Богат, хорош собою, Разумовский

Серёжа забирает свой «апероль-спритц», подмигивает бармену – молодому красивому итальянцу, на голове волосок к волоску уложены чёрные густые волосы, небритость тоже до миллиметра выровнена, белоснежная рубашка аж светится. Бармен не реагирует – понятно: этот вечером зажмёт в подсобке такую же черноглазую и блестящую во всех смыслах официантку, с которой то и дело переглядывается. Серёжу иногда искренне от этой несправедливости трясёт – его выбор резко ограничен. Красивый бармен может подойти к любой девушке в зале и максимум, что получит из неприятных последствий – это посыл на хер, сопровождённый соответствующим жестом. И никаких оскорблений и угроз повреждения целостности физической оболочки. В Европе, конечно, попроще, может, вилкой в глаз и не пожелают, но это по-прежнему нет. Серёжа разворачивается со своим аперолем и с размаху врезается в тело, выливая содержимое бокала на чёрный пиджак. Тело говорит «блядь». Серёжа сначала пугается – он последовательно избегает мест скопления русских – но в Неаполе это не то чтобы так-то просто. А потом поднимает глаза и замирает. Тело, хмуря тёмные брови вразлёт оценивает последствия Серёжиной неловкости, оглядывает телефон. В отличие от красивого бармена, у тела на голове бардак, а небритость настоящая, никакой имитации. И пахнет от него не «Томом Фордом», а сигаретами. Русские мужчины вообще не умеют за собой ухаживать по-нормальному, руководствуясь принципом «чистые носки – и вы неотразимы». Но почему-то вместо того, чтобы на чистом английском произнести «I’m so sorry!.. How can I help you?», чтобы свести в ноль всю дальнейшую коммуникацию, говорит: – Простите, пожалуйста. Тело, наконец, поднимает на Серёжу глаза – у Серёжи волосы на загривке дыбом встают, потому что тело улыбается, оскаливая ровные зубы. И это слишком. – Да ничё, вроде целое всё. А ты русский? Можно соврать, что просто выучил. – Д-да. – Заебись. Прикинь, короче, прилетел, отель, все дела. Ну я по-английски говорю маленько, только эти черти не понимают. Хожу тут, как привидение, они меня игнорируют. Олег. Олег протягивает руку, и Серёжа пожимает – не пожать невозможно. – С-сергей. Дальше продолжать диалог просто опасно. Но Серёжа глаз не может отвести. Так и стоит, как идиот, с пустым бокалом. – А… почему такое место выбрано? Не особо туристический район. – А, да короче: жена выбирала. А потом мы посрались перед самым отпуском – так заебала меня, сил нет – ну и она меня своими угрозами «один полетишь» выбесила в край, что я взял и улетел. Она тут какую-то церковь смотреть хотела, я хер знает. Ну и, короче, я тут третий день, она в Питере. Не знаю, наверное, бумажки на развод собирает. Похуй вообще. Серёжа за время этой тирады успевает умереть и воскреснуть. Жена в наличии – а кто бы сомневался – но, видимо, такая, что можно пренебречь. Почему его вообще должно беспокоить наличие у Олега жены Серёжа решает проанализировать потом. – Чё ты там на меня вылил, кстати? Вкусно пахнет. – Это апероль-спритц. – Чё, закажешь? Я это не выговорю, блядь. Серёжа разворачивается в сторону бара, надеясь не свернуться на короткой дороге, потому что спину сверлят чёрные глаза. Самые прекрасные чёрные глаза в мире. *** Олег сидит напротив за столиком, наклоняется вперёд, чтобы перекричать музыку. Пьют уже по третьему коктейлю. Говорит в основном сам. Что у него маленькая кофейня в центре Питера, купил на наследство, которое от отца досталось, много про жену-виолончелистку с тонкой душевной организацией. Что детей у них нет – потому что ей некогда рожать. Серёжа так и не