Притворись моей любовью

      Шуршащие колосья пока что неубранной ржи могут посоревноваться в своей ослепительной яркости с самим Солнцем ясным, что опаляет жаркими лучами землю. Разгорячённые работой даже не думают жаловаться на погоду. Ясный блеск светила, щедрые дожди, плодородные почвы, хорошее поле и возможность обрабатывать земли нужное количество времени располагает к созреванию урожая удалого, завидного. А усердие работниц лишь приумножает шансы на обилие вырастаемого.       Крики и смех женщин летят по полям, усмиряя играющихся здесь же детей, прибежавших к матерям с крынками молока и буханками хлеба. Отцы отправили. Чтобы от работы не отвлекать жён, самим время на ерунду не тратить и ребятам без толку не болтаться под ногами старших. А так и родным помочь, и с компанией хорошей, и скучно не будет. А пока не погнали прочь, использовать надо возможность. Нырнуть в золотистые волны, залиться смехом, наперегонки помчаться, распевая частушки да прочие придумки. Подгоняемые ветром и азартом игры ребята особо шустры и пронырливы. Главное, чтобы посевы не вытоптали. Как-никак, а барские угодья. Коль своё потом не даёшь малость да от старших получишь, так это одно. Барские же угодья надо оберегать зорко. На то они и хозяйские, чтобы с ними бережны были.       Только не всем это понятно. Вот и сейчас дети, привыкшие к тому, что лишний шаг в злаковых полях будет одёрнут вскриком, удивленно разглядывают оставленные неосторожным борозды. Косые, протоптанные дорожки, гуляющие по полю как раз там, где наливаются зёрна хлеба. Окликая остальных, стайка ребятишек указывает отцам, что непорядки наводят загулявшие. А получив разрешение выведать, самые смелые, то есть все жаждущие приключений ребята, несутся один за другим выяснять о личности негодяя. А если это Полуденница гуляет? Раньше времени решила проведаться по угодьям своим, потешить душу свою, подань собрать. Или кикиморы бегут? Не нашли пристанища в избе какой, теперь лишь к бесам другим, болотницам и лешим, дорогу отыщут? А вдруг то барин решил головы пересчитать, оброк забрать, работу отследить? Так на здоровьечко, пусть порадуется, только батьков предупредить надобно, пусть рубаху одёрнут, подпоясаются покрепче и челом бьют пониже. И к тёть Маше сбегать, лучшие пироги у неё выходят, не хуже, чем царские яства. А вдруг сам царь-батюшка пожаловал? Ну нет, ты, Володька, ври, да не завирайся. Дудки будешь кому-то другому рассказывать, а сюда уж царь точно не пожалует. Не вперёд барина, предупредившего бы о нужности достойной встречи. Не в поле с убираемыми посевами. Да говорят тебе, никаких царей, даже беглых, даже иностранных. Уж поверь на слово старшому. Да вон, гляди, разве не это тот человек, которого искать надобно было? А фигура то царская, сам держится, посмотри как. И что, что в лохмотьях? Ты глянь, сам-то как пава лежит. Эх, не велено же людей будить. И что с этим непутёвым делать? Для начала, конечно, отправить кого-то сообщить о новом беглом. А дальше уже пусть взрослые разбираются, что делать с ним. Нет, ну может, конечно, и не беглый, но приглядись повнимательнее, Алёнка, недаром же голова перевязана. Раны, наверное, прячет. А раз ранен и по чужим угодьям бегает, то, ясное дело, спасается от наказаний. Ай, да леший с вами, заглянем. И сразу после жребий кинем, кого стеречь оставим, а кого погоним сообщать.       Цепкие детские руки тянутся к тряпкам, перематывающим половину головы спящего. А потом детский визг прорезает жаркое марево. И следом сразу — смех. Сначала бархатный баритон, а после он теряется в заливистом ребячьем. Уже не так страшен незнакомец, неожиданно очнувшийся и зорко вперивший синий-синий, словно цветок василька, глаз. Ведь разве может быть опасен кто-то, так искренне хохочущий над неловкой ситуацией, абсолютно добродушно выглядывая побеспокоивших? Точно. Вот к этому вопросу.       — Дядь, ты чего тут сидишь? Разве не говорили тебе в детстве, что чужое портить — дело греховное? Или зрение тебя подвело? Ай! — звонкая затрещина товарища заставила наглеца прикусить язык.       — Прости его, не со зла он, кичиться пытается перед другими. А у самого всё ещё поджилки трясутся. У тебя случилось что-то? Пойдём с нами, накормим, напоим, расскажешь что да как, а там и поможем беду разрешить.       — И ничего я не… — попытался возразить ещё недавно такой напыщенный мальчонка лет шести, но под взглядом старшего стушевался, отводя взгляд в сторону. Безусловно, небо так и манит взгляд, а облака-то какие красивые. Словно молоко, растёкшееся по лазурной поверхности.       — Молчи, окаянный. Так как зовут тебя, добрый человек? — самый старший из компании и, кажется, самый ответственный, сдув непослушные рыжие кудри с веснушчатого лица, протянул руку незнакомцу. — Меня Мишкой кличут, этот дурень — Вовка, что пониже его — Васька, а девчонки обе Машеньки. Ай, точно. Володь, сбегай, хотя б воды найди, гостю нашему. Не упрямься, ты тут самый шустрый, на кого ещё надежду положить, как не на на тебя? — в миг похвала исправляет хмурое лицо дитя. Шмыгнув носом, утирает его же рукавом рубахи холщовой, заверительно клянётся в скором прибытии и уносится, спотыкаясь от усердия.       — Благодарю за приём радушный, не стоит так волноваться. Кирилл я. Мне показалось, что я вас напугал, прошу прощения перед вами, мои юные спасители. Боюсь, что ты, Владимир, прав. Не заметил в темноте, что не просто луг иль степь топчу, а поля чужие. А не скажете, далеко ли до деревни? Да не нужен ли в ней умелый работник? Всему научусь, на всё сгожусь. Труда не боюсь, кой-чему и сам обучен. Да жить негде, крышу бы над головой найти. — пожимая руку собеседника, не спешит путник вставать с земли. Быть может потому, что и ростом Бог не обделил, и в плечах сажень косая. А встречающие его, как говорилось уж, ребята малые, лет пяти-десяти отроду.       — Точно из беглых, интересно, от кого на этот раз? Не выглядит, будто от кого-то далёкого, скорее, ближайшие помещики. Да неужто действительно не знал, куда идёт? Быть не может. Да тише ты, услышит же. — неосторожные перешёптывания детей, сбившихся заинтересованно-пугливой кучкой, всё же долетают до ушей старших. Миха, раздражённо сверкнув изумрудными очами на неосторожных, тяжело вздыхает.       — Пойдём с нами, старшие решат. А на проказников не серчай, им бы лишь сплетни собирать. Как бабы базарные. Но и на то причина у них есть. Не пойми неправильно, но внешность у тебя приметная. К тому же часто к нам приходят гости да жить остаются после. Вот и заранее радуются соседству такому. Ты голоден? Подняться сможешь? Не ранен?       — Нет, всё в порядке, можно ли на малышей серчать? Ясно, не со зла они. Да и коли смогу приют найти у вас, то бок о бок жить будем, как ссоры-то разводить на месте пустом? От угощений отказываться не стану, но вперёд обговорить положение своё хотел бы и со старшими вашими. И не волнуйся, хворью, слава Богу, не отмечен. — тут уж, отвечая на приглашение, подымается с земли. И действительно возвышается раза в два, а то и все три над остальными. А вот и Володька вернулся, радостно таща крынку. Да так и замирает рядом с Мишей, замявшись во внезапно накатившем трепетании перед возвышающимся собеседником. Неловко дёргает за подол товарища, сообщая ему об оказии своего положения. Цокнув недовольно, забирает он сосуд глиняный из рук меньшого, протягивая Кириллу. Благодарно принимая поднесённое, юноша прильнул к кувшину, жадно глотая текучее молоко. Капли его бегут по подбородку, очерчивают ходуном ходящий кадык, да ныряют под рубаху, впитываясь в ткань грубую, шершавую. Не беда это, солнце палящее быстро избавит от влажности молока, заменяя её каплями пота, выступающими на мягкой коже цвета древесной коры. Несколько протяжных глотков — и опустошённая посуда возвращается маленькому владельцу.       — Ну, пойдём, что ль, за нами. Всяко тут долго нельзя быть, уж Солнце высо́ко. А Полуденницу гневать — погибель кликать. Время располагает как раз решать сейчас, к кому же тебя определить. Да представить деревне.       Уж совсем уверенно подхватив под белы руки девчушек, на юнцов шикнув и в очередной раз дав посудине перекачивать вновь к меньшому, поворачивается Михаил спиной к остальным. Не терпится ему принести уже не то чтобы новость. Володька разболтал уже направо и налево всё, что мог. Но гостя величественного. А тот и рад кости размять после сна чуткого, с людьми поговорить, себя показать, судьбу себе определить. Потому и возражать не стал, а согласно кивнул, улыбаясь нраву крутому. Юнец ответственен как мало кто в свои года. Быть может, сиротка? Или от рождения таким стал? Было бы удивительно. Вон, другие хоть и ловки да прозорливы, а шаловливость так и тянет их друг друга зацепить лишний раз, глазёнки-бусинки выпучить на что-либо, неожиданно байки травить начать. А этот и старше их, и как наседка над птенчиками носится, следит, устроить поудачнее пытается. Там отряхнет, сям одёрнет, грязь стряхнёт с щек румяных, словцом красным подбодрит. Умеет с детьми ладить, даром что мал.       Недалече идти пришлось, пробираясь по тропе, вытоптанной ещё со вчера, в колосьях рослых, что теперь качаются под буйным ветром, внезапно налетевшем. Ласковые порывы поглаживают, раздувают одежду, треплят, пробираясь под льняные рубахи.       