Апофеоз покойника

Сколько с их предыдущей встречи проходит времени? Сколько времени он ещё будет влюблён? Почему, когда в задании с пропажей эсперов по всему миру они видятся, опять ничего не происходит? Дазай всё ещё помнит, как называл его Белоснежкой, но, кажется, сейчас они поменялись ролями, и он сожалеет, что тот, кого в своих мыслях он уже обрёк на звание принца, его не целует. Осаму уже неосознанно прижимает его голову к паху, но ничего не чувствует от этого действия. Наверное, у него было столько половых связей, что он даже не стыдится, когда происходит нечто подобное, просто привык. Всё же ему не шестнадцать, чтобы что-то чувствовать от такого простого действия, а Чуя вырубается прямо так. Они поговорят об этом после? Или не об этом, ладно, им действительно нужно поговорить. Дазаю будет больно от этого, но он привык к боли, он поговорит, обязательно. Заставит поговорить. Осаму долго сидит и ждёт, пока всё закончится, поглаживая Накахару по волосам. Он, дождавшись пробуждения и более-менее вменяемого состояния Чуи после успешного задания, надеется на удачу, ведь знает, что если получит отказ, то это точно конец (да, спустя шесть лет он всё ещё надеется, что то был не конец, ведь он точно знает, что Чуя любит. По крайней мере любил). Накахара находится в состоянии между игнорированием и недовольным ропотом, комментируя бормотанием каждую реплику Дазая, что того порядком подбешивает. Он держит эту мысль в голове так долго, что не выдерживает её и произносит: — Мне жаль, Чуя, — говорит он, становясь тише с каждым словом. — Мне тоже, — в этой фразе столько обиды, что Дазай чуть ли не слышит продолжение: «…что я вообще с тобой связался». Но что он сделал? Что? Он был собой, он делал так, как умел, он был готов стараться стать приличным партнёром для него; он был готов учиться быть хорошим парнем. Они стали в каком-то укромном местечке, где никого больше нет, и остановились. Чуя уже не видит смысл продолжать этот диалог (а на деле монолог, ведь он всё время молчал), потому решает ретироваться, но Дазай хватает его за рукав, боясь ещё раз потерять его на долгие годы. — Нам обязательно нужно поговорить. Накахара медлит с уходом, даже останавливается, но не проявляет какого-то интереса или сочувствия к парню. — Дазай, отпусти. Фу, — Чуя не сожалеет о сделанном тогда, просто по привычке злится. — «…Спасибо». Но мы можем повторить, ой, то есть поговорить? Чуя смеётся с комом в горле, но отстраняет его, такого навязчивого, от себя. Он сразу понимает, о чём говорит Осаму. Не повторит поцелуй, как тот того бы хотел. — Просто поговорим. Я разочарован твоим уходом. Разве нельзя было просто попытаться хотя бы объясниться, чтобы можно было понять, что тебе не всё равно? Я бы на твоём месте объяснился, а в ответ на твои слова я бы даже мог поддаться и поцеловать тебя ещё раз, а потом ещё и ещё… И он молчит, что на следующий день сам приходил, но никого дома не было, что он простоял полдня под дверью, пьяный, спускаясь по ней, прикрывая руками лицо. Что каждый раз, как он приходил, Осаму не было, пока он не увидел, что тот там больше не живёт. Чуя и звонил как-то, но, кажется, его заблокировали. Он действительно сожалел, думал всё вернуть и извиниться, что Дазаю не всё равно, но, как оказалось, он был не прав. Эти воспоминания и мысли осадком остаются в нём на долгие годы. — Я мог?.. Стой, подожди, то есть у нас всё не получилось, просто потому что я не знал, что могу сделать всё так, чтобы ты не ушёл? Ох, Чуя… Я столько лет жил с отвергнутой любовью, столько был готов сделать для тебя, но ты меня ранил. Пожалуйста, скажи, что ты тоже жалел, что между нами ничего не было… Нет, Чуя, не молчи, это вновь ранит меня. Я не мог влюбиться больше ни в кого, а ты? Скажи, что тоже сожалел, что нет нас рядом друг с другом. Накахара молчит. Понятное дело, что, да, сожалел. Но вскоре он решается