И для отцов, и для детей закон один

Через неделю полицейские валились с ног, а убийств больше не было, и Жавер решил снять наблюдение с детей и дать своим подчиненным отдохнуть. А через три дня случился скандал на кладбище. Было второе ноября, День поминовения усопших, и мсье мэр, известный своим благочестием, разрешил выйти на работу на два часа позже, так что после торжественной службы почти все жители выдвинулись на кладбище. Жавер остался в комиссариате: ему не к кому было пойти на местном кладбище, да и не хотелось никого вспоминать. Он не считал себя религиозным человеком – конечно, он верил в Бога, соблюдал постные дни и по возможности ходил в церковь, но если такая возможность не предоставлялась, он был счастлив. Рафаэлю же там нравилось, он мечтательно слушал орган, восхищенно рассматривал витражи и скульптуры и всегда садился возле колонн, чтобы дотрагиваться до резного камня. Эта любовь закончилась три года назад, когда настало время Первой Исповеди и Причастия. В тот день Жавер, вместе с другими счастливыми родителями, терпеливо слушал мессу о важности Евхаристии, пока дети исповедовались, потом старался не обращать внимания на слезы счастливой мамаши, увидевшей в толпе своего «ангелочка», затем злился на полное отсутствие дисциплины среди детей, не сумевших сразу выстроиться в шеренгу, а после этого еще ждал, пока священник прочтет краткую молитву над каждым ребенком. После мессы он собирался сходить с сыном на ярмарку, покатать его на каруселях и купить сладостей – в общем, устроить праздник, но Рафаэль первым делом спросил, как часто ему придется исповедоваться. - Раз в год, если захочешь – можешь чаще, - ответил Жавер. - Я не захочу, - уверенно сказал Рафаэль. – Тем более это лишено смысла. Сам посуди, необходимо исповедоваться только в смертных грехах, это было решено еще на Тридентском Соборе. Конечно, если у тебя нет смертных, то стоит исповедаться в тех, какие есть, но они могут подождать – главное, чтобы перед смертью ты успел от них очиститься. Это сделано специально, потому что, если ты исповедуешься в грехе, а потом снова осознанно совершишь его, он будет весить больше, чем в первый раз, - он сделал небольшую паузу. – Пап, тебе не кажется, что это лицемерие? Я осознаю свой грех, но сознательно в нем не раскаиваюсь, а с радостью продолжаю грешить, потому что знаю, что потом, в далеком будущем, можно будет один раз рассказать про все и забыть! Но ладно, дело даже не в этом. Смотри, допустим, у меня есть какой-то постоянный обыденный грех, не знаю, пусть будет гнев. Я знаю, что я не могу не злиться, так какой смысл признаваться в этом, если я и в следующем году, и через год, и через десять буду всегда его совершать? Мне легче исповедаться в нем перед смертью. Получается, что обыденные грехи я должен оставить до смертного ложа, но в чем мне тогда исповедоваться? В смертных? Но если ты повторяешь их после раскаяния, тебя могут даже отлучить от церкви. То есть имеется несколько возможностей для исповеди: ты постоянно исповедуешься в одних и тех же обыденных грехах, что бессмысленно – это не помогает тебе очищать душу, а наоборот, снижает шансы на попадание в Рай; либо ты раскаиваешься в смертном грехе, но это на один раз, потому что больше ты не имеешь права его совершить, иначе тебя отлучат от церкви; или ты постоянно меняешь свои грехи – в этом году воровал, в следующем убиваешь, но это просто странно: осознанно совершать грех, чтобы потом осознанно же в нем раскаяться. Тогда они так и не пошли отмечать Первое Причастие: Рафаэль сказал, что раз второго не будет, то и праздновать здесь нечего. С тех пор он прекратил ходить на службы, хотя в церковь Монрейля зашел – просто посмотреть. В День поминовения усопших он уговорил инспектора взять его с собой, побродил по пустому комиссариату, залез в бумаги на столе Бове и перемешал их в поисках неизвестно чего – Жавер не стал ему мешать: Бове пора было бы отучиться бросать документы где попало, - залез в камеру и захлопнул за собой дверь. Через полчаса инспектор понял, что слишком давно не слышал сына, и вызволил его из заключения. - Неужели сложно было крикнуть? – зло спросил он, снимая липкую паутину с побелевших кудрей. - Не хотел тебя отвлекать, - ответил Рафаэль, облизывая порезанную ладонь. – Тем более с такими дверями ничего не слышно. - Обо что это? – поинтересовался Жавер, разглядывая длинный кровоточащий порез. - Ножом, я им пытался замок открыть. Почему у меня не получилось? - Лезвие слишком толстое. Прекрати облизывать! – он с раздражением дернул руку Рафаэля вниз. – Ее надо промыть. - Ты шутишь? – рассмеялся Рафаэль. – Я как собака, вылизал – и здоров. Кстати, ты знаешь, что в Древнем Китае воины специально возили с собой собак, чтобы… - Господин инспектор! Господин инспектор! Где вы? – раздался голос Клотера. – Скорее, господин инспектор! Уже по дороге на кладбище полицейский рассказал, что ночью кто-то вскрыл три могилы, и еще у десятка вытащили кресты и перекопали землю. Накануне вечером сторож обошел кладбище: все было в порядке, и никакого шума ночью он не слышал. У нескольких женщин началась истерика, когда они увидели оскверненные могилы своих родных, капитан Бове предложил вернуться в город, и мужчины зашептались, что все это подстроено, чтобы не дать людям два лишних часа отдыха. Жавер прибыл на кладбище одновременно с господином мэром. У входа их встретили полицейские, робко жмущиеся к ограде. Несколько семей разбрелось по могилам родственников, но большинство собралось в кучу возле домика сторожа и слушало человека, вскочившего на крыльцо и разъясняющего остальным коварный, как он утверждал, план администрации города. Согласно его разъяснениям, полицейские ночью специально перерыли могилы, чтобы утром закрыть кладбище и отправить людей на работу, хотя мэр разрешил всем прийти позже. Вдохновителем этого плана оратор называл инспектора Жавера, которому отсутствие человеческих качеств мешало позволить людям наслаждаться праздничным днем. А доказательством правоты выступавшего служит отсутствие инспектора на кладбище. Услышав эти абсурдные обвинения, Жавер пожал плечами и направил коня в толпу, намереваясь заставить людей разойтись, но мсье Мадлен, уже успевший спешиться, схватил лошадь инспектора под уздцы: - Послушайте, Жавер, он не со зла это говорит, - быстро произнес мэр, без труда удерживая коня. – Просто люди расстроены, не стоит его арестовать. - Я не буду его арестовывать, - ответил Жавер. – Он может говорить что угодно лично обо мне, но, пока он не высказывает сомнений в действиях полиции, я не имею права его задержать. - Вы действительно так считаете? – удивился мэр. - Так написано в законе, - равнодушно сказал инспектор. - Замечательно, - обрадовался господин Мадлен. – Вы позволите мне поговорить с ними? - Вообще-то это ваша обязанность, - тихо проговорил Рафаэль, но мэр уже не услышал его, пробираясь сквозь толпу к импровизированной трибуне. Его речь заняла буквально две минуты: он сообщил, что разрешает рабочим прийти на завод на два часа позже, но просит их покинуть кладбище либо отойти к неоскверненным могилам, чтобы не отвлекать полицейских от поисков преступников. Через несколько мгновений кладбище опустело, и Жавер, наконец, смог увидеть три вскрытые могилы почти у самой ограды. - Неужели вы не видели, что ночью там кто-то возиться? – поинтересовался Жавер у старого сторожа с трясущимися руками и красными, воспаленными глазами. - Да разве углядишь кого в такой темноте! – возмутился сторож. – Через калитку точно никто не проходил, небось сиганули через ограду. Вы ведь думаете, что я совсем уже старый стал и ничего не вижу, да? - но у меня зрение получше, чем у молодых будет, вы не сомневайтесь. Жавер о его зрении вообще не думал, он больше склонялся к мысли, что сторож напился и спал мертвецким сном, но запаха не было, пустых бутылок в сторожке не валялось, а открытые могилы от домика отделяли разросшиеся липы, и инспектор махнул на старика рукой. В том месте кладбища, которое выбрали преступники, находились захоронения трех-пятилетней давности, к которым часто подкладывали вновь преставившихся родственников. Но у трех открытых покойников никто не умирал в последнее время. На дне ям инспектор обнаружил гробы с пробитыми крышками, остатки погребальных одеяний и кости без малейшего намека на мясо. Скелеты были небрежно отодвинуты к самому краю. - Здесь кто-то спал, - уверенно заявил Рафаэль, заглядывая вниз. - Почему? – спросил Жавер. - Ну это как тайное общество, ты разве не слышал? – он оглядел взрослых, недоуменно качающих головами. – Вы что, никогда не слышали про тайные общества? Это же стандартное испытание неофитов… - Кого? – переспросил капитан Бове. - Неофитов, новых членов, - Рафаэль с жалостью посмотрел на него. – Чтобы вступить в тайное общество, надо доказать, что ты достоин этого. Обычно проводится несколько испытаний, в том числе проверка на храбрость, вот такая, - он кивнул на гроб. – Нужно провести ночь в гробу на кладбище. Я бы, кстати, в этом поучаствовал… - Откуда ты знаешь, как это происходит? – спросил Жавер, никогда прежде не слышавший о таком. - Не помню. То ли услышал, то ли прочитал, но об этом все знают. Судя по лицам полицейских, они не относились к понятию «все», по крайней мере, четверо из них. - Клотер, вы слышали о таком? – спросил Жавер, глядя на вытянувшееся лицо сотрудника. - Пока Рафаэль не сказал, я даже не подумал, - признался полицейский. – Но сейчас я вспоминаю, что мы тоже в школе говорили о тайных обществах.