понимает, какие у Олега отношения с женой, но по всему выходит, что как будто женился тот просто потому, что так надо было. – А ты чё, вообще чем занимаешься? Серёжа к этому вопросу всегда заранее готов, улыбается: – У меня небольшой IT-бизнес, но он давно работает без моего участия… А так – крипта, софт, инвестиции. – Нормально. А лет тебе сколько? – Тридцать три. – О, мне тоже, прикинь. Но чё-то я крипты купить не догадался. Олег смеётся. В Серёже уже почти три коктейля, рука Олега лежит на столе очень соблазнительно. Хотя, конечно, нет. Нет. Нет. – А чё тут в Неаполе? Отпуск тоже? – Не совсем. Зимовка, скорее. – Завидую. Меня эта Питерская зима натурально вымораживает. Каждый раз надеюсь, что не случится – и нихуя. Серёже хочется сказать: так давай, почему нет, оставайся. Но это просто некрасиво. У человека, очевидно, своя жизнь. Серёжа невольно глаза опускает в свой бокал – смотреть на Олега невозможно. Только не это. Никаких влюблённостей в натуралов. Только не снова. Олег трёт бровь, потом говорит: – Чё, пошли покурим, Серый. Серёжа послушно поднимается на не очень твёрдые ноги, почти заваливается, но Олег его легко придерживает, смеётся. Когда выходят в прохладную, напитанную сырым ветром с близкого моря ночь, Олег вытаскивает сигареты, Серёже не предлагает, закуривает сам. Серёжа на это смотрит, как на перфоманс – ну нельзя же так красиво это делать. – У тебя… отпуск долго ещё? – Десять дней, по классике. А ты это, подскажешь, может, чё тут делать вообще? – Б-без проблем. А у тебя какие-то конкретные пожелания? – Ну типа, церкви-старьё-развалины. Не знаю. Мы обычно такое смотрели. А чё ещё? Серёжа улыбается. То ли коктейли, то ли что-то другое сладко нашёптывают, что можно попробовать. В конце концов, можно же не влюбляться, можно просто… – Ты на такси? – Не, я хер знает, как его вызвать. Пешочком прогуляюсь – тут километра три. Серёжа решает, что он со своими предложениями будет неуместен. Олег же его не просил. В качестве контактов Олег оставляет электронную почту – говорит, что у него рабочий ноут в отеле, а так связи нет. Серёжа такой наивности и решительности одновременно искренне удивляется, но ловит себя на чём-то похожем на умиление. И ещё что-то щекотное внутри, как будто сейчас начнутся «Пятьдесят оттенков серого», где Серёжа будет играть роль прожжённого миллионера с интересными предпочтениями. Прощаясь, Олег пожимает ему руку – Серёжа с удовлетворением замечает, что кольца на безымянном пальце нет. *** Солнце ласково лижет кожу, высвечивает радугой солёный, напитанный мелкими морскими брызгами ветер. Как будто лето вернулось – хотя обычно пасмурная и дождливая средиземноморская зима больше напоминает весенний Питер, Серёжин любимый. Яхта легко скользит по лазурным волнам, Олег рядом легко смеётся. Со всеми снастями он разобрался на раз-два: то, что Серёжа в своё время методично конспектировал, пока учился, Олег просто понял. Так и сказал: «Ага, понял: это сюда, это туда и галсами можно. Заебись». Письмо от Олега пришло в первый же вечер, едва Серёжа вернулся на снятую виллу. Короткое: «Проверка связи. Норм добрался?» Серёжа, думал над ответом непривычные минут десять, пытаясь не выглядеть жаждущей приключений курортницей. Всё-таки решил, что: «Да, как насчёт короткой экскурсии по Неаполю завтра?» достаточно нейтрально и ещё не пахнет интересными предложениями. Ответа Серёжа прождал ещё десять минут – извёлся весь, думая, что всё-таки слишком навязчив, что не угадал, что Олег понял и что ему это всё не нужно. Серёжа сидел рядом с ноутом, пытаясь подавить в себе желание написать Олегу: «Извини, если это было слишком навязчиво», потому что это было ещё более навязчиво. Серёжа почти начал грызть ногти – чего с ним уже лет десять не было – и уже почти собирался просто закрыть ноут и идти спать, когда ответ всё-таки пришёл. «Прости, в душе был. Охуенно будет. Чё, куда подъехать?» Серёжа прикусил ладонь, чтобы не заорать – на вилле он был в гордом одиночестве, конечно, но лицо надо держать, даже когда тебя никто не видит. Серёжа написал, что заедет сам, и попросил адрес. Олег скинул адрес отеля на окраине, неплохого – Серёжа погуглил – но совсем местного. Не хотелось признавать, но вкус у жены Олега, видимо, был. Вместо того, чтобы пойти спать, Серёжа полночи составлял лучшую экскурсию по Неаполю, а потом с сомнением разглядывал фиолетовый «Мерседес» в гараже – не слишком вызывающе? Взять что-то попроще? Или вообще кабриолет? А если дождь? От кабриолета будет одно разочарование. Поняв, что занимается ерундой и такими темпами фиолетовым у него будет не только «Мерседес», но и синяки под глазами – не мальчик, всё-таки – Серёжа заставил себя пойти спать. Правда, уснуть не мог – сам себя уговаривал, что ничего не происходит, хотя уже понимал, что ещё как происходит. Это было крайне глупо по всем признакам, но остановить рой бабочек внутри Серёжа уже не мог. И решил просто смириться. Десять дней. Десять дней – и всё закончится. Утром Серёжа получил своё кармическое наказание – вечер в компании алкоголя и три часа беспокойного сна подарили Серёже всё самое лучшее: синяки под покрасневшими глазами, бледное мятое лицо и гнездо на голове. Мысленно нетолерантно обозвав себя «старым пидорасом», Серёжа пошёл приводить себя в порядок, пообещав себе же не перебарщивать с тоналкой. За Олегом приехал без трёх минут до назначенных одиннадцати, припарковался на узкой улице между двух побитых жизнью старых «Фиатов» напротив отеля и оставшееся до появления Олега время выполнял дыхательную гимнастику, которой его обучил когда-то ещё в Питер выписанный из Тибета лама – Серёжу мучали панические атаки, психологи со своими советами только бесили. Пришлось просветляться – и как ни странно, это помогло. Олег вышел из отеля снова в костюме – Серёжа сбился с дыхания: выглядело слишком красиво. Олег по сторонам не смотрел, встал под апельсиновым деревом, закурил. Серёжа бросил свою дыхательную гимнастику на полувдохе и решительно вылез из машины. Олег ему улыбнулся. Расставались на закате – Серёжа отвёз Олега обратно к отелю, замер напротив. Олег в глаза смотрел, улыбался: экскурсия ему понравилась. Руку ему Олег пожимал без единого намёка. И только всё так же смотрел в глаза, не отрываясь. И тогда Серёжа, уже понимая, что совершает ошибку, сказал: – Как насчёт морской прогулки на яхте? Олег должен был нахмуриться. Олег должен был сказать: «Чё, охуел? Я тебе баба, что ли?» Олег должен был поступить, как все они поступали. Олег ответил: – Охуенно будет. Чё, завтра? *** Даже убогий оранжевый спасательный жилет на Олеге выглядит непростительно прекрасным. Серёжа запрещает себе пялиться, но продолжает смотреть, как смуглые пальцы ловко перехватывают белые канаты снастей. Берег остаётся где-то далеко, Олег заставляет яхту замедлиться, остановиться – она, послушная под его руками, складывает паруса, как белые крылья – остаётся только мерное покачивание на невысоких волнах. Серёжа надеется, что обойдётся без приступов морской болезни и панических атак – он в своё время пошёл учиться управлять яхтой, потому что имел один неприятный эпизод в детстве и потом всю сознательную жизнь очень боялся утонуть. – Кайф. Чё, купаться будем? Серёжа