, — предупредил Криденс, поплотнее прижимая ладони к его векам. — Иначе ты испортишь себе сюрприз. Персиваль сделал слепой шаг вперёд и едва не споткнулся, когда Криденс забыл предупредить его о препятствии — небольшой ступеньке между кухней и коридором в доме, который они снимали. — Прости! — Ты точно задумал убить меня. — Сегодня только первый день, как тебе исполнилось сорок, а ты уже собрался умирать? Персиваль покачал головой настолько, насколько это было возможно в его положении. — С тобой мне кажется, что нужно быть готовым ко всему. Криденс хитро улыбнулся, стоя у Персиваля за спиной. Он надеялся, что сегодня, несмотря на это, у него всё равно получится здорово удивить Персиваля. Наконец, Криденс подвёл Персиваля к обеденному столу. Открытое настежь окно приносило на кухню свет, мягкий летний ветер и запах моря. Пахнущий солью ветерок колыхал занавески и щекотал волоски на коже, и Персиваль, видимо, догадался, куда его привели. — Ты что, приготовил мне торт? — Нет, — ответил Криденс слишком быстро, а затем испугался. — Боже. Мне стоило приготовить торт? Я совсем об этом не подумал! — Тебе вообще не нужно было ничего подготавливать, Криденс, — успокоил его Персиваль. — Это ерунда. Я давно перестал справлять свои дни рождения, и сорок лет — это не бог весть какая дата, я даже не… Криденс отлепил руки от его лица, и Персиваль, уже привыкший к темноте, умолк и часто-часто заморгал. Обойдя стол с другой стороны, Криденс сложил ладони вместе и уставился на подарок. Игривая бравада схлынула с него, и внезапно Криденс почувствовал прилив стеснения такой мощности, какой давно не испытывал рядом с Персивалем — как будто он снова был всего лишь запутавшимся одиноким юношей, жаждущим его одобрения и поддержки. — С днём рождения! — поздравил он, немножко запинаясь от смущения. Персиваль промолчал, и Криденс, заволновавшись ещё сильнее, поднял глаза к его лицу. Он попытался отследить его реакцию по выражению, что было на нём, но растерянно вскинутые домиком кустистые брови Персиваля не давали Криденсу никаких обнадёживающих подсказок. — Тебе нравится? — спросил он нерешительно. Персиваль смотрел на подарок, не мигая, и Криденс нервно прикусил губу. — Я попросил мисс Пиквери проконсультировать меня, прежде чем делать выбор модели, и она сказала, что это будет хорошим вариантом, но если тебе не нравится, то у меня ещё остался чек, и мы можем вернуть его и заказать что-то другое. На столе перед ними находился антикварный виниловый проигрыватель, который Криденс для красоты перевязал синей ленточкой. Проигрыватель обошёлся ему в немалую, но не неподъёмную сумму. К счастью, Криденс определился с подарком на юбилей Персиваля уже довольно давно — и, соответственно, довольно давно начал откладывать деньги на его покупку. Вздрогнув, будто проснувшись ото сна, Персиваль взглянул на него с чувством, которое невозможно было трактовать иначе, как любовь. — Мне нравится, Криденс, — произнёс он хрипло, и Криденс испустил слышимый вздох облегчения. Ещё немного, и он бы, возможно, упал. — Мне очень нравится. Господь всемогущий, конечно же мне нравится. Спасибо тебе. Ты был не обязан. — Но мне хотелось, — возразил Криденс. — Ты мог бы слушать на нём свои пластинки. Не придётся больше хранить их в кладовке. Распустив ленту, Персиваль с трепетом провёл ладонью по деревянной поверхности проигрывателя. Он выглядел шокированным и озадаченным, словно никогда прежде всерьёз не рассматривал ни то, что Криденс собирался преподнести ему какой-то подарок, ни то, что Криденс настолько серьёзно относился к его увлечению музыкой и коллекционированием. В его карих глазах горел радостный свет, такой же яркий, как солнечные зайчики, прыгающий по стенам их спальни каждое утро. Он подошёл к Криденсу и поцеловал его. На губах Персиваля ещё остался привкус мёда, которым они смазывали тосты сегодня утром. Криденс размашисто облизнул их, прежде чем ловко вывернуться из объятий. — Эй, — позвал Персиваль разочарованно, — иди сюда. — Нет. Мы должны идти, а такими темпами ты отведёшь нас разве что в спальню. Брови Персиваля, прежде устремлённые ввысь, сошлись на переносице. — Разве желания именинника — это не закон? Криденс щёлкнул его по кончику носа. — Ты обещал, что мы пойдём на праздничный пикник, — напомнил он. — В это время суток кадры выйдут отличными, так что лучше нам не опаздывать. Ты сам согласился с этим вчера, помнишь? Персиваль нахмурился ещё сильнее, напрягая память. — Да? — Да, когда мы ложились спать, — подтвердил Криденс, кокетливо поведя плечом. О чём бы Персиваль ни вспомнил, воспоминание это заставило его слегка покраснеть. — А о дополнительных подарках для именинника мы поговорим, когда вернёмся. Такой расклад Персиваля устраивал. Подхватив клетчатую скатерть, корзинку для пикника и камеру, купленную Криденсом на деньги с продажи обручального кольца, Персиваль с Криденсом отправились на пляж. Чайки мяукали у них над головами. Морской ветер, усиливающийся по мере приближения к берегу, играл в волосах Криденса. Ему то и дело приходилось убирать кудри за уши и жалеть, что не додумался прихватить с собой резинку. Как выяснилось прошлой зимой, когда длина его волос наконец достигла плеч, его