* * *
— Далеко ещё? — Теперь уже нет, — заверил он, крепко сжимая ее влажную ладошку в своей. Эймонд был меньше старших брата и сестры, но в два раза яростнее их. Свет факела блеснул, отбрасывая жуткие пляшущие тени, и съежился до слабого огонька, погрузив Эймонда и Хелейну в почти осязаемую темноту. Они спустились глубоко под Красный Замок, пробираясь через лабиринт ходов, и до сих пор не потерялись только благодаря клубочку голубых ниток в руках у Хелейны. Эйгон сказал им, что они найдут под зáмком диких драконов, и они спускались всё ниже. Ее подгоняло любопытство, его вело страстное желание. Ни у Хелейны, ни у Эймонда не было дракона: яйцо, которое Хелейне положили в колыбель, посерело и превратилось в камень, у Эймонда не было и этого. Драконьи яйца — редкость, и когда он родился, их было всего два в Драконьем Логове: одно неприкосновенное, а второе предназначалось Джейкерису, хотя мальчик еще не появился на свет. Король Визерис помнил о своем умершем сыне от покойной королевы, и первому внуку отдавалось предпочтение перед вторым сыном от второго брака. — Я ненавижу темноту, — пожаловалась Хелейна. — История вершилась по ночам. Только во тьме мы были свободны, — процитировал ханжеским тоном Эймонд. — Кто это сказал? — Какой-то давно умерший человек, — последовал легкомысленный ответ. Он развернулся назад, чтобы посмотреть на сестру, и тепло улыбнулся. — Скажу по секрету: я тоже ненавижу темноту. Тебе когда-нибудь казалось, что она живая и смотрит тебе прямо в затылок? Мне — да, и я терпеть это не могу. — Нет, — проговорила Хелейна, широко раскрытые глаза придавали ей сходство с совой. — С чего бы это? Темнота — это всего лишь отсутствие света. Темнота приходит, свет делает то же самое… Сзади них по узкому проходу вдруг пронёсся поток горячего воздуха, затушив факел Эймонда, и последующие слова Хелейны поглотил ужасный горестный рёв, сотрясший нижние ярусы подземелий, прорезавший пространство подобно клинку. Каменные своды гулко задрожали, осыпав брата и сестру пылью и мусором. Вхагар, догадался Эймонд и, потрясенный этой мыслью, повернул назад, но Хелейна схватила его за запястье. — Ты не можешь, — выговорила она, тряхнув головой. В полной темноте Эймонд не мог видеть её, но почувствовал, как длинные волосы задели его по лицу. — Хелейна, отпусти! Она зовет меня. — Ты закрыл из-за нее глаз, брат мой. Я не позволю тебе отдать ей большее. — Я не закрывал никакого чертова глаза, Хэл, оба моих глаза открыты. Отпусти меня, — прошипел Эймонд. Он попытался вырвать руку, но Хелейна держала его железной хваткой. Все его усилия были тщетны; казалось, сестра обладала сверхъестественной, неодолимой силой. Рёв Вхагар превратился в пронзительный, полный одиночества вой, и Эймонд почувствовал, как его собственное сердце разрывается на части от рыданий. — Она плачет, она нуждается во мне! — воскликнул он. Хелейна ничего не ответила. Она устремилась во тьму коридора, таща Эймонда за собой через внутренности Красного Замка, всё дальше и дальше от отдаленного воя. Когда они сбежали вниз по древним каменным ступеням, стены загрохотали, и грохот этот напоминал биение гигантского сердца. Эймонд почувствовал, как что-то теплое поднялось в его груди и вторило пульсу, проходя через его тело, продираясь сквозь кости и позвоночник. Эймонд не знал, как долго они бегут: казалось, что прошло несколько часов, но на деле, должно быть, не больше пары минут. На миг он потерял равновесие, споткнувшись о камень, а когда поднял взгляд, то увидел, что они в Великом Чертоге. На стенах тронного зала висели драконьи черепа; черные как оникс, гладко отполированные кости поблескивали, будто