всё же ответить: — Придурок ты, Осаму. Ты же прекрасно знал мои чувства, так почему всё сложилось именно так? Я жалею, что ты такой идиот, но не скажу, что между нами ничего не было. Когда мы были в одиночестве у реки, я думал, что у нас вот-вот всё произойдёт (и в это «всё», казалось, вложено столько смысла, что Дазай вздрогнул), а когда я раздевался для тебя (он теперь даже не скрывает, что именно для него это всё происходило. Это было очевидно, но Дазаю всё ещё приятно, что он признаёт подобные, казалось бы, мелочи), я боялся, что ещё чуть-чуть и запрыгну с тобой в постель, фу, — он неловко усмехается. — Я не был готов к такому, но мы были настолько близки, что всё могло произойти так скоро. Я позволял тебе видеть мои чувства, ты мне нравился, да, потому и ушёл, чтобы не привязаться так сильно, что не быть готовым к тому, что ты меня бросишь. Сейчас я, кажется, смирился. Дазай стоит в смятении, ведь теперь не понимает, чувствует ли к нему сейчас Чуя хоть что-то, кроме тех детских обид и злости. С одной стороны «нравился» не в настоящем времени, что доверия не вызывает, но с другой, он, кажется, смирился с исходом того, что Дазай уйдёт, если они будут вместе. — Нет, — с испугом шепчет Дазай. Что он несёт? — нет-нет, нет. Я не смогу тебя бросить, ни за что. — Тогда почему бросил? Почему, а? Почему ты съехал сразу же? Почему уволился? Почему ты заблокировал мой номер? Почему на том задании ты ушёл, оставив меня? Осаму, скажи, почему тогда ты целовал меня с сожалением? — Чуя вываливает сразу всю боль, все обиды. — Почему ушёл, прежде чем я помог тебе с Одой? Нет, я правда пытался наладить контакт, думал, что погорячился, но ты… — он с силой врезает ему без разбору куда, а Дазай терпит и молчит. Заслужил. Он не мог ответить на эти вопросы. Ни на один. Но он не целовал с сожалением; наоборот, казалось, сожалел лишь Накахара. — Я… я хочу извиниться. Исправиться, Чуя. Как я могу? Он не знает. Оба не знают. Стоят, опечаленные появлением друг друга в их жизнях. — Прости?.. Дазай не понимает, зачем сам Накахара извинился, ведь сейчас о другом. И одно это «прости» произносится каждый раз в такие ужасные моменты, что Дазай показывает язык ему на это слово, с силой сжимая ткань его одежды, а Чуя всё понимает и улыбается с его дурачеств, что не кстати. — Не говори это слово при мне, фу. — «Фу»?.. — переспрашивает Накахара. — «…спасибо», Чуя. Не забывай, что сам говорил. — А сейчас за что спасибо? — За тот твой поцелуй, полагаю. Он был прекрасен. Как и твой «танец», ха-а, как сейчас вспомню… (и сейчас на эти слова Накахара улыбается. Ему теперь приятно от подобных воспоминаний) Давай на чистоту, я не знаю, что насчёт тебя, но я влюблён до сих пор, я жалею (это слово было произнесено к каким-то неприятным привкусом железа во рту), что не начали встречаться тогда. Может это быть поводом начать встречаться со мной? Мы оба два проблемных идиота, что, кажется, до сих пор не могут перестать любить. Я всё ещё спрашиваю: могу я быть твоим парнем? Могу я, несмотря на всё, целовать тебя, обнимать и совращать? Могу я быть достоин твоего согласия? — Осаму… — Только не говори, прошу, не говори это. Я не пойму, у нас, вроде, всё взаимно, так почему ты собираешься мне отказать? — Осаму, послушай… я не готов к такому. Просто такие серьёзные вещи не для меня, когда речь касается конкретно нас двоих. На секунду, когда ты предлагал, мне стало противно. Я просто не вижу себя в отношениях с тобой. Теперь понятно, откуда было сожаление в том поцелуе. И почему он сам не осознаёт этого? — Мы можем это исправить, Чуя? Может быть недельный пробный период или что-то такое? Что, если у нас выйдет всё хорошо? Просто попробуй отбросить неприязнь, я… можем мы провести наше первое свидание ещё раз? — Тогда оно не будет первым, Осаму. Эти слова всё ещё не были отказом, так что Дазай надеялся, что всё сложится не так уж