Богат, хорош собою, Разумовский

Олег сидит на оперативке, вполуха слушая чужие недельные отчёты, Вадик напротив рисует в рабочем блокноте каких-то чертей, видимо, очередные эскизы – ему не очень интересно, он уже сплетен сам насобирал по отделу и всё знает. Вадик давно уже собирается татуху набить, но всё никак не может с сюжетом определиться – Олега натурально заебал своими бесконечными вариантами. Хуже разговоров про татухи в исполнении Вадика – только его бесконечные бабы и очередное «Олег, я влюбился, это судьба, женюсь, на хуй». Не то чтобы это случается так уж часто, но смотреть на Вадика в период обострения невозможно: ещё более дебильная, чем обычно, улыбка, омерзительные смайлики с глазами-сердечками и дикпики. И конечно «Олег, вот щас не залупайся и сфоткай меня по-нормальному» в раздевалке. Смайлики с сердечками и дикпики перепадают и самому Олегу тоже – у Вадика толстые пальцы, в порыве страсти он там нередко контактами ошибается. Олег надеется, что хотя бы бабушке своей он это не отправляет. Заканчивается у Вадика очередная любовь до гроба в тот момент, когда спутница неиллюзорно начинает намекать, что неплохо было бы по-настоящему узаконить отношения. Вадик как-то сразу быстро остывает, приходит в нормальное состояние и каждый раз потом Олегу на терапии в баре клянётся, что никогда больше. Сейчас Вадика интересуют только татухи. Он уже нашёл какого-то мастера и, судя по всему, заебал его в нулину своими постоянными идеями, какую бы ещё ебанину ему хотелось получить на немаленьком теле. Бэмби, кажется, в своей презентации подходит к логическому завершению. Бэмби хлебом не корми – дай презентацию заебашить. Как будто в школе ему не хватило. Бэмби – а точнее, Пётр Юрьевич Хазин, крещённый в оленя лёгкой рукой Вадика – начальствует у них третий год. Бэмби Олегу по плечо. Бэмби был прислан к ним из Москвы. Бэмби блатной, с батей-крупным ментовским генералом, из самых приближённых. Управлению такие фокусы и совокупность фактов, разумеется, не понравились, но Бэмби из кожи вон лез, чтобы показать, что он тут не за красивые глаза сидит. Первое время была почти война: управление устраивало тихие забастовки, Бэмби лютовал. Но своих, несмотря на всю взаимную, в общем, нелюбовь, Бэмби отмазывал от всего, буквально. И мужики понемногу привыкли и зауважали. Олегу больше всего нравилось, что, несмотря на всё это сопротивление, Бэмби не пытался для них становиться своим какими-то более примитивными способами и от привычек не отказывался: по утрам приезжал на красной «Бэхе» с бумажным стаканом из элитной пидорской кофейни, носил какие-то безумно дорогие шмотки и каждый день звонил матери. Ни о каком «побухать с мужиками для укрепления боевого товарищества» речи не шло, разумеется. Олег за позицию Бэмби уважал – Вадик за эту же позицию Бэмби стабильно пытался сожрать. Но Бэмби растопыривался и, не стесняясь, отпинывался копытами. После каждой такой стычки Вадик, даже если в этот период не курил, (Вадик стабильно и с переменным успехом бросал), стрелял у Олега сигарету и с видимым удовольствием выкуривал. Олегу очень хотелось ему предложить позвать уже Бэмби на свидание и прекратить изводить того тупыми подъёбами – слишком уж это всё напоминало дёрганье за косички. Бэмби показывает последний слайд, «Вопросы? Предложения? Пожелания?» Мужики начинают ёрзать на стульях – рвутся курить. Вадик захлопывает блокнот и Олегу подмигивает. – Свободны. Полтора десятка стульев отъезжают одновременно с характерным скрежетом, Бэмби этот скрежет легко перекрывает: – Волков. Вадим. Задержитесь. Вадик приподнимает бровь, глядя Олегу в глаза: «Мы где-то проебались?» Олег жест зеркалит: «Хуй знает. Нет?» Мужики выходят, Бэмби хмурится, глядя в ноут, видимо, открывает очередную презентацию. Вадик улыбается самой милой из своих улыбок – у Олега в пачке две сигареты осталось, одну, по ходу, придётся отдавать опять. – Так. Пришла инфа от коллег из Италии… Вадик, я сейчас что-то смешное сказал? – Нет-нет, Пётр Юрьевич, продолжайте. Настроение просто хорошее. Олег закатывает глаза. Бэмби, кажется, уже готов по классике Вадика отхуесосить. Но пока держится. – Так, короче. Итальянцы нашли Разумовского. На экране появляется слайд – фотка плохого качества, толпа людей. Рядом портретная фотка Разумовского, которую сделали, когда его тут брали – в белой футболке, залитой чужой кровью, с разбитой губой, но улыбается тонко и радостно. Вадик поднимает руку, как школьник. Бэмби уже на взводе. – Да? – Пётр Юрьевич, а как итальянцы поняли, что там точно Разумовский? Не вижу никого с членом во рту, хотя у меня зрение – единичка. А с двух глаз – вообще один и два. Бэмби трёт глаз. Появляется следующий слайд. На фотке обведён в красный кружок верхний правый угол. Там при некоторой доле фантазии можно разглядеть что-то похожее на рыжую башку. – Интерпол согласовал арест и готов его выдать нам, а не американским коллегам, но есть несколько условий. Вадик снова тянет руку. Бэмби очень ровно говорит: – Сначала я закончу, потом будет возможность задать вопросы. Вадик кивает и руку опускает. Скалиться не перестаёт. – Сами его брать они боятся – предыдущие три агента наружки исчезли. Точнее, они, типа, продолжают раз в месяц присылать открытки, подписанные от руки, из разных концов мира. Тел нет, признать их пропавшими без вести не могут, а бюрократия не позволяет оперативно проверять, есть там вообще кто-то или нет. Формально они живы. Вадик неуловимо меняется, оскал становится совершенно счастливым – засобирался на охоту, он такое любит. – Интерпол хочет, чтобы мы прислали своих. Но есть нюанс. Слайд меняется. На экране теперь десяток фотографий в два ряда – интересно, что Бэмби сделал бы, если бы фоток было одиннадцать? – все с документов. Со всех фоток смотрят клоны Вадика: светловолосые светлоглазые европеоиды, видимо, высокие. – Это последние любовники Разумовского. Точнее, последние из тех, которых наши коллеги знают. Бэмби вздыхает. Вадик медленно проводит кончиком языка по губам. Пиздец. Ща начнётся. Бэмби, кажется, тоже это понимает. – Операцией будет руководить итальянское отделение Интерпола. Вы летите в Италию и поступаете в распоряжение местных. У них сейчас какой-то месяц гордости и… Ну короче, нужно вступить с Разумовским в контакт, усыпить бдительность и вытащить в аэропорт – дома его брать они боятся, тот минирует все виллы-отели-квартиры, где селится, общественные места тоже отпадают – им хватило инцидента в Новой Зеландии. С русскими Разумовский последовательно не контактирует, так что все коммуникации только на английском. Но по легенде Вадик немец, документы уже там получит. Волков – принимает решения на месте и осуществляет прикрытие. Делайте чё хотите, но Разумовский должен быть экстрадирован в Россию живым. Вот теперь можно вопросы. Вадик выглядит так, как будто ему на день рождения подарили «Феррари», а он в неё ещё и поместился. У Вадика вообще истфак с кандидатской за плечами и «переводчик в сфере профессиональных коммуникаций», как вторая вышка. На немецком он говорит так, что хочется неприличные жесты делать. Поэтому неудивительно, что основную оперативную работу решили на него повесить. Возможностью задать вопросики Вадик не пренебрегает: – Пётр Юрьевич, а в какой именно контакт я должен вступить с Разумовским? Бэмби смотрит на Вадика в упор оленьими глазами. Бэмби