А тут и показались работавшие на просторных полях. С десятка два женщин, может, три. На первый взгляд и не прикинешь: копошатся все, ёрзают, то там, то здесь мелькнёт голова трудящегося. Сосредоточены они на деле своём, косы так и ходят, серпы лишь мелькают отблесками ясна Солнышка на металлических остриях. Собранные снопы складываются, вяжутся умело, на телегу грузятся. А чуть в сторонке еще кучка работниц сидят, обсуждают что-то.       Тут приметили компанию их да отрываться не стали. Лишь наклонились, пробежавшись взглядом, обсуждать начали что-то активнее. Наконец, оторвалась от общей компании одна, пока прочие вновь сгребали орудия для убирания посевов.       Невысокая, но прыткая девица совсем скоро уже приветливо улыбалась гостю, трепля по головам меньших. А те ласково льнут к ней, будто котята, народившиеся к матери, и довольно облепливают её со всех сторон. Дёргают за подол простенького сарафана, расшитого красными нитями в ягодки да лепестки, начинают тараторить о том, как нашли неведомого гостя и что срочно надо представить его к Дружане. Но тихонько так, чтобы не услышал их сам юноша. Мишка начинает отдирать ребятню от девушки, опять одёргивая их. Напоминает, что не глухие люди тут стоят, а сплетни разводить — дело последнее. И вообще сто раз говорено было. А кто не понимает, тех подзатыльник убедит, если продолжится в духе этом. А брюнетка смеётся заливисто, подхватывая Машу на руки, как самую маленькую и уверяя в том, что стоит ограничиться лишь взятием обещания, так строго не обязательно пресекать детское любопытство. Остальные возмущённо пищат, но попыток затребовать себе такую же привилегию не предпринимают. Но и малютку вскоре спускают на землю, поцеловав в лоб.       Хитрые глазки цвета янтаря впиваются изучающе в незнакомца. А улыбка подбадривающая трепетным приветствием стала.       — Добрый молодец, рады приветствовать тебя. Не серчай на остальных, думая, что скудный приём значит неприязнь к тебе или смурной характер наших. Причина в работе кроется. Отвлекаться не хотят, знаешь, какого оно бывает? Лишь на секунду отвернешься от забот, а день уж к концу подходит. А поля широкие, сами себя убрать не смогут. Вот вечером сядем вместе, с каждым познакомишься. Ой, точно. Заболталась я, а главное не спросила. Надеюсь, Мишутка уже представил всех остальных, я — Эллина. А тебя как кликать, юноша?       — Прекрасное имя у тебя, меня же Кириллом с детства нарекли. Да не пекись о том, будто недоволен я чем-либо. Точно не мне жаловаться о том. А вот Михаил говорил, будто у вас приют найти можно. К кому можно о том подойти справиться?       — Благодарю. Верно тебе Мишка сказал, он же пусть и доведёт тебя до деревни, Дружане представит. Она главная у нас, заботы о деревенских на своих плечах несёт. Ну, тогда не отвлекаю вас. Доброй дороги. И, Мих, прихватите посуду, раз всё равно возвращаетесь. Берегите себя. Надеюсь, вы не против, что я покину вас? Работа не ждёт. — махнув металлическим полумесяцем серпа, девушка улыбается очаровательно, ожидая согласия общего с её словами. Первым откликается заскучавший уже карапуз. Вася срывается, несясь к оставленным корзинам, по пути выкрикивая призывы друзьям своим о том, чтобы и они присоединились к игре резвой. Конечно, теперь нельзя было назвать её честной ввиду опережающего слова действия. Но это мало кого смутило. Подрывая суматоху, несутся стайкой по уж свободным от ржи просторам, спасибо мастерицам, перескакивают через снопы, хохотом заливаются, кличут друг друга. Совсем беззаботные. После, как пить дать, прибегут, губы надуют проигравшие, пока первенцы пояску затеивают. А глазами всё блестеть будут, точно звёздочками небо ночью. Всё радоваться даже опозданию своему. Лишь бы с друзьями. А там и отыграться выйдет. Позднее, когда случай поудобнее подвернётся.       Тут и старшие заулыбались, вспоминая, как сами так же носились ещё не так давно. Славное время. Но забавы забавами, а стоило бы и заняться проблемами. Потому, махнув косой тёмно-русой, кидает последний взгляд янтаря прежде, чем присоединиться к подругам.       Вот и дети, пыхтящие от усердия приносятся, чуть не сбивая друг друга. Последним появляется Миша, жертвенно уступивший все места выше последнего другим, да к тому же более всех нагружен он. Покачивающиеся плетения корзин в ручонках детей выглядят смехотворно и непропорционально. Но тем не менее никто не жалуется на неудобства, вполне упорно тягая ноши свои.       Вздохнув, глядя на это, Кир подцепляет у каждого дитя по плетёнке. Ну, кроме Миши. Он недовольно мотает головой, противясь. А девчушки, оставшиеся без ноши, радостно щебечут, собирая в букеты цветы, что проглядывают в траве. Яркие такие, чарующие. Глