И для отцов, и для детей закон один

Задержанные мальчишки не стали упираться и сразу признали, что на кладбище ночью были они. - Этим покойникам уже все равно, - нагло заявил самый старший, которому исполнилось уже шестнадцать лет. – От них остались одни кости, а дух, даже если он и существует, давно отлетел. Я еще могу понять, почему расстроились родственники – они высаживали цветы на могилах, а из-за нас эти цветы погибли. Ну что ж, мы готовы возместить им ущерб или отработать общественную повинность, но назначить нам большее наказание вы не имеет права. Отец этого молодого человека состоял в Коллегии адвокатов, и парень был уверен в своей безнаказанности. Остальные задержанные были напуганы гораздо сильнее. Жавер приказал Бове разделить их и допросить по отдельности, а сам отправился докладывать мэру. Мсье Мадлен уже успел приехать на фабрику, хотя два часа отдыха еще не истекли. - Вы точно уверены, что это они? – усомнился мэр, заслушав доклад Жавера. – Не может быть такого, что они наговаривают на себя? - Нет, - твердо ответил Жавер. – Мы успели опросить их семьи: трое задержанных сказали дома, что переночуют у приятеля. Родственники четвертого подтвердили, что их сын пригласил к себе друзей, но булочник и зеленщик показали, что мадам купила у них столько же продуктов, что и обычно. То есть либо гостей не было, либо их не кормили. В данный момент мои сотрудники опрашивают соседей, но предварительные результаты говорят в пользу первой версии: все соседи утверждают, что семья очень гостеприимная и уйти от них голодными просто невозможно. Жавер не обманывал: они действительно опросили и семьи преступников, и их соседей. Полицейские хотели найти доказательства, что юноши виновны в убийстве сверстников, но говорить об этом мэру Жавер пока не хотел. Шанс, что они ошибаются, был очень мал, но он все же был, а, значит, обвинять молодых людей было рано. - И какое наказание им грозит? – спросил Вальжан. – Я надеюсь, Вы не отправите их на каторгу? - Их проступок не предполагает каторжных работ. Жавер хотел процитировать статью из Кодекса и пояснить, что ждет юношей, но внизу раздались крики. Сначала тихие, потом все громче, какая-то женщина истошно завопила, требуя позвать мэра. - Извините, - бросил мсье Мадлен и быстрым шагом направился к двери. Жавер отправился за ним, подумав, что может понадобиться присутствие блюстителя порядка. На соседней с фабрикой улице толпилось несколько десятков человек. Заметив бегущего мэра, они расступились, и Жавер увидел оседавшую телегу, между колесами которой лежал человек. Несколько мужчин пытались вытащить его, но телега была слишком нагружена и не поднималась даже общими усилиями. Дело осложнялось еще тем, что помогавшие не имели одного лидера, суетились, толкались и мешали друг другу. Кто-то потребовал домкрат, ему ответили, что до ближайшего кузнеца идти четверть часа. Разгрузить телегу тоже не представлялось возможным: она была нагружена с горкой и, чтобы снять верхушку, надо было залезть на нее, то есть придавать пострадавшего еще больше. Все понимали, что не пройдет и пяти минут, как бедняге переломает ребра. Жавер подумал, что после того, как они докажут виновность юношей, надо будет проверить состояние всех телег в городке: во-первых, чтобы неисправные телеги впредь не придавили еще кого-нибудь, а во-вторых, подобные случаи нарушали общественное спокойствие, за которое отвечает полиция. Помогавшие мужчины отошли, какая-то женщина - возможно жена, а может соседка – начала плакать: все понимали, что придавленного уже не спасти. Однако мсье Мадлен считал иначе. Засучив рукава, он подлез под оглоблю и, взвалив ее на плечо, начал медленно выпрямляться, увязая в грязи. Первой мыслью Жавера было оттащить мэра от телеги, пока его тоже не придавило, но потом решил, что мсье Мадлену ничего не грозит: в самом страшном случае он мог только сорвать спину. Но даже до этого не дошло бы – ни один человек не смог бы поднять такую тяжесть в одиночку. Когда оглобля дернулась вверх, Жавер подумал, что ему показалось. Но нет – телега действительно начала приподниматься. Глядя в покрасневшее лицо мэра со