и плохо. — Ну и пусть. Мы попробуем? Попробуем же? — торопливо спрашивает он, даже не знает, почему именно так. Будто ещё с секунду помедлит, и Чуя сразу же уйдёт. Опять. Помните слова о том, что «кто-то постоянно уходит»? Этим человеком оказался не Дазай, как думал Накахара, а он сам. Он не может этого принять. Накахара неуверенно кивает, и Дазай сразу же кладёт руки ему на шею (боясь, что если опустит ниже, то ему это не понравится), а Накахара в ответ — на талию. Он чувствовал сейчас себя менее робким, чем Осаму. На этот раз они едва двигаются, когда танцуют, больше просто покачиваясь из стороны в сторону, но это происходит так чувственно, хоть и довольно неловко. Накахара как-то устало кладёт голову ему на грудь. — Этот танец я желаю подарить тебе в качестве извинения. Он не так хорош, как предыдущий или как твой (на эти слова Чуя немного толкает его, что Дазай учтиво упускает), но, надеюсь, для тебя он что-то да значит. — Он лучше. Он значит куда большее, — Накахара опускает его руки себе на талию, а сам свои кладёт ему на грудь. Дазай от таких, казалось бы, простых действий краснеет. — И знаешь, что же? — Что не всё потеряно? — надеется Дазай. Ведь действительно это похоже на их первый шаг к примирению. — Да. И что ты пытаешься что-то сделать, чтобы быть со мною рядом. Я ценю это. Дазай опускает подбородок на голову Чуи, пользуясь им, как подставкой. Он облегчённо вздыхает. Всё же подобные слова о том, что он ценит его попытки восстановить отношения, для него также много значат. — Ничего не попутал, Осаму? — привычно злится Чуя. Ему даже приятно, что всё как обычно. — Тише, я думаю, мой возлюбленный принц… Почему тебе просто было не сказать о своих мыслях? Почему ты промолчал и ушёл? Первый бросил не я, хоть ты и предполагал обратное. У Чуи нет ответов на все эти вопросы, как и у Дазая — на его. Он понимает, потому ответов и не ждёт. — Мне действительно стоило бы говорить о подобном, ведь тогда я даже подумать не мог, что ты не только не захочешь бросить меня, а ещё и приложишь попытки вернуть меня; всё. Осаму слегка отстраняется, в вежливом поклоне предлагая свою руку для более изящного танца, надеясь, что он откликнется на его предложение. Чуя не уверен ещё больше, чем в первый раз, когда они танцевали, ещё тогда, у фонтана. Он действительно не знает, что делать; стоит, не двигается, застыв в полудействии, а Дазай терпеливо ждёт, надеясь на хоть какую-то реакцию. — Неужели моего принца так сильно задевает то, что именно принцесса берёт на себя ведущую роль? — неловко хихикает он, на деле уже думая, что его так игнорируют. — Я готов и уступить тебе, — у Дазая уже свой невидимый барьер на поведение Чуи. Он привык уже к его выходкам, что мокрого места не оставляют там, где должно быть сердце. Просто уже отгораживает себя от такого. — Осаму, мы не будем, хватит… — Чуя виновато отстраняется, а Дазай всё не понимает, но всё же… — Почему? Ты был не против, так почему опять отстраняешься? Ты до сих пор не понял, несмотря на мою безответную любовь длинною в шесть лет, что я не уйду? Я правда думал о тебе, я был готов дарить только тебе поцелуи, — он говорит это таким откровением, что Накахара пугается. — Я так много о них думал… Он торопливо хватает его за левую руку, притягивая к себе. Смотрит с опаской, а Осаму всё разрешает. Чуя привычно парой пальцев поддевает бинты, после только развязывая их — это его особый ритуал, который он делает непонятно зачем. Он много непонятных глупостей делает рядом с Дазаем. Например, целует. Или вообще общается. Накахара прекрасно помнит слова парня, что каждый его порез на левой руке оставлен только в те моменты, когда он думает о поцелуях с ним. В его памяти это уж очень хорошо отпечаталось. Он приподнимает сползшие рукава и смотрит с недоверием, ведь никаких новых шрамов не видит. Да, он уверен, что всё старое, да и к тому же едва