покрытые алмазной пылью. Их пустые глазницы мерцали зелеными всполохами дикого огня, отбрасывая жуткие тени, мечущиеся по мраморным стенам: хохотали мертвецы, из чьих отверстых ртов выползали их собственные отрубленные конечности, кишащие пиявками, плясали черные как ночь дьяволы с длинными змеящимися языками. Пасти с длинными, изогнутыми, острыми как кинжалы зубами испускали свет — горячий, красный, полный угрозы. Эймонд мог бы поклясться, что черепа драконов смотрели на него; Балерион Черный Ужас злобно оскалился и… — Ты должен пробудить дракона из камня. Он обернулся и увидел сестру, стоящую у подножия Железного трона. Это была не та Хелейна, которая тащила его через лабиринт подземелий. Теперь это была взрослая женщина небольшого роста, с округлой фигурой в противовес угловатому Эймонду. Лицо её заливала восковая бледность, костяшки пальцев посинели, серебряные волосы стали тонкими и тусклыми. Она выглядела устало и жалко, так же, как Эймонд чувствовал себя. Он сделал шаг и внезапно оказался прямо перед ней, взяв ее за руку и сплетая её пальцы со своими. — Хэл… — Ты не сдержал слово, как и в моём сне, — прошептала она горестно, не глядя на него. — Ты не вернешься. Я зажимаю уши, чтобы не слышать голос души, я не стану тебя ненавидеть, брат мой. Он отшатнулся как от удара. Слова, которые он собирался сказать, застряли в горле. Милая Хелейна была его любимицей, драгоценной сестрой — странная и непонятая, одолеваемая видениями. Только её объятия дарили ему утешение и прощение, только её ненависти он не смог бы вынести. — Через миг я шагну вперед и улечу. Через миг ты падешь и восстанешь… Но прежде чем случится предначертанное… Позволь мне сделать это, — пробормотала она, приближаясь и обнимая его, смыкая маленькие руки за его спиной. Эймонд теснее прижал её к себе, перебирая мозолистой ладонью её волосы. Без всякой на то причины горе охватило его сердце. Она что-то нежно прошептала, уткнувшись в его плечо. — Что? — переспросил Эймонд. Внезапно высокие узкие окна, разрезающие восточную и западную стены, словно взорвались. Все стекла треснули и разбились в один миг. Эймонд повернулся, чтобы закрыть собой сестру; тотчас осколки рассыпались по всему Великому Чертогу и вонзились в его плоть. Завыл ветер, и холод, какого прежде Эймонд даже не мог себе представить, наполнил зал. — Хелейна… — начал он и осёкся, в ужасе широко раскрыв единственный глаз. Его сестра, словно бесплотный дух, осталась целой и невредимой в этой мясорубке. Она призраком просочилась сквозь его объятия, скользя над разбитыми стеклами, широко развела руки, будто собираясь взлететь, и указала на то, что лежало за стенами Великого Чертога. Эймонд взглядом проследил за её движением, ожидая увидеть Королевскую Гавань, но вместо этого перед ним простиралось… Одно только небо, синее, как сапфир в его глазнице. В какой-то момент он почти поверил, что летит над облаками на спине дракона, так высоко был устремлен его взор. Где-то, оставаясь невидимой, вскрикнула птица. Всюду, насколько мог видеть глаз, угрожающе возвышался крутой горный хребет. Серо-зеленые вершины, увенчанные снежными шапками, громоздились одна над другой. На его вкус, зрелище было красивым. Чья-то ладонь коснулась его руки. Эймонд отвел взгляд и увидел Хелейну, глядящую на него, сквозь него. Не осталось ни следа от той девушки, которой она когда-то была, перед ним стоял призрак в её обличье. — Твоя песня ещё не окончена, Эймонд из дома Таргариенов. Ты должен пробудить дракона из камня, — проговорила она. «Пробудить дракона из камня», - эхом откликнулись черепа Балериона и Мераксес. «Пробудить дракона», — насмешливо повторили черепа Арракса и Караксеса. «Камня, камня, камня», — пропел череп Мелеис. — Пламя и кровь, брат мой, — напомнила Хелейна и толкнула его. Слишком пораженный чтобы хотя бы закричать, Эймонд повалился в пустой оконный проём. Не за что было ухватиться и не было дракона, чтобы взлететь. Эймонд камнем рухнул вниз, и горы устремились навстречу ему. Эймонд почувствовал удар; голова его раскололась как кувшин, и мозг брызнул наружу. Где-то вдалеке завыл волк.* * *
