утопая (у всех на виду)

Прошло три дня с тех пор, как Кот Нуар в последний раз выходил на патруль. На самом деле, в этом не было ничего странного. Патрулирование, в конце концов, было занятием добровольным, всего лишь обыденным способом скоротать время, присматривая за жителями Парижа, и три дня были совсем уж пустяковым временем. Но теперь три дня были целой жизнью. Потому что три дня отсутствия Кота Нуара означали три дня отсутствия Адриана, три дня, когда никто не был уверен, что он ест, пьет и находится ли он в безопасности. Судя по тому, что они видели, он ел только тогда, когда ему предлагали еду. А если Кота Нуара не было на улицах, значит, никто не предлагал ему еду. Он мог быть, где угодно. Он мог делать, что угодно. Возможно, они никогда больше его не увидят. Она знала, что должна была вложить маячок в одежду, которую подарила ему. Она почти сделала это, но в последний момент побоялась, что он найдет его и уйдет... Но это не имело значения, потому что он все равно ушел... По словам Альи, никто не присылал новых фотографий Кота Нуара, а по указанным контактам не было новых сообщений об обнаружении Адриана. Он просто исчез. Снова. Без единого следа. Но, по крайней мере, в первый раз они знали, как он это провернул. В этот раз они понятия не имели. Он просто исчез. Исчез. Он обещал ей, что не исчезнет. — Вы не видели что-нибудь похожее на НЛО в последнее время? — выпалила ЛедиБаг, приземлившись перед группой прохожих, тем самым напугав их. Она надеялась, что этот разговор пройдет лучше, чем несколько предыдущих, — Хоть что-нибудь вообще? Особенно три дня назад... — НЛО? — заговорил один из них, пораженный. — Сначала акумы и сентимонстры, теперь инопланетяне? — Сентисущества, — машинально поправила ЛедиБаг, — И нет, не инопланетяне… — Кого-то похитили? — Нам стоит бояться? — Я не знала, что НЛО существуют... — НЕ ПРИШЕЛЬЦЫ! — крикнула ЛедиБаг, заглушая их паническую болтовню, — Просто неопознанные летающие объекты! Что угодно! Все, что летает и вы не можете определить, особенно что-то светящееся зеленым... — Так похоже на инопланетян... — Как Астрокот! — так сердито прошипела она, что, очень вероятно, позже она пожалеет о своем отсутствии терпения или сочувствия к тем гражданам, к которым приставала. Она достала свое йо-йо и показала им фотографию, — Кот Нуар, с космическим силами и светящимися зелеными крыльями. Вы видели что-нибудь, похожее на него, в последние три дня? И если да, то в каком направлении он летел? Граждане обменялись растерянными взглядами, и вдруг ее йо-йо зазвенело. Она вздрогнула и быстро посмотрела на экран, чтобы увидеть, кто ей звонит... Мама. Возможно, подключение йо-йо к гражданскому номеру было ошибкой. Она быстро сбросила звонок, не обращая внимания на чувство вины. Наверно, она просто беспокоилась за нее, потому что последние несколько дней Маринетт практически не появлялась дома, приходя поздно вечером и уходя с восходом солнца, на ходу придумывая нелепые отговорки. Она перезвонит ей позже и придумает очередную отговорку о том, что она была у Альи. Оставалось надеяться, что ее родители еще не связывались с родителями Альи. — Я его не видела, — сказала одна из них, и остальные кивнули, — А что? — Просто напишите в Ледиблог, если увидите, — ответила она и замахнулась своим йо-йо, — Пожалуйста. Она приземлилась на крышу и еще раз сверху оглядела толпу. Никаких кошачьих ушей, никакого Адриана. — Есть прогресс? — раздался голос Карапаса, едва не испугав ее. — Нет, — ответила она и схватила свое йо-йо, не обращая внимания на новый звонок. Ей не нужно было смотреть на него, чтобы понять, кто это. Она развернулась лицом к Карапасу, — Ничего. Никто его не видел. — То же самое, — произнесла Рена и, приземлившись рядом с ними, окинула их печальным взглядом. — Как насчет того, чтобы сделать небольшой перерыв? — Мы не можем, — прохрипел Карапас, глядя на них с отчаянием, — Каждую секунду, пока мы ищем его, он... он... он... Он не закончил мысль, но