заметное. — «Тело — храм», помнишь? Ты поцеловал мою руку, и я не смел больше её калечить. Чуя испуганно смотрит, ведь неужели настолько сильны влияния его слов? Он не доверяет ему. Дазай скидывает пальто на землю, радуясь, в каком безлюдном они месте. Он снимает жилетку, пока Чуя задаётся вопросами, что происходит. — Ты чего, Осаму?.. Страх потерял? А если кто увидит? — он нервничает, а Дазай всё раздевается. Понятное дело, никто не увидит. Он приспускает штаны, и Накахара всё понимает с одного взгляда, как бы ему не хотелось. Он вертит парня на все триста шестьдесят градусов, то поворачивая к себе спиной, то вновь лицом. Бинты, бинты, виднеющиеся из-за них шрамы. Ну конечно же: он другие части его тела не целовал. Чуя отворачивает его от себя, развязывая один узел сзади, что держит сразу и тот, что на правой руке, и тот, что на шее. Он поворачивает Осаму лицом к себе, держа за плечи. — Какие из них мне, какие — Оде? — серьёзно спрашивает он, и Дазай дрожит. Может, от холода, потому Чуя накидывает ему своё пальто, пока его под кучей одежды валяется. — Я не помню. — Мазохист ты чёртов! — не выдерживает он вида сотен шрамов, расположенных от запястья до кадыка одной дорожкой, и бьёт ему по груди кулаком, и Дазай айкает. Чуя лезет ему за спину руками, чтобы развязать очередные бинты. — Там не трогай, — прерывает его действия Осаму, но ему тяжело сопротивляться каждому его касанию теперь, — это другое. Чуя в качестве извинения хлопает ему по животу, но делает это так зло, что Дазай сгибается пополам от боли. Хорошо, дальше ноги. Ноги?.. — Тебе, придурку такому, совсем нечем заняться? — он садится на колени, развязывая ещё одну партию бинтов. — Мумия ходячая! Чуе уже понятен результат, он оставляет его таким, не осматривая дальше, но не забирает пальто. Дазаю эти бинты больше не понадобятся. — Почему моя фраза отпечаталась только у тебя на месте моего поцелуя? Тело — храм не только в случае, если я тебя целую там, — он встаёт с колен. — Только. Чуя думает, что с этим идиотом делать, а тот даже не собирается одеваться. Накахара решается, притягивает его за своё же пальто, видимо, теперь насовсем подаренное ему, целуя в губы. Потому что лучше решения не видит. Дазай тянет его за локти к себе, не зная, что ещё мог бы делать. Он чувствует себя прекрасно все те короткие секунды поцелуя, продлевая его настолько, насколько может. — Уф! — Чуя явно не ожидал страсти или ответа от Дазая, был приятно удивлен этим, всё же он хорошо целуется. — Повеселились и хватит. Я хотел тебе сказать… — он так медлит, что Дазай уже расплывается в фантазиях. — …Пусть это будет концентрированным в одном месте доказательством того, что тебе больше не стоит ранить себя. — Ранишь больше ты. Опять даёшь надежду… — Осаму, я… — пытается вставить свои пять копеек тот. — …и вновь забираешь, — он поглощён своими словами настолько, что не слышит парня, — но что я сделал? Ты мне всё ещё не веришь, что я люблю? Нам не шестнадцать, отбрось ребячества. — Осаму, милый… — на эти слова Дазай не обращает внимание, всё продолжая свой безудержный ропот. — Нет, правда, я люблю, давай встречаться? На любых условиях, только скажи «да» я уже на всё согласен, — его взгляд пустеет, он смотрит куда-то сквозь Чую, тому становится не по себе. — Дазай! — и вновь тому нуль внимания. — Или если ты просто хочешь закончить начатое с Одасаку, то пожалуйста, я буду рад даже такому времяпрепровождению с тобой. Потому что там фигурируешь ты. Вот только почему ты вообще не отвечаешь взаимностью? Разве ты тоже не влюблён? — он трясёт его за плечи. Это было последней каплей. Чуя даёт ему отрезвительную пощёчину. Дазай робко поднимает руку к месту удара. Больно, печёт… — Я больше к тебе ничего не чувствую! Он сначала говорит, а потом думает, в порыве эмоций по-другому и не получается, так что даже прикрывает рот после этих слов. Чуя, пошатываясь, отстраняется. Нет, нет, он