вздутыми венами на висках Жавер внезапно вспомнил, что раньше он уже видел подобную картину. Несколько лет назад начальник Тулонской тюрьмы вызвал к себе всех надсмотрщиков и сообщил, что Бонапарт сбежал с Эльбы и направляется во Францию. - Часть армии уже перешла на его сторону, - добавил начальник. – Верноподанные короля должны приложить все усилия, чтобы остановить узурпатора. Нам с вами повезло доказать свою верность: мы строим корабли, необходимые королевскому флоту. С сегодняшнего дня на складах остается треть рабочих – остальные переводятся на верфи. Рабочий день каторжников увеличивается на два часа и вводится третья, ночная, смена. Объясните заключенным, что Франция вступает в войну, но не вдавайтесь в подробности: преступники наверняка захотят видеть королем такого же, как они, и могут поднять бунт. Каторжники действительно были недовольны изменением режима, но беспорядки сурово карались, и вскоре ропот прекратился. Неформальные лидеры смогли разжечь в преступниках что-то похожее на национальную гордость, и работа пошла невиданными темпами. Однако выполнить поставленный план удавалось не всегда. Однажды вечером, заканчивая смену, Жавер оглядел строящийся корабль и осознал, что на нем осталось установить только одну мачту. Через четверть часа должна была прийти новая смена, но раскачка всегда занимала час, а то и два. Кстати вспомнилось, что следующая смена – самая слабая, а в этой работает самый сильный заключенный на каторге – номер 24601 – его номер Жавер помнил до сих пор. Решив, что у новой смены поднятие мачты займет часов шесть, а попытка никогда не бывает лишней, Жавер задержал заключенного. Номер 24601 тогда выглядел так же, как мсье Мадлен сейчас: закушенная губа, вздувшиеся вены на висках и руках и уверенность в глазах. Жаверу показалось, что даже их профили чем-то похожи, хотя бородатый, коротко остриженный каторжник мало напоминал аккуратно причесанного мэра. Мачта была поднята, так же, как и оглобля телеги, каторжник рукавом вытер лоб и злобно взглянул на Жавера, мсье Мадлен промокнул лицо тонким платком и с ласковой улыбкой наклонился к вытащенному человеку, а Жавера не покидало ощущение, что это один и тот же человек. - Я не верю своим глазам, - сказал он, подходя ближе. – Человек Вашего возраста и вдруг - такая сила. Вы напомнили мне одного каторжника... Говоря это, Жавер попытался вспомнить, сколько лет сейчас должно быть заключенному номер 24601 и каково его настоящее имя. Возраст не вспоминался, а вот имя пришло на ум мгновенно. – Меня зовут Жан Вальжан! – злобно заявил каторжник Жаверу, когда проходил мимо после того, как поднял мачту. – Не забудьте мое имя. Жавер не забыл и услышал его через некоторое время в Лилле. - Пришло сообщение об одном каторжнике, - сообщил инспектор Шабулье. – Он нарушил условия освобождения: не появился в городе, куда был отправлен. Последнее, что о нем известно - что он ограбил мальчишку, забрал у него сорок су. Этот каторжник не исправился, а значит, ему нечего делать на свободе. - Разбойники никогда не исправляются, - пожал плечами Жавер. – Единожды укравший – всегда вор, - он не помнил, откуда взял это утверждение, но оно казалось ему непреложной истиной. Шабулье неопределенно пожал плечами. Жавер знал, что его начальник верит в раскаяние и исправительную силу тюрьмы. Сам же Жавер полагал, что тюрьмы нужны только для того, чтобы отделять негодяев от честных людей. - Вы, возможно, встречались с этим каторжником, - сказал Шабулье. – Он был на Тулонской каторге, его зовут Жан Вальжан, номер … - он сверился с желтым листком, - … 24601. Ознакомьтесь на всякий случай с приметами, хотя вряд ли он до нас доберется, - он протянул листок. Тогда Жавер подумал, что Шабулье прав, и Вальжан вряд ли до них доберется, но Монрейль находился в том же регионе, что и Лилль. Возможно, ошибался Шабулье, а возможно – Жавер, принимая мэра за беглого каторжника. Скорее – второе. Во всяком случае, мсье Мадлен, услышав, что он кого-то напоминает, потребовал подробностей. Жавер посмотрел в его глаза и увидел столько уверенности в себе и своей правоте, что смутился и поспешил оставить мэра.