смотрит, как Олег, не дожидаясь ответа, раздевается. Сам Серёжа купаться не собирался – он и плавки не подумал взять. Олег, как выясняется, тоже – следом за спасательным жилетом, ветровкой, футболкой и лёгкими льняными брюками летят на жёлтую лакированную палубу боксеры, и Олег, не дав Серёже вообще ничего сказать, ныряет с борта в воду. Серёжа всё-таки ловит отголоски панической атаки по всем поводам сразу. Начиная с того, что вода, вероятно, холодная, заканчивая тем, что нырять за Олегом ему не хочется и хочется одновременно. Но Олег выныривает, отфыркивается, как собака, смеётся, ложится на воду и, щурясь, смотрит в небо, качаясь на волнах. Серёжа невольно ёжится – ну не жарко же, определённо. Пялиться на Олега тоже нельзя. С другой стороны, Серёжа же не для себя, а для безопасности. – Не холодно? Олег открывает один глаз, приподнимая голову. – Не-а. Охуенно. Залезай. – Воздержусь, пожалуй. Олег снова смеётся. И просто лежит на волнах, как морская звезда. Серёжа решает, что за полминуты, пока он сходит за полотенцем, Олег не утонет. В каюте роняет всё, что может уронить – руки трясутся. Игристое решает не вытаскивать – упиться им, конечно, не получится, не с габаритами Олега, но под игристым риск словить приступ морской болезни для Серёжи резко увеличивается. Рядом с игристым на льду лежат свежие устрицы – яхту собирали по пакету «лучшее романтическое свидание», и Серёжа даже не спросил, что внутри. Наверняка можно ещё музыку включить, и будет «Romantic collection» в итальянской версии. Травиться устрицами тоже не хочется: Серёжа, когда пошли первые деньги, решил, что хочет попробовать всё. Отравление устрицами прекрасно вписалось в лист «попробовать всё» – так плохо, как тогда Серёже никогда не было. Ему тогда казалось, что это будет самая глупая смерть из возможных. Но обошлось. Серёжа быстро изучает содержимое холодильника: окорок, багет, виноград, сыр. Всё в следовых количествах. Чтобы очарованную богатством спутницу гарантированно не перекормить, видимо. Решительно закрыв холодильник, Серёжа с прижатым к груди полотенцем начинает подниматься из каюты, внимательно глядя под ноги – не хватало ещё свернуться с лестницы – и разумеется влетает с размаху в Олега. По-прежнему нагого. Мокрого. Солёного. Серёжа поднимает на него глаза – Олег смотрит сверху вниз нечитаемо. – Серый. Не ушибся? – Н-нет. Полотенце. Олег так и возвышается над ним, забирает полотенце. Но идёт не наверх, а вниз, на Серёжу, вынуждая неловко пятиться в полутьму каюты. Полотенце Олег держит в руках, ничего с ним не делает. Загнав Серёжу в угол, опускает глаза, смотрит на белую пушистую ткань. Серёжа пытается воспроизвести свою дыхательную гимнастику – он же умеет – не получается. Олег молча разглядывает полотенце в своих руках. И вот только теперь хмурится. Серёжа, как заведённый, повторяет про себя: нет, нет, нет, нет, нет. Как будто это поможет. Не помогает. Олег, наконец, поднимает глаза. Совершенно чёрные. В крайнем случае Серёжа попадёт в местные новости, как очередной глупо расставшийся с жизнью миллиардер – не первый и не последний. Тянется и Олега целует. Тот сперва отшатывается – Серёжа успевает умереть – но тут же откидывает полотенце и прижимает Серёжу к себе, прямо в идиотском оранжевом спасательном жилете. Серёжа кусает чужую, горькую от сигарет губу и считает, чтобы окончательно не расстаться с реальностью. Остаётся девять дней. Меньше. *** Просыпаться рядом с чужим телом всегда неловко – Серёжа вообще предпочитает любовников провожать до того, как придётся с этой неловкостью столкнуться. Но сегодня тела рядом