Эймонд рывком пришел в себя. Сердце пойманным в силки кроликом колотилось в горле. Сон, подумал он. Всего лишь сон. И всё же сон был милосерднее яви. Тело его будто сшили по кусочкам, боль резала и пульсировала, каждый вздох давался с трудом. Руки и ноги онемели и будто свинцом налились; голова раскалывалась так, что он почти потерял рассудок. Несмотря на это, Эймонд приподнялся, превозмогая изнеможение и попытался понять, что с ним и где он находится. Под ним была тонкая соломенная постель, и, когда с приглушенным стоном ему удалось свесить ноги через ее край, он ощутил босыми ступнями холодное дерево пола. Где бы он ни был, его окружала тьма. Угольно-чёрная тьма. Пусть у него и был всего один глаз, ночью он видел как кошка, а теперь не мог различить и неясного силуэта. Он ослеп. Осознание этого разрасталось в нём вместе с всепоглощающим ужасом, смешивающимся с неверием. — Ты проснулся, юный принц, — проговорил тихий хриплый голос. Эймонд вскочил, забыв про свои раны, и пошатываясь двинулся на звук. Он налетел на кого-то, безжалостно сбил с ног, и они оба с грохотом рухнули на пол. Эймонд оседлал незнакомца, сжал его тело коленями, чтобы не дать ему сопротивляться, нашарил руками тощую шею и не ослаблял хватку, хотя когтистые пальцы царапали его предплечья до крови. — Где я? — прошипел он, с трудом переводя дух, и слегка сжал пальцы, побуждая к правдивому ответу. Шея — забавная штука; она хрупка, уязвима, и её легко сломать. — В Речных землях, — прохрипела женщина (а это была именно женщина, понял теперь Эймонд, старая, маленькая и высохшая). — Мальчишка пошел ловить рыбу, а вместо этого нашел тебя, лежащего без памяти на берегу Божьего Ока, и притащил ко мне. Потрепанного, посиневшего, без единого целого места на теле, но живого. Никто не знает, как ты добрался до берега — чудо, что ты вообще не утонул в полном доспехе. Три дня и четыре ночи ты лежал здесь, пока лихорадка не пошла на убыль, а я смотрела за тобой. А-а, — проскрежетала она с усмешкой, — я вижу, тебе лучше. Как твои ушибленные плечо и бедро? А сломанные ребра? Болят? Если хочешь порезвиться, только попроси, я не откажу. Ты хорошенький, принц. Серебряные волосы, чувственные губы и всё такое. Должно быть, ты сладко целуешься. Ах, один долгий поцелуй я сочту достойной платой. Должно быть, отвращение отразилось на лице Эймонда, потому что старуха хихикнула: — Я стара, слишком стара. Никто не целовал меня уже тысячу лет. Тяжело быть такой старой. Тогда ты должен мне танец, танец с драконом удовлетворит меня. Терпение Эймонда было на пределе. — Ты не получишь от меня ни поцелуя, ни танца. А если не хочешь расстаться с жизнью, то ответишь мне быстро и правдиво. Кого-нибудь ещё нашли? Мужчину, высокого, как и я, с серебряными волосами и в чёрных доспехах? Деймон, мрачно подумал Эймонд, где Деймон? В последний раз он видел дядю, когда тот воткнул Тёмную Сестру в сапфир в его глазнице, а сам Эймонд по рукоять погрузил кинжал ему в живот. И всё же, Эймонд жив, значит и Деймон мог выжить тоже. И если это произошло, Эймонд не успокоится, пока не получит его голову. Он уже стал убийцей родичей; убийство ещё одного члена их быстро уменьшающейся