себе никогда не позволяет орать на подчинённых, но искреннюю ненависть скрыть даже не пытается. – В любой, Вадик. Хочешь, в шахматы с ним играй, хочешь – трахайся. Задача – довести до аэропорта. И не сдохнуть. – Принято. Вадик демонстративно открывает блокнот с чертями, переворачивает страничку и аккуратно записывает: «План: 1. шахматы; 2. трахаться; 3. не сдохнуть». Олег вместе с Бэмби наблюдает за этим перфомансом. – Всё? Больше вопросов нет? Олег садится ровно, тут же облокачивается на стол: – А это. У меня там отпуск. – Возьмёте Разумовского – и пожалуйста. – Пётр Юрьич, дак меня жена сожрёт, на хуй. – Ну давай подождём, пока ты из отпуска вернёшься. Разумовский же точно не свалит в неизвестном направлении. Он же никогда так не делает. Главное, чтобы твоя жена довольна была, да? В отдел кадров идите оформляйтесь, послезавтра вылет. Свободны. Что звенеть никуда не надо, Бэмби не говорит – они ж не идиоты. Идут не в отдел кадров – на улицу сначала, Вадик аж светится. Сигарету Олег ему сам отдаёт. Вадик подмигивает: – Ну что, Италия поздней осенью особенно хороша, я слышал. Олег вздыхает. Его ещё ждёт скандал вечером. Вадик, щурясь, рассматривает тлеющую сигарету в своих пальцах. – Да ладно тебе, Олег. За пару недель обернёмся. И полетишь в свою Турцию с любимой женой. – В Израиль, – Олег не хочет портить себе настроение заранее, так что спрашивает то, что давно хотел, меняя тему. – Ты, может, просто трахнешь его уже? – Кого? Разумовского? – Бэмби. Чё ты до него доёбываешься постоянно? Вадик стреляет в него глазами и не смеётся. – Не люблю блатных. Олег понимает, что нормального ответа не будет. Быстро дотягивает свою сигарету, говорит: – К психологу сходи. Ладно, погнали. Сука, не мог он на месяц позже вылезти, а, у меня и так там… *** Италия поздней осенью оказывается, и правда, хороша. Олег старается не думать, что не испытывает угрызений совести, променяв сомнительный тур на Мёртвое море в компании жены и тёти Сары на апельсиновые деревья и свежий морской ветер. Вадик в самолёте, в такси, на стойке ресепшн в отеле мурлычет «Поздний вечер в Сорренто» и почему-то даже не бесит. Живут в разных номерах. Они с Вадиком работают вместе восемь лет почти – поначалу терпеть друг друга не могли, один раз подрались даже, а потом нормально стало – и до Бэмби часто в командировках приходилось в каких-то жутких конспиративных халупах сидеть, едва ли не на одной кровати спать, управление экономило. У Бэмби и вкус есть, и никакой совковой любви издеваться над подчинёнными, чтобы в отчётах цифры красивые были. Бюджеты он выгребает в ноль, зато живут все, как люди. С местными Вадик договаривается сам – немецкий паспорт ему, и правда, выдают. Иронично, что зовут его там тоже по-оленьи Рудольфом. Местные говорят, что Разумовский снял виллу, живёт уединённо, ходит по барам, не особо скрываясь. Отслеживают его строго по камерам: лишние любители открыток им на хер не нужны. Вадик переключается в рабочий режим, больше не скалится по поводу и без, спит и ест по расписанию, серьёзный до жопы. По барам ходят вместе, как положено по регламенту, но с лагом в час-полтора, чтобы не особо палиться. Олег каждый раз наблюдает из своего угла, как Вадик у стойки тянет вискарь и скучает. На третий день Олег приходит в очередной бар позже Вадика и ловит короткую панику: Вадика нигде нет. Олег обходит бар по периметру и вытаскивает телефон, чтобы попробовать Вадика вызвонить, и тут же с врезается в тело, которое выплёскивает на него что-то со льдом из своего бокала. Олег на автомате говорит «блядь» и быстро оценивает повреждения – ничего, кроме пиджака, не пострадало. В ответ слышит: – Простите, пожалуйста. Олег