чёрные волосы имели свойство виться. На бегу снимая кроссовки, Криденс ринулся к морю. — Холодно! — ахнул он от удивления, ступая босыми ногами в воду. — Вода такая холодная! Персиваль, положив свою ношу на песок, снисходительно вздохнул. — Это ведь Ирландия, а не тропические острова, — заметил он и, подойдя, обнял Криденса со спины. — Я предлагал тебе поехать отдыхать на Мальдивы. — Мне вполне нравится и тут. Криденс отклонился назад, любуясь видом. Ирландия была великолепна, и Криденс искренне так считал: вдоволь поиздевавшись над Персивалем шутками про клевер, лепреконов и круглосуточные ирландские пабы в первые дни, с течением временем Криденс от всей души проникся зелёной природой острова. Прежде он никогда не покидал пределов родного штата, и потому с восторгом встречал каждое новое дерево или растение, здание необычной архитектуры или причудливый для слуха говор, или очередную местную птицу, необитающую в городской клетке Нью-Йорка. Последние доставляли Криденсу особое удовольствие, и карта памяти на его камере полнилась всё новыми и новыми снимками оляпок, коростелей и розовых крачек. Шаля, Криденс коснулся мокрой ступнёй голой лодыжки Персиваля. Тот в буквальном смысле слова подпрыгнул. — Господи Иисусе! — воскликнул он. — Вода ледяная! — Я так и говорил. Криденс плеснул в него водой, но Персиваль ловко уклонился. — Мальчишка, — ласково пожурил он. — Иди ешь свои сэндвичи. — Сначала сниму видео, — ответил Криденс, подняв голову к небу. — Я обещал Ньюту видео с пляжа. К тому же, моим подписчикам тоже понравится. Предоставив Персивалю расстилать скатерть и доставать продукты, Криденс уселся на камне и пролистал последние сделанные им снимки. Фотография хот-дога с горчицей на фоне клушицы: Криденс держал руку так, чтобы создать иллюзию того, что хот-дог кусает сама птичка — ему показалось, что это должно было повеселить Ньюта с Тиной, чьи отношения на расстоянии очень медленно, но верно развивались. Фотографии из национального ирландского музея, которые Криденс сделал по просьбе Куинни, и снимки замков, которые он пересылал Модести с Частити. Даже несколько фото коз с фермы Аберфорта, которые Криденс сделал в тот день, когда, спустя длительные колебания и уговоры Персиваля, решил заехать к отцу во время их маленького путешествия по Великобритании. Частити дала ему адрес с открытки, которую тот прислал на её свадьбу, и Криденс с Персивалем легко нашли его. Он жил в уединении со своей больной сестрой уже какое-то время и был шокирован встречей с Криденсом чуть больше, чем Криденс — с ним. «Ты так похож на неё, — сказал Аберфорт, когда увидел его. У Аберфорта с Арианой были такие же кудрявые волосы и нос с горбинкой, а крохотная родинка на нём в точности копировала родинку на носу его тётушки. — Уверен, ты вырос куда более достойным человеком, чем я того заслуживаю». Криденс пролистнул фотографии и нажал на кнопку записи. Его канал с видео-блогами о птицах не принёс ему такой головокружительной славы, как Криденсу хотелось, и пока не стал средством его полноценного заработка, как предполагал Персиваль, зато остался приятным хобби, которым ему нравилось заниматься в свободное время. А навыки, которые он получил благодаря занятию монтажом и фотосъёмкой, пригодились ему в работе — Криденс стал поначалу изредка, а потом всё чаще и чаще брать заказы, помогая со съёмками ролика о выставке Куинни или лекции Ньюта. Другие, незнакомые Криденсу люди стали обращаться к нему с предложениями о сотрудничестве, и к тому моменту, как он сумел собрать полноценное портфолио, деньги перестали являться для него острой проблемой. Наконец, он был финансово независимым. — Скажи «привет», Персиваль, — велел Криденс, направляя камеру на его лицо. Персиваль, откручивая крышечку от термоса, взглянул в объектив изподлобья. — Собираешься снимать меня? — спросил он. — Разве твой ролик не должен быть посвящён птицам? — Сегодня ты моя любимая птица. — Голубоногая олуша? — Крикливая питта. Рассмеявшись, Персиваль разлил чай по кружкам. Криденс забрался к нему на скатерть. Его босые ноги оставляли следы на песке в том месте, где он недавно шёл. Перевернув камеру, он отдалил камеру от себя и прижался к Персивалю с боку. — Давай сделаем фотографию на память, — предложил он, показывая камере два растопыренных пальца. — Улыбайся, а я потом вырежу лучший кадр. Ненадолго растерявшись, Персиваль неловко улыбнулся в камеру. Растерянность Персиваля была такой умильной, что Криденс, не сдержавшись, чмокнул его в щёку. — Я буду скучать по этому месту, — сказал он, мечтательно обернувшись к морю. Отсюда, с берега, оно казалось воистину бесконечным. Мир, раскинувшийся за пределами города, в которым Криденс жил, был огромен. Какую бы мизерную, пускай даже ничтожную долю этого мира Криденс ни мог исследовать за свою короткую человеческую жизнь, он хотел хотя бы попытаться. — А тебе понравилась Ирландия? — спросил Криденс. — Лучше, чем ты ожидал, или хуже? — Конечно, мне понравилась Ирландия, — ответил Персиваль и убрал кудряшку ему за ухо. — Я ведь здесь с тобой. Криденс улыбнулся ему в ответ. Чайки плакали над их головами, распевая неведомую человеческому языку песнь о птичьих горестях. А Криденс больше нет.