ум ЛедиБаг быстро заполнил возникшие пробелы. Он все ближе к тому, чтобы остаться голодающий, страдающий, никогда не быть найденным. — Люди дадут знать, если увидят его, — понимающе сказала Рена, — Ребята, вам нужно отдохнуть… — Но это моя вина! — ЛедиБаг поперхнулась, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы в миллионный раз за последние несколько дней и в квадриллионный раз со времен поражения Монарха, — Я не собираюсь сидеть и ничего не делать! Звонок... Она застонала, сняла йо-йо с бедра и снова проигнорировала звонок, собираясь поставить эту чертову штуку на беззвучный режим. Но что, если позвонит Кот Нуар? — Кто тебе звонит? — спросила Рена. — Мама, — вздохнула она, поправляя устройство на бедре, — Не волнуйся об этом. — Что? Ты должна ответить, она, наверное, волнуется… — Я... занята! — прошипела она, — Я отвечу ей позже, сейчас у меня полно дел! — Может быть, нам стоит проверить соседние города? — спросил Карапас сорванным голосом, — Или... или другие крупные европейские города или... Я не знаю. Куда он мог пойти? — Вы, ребята… — Наверное, стоит, — согласилась ЛедиБаг, открывая карту на своем йо-йо и увеличивая города и поселки, — Везде, куда только сможем. — Хотя бы позвони родителям, прежде чем улетать в другую страну, — раздраженно вздохнула Рена. — Слушай, я обязательно отвечу, когда она позвонит в следующий раз, ладно? — понимая, что она не успокоится, ЛедиБаг предложила компромисс и принялась осматривать все населенные пункты, которые особенно привлекли ее внимание, в частности, Лондон, — Так, у кого здесь самый лучший английский? Звонок… — Агх, — простонала она и, игнорируя ожидающий взгляд на лице Рены, нажала на кнопку ответа. Поднося устройство к уху, она заставила себя говорить настолько нормальным голосом, насколько это было возможно, — Привет, мам! Я сейчас у Альи. Прости, я оставила телефон в другой комнате.

***

Глубокий вдох. Глубокий вдох. Вдох. Выдох. Дышать было больно. Он даже не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он прочитал записку. Все исчезло. Она знала. Они все, вероятно, знали. Как давно они знали? Он остался бы на чердаке и дольше, если бы только был физически способен на это. Он бы остался там, спрятавшись в укромном месте. Прозябший, измученный, нездоровый. Он бы продолжил смотреть на плесневелое пятно на полу, оплакивая единственную маленькую иллюзию нормальности, которую он поддерживал в своей жалкой жизни, если бы Плагг не орал ему в ухо так сильно, если бы он не расцарапал ему лицо, привлекая внимание. Его мучила жажда. Он был голоден. Он не мог лежать здесь вечно. Он полагал, что ему следовало быть умнее в этом деле: ему следовало запастись едой и питьем, на случай, если что-то случится, если он окажется в тяжелом положении, как сейчас, — но он никогда не смотрел в будущее, не думал наперед, ничего не планировал. Кроме того, у него не было холодильника, а на чердаке было жарко. У него не было возможности запастись продуктами. Сыр гнил не просто так. И как бы это ни было необходимо для его выживания, на Земле не существовало такой силы, способной заставить его переварить этот мерзкий продукт. Поэтому вместо этого он вышел на улицу, и сухой воздух атаковал пустыню, которой стало его горло, мучая его и разрывая на части так, что он почти задыхался от своего маленького путешествия. Он безумно хотел пить. Он умирал от голода. Он не мог прятаться вечно. Он не мог быть Котом Нуаром. Кем бы он ни был, его лицо было проклятием. Узнаваемым проклятием, которое привлекало внимание любого, кто его видел, проклятием, которое никогда не позволяло ему слиться с толпой, остаться незамеченным. Он не был нормальным, он никогда не будет нормальным, и никто даже не попытается поддержать его иллюзии о том, что он может когда-нибудь стать нормальным: модель, превратившаяся в монстра, или супер-идиот — таков был его выбор, и оба варианта были слишком приметными. Хотя, Кот Нуар более приметным: с кошачьими ушами, украшающими его