поднимает на тело глаза и ловит панику уже настоящую – хочется провериться на контактные яды. Перед Олегом стоит Разумовский в сером костюме итальянского кроя, с забранными в низкий хвост рыжими волосами и смущённо улыбается. Олег в этот момент видит боковым зрением, как Вадик вываливается из туалета, скалясь и облизываясь. Следом за влажно блестящей глазами официанткой. Пиздец. Олег на адреналине тоже оскаливается. Пиздец. Пиздец. Пиздец. – Да ничё, вроде целое всё. А ты русский? *** Олег сидит напротив смущённо опускающего ресницы Разумовского и без запинки выдаёт дежурную легенду, которая у них у каждого есть. Легенду им лепят штатные НЛП-шники, строго на основе собственной биографии, чтобы точно не сбивались. Говоря о жене, Олег ловит себя на мысли, что почти не врёт – становится как-то стыдно. Вадик, явно стараясь держать лицо, сидит у Разумовского за спиной, вне зоны видимости. Олег смотрит только на Разумовского. Не знал бы его биографию – ни за что не поверил бы. Когда его в России брали в первый раз, Олега это всё не касалось – они тогда наркотрафик из Аргентины старательно останавливали. Слухи только потом ходили, как страшилки: про восемь трупов, три взрыва, полностью уничтоженную доказательную базу по тем преступлениям, из-за которых за Разумовским тогда и пришли. И то, как он улыбался, когда его брали. Потом Разумовский сбежал – его перевозили из СИЗО в СИЗО, боялись мстителей. И на одном из таких этапов он просто исчез из машины. С охранниками ничего не случилось – когда машину нашли в промзоне на окраине Питера, они просто спали. Токсикологическая экспертиза ничего подозрительного в крови не нашла, полиграфами ничего тоже не выявили – ни один из них не врал: они ничего не знали и не помнили. Потом Разумовский несколько раз всплывал ненадолго в разных концах света, (и сначала западные партнёры даже помогали ему, не стесняясь, пока не просекли, что и их он тоже наёбывает), по-прежнему вёл какие-то дела, иногда сам, иногда через подставных лиц. Интерпол последовательно вставлял русским палки в колёса, пока и в цивилизованных странах не поняли, что от Разумовского вреда больше, чем от отмораживания ушей мамке назло. Тогда его принялись так же всем цивилизованным миром ловить и тут-то и соснули хуйца: Разумовский не собирался быть пойманным, обладая каким-то невероятным чутьём на преследователей. Каждая такая попытка заканчивалась для представителей цивилизованного мира несколькими трупами, (как правило, такими, что Разумовского за них даже привлечь к ответственности было невозможно), разрушениями и потерями среди гражданских. Олег смотрит на тонкие художественные пальцы – в деле было несколько картин Разумовского: тот тяготел к акварелям и позднему Возрождению – смотрит в чистые, какого-то нереального цвета синие глаза, которые под прожектором то и дело высвечиваются жёлтым. В башке – относительно ясной, они с Вадиком оба на ферментах, чтобы не упиваться – бьётся одно и то же пиздец. Разумовский смеётся хрустально, опускает рыжие ресницы и заливается краской, как девица, кажется совсем молодым – а они с Олегом ровесники. Вадик выходит из бара – значит, надо заканчивать. – Чё, пошли покурим, Серый. Разумовский поднимается на ноги и тут же заваливается на Олега. Олег в этот момент нервно смеётся – говорят, Разумовский таскает с собой костяной стилет. Но где – никто не знает. А кто знает, откуда он его вытаскивает, рассказать уже ничего не может. На улице Олег закуривает, забыв предложить сигарету Разумовскому – но тот, кажется, не замечает. – У тебя… отпуск долго ещё? В следующей, блядь, жизни, судя по всему. – Десять дней, по классике. А ты