совсем не то хотел сказать. Боже, что он сделал? — Ауч, — боль пришла не от его действий, а только после его слов. — То есть… не это, прости. Дазаю становится тошно. С этого «прости», с такого внезапного признания, вот бы обратно в шестнадцать, где всё хорошо, где Чуя перед ним, и они сидят вместе у речки. Нет, он определённо находится не в то время, не в том месте. Осаму натягивает на себя штаны, глубоко в душе́ смеясь с себя, ведь что он думал, когда не одевался обратно так долго? Секс в этом непонятном месте? Чушь. Не будет же Чуя такому поддаваться. Или вообще… ему. — «Не это»? Так что тогда? Чуя боится коснуться его, остановить, ведь вообще теперь не понимает, зачем ему это. Дазай надевает рубашку. — Я… мы… прости, блять, Осаму, прости. Дальше никто с минуту не двигается, погрязнув в желчи в их головах. Дазай врезает ему ответ кулаком, ведь это слово его порядком уже выводит, а тут с этой мольбой оно ещё противнее. Бесит. Чуя терпеть его наглость не готов, так что вместо слов скидывает перчатки, что для Дазая многое значит; он кладёт руки в карманы и врезает в ответ ногой куда-то в руку, около локтя. Он действует так аккуратно, чтобы не задеть его больной непонятно от чего живот. — Ты же понимаешь, что в драке один на один продуешь! Так почему? Осаму замахивается кулаком, но промахивается, когда Накахара отстраняется. Они слишком хорошо друг друга знают. — Я просто хочу узнать, что, нахрен, значит это твоё «прости»? За что ты извиняешься? Чуя делает очень неожиданный ход и с силой врезает ему в лодыжку, заставляя того потерять равновесие. Дазай падает, но он не промах, так что за одежду тянет Чую за собой; ему сейчас и так очень больно, так ещё и зубы скрипят от злости. — Да потому что я неточно выразился, идиот! — его переворачивает Осаму и садится ему на живот, уже замахиваясь. — Я просто остыл! (Дазай останавливается на секунду, удивлённо) Мы с тобой не виделись очень долго, понятное дело, что я не буду чувствовать того же, что и в подростковые годы. Я сейчас не чувствую даже половины от того, что и раньше, был на взводе, а ты меня не слушал, вот я и… ляпнул. Без обид. Я действительно не то хотел сказать. Нервный смех начинает проскальзывать меж дыхания Дазая. — Хе…хе-хе, — он врезает ему, но уже не чувствуя никакой злобы. Просто делает это, чтобы отомстить. Больно же, мать твою. Чуя хватает его за рубашку, заваливает его сбоку, пока сам встаёт. Он ставит ногу ему на живот, с силой давя. — Слушай сюда, придурок (Осаму стонет от резкой боли). Не тронь меня так ещё хоть раз. Убью. А после воскрешу. — Верю… — шепчет Дазай. Он не знает как Чуя вкладывает в подобные слова больше любви, нежели в свои признания. Накахара его отпускает. И несмотря на всю его агрессию, ему такое совместное времяпровождения нравится, потому что «заслужил, мудак. Хе-хе». — Так значит… Чуя, у нас может что-то быть? Странно слышать это от парня, с кем только что дрался. Накахара топчется на месте, думая об ответе. — Я не знаю… нет, правда не знаю, если бы не тот перерыв в наших отношениях, когда ты предал меня, то всё, может, и могло бы получиться. Может и могло, но всё равно не факт. Может я на секунду предал бы самого себя и отдался бы тебе. — Я предал тебя? А кто ушёл, когда мы только-только поцеловались? Кто обрубил всю надежду на корню? Чуя, это не я виноват, — он тыкает пальцем ему в грудь, указывая на очевидную вину парня, и Чуя чувствует себя паршиво после этих слов. Голова кружится. — Заткнись… Заткнись, заткнись! — он хватается за голову от боли, — Осаму, ты не пытался остановить меня. Разве тот, кто правда влюблён, будет упускать парня, что уходит? — Я попытался, Чуя! Я извинялся перед тобой. Что тебе ещё нужно? — Извинения приняты, — грозно шепчет он, забирает перчатки и уходит. «Пальто дарю», — добавляет он вдогонку. — Эй! Тогда почему ты не откликнулся на моё