нет. Серёжа пугается: они по-прежнему на яхте. В голове летят какие-то истории о «Летучем голландце» и прочие ужасы об утопленниках и ундинах. Волны бьют о борт, за круглым окном светится белое пасмурное утро. Серёжа садится на кровати, подавляя растущую панику. – Олег? За перегородкой в этот момент что-то падает. Серёжа дёргается от неожиданности и одновременно успокаивается. Хотя бы не придётся тело искать. Перегородка отъезжает, Олег в одних штанах, босой, улыбаясь, несёт на подносе завтрак. Серёжа вздыхает. Только этого и не хватало. Этого, оказывается, по-настоящему не хватало. Это даже хуже, чем неловкое пробуждение рядом с телом. Никакого тела нет – есть Олег. Назвать произошедшее ночью полноценным сексом у Серёжи язык не поворачивается: они долго целовались, Олегу явно было страшно от самого себя, он дышал сбивчиво и шумно, дёргался от прикосновений, но нагота ничего не скрывала – Олегу нравилось. Серёжа решил не жестить сразу – хотя трахнуть такого Олега хотелось до пятен перед глазами. Но с натуралами связываться обычно было далеко не так весело, как это казалось в фантазиях. Во-первых, все натуралы поголовно считали, что Серёжа мечтает, чтобы его, наконец, трахнул крепким членом настоящий мужик и даже спрашивать не собирались, чего самому Серёже хотелось бы. Во-вторых, если Серёжа всё-таки решал подыграть, трахались те крайне посредственно, без фантазии – Серёжа искренне жалел их партнёрш. В-третьих, они всегда думали, что делают Серёже очень большое одолжение. Серёжа раз за разом зарекался с натуралами связываться – разочарование наступало неизбежно. С Олегом всё получилось по-другому. Впервые, кажется. Было по-прежнему неловко, но агрессивно поставить Серёжу раком тот не пытался, распахивал чёрные глаза и закрывал их, трепеща ресницами, когда Серёжа целовал его в шею. Серёжа, не удержавшись, нарушил сразу несколько собственных правил. Олегу отсосал. Без резинки. Два раза. Потом в ванной, глядя себе в глаза – потому что иначе очень хотелось разглядывать оставленные Олегом засосы на шее – пообещал в ближайшее время сгонять в ЮАР в центр по борьбе с ВИЧ, чтобы напомнить себе, что бывает с такими умниками, которые считают, что их это точно не касается. Когда из ванной вышел, чтобы решительно Олегу сказать, что тот обязан в ближайшее время сходить провериться на все возможные ЗППП, Олег уже спал, обняв подушку. На спине была татуировка – точнее, партак: распахнувший пасть стилизованный волк. Серёжа пытался себя убедить, что это глупо – ничего не получалось. Это было потрясающе. – Чё, без шампанского, наверное? Не хочу тут всё заблевать. Ты не против? Серёжа, который не успел примерно ничего и прекрасно знает, как сейчас выглядит, вместо того, чтобы, как обычно в таких ситуациях, изобразить утомлённую незаинтересованность и уйти в уборную приводить себя в порядок, продолжает сидеть, обняв колени. – Не против. – Заебись. Олег валится рядом, вместе с подносом – совершенно по-русски из предоставленного набора он собрал бутерброды. Серёже становится смешно. О том, что он вообще-то идейный веган, сказать Серёжа почему-то забывает. Олег говорит: – Типа, с добрым утром. И уже совсем по-хозяйски целует Серёжу сигаретными губами в щёку. Восемь дней. *** Олег хмурится, глядя в свой рабочий ноутбук – Серёжа прикусывает щёку изнутри, чтобы не спросить – не его дело. Если смотреть на ситуацию трезво, то происходит у Серёжи в жизни лютый, неконтролируемый пиздец. Жена Олега никуда не делась. Никаких тестов он ни сам не сделал, ни Олега не попросил. До отъезда Олега остаётся два дня. И никаких разговоров о