это, подскажешь, может, чё тут делать вообще? *** – Сука, чё делать-то будем? Вот реально, Вад, ты не мог лучшего времени найти, а? – Олег, честное слово – ведьма. Она на меня посмотрела – и темнота. Я не понял даже ничего, дальше только сладкие губки. – Даже знать не хочу. – Понимаю. Чё, сворачиваемся? Надо Бэмби звонить. Олег трёт лицо ладонями. Продолжать просто нельзя. Но вернуться с таким проёбом – ещё хуже. – Так. Давай подумаем. Чё я теряю? – Анальную девственность, Олег. Ты чё, ёбнулся? Шуточки кончились. Да я лучше признаюсь Бэмби, что пошёл официантке отлизывать, чем потом буду твой труп искать по частям в Средиземном море. – Вад. – Нет. – Вад. Я здесь руковожу операцией. – Вспомнил, блядь, руководитель. Нет. Звоним Бэмби. – Вад, я ему понравился. Вадик закрывает лицо ладонями. – Да ладно тебе. Наркобароны же велись. Нормально отработаем. Я отвлекаю, ты прикрываешь. Бэмби пока не звоним. Сорвётся – будем думать. – Олег. – Чё. Вадик отрывает руки от лица, смотрит на Олега – Олег вдруг вспоминает, что Вадик старше. Типа, ненамного, но старше. И умнее, кажется. И Вадик прав – это хуёвая идея. Но остановиться Олег уже не может. – Ладно, блядь. Пиши своё ёбаное письмо. Может, он не ответит. Может, он уже на пути в Швейцарию, на хуй. Но Разумовский отвечает. *** – Олег? Олег роняет нож – тот втыкается в пяти миллиметрах от голой ступни в лакированное дерево – вот этого ещё не хватало. Телефон тут не ловит, разумеется. GPS намекает, что они где-то в двадцати километрах от Неаполя. Олег надеется, что Вадику хватит веры, чтобы не разыскивать его с собаками уже сейчас. Вадику в проводимой операции не нравилось буквально всё. Он, очень спокойный, объяснял, что и где Разумовский с Олегом сделает. Где скинет с обрыва, где утопит в фонтане, где пырнёт знаменитым костяным стилетом. Прикрывать его Вадик тоже не мог – это надо было натурально в багажнике сидеть, так что Вадик поехал к итальянцам отслеживать Олега по камерам. Когда Олег, вернувшись живым и целым после экскурсии, вышел из душа, (которая ему реально понравилась – Разумовский умел интересно рассказывать), Вадик уже сидел у него в номере с таким видом, как будто так и надо. – На будущее, Олег: после таких свиданий надо обязательно целоваться. Как ты с женой-то вообще сошёлся с таким уровнем подготовки? – Ты чё, охуел? Вадик вопрос проигнорировал. – Я не понял, чё он тебе в конце предложил? – Прогулку на яхте. Вадик красноречиво вздохнул. – Да нормально всё. Я контролирую ситуацию. Олег демонстративно скинул полотенце и натянул треники, в которых по утрам бегал. Вадик вздохнул ещё раз. – Ладно, вали. Я спать хочу. Вадик поднялся на ноги. Встал напротив. – В глаза мне смотри. Олег подчинился. – Знаешь, что по статистике тонут чаще всего опытные пловцы, а током ебашит опытных электриков? Потому что им, блядь, тоже кажется, что они все контролируют. Ты, Олег, нихуя щас не контролируешь. Вадик не просто злился – Вадик был в ярости. Олег этот взгляд выдержал. Ответа Вадик дожидаться не стал – ушёл к себе. Олег знал, что Бэмби тот всё равно звонить не станет – слишком уважал. И вместо того, чтобы идти к Вадику извиняться, открыл рабочий ноут и написал Разумовскому: «Чё делаешь? Охуенная экскурсия была, реально». И Разумовский снова ответил. Вадик, наверное, был прав – но Олег точно знал, что сейчас Разумовский ему ничего не сделает. Что он может сделать Разумовскому сам, Олег думать не хотел. Дальше всё пошло по пизде – или наоборот, ровно в соответствии с планом, это как посмотреть. Целоваться с мужиком было странно, целоваться с Разумовским, зная, на что тот способен – тем более. Но Олег решил, что это просто работа, хотя смотрел