семьи ничего не изменит. — Кроме тебя и мальчишки никого не было на многие мили окрест. Если воды Божьего ока и выбросили кого-то ещё, он теперь пошёл на корм рыбам. Слова женщины немного облегчили напряжение, охватившее Эймонда. Второй глаз — достойная плата за жизнь Деймона Таргариена. Хелейна не скажет ему спасибо, зато мать сделает это. Он ослабил хватку, но не убрал руки; под указательным пальцем билась жилка на шее женщины. У неё было удивительно сильное и выносливое для такой старухи сердце, не дрогнувшее даже тогда, когда он допрашивал её. Он не уличил её во лжи, однако его беспокоило, что она остаётся такой невозмутимой, несмотря на его угрозы. — А мой дракон? Где мой дракон? — спросил он. — Какой дракон? Больше нет никаких драконов, юный принц. — Где Вхагар? — прорычал Эймонд. — Где мой дракон? Её не могли разлучить со мной. — Нет… Это ты был с ней разлучён, — скорбно сказала женщина и прикоснулась к его руке, будто желая утешить. — Мою девочку тоже разлучили со мной. Её забрал принц, другой принц. Она танцевала в замке, а теперь танцует с призраками, и всё, что у меня осталось — печаль да невыносимое горе. У него неприятно засосало под ложечкой, но вместе с этим пришло осознание: если и была та женщина, которую он умел взбудоражить, то это была ведьма. «Ты должен вернуться», — провозгласила Алис, после того, как он поцеловал её; зеленые как дикий огонь глаза горели целеустремлённо и уверенно. — «Я предвидела это». — Скажи мне, — проговорил он мягко, отпуская старуху и отстраняясь, — что произошло? — Я видела тебя во сне, драконий принц, дитя звезд, — сказала лесная ведьма вместо ответа. — Жестокие боги привели меня к тебе, юный принц от крови дракона, плод горести и раздора. Прежде чем время твоё выйдет, ты захлебнёшься болью. Ты возляжешь со змеёй и вкусишь яд её, и он будет слаще мёда. Она принесет тебе радость или убьёт тебя, тёмное сердце. Долг не уплачен, и твоя судьба не высечена ещё в камне. Неосознанно Эймонд прикоснулся к здоровому глазу. — Долг… — О, ты ещё увидишь свет дня, — фыркнула она. — Ты сильно ударился головой, кровь вылилась в череп, и её давление на время ослепило тебя. Тебе повезло, что удар по голове не повредил твой рассудок. — Что слышно из Королевской Гавани? Что с королём? — быстро спросил Эймонд, стараясь направить разговор в нужное русло. — Король мёртв, — ответила лесная ведьма, и Эймонд вздрогнул. — Короли сейчас мрут как мухи. Король-кракен, король цветов, король-волк и король-лев. Король-олень едва ли проживёт дольше. Боль запульсировала в висках у Эймонда, голова закружилась. Ясность мысли и сила, которые были с ним, покуда кровь яростно бурлила в жилах, угасли, раны вновь дали о себе знать. — Короли? — пробормотал он тихо. — Есть только один король — мой брат Эйгон. — И эта шлюха-узурпаторша, его сводная сестра Рейнира, но она не королева — Эймонд отказывался её так называть. Он попытался подняться, но ноги его подкосились. Тогда он, сжав зубы, наощупь потянулся к деревянному табурету и, опершись на него, встал. Тут же Эймонд потерял равновесие и зашатался, но огрубевшие ладони подхватили его под руки. — Сейчас всякий зовёт себя королем, — пояснила лесная ведьма, подводя Эймонда к постели. — Теперь королей в королевстве, что грошей в кошеле. Она уложила его на кровать, укрыла одеялом и прикоснулась ко лбу; ладонь её несла приятную прохладу. Засыпая, он услышал поодаль её голос, переходящий в мягкий шепот: — Успокойся, юный принц. В темноте ты должен встретиться со своими создателями: рожденными монстрами и монстрами ставшими. Что ты увидишь в этой тьме? Кем ты окажешься, когда никто за тобой не смотрит?