голову, с болтающимся из стороны в сторону поясом, черной маской и совершенно кошачьими глазами. Кот Нуар вскружил бы голову даже тем, кто никогда не слышал о нем раньше. Он не мог быть Котом Нуаром. Он натянул капюшон на голову, пытаясь спрятать светлые волосы, и уставился сквозь солнцезащитные очки на ближайший питьевой фонтанчик. (Он украл солнцезащитные очки. Они стоили пять евро, которых у него не было. Он не знал, что еще делать. "Я верну их позже", — наивно убеждал он себя, как будто он действительно мог обещать что-то подобное. "Теперь мы воруем, да?" — Плагг почти ликовал, не обращая внимания его стыд, — "Это все упрощает. Как насчет того, чтобы стырить немного еды?" Он не мог заставить себя. Он понятия не имел, что будет делать, если его поймают). Вода из фонтана ощущалась во рту изумительным образом. Он выпил столько, сколько смог, и отступил назад, вытирая рот тыльной стороной дрожащей руки. Он все еще ужасно себя чувствовал. Все болело, его трясло, желудок скручивало, выворачивало и сводило. Он засунул руки в карманы и отступил назад, спрятав голову подальше от любопытных глаз. Он так устал. Он больше не хотел идти. Прошло, как он мог предположить, всего пара дней, а он уже был таким сломленным, таким жалким, хотя он почти два месяца практически ничего не ел и не пил и был гораздо более активным, чем сейчас. Хотя, он полагал, что "практически ничего не ел" подразумевало под собой хоть какую-то еду, а его активности способствовали сверхспособности, ну и... В последнее время его избаловали. Он привык к регулярным трапезам со своими напарниками-супергероями, к молочным коктейлям, смузи и "лучшей воде, которая когда-либо существовала, серьезно, вы должны ее попробовать" в течение всего дня; к тому, что его принимали в теплом и безопасном доме, кормили, поили, укладывали спать... Они знали. Возможно, они знали все это время. Они были так странно добры к нему, потому что знали. Но почему? Его личность не должна была сильнее привязать их, ведь она выставляла напоказ его обман — то, как он причинял им боль, таская по всем кругам ада, лгал сквозь зубы, смотря прямо в глаза, молча следил за тем, как они страдают, плачут и изводят себя ради него... Он не заслуживал их. Они должны были позволить ему умереть. И только когда он почувствовал, как Плагг, копошащийся под тканью толстовки, которую Маринетт сшила для него, — для Кота Нуара или для его другого "я", он так и не понял, — прижал заботливую лапу к его ключице, он понял, что его губы дрожат. Однако ему не нужно было вытирать глаза. Он был слишком обезвожен, чтобы плакать. Он и Плагга не заслуживал. Он делал хуже всем вокруг. Он был эгоистом. Ужасным и эгоистичным, он убегал от своих проблем и причинял боль всем вокруг, все время. Его родители не делали из него монстра. Он сам сделал себя таким. — Я... — прохрипел он, его голос срывался, потому что, несмотря на то, сколько воды он только что выпил, мучительная сухость не покидала его, — Мне жаль… — Рауль! Ты не поверишь, что только что произошло! — крикнул кто-то, проносясь мимо него, — ЛедиБаг только что лично спросила меня, не видел ли я инопланетян… ЛедиБаг. ЛедиБаг была неподалеку. Он сильнее натянул капюшон на лицо и низко опустил голову, покидая район так быстро, как только мог. Его сердце бешено колотилось, пока он пробирался по переулкам. Он не хотел столкнуться с ней: он не знал, что случится, если это произойдет, узнает ли она его по одной только линии челюсти или по толстовке, которую она сама сшила. Заметила ли она его отсутствие? Это был глупый вопрос. Конечно, заметила. Они все, конечно, заметили, потому что всегда замечали, когда его не было, потому что заботились о нем, потому что им было больно, когда он исчезал, потому что он обещал ей не делать этого, но все равно сделал... Он не понимал, что делает. Его желудок заурчал. Он был голоден. Он хотел идти дальше, идти вперед, не останавливаясь, пока не окажется как можно дальше от Парижа. До тех пор, пока он волшебным образом не окажется там, где ему место, но он не мог. Он не мог, потому что такого места не существовало, и потому что он уже измотался и устал, и его мышцы болезненно ныли, и последние крупинки энергии покидали его организм, и единственное, что крутилось у него в голове, кроме ненависти к себе, была еда, еда, еда, еда. Он почувствовал запах хлеба, и его желудок сжался в предсмертной судороге. — Я голоден, — выдавил он надломленным, сухим и жалким голосом, едва слышным даже для него самого. — Я знаю, — прошептал Плагг, и он крепко зажмурился, его глаза горели от слез, которые он не мог пролить, — Съешь что-нибудь. Что угодно. Укради, если придется. Все в порядке. — Я не могу, — прохрипел он, — Меня поймают. Тот факт, что ему удалось выхватить солнечные очки, уже казался чудом, но солнечные очки было легко смахнуть с сувенирного киоска. С едой было сложнее, а он и так выглядел слишком подозрительно со скрытым капюшоном лицом, а быть увиденным с незамаскированным лицом уже было похоже на кошмарный сценарий, он и думать не хотел, что случится, если его поймают при совершении преступления. — Тогда иди домой, возьми свой бумажник и купи что-нибудь, — сказал Плагг. — Я не могу, — прошипел он. Он даже не осознавал, где находится, его разум затуманился от голода, и он был уверен, что находится не настолько близко к дому, чтобы дойти дотуда в своем жалком состоянии, и даже если бы он мог, сама мысль о том, чтобы войти в этот особняк, посмотреть на мавзолей его прошлой жизни с картинами и статуями, изображающими его родителей — его семью, которой никогда не было, — прийти прямо туда, где люди могли поджидать его, и схватить карту, которая, вероятно, была заморожена или, что еще хуже, которую можно отследить, если кто-нибудь заинтересуется тем, что кто-то совершил покупку с его счета. — Тогда иди к тому, кто даст тебе ее бесплатно, — сказал Плагг, и ему оставалось только покачать головой, — К тому, кто заботится о тебе. Таких людей много, знаешь ли. — Я уже доставил достаточно неприятностей, — пробормотал он, прислонившись к стене переулка, борясь с желанием опуститься на землю, потому что если он это сделает, то вряд ли сможет снова встать. — Ну да, вонючий сыр — хороший сыр, — произнес Плагг, в его голосе прозвучала бодрость, которая могла бы заставить его хихикать, если бы он не чувствовал себя так невыносимо ужасно, — Давай, камамбер. Ты можешь немного побыть эгоистом... — Разве я не был эгоистом все это время? — тихо ответил он, потому что именно так все и было, не так ли? Его эгоистичные иллюзии, бегство и прятки только потому, что он так захотел, потому что ему было все равно, кому он причиняет боль, потому что ему было наплевать на чьи-либо чувства. — Да, возможно, — согласился Плагг, — Именно поэтому самое время позволить им помочь тебе, верно? Он поднял голову, игнорируя ужасный хруст в шее, и его потерянный взгляд зацепился за знакомую пекарню. — Я голоден, — снова сказал он, скорее себе, чем квами. — Тогда иди поешь, дурак! Держу пари, они дадут тебе и кровать. И, может быть, даже немного сыра для меня, если ты попросишь. Это было бы мило. Но это было эгоистично. А разве прятаться не хуже? Он не мог продолжать это вечно. Его желудок сжался, и он вдохнул. Он не знал, что еще делать. Он был голоден. Он сделал шаг в сторону пекарни. Потом еще один. Потом еще один. Медленные, осторожные шаги, будто он приближался к испуганному животному, хотя, в данном случае, он предполагал, что животное — это он, а булочная могла бы стать его хозяином, если бы он захотел этого. Он надеялся, что месье Дюпен и мадам Чен не ненавидят его. Что они не считают его чудовищем, как многие другие. Что они не презирают его за то, как сильно он обидел их дочь... Манящий аромат круассанов защекотал ему нос, и он, несмотря на внутреннюю борьбу, толкнул дверь. Мадам Чен подняла голову, приветливо улыбаясь ему со своего места за прилавком, и его сердце защемило. Впервые с того дня кто-то смотрел на него без маски. — Проходите, — сказала она, и он понял, что все еще стоит в дверях, держа дверь открытой и уставившись на нее. Он сделал еще один шаг внутрь, позволяя двери закрыться, — Чем я могу помочь вам? Она не узнала его. Он все еще был в солнцезащитных очках. Он полагал, что не совсем уж без маски. Он открыл рот, чтобы заговорить, но ничего не вышло. Уходи. Уходи. Уходи, пока не стало слишком поздно. Уходи, пока у них не появилось причин остановить тебя. Как только она узнает, кто ты, ты не сможешь повернуть назад. Тебе придется встретиться со всем этим лицом к лицу, а ты еще не готов. Я никогда не буду готов. Я голоден. Ее улыбка натянулась, а брови изогнулись в нечто среднее между беспокойством и замешательством, пока она наблюдала, как он стоит, не шевелясь, посреди ее магазина. Хорошо, что он был единственным покупателем. Он не знал, что бы он делал, если бы на него смотрели другие, если бы здесь были незнакомые люди, наблюдающие за этим жалким зрелищем. — Я... — попытался он, его хриплый голос был похож на гравий в горле, когда он протянул дрожащие руки вверх и стянул капюшон со своей головы. Он ухватился за солнцезащитные очки, замешкавшись на мгновение, прежде чем снять их с лица. Она побледнела, когда он заговорил, его голос был таким же жалким, как и смысл самих слов, — Я голоден. — О, — сказала она, в ее глазах промелькнул ужас осознания, — О... О мой... ТОМ! Адриан, впервые раскрывший себя, застыл: он не мог шевелиться, не мог дышать, не мог думать, не мог делать ничего, кроме как стоять, ждать и смотреть на последствия своих ужасных поступков. — Что? — спросил месье Дюпен, появившись из кухни. Его взгляд зацепился за Адриана, и Адриан еще больше сжался, — О... АДРИАН! — вскрикнул он в ужасе. Они выглядели испуганными. Ему не следовало приходить. Адриан открыл рот, чтобы извиниться или оправдаться, или сказать хоть что-нибудь, но не вырвалось ни звука. Мадам Чен обогнула прилавок и направилась к нему, и он вздрогнул, когда она промчалась мимо него и закрыла дверь магазина, перевернув табличку "Открыто" на "Закрыто". — О, Адриан... Входи, входи, милый! Ее рука мелькнула у него за спиной, подталкивая вперед, даже не касаясь. Он шагнул вглубь пекарни, его сердце стучало в груди. — АДРИАН! — снова закричал месье Дюпен, бросаясь к нему, — Что ты здесь делаешь... Я имею в виду… Ты действительно ЗДЕСЬ! — Он сказал, что голоден, — взволнованно произнесла мадам Чен, схватив Адриана за руку, пока они вдвоем повели его в заднюю комнату. Ему ничего не оставалось делать, как последовать их примеру, — Ох, Том, посмотри на него! — Что ты ел, мальчик? — спросил месье Дюпен, его рука теперь была на спине Адриана. Вскоре они оказались на лестничной площадке, и Адриан не мог не задаться вопросом, почему они покидают пекарню, почему они покидают запах хлеба, — Тебя срочно надо покормить! — Мы так рады, что ты пришел, — заверила мадам Чен, пока они вдвоем поднимали его по ступенькам, и он был таким уставшим, таким измученным, а его мышцы так болели, что твердая рука месье Дюпена, подталкивающая его в спину, облегчила тяжесть, и он оказался в состоянии подняться по казавшейся горой лестнице, — Адриан, ты правильно сделал, что пришел сюда. Вскоре они оказались в холле квартиры Маринетт, и по его телу прокатилась волна боли, когда он сел за обеденный стол. Мадам Чен бросилась к холодильнику и распахнула его, в то время как месье Дюпен развернулся и поспешил вниз по лестнице. Адриан мог только следить за происходящим. — Ты любишь молоко? — спросила она. Адриан слабо кивнул, но потом понял, что она не смотрит на него, ее внимание сосредоточено на холодильнике. Он прочистил горло, дрожащими руками ухватился за край стола и прохрипел. — Да. Не то чтобы это имело значение. Он съел бы все, лишь бы это был не протухший, гнилой сыр. Он не мог позволить себе роскошь быть привередливым. Она налила высокий стакан молока и протянула его ему, набирая что-то на телефоне и поднося его к уху, пока возилась с посудой. Он схватил стакан и отпил из него, потому что несмотря на всю воду, которую он выпил до этого, он все еще чувствовал сильную жажду. Прошло совсем немного времени, как в дверь ворвался месье Дюпен (и Адриан был уверен, что вздрогнул бы, если бы имел достаточно сил на это), неся в руках пакеты, коробки и разные жестяные банки. Он пронесся мимо, бросив контейнеры на стол, и Адриан окинул взглядом все, что было перед ним. Хлеб, багеты, круассаны, тарты, макароны, пирожные, сэндвичи, пироги — и каким-то образом, несмотря на пустыню, которой был его рот, у него потекли слюнки. — Ешь! — с ухмылкой сказал месье Дюпен, шумно дыша после бега вверх-вниз по лестнице, — И что бы ты ни захотел, не стесняйся! Мадам Чен сунула ему в руку вилку, и ему не нужно было повторять дважды. Адриан принялся за пирог, и он совсем не стеснялся. Ничто другое не имело значения, кроме еды, проникающей в его горло, и он почти не узнавал себя, поглощающего пищу, как животное. Он никогда в жизни не был так голоден, а пирог был таким вкусным, самым вкусным из всего, что он когда-либо ел, но даже не важно, каким он был на вкус, потому что ему просто нужно было больше, больше, больше... — Том, Маринетт нет в комнате, — услышал он слова мадам Чен, спустившейся со второго этажа. Адриан даже не заметил, что она поднялась проверить, а он давно перешел к сэндвичам, — Я звоню ей, но она не отвечает. Она сказала тебе, куда пошла? — Что? — удивленно спросил месье Дюпен, его рука легла на спину Адриана. Адриан схватил стакан молока, который, очевидно, в какой-то момент был снова наполнен, и выпил его, — Нет, она не говорила. — Я уверена, что она у Альи, — вздохнула мадам Чен. "Или она на улице, расспрашивает прохожих об инопланетянах", — странная мысль промелькнула в далекой части его сознания, и он едва вспомнил контекст, почему он так подумал, отвлекаясь на особенно сочный пирог, — До нее так трудно дозвониться в последнее время. Нам нужно поговорить с ней об этом. Я попробую позвонить ей еще раз. Звонок... Мадам Чен подошла к мужу, и ее телефон, видимо, был переведен в режим громкой связи, исходящий звонок разнесся по гостиной. Адриан разорвал круассан пополам и бесцеремонно запихнул его в рот. Звонок... — Привет, мам, — внезапно раздался бодрый голос Маринетт, от которого Адриан едва не выронил вторую половину круассана, — Я сейчас у Альи. Извини, я оставила свой телефон в другой комнате… — Маринетт, — сказала мадам Чен суровым тоном, — Возвращайся домой прямо сейчас. — О, прости, мам, шшшшшшшшшш … я думаю, мы… шшшшшшшшшшшш… связь прерыв… — Адриан здесь, — перебила ее мадам Чен, и Маринетт внезапно замолчала, — Я подумала, что ты захочешь увидеть его. Наступило долгое молчание, и Адриан оторвал взгляд от своей еды, уставившись на двух родителей, сгрудившихся вокруг телефона. — Что? — выдохнула Маринетт. — Адриан здесь! — объявил месье Дюпен, — Тащи свою задницу сюда и поздоровайся! — Что? — в ужасе повторила Маринетт, — Что... Что значит "Адриан здесь"? Из динамика послышались изумленные вздохи двух других голосов, и Адриан напрягся. — Он зашел перекуси... — Я БУДУ ЧЕРЕЗ СЕ... — крикнула Маринетт, явное "я буду через секунду" прервалось рано сброшенным звонком, и в комнате повисла тишина. Мадам Чен покачала головой и вздохнула, положив телефон обратно в карман. — Ну, по крайней мере, она идет. Адриану, вероятно, надо было срочно бежать. Возможно, ему следовало бы освободить Дюпен-Ченов от их обязанности заботиться о ком-то, к кому они не имели никакого отношения. Он должен быть в ужасе от перспективы разоблачения его лишенного маски лица перед Маринетт или любым другим человеком, что окончательно разрушит его давно вынашиваемое заблуждение. Наверное, ему должно быть стыдно за все, что он сделал, за все, что, как ему казалось, он должен был сделать. Но он устал бежать. Вместо этого, он просто хотел есть. — Тебе нужно попробовать шукеты, — с улыбкой сказал месье Дюпен, и Адриан попробовал.