на него Разумовский совершенно влюблёнными глазами, как Вадик на своих бесконечных баб. О жене вместе с её виолончелью и еврейскими родственниками Олег даже не думал – типа, это же не считается. Это же просто работа. Башку от поцелуев всё равно кружило – Разумовский явно знал, что делать. Трахнуть его Олегу даже в голову не пришло – и так кайфово было. Даже слишком кайфово – Олег вдруг понял, что с женой всё это время трахался на автомате, потому что так надо было. А сейчас с него от одних поцелуев текло, как в семнадцать. И Олег просто забил. На план это никак не влияло. Типа. Завтрак утром Олег решил приготовить, потому что это было правильно. И потому что вдруг захотелось. Разумовский сидит на кровати, обняв колени, светлый-светлый от белого пасмурного утра за окном. Смотрит синими глазами, хрупкий, беззащитный, голый. Наверное, если бы приказ был не живым доставить, а ликвидировать, Олег смог бы. – Чё, без шампанского, наверное? Не хочу тут всё заблевать. Ты не против? Разумовский несмело улыбается – сердце вдруг удар пропускает. – Не против. – Заебись. Типа, с добрым утром. *** «Уникальный бесконтактный зоопарк! Наши олени всё понимают даже на итальянском! Приходите – и вы обязательно вернётесь обратно! Сейчас самое время! Переходи по ссылке – не пожалеешь!» Олег смотрит на эту чушь, прилетевшую с одноразового ящика – к письму специально прикреплена ссылка на фишинговый сайт, чтобы гарантированно выглядеть настоящим спамом и быть отфильтрованным почтовым сервером. То есть Бэмби в курсе – слили итальянцы. И требует немедленно сворачиваться – хотя осталось два дня. Олег письмо удаляет, хмурясь. Похуй. – Олег? Всё нормально? – А? Да. Чё, может, дома останемся? На хуй эти рестораны. Сам приготовлю. Разумовского он всё это время не просто отвлекал – они не расставались. Что Вадик прав и никакого контроля над ситуацией нет, Олег старался не думать. Разумовский кайфово трахался, рассказывал много всякого интересного и затягивал в себя, как трясина. Олег знал, что через два дня всё закончится и уговаривал себя, что всё правильно делает. Думал, что уволится потом на хуй. Хотя Вадик после такого гарантировано будет говорить, что он предупреждал – Вадика бабушка воспитывала, он эту херню идеально воспроизводит. Пиздец. – Серый. – М? – Ты очень красивый. Разумовский смеётся хрустально. Где тот прячет стилет, Олег так и не понял. *** – А Олег где? – Какой Олег, солнышко? – Итальянец сказал, что меня ждут русские офицеры. Я ещё не выжил из ума и множественное число от единственного отличаю. Олег стоит за дверью и слушает – Вадик, встретив его за матовыми створками чистой зоны, бешено глазами блеснул, сказал сквозь зубы: «Какой же ты долбоёб», и в допросную с собой не пустил. – А, да там конвой. Любишь частные самолёты, солнышко? Полетим как на крыльях – а то гражданских тебе же не жалко обычно, да. Стилет где, кстати? Разумовский смеётся. У Олега от этого смеха волосы дыбом встают. В этот момент кто-то дёргает его за локоть – Олег от неожиданности едва не отправляет умника в нокаут, но тот ловко уворачивается. Бэмби. Прикладывает палец к губам – тоже злой, не хуже Вадика – и тянет Олега за собой, уводит по коридору за очередную дверь под электронным замком. – Твой самолёт из-за тебя там держат. Ты улетаешь. Олег невольно хмурится, глядя на Бэмби сверху вниз. – Чё, неясно? Хочешь, чтобы он тебя нашёл потом, что ли? Давай. До конца отрабатываем. Бэмби прижимает к груди Олега посадочный талон, Олег невольно белый плотный картон перехватывает. Бэмби, не оглядываясь, стремительно идёт по коридору, встряхивая каштановой башкой. «Улетает русский мальчик. Ждёт его ноябрь снежный». Пиздец.