предложение? Ведь это действительно мог бы быть их последний танец. Осаму торопливо забирает вещи и идёт следом. — Осаму, пойми, я тебя прощаю, но между нами ничего и быть не может. Особенно после сегодняшнего. Чуя торопится уйти, но Дазай его держит. Для вида, едва сжимает локоть, но Чуя даже так останавливается. Всё же любит. Отпустить тяжело. Осаму не находит слов, чтобы сказать. Ладно, плевать, Накахара сам скажет. — Дазай, то, что было раньше, оно потому и было раньше, ты видишь, что между нами сейчас? Мы просто дерёмся, ссоримся, и всё. Ты чувствуешь что-то приятное от общения со мной, кроме воспоминаний? — Да, Чуя… Я тебя люблю. Разве у нас с тобой всё так плохо, когда ты всё ещё не ушёл? Мне хватает просто быть рядом, чтобы понимать это. Ты знал, что теперь вечно снишься мне? Ты, не только Одасаку. Твой приход ко мне, когда ты поцеловал меня в щёку. Я много думал, и пришёл к выводу, что именно с того момента и начал влюбляться. Тогда я просто думал, что мне понравилось действие, а не тот, кто его совершил. Наивный. Ты был и до сих пор являешься первым и единственным парнем, что может целовать меня. Мне так часто это снится, что я уже додумываю другие сценарии, мол, мы бы продолжили целоваться, забыв про всё, но сейчас я понимаю, как это нереалистично звучит. Ты бы ни за что не стал встречаться со мной, как историю не поверни, так? А я бы всё равно полюбил тебя. Чуя не ожидал подобных слов. Он растроган до глубины души. Он всё ещё снится Дазаю, тот так много о нём думал… Как ему противно с самого себя. — Я тебя тоже, Осаму, — он не говорит ничего больше, потому что оно и не надо; целует его в щёку, не способный противостоять своему соблазну напоследок, а Дазай тает, тает и надеется, что это не конец, — но я просто не хочу быть с таким, как ты. Осаму боялся этих слов. Чуя прикрывает губы рукой, чтобы он не видел, как они дрожат, да и опустил шляпу, чтобы Осаму не видел его выражений на лице. — Пожалуйста, скажи, что твой уход — ещё одна попытка проверить меня. Я готов прямо сейчас ещё раз доказать, что ты мне нужен. — Нет… теперь просто отпусти. С его стороны он услышал всхлип. Неужели Чуя умеет и такие эмоции проявлять? — Ты же любишь, так? Тогда давай просто последнюю ночь проведём вместе? Одну ночь, лишь одну. Я подарю тебе лучшие эмоции из всевозможных, мы оба знаем, что ты будешь в восторге от меня. Чуе мерзко с его поведения. Да, он полностью согласен, он уверен, что никто не будет для него так же хорош, как Дазай, но просто не может себе позволить согласиться. Он не хочет испытывать на себе последствия этого. — Нет. — Прошу, это будет нашим совместным воспоминанием. Я хочу запомнить тебя как можно лучше, прежде чем ты уйдёшь. Я хочу запомнить тебя нынешнего всяким: возбуждённым, смущённым, уставшим и вымотавшимся... Позволь мне хоть разок… Чуя почти уже ведётся на эту отговорку. «Нет» звучит ещё раз, потому что он понимает, что если останется, то отпустить не сможет никогда. На это Дазай и рассчитывал. — Я тебя понял. А друзьями мы можем остаться? Чуя много думает, но всё же мотает головой. Он и так позволяет ему очень многое, больше, чем стоило бы, а если будет с ним дружить, то никак не сможет смириться. Если они продолжать дружбой, то всё сведётся к первому сценарию: Осаму его соблазнил, а Накахара уже точно не отделается от своих эмоций. — Хорошо. Тогда уходи, но знай, что ты всё ещё мой возлюбленный принц. И в эти слова вложено столько надежды, Чуя понимает, что он надеется на следующую их встречу. Её не будет. Он об этом позаботится. Накахара торопливо уходит, пока не посмел передумать. Дазай вновь один, вновь понимает, что не хочет, чтобы Чуя уходил от него. Чуя не только не оставляет ответы, он лишь добавляет вопросов, в голове каша. Осаму ещё долго не сможет от него такого отойти. «Прости, принц, но ты тоже не идеален. Даже не смог мне помочь, а как хотел…»