том, что тот никуда не улетит, нет. Олег улетит, без вариантов. Серёжа считает, заставляет себя считать – когда целует Олега, когда Олегу отсасывает, когда Олег неловко руками доводит Серёжу до оргазма, дышит в губы, облизывается – Серёжа считает. Ему кажется, что если он перестанет считать, контроль потеряется окончательно. И старается убедить себя, что этот контроль ещё не утерян. Несмотря на утекающее сквозь пальцы время, склонить Олега в нужном направлении и трахнуть его по-нормальному Серёжа даже не пытается – хотя обычно ставит любовников перед выбором довольно быстро, чтобы не тратить ни своё, ни их время. На Олега давить не хочется – тот одновременно очень отзывчивый и какой-то неискушённый. Осторожный – никакой привычной агрессии из него так и не вылезло. И поэтому, наверное, Серёжа и не давит. Как будто можно сломать. Серёжа, уже понимая, чем всё кончится, записывается к психотерапевту на первый же день после планируемого отъезда Олега. Не слишком рано – вечером накануне у Серёжи запланировано пить совиньон блан и жалеть себя. Возможно, даже под устрицы – к чёрту веганство. Лотерея для самых богатых. После прогулки на яхте Олег совершенно ненавязчиво зашёл в гости. И уже никуда не ушёл – Серёжа не мог и не хотел его никуда отпускать, а сам Олег тоже никуда не рвался. Так и жили: трахались, ездили по окрестностям Неаполя, снова трахались. На рестораны Олег реагировал спокойно – счета они оплачивали по очереди, и Серёжа почти не чувствовал мезальянса – точнее, убеждал себя, что не чувствует. Олег водил его «Мерседес» по серпантинам легко и красиво, готовил завтраки, (о своём веганстве Серёжа так и не рассказал, пообещав себе обязательно обсудить это с психотерапевтом после), всё так же игнорируя плавки, купался в бассейне, не стесняясь идеального тела, и просто был рядом. О жене Олег больше не говорил – видно было, как спотыкается иногда посреди разговора – и Серёжа уже понимал, что для Олега, несмотря на все слова о разводе в самом начале знакомства, никакого развода не будет. Вернётся, притащит цветы, или как там ещё натуралы подобные проблемы решают? Бриллианты, шубы? У Олега явно на это есть деньги. И снова будет жить, как обычно. Серёжа, подумав, записался сразу ещё на два сеанса к психотерапевту – несмотря на все попытки убедить себя, что это просто секс без обязательств, эти самые обязательства упорно застилали ему глаза. И иногда Серёже казалось, что и Олегу тоже. Олег хмурится, глядя в рабочий ноут – собирались на ужин идти – у Серёжи неуловимо портится настроение, он чувствует, как зеркалит Олегову тревогу. – Олег? Всё нормально? – А? Да. Чё, может, дома останемся? На хуй эти рестораны. Сам приготовлю. Олег закрывает ноут, подходит близко, лбом упирается в лоб, касается кончиками пальцев предплечий – Серёжу пробивает волной мурашек. Серёжа прикрывает глаза и тянется за поцелуем. Олег мягко отвечает, отрывается от него. Вздыхает. – Олег. – М? Серёжа так и не может заставить себя сказать то, чего хочется сказать на самом деле. – Я веган. Олег смеётся. – А чё молчал? Я тебя всё это время, получается, насиловал? Ну пиздец. Блядь, а там полный холодильник сыров. – С собой заберёшь. Олег смотрит на Серёжу с едва уловимым укором. Серёжа закусывает губу. Два дня. *** В аэропорту стоят друг напротив друга, как школьники на дискотеке, строго держа допустимую дистанцию. Олег губы кусает, хмурится. Поверх костюма – чёрное пальто, лето для Олега заканчивается. – Ну, типа, Серый. Типа, Серый. По-другому и не скажешь. – Спасибо. Серёже хочется лицо руками закрыть. Перевод не требуется. Спасибо за приятно проведённое время. – Я буду скучать. Наверное, будет. Олег протягивает руку, Серёжа пожимает – как будто вчера не целовались до рассвета, как будто Олег не шептал ему в губы, что это лучшее, что с ним случалось. Олег всё-таки тянет его на себя, быстро обнимая. Руку сжимает до боли почти. Когда отрывается, глаза у него больные совершенно. Серёжа думает, что сам, наверное, выглядит не лучше. И дело не в отсутствующей тоналке. Улыбается нарочито беззаботно: – Ладно, Олег, давай. Хорошего полёта. Олег кивает. Кажется, терапией Серёжа не отделается. Надо брать ретрит. Серёжа разворачивается и уходит, больше не оглядываясь. Вино на вечер не отменяется. В груди распускается тянущая чёрная пустота, хотя можно было бы, наверное. Вернуться, сказать, что аэропорт заминирован, сказать всё. Не отпускать. Нельзя. Что что-то не так, Серёжа даже не понимает – чувствует метров за двадцать до выхода. Время как будто замедляется, и Серёжа на чистой интуиции почти успевает свернуть к женскому туалету, когда понимает, что поздно. Окружают со всех сторон одновременно. Вежливые итальянцы в свободных пиджаках – под каждым бронежилет, Серёжа не сомневается, у него репутация, всё-таки. Костяной стилет, который не звенит ни на одной рамке при нём, разумеется. Но их слишком много. Серёжа просто замирает посреди ведущего к свободе коридора. Эти тоже замирают. Переглядываются, как собаки. Самый смелый – взрослый совсем, под пятьдесят, красиво постаревший итальянец – всё-таки подходит на расстояние удара. У Серёжи пальцы покалывает от желания этот удар нанести. У итальянца на безымянном пальце кольцо – жена, взрослые дети. Наверняка тоже красивые. Одно мгновение – и жена становится вдовой, а дети – сиротами. Серёжа просто стоит. – Сергей Разумовский, вы арестованы. Итальянец не спрашивает. Глупо отрицать, что ты – это ты. Серёжа лениво бровь изгибает: – И по какой же причине? Неправильно припарковался? Итальянец снова переглядывается с коллегами. – По запросу Интерпола по делу об отмывании доходов. Серёжа улыбается, глядя ему в глаза: – И всё? Итальянец мнётся. Видно, что ему страшно. Серёже бы тоже было страшно рядом с собой. – Насколько я знаю, синьор Разумовский, нет. Но запрос в Интерпол был по этой статье. Серёжа продолжает улыбаться. Значит, американцы. Значит, можно будет договориться – обдерут, конечно. Но аскеза ещё никого не убила. А вот некоторые тюрьмы – ещё как. – Ну ладно, арестовывайте. У меня там машина припаркована, можете обратно в прокат сдать? Серёжа лезет в карман – все приятные мужчины в свободных пиджаках тоже лезут в карманы: за пистолетами. – Спокойно, синьоры. Это просто ключи. Пистолеты никуда не исчезают – Серёжа смеётся. Вожак-итальянец всё-таки подходит вплотную – правильно, нельзя показывать, что боишься, иначе уважать не будут. Силовики везде одинаковые. Серёжа протягивает ключи, позволяет застегнуть на запястьях наручники. – И что, когда экстрадиция? – Русские офицеры уже ждут вас. Я думаю, это будет быстро. – Русские? – Да, синьор. Пройдёмте. Серёжа всё ещё может достать стилет – руки сцеплены спереди. Вдова, сироты. Серёжа вместо этого медленно выдыхает. Никаких панических атак – просто чтобы подавить желание убивать, вызванное разочарованием. В себе. Внутренние помещения аэропорта безлики и серы – коридор, двери с номерами под электронными замками. Рядом с очередной дверью провожатый замирает, открывает своим ключом-картой. Серёжа смотрит строго перед собой по-птичьи наклонив голову набок. Убивать больше не хочется – ламе спасибо. Просто немного грустно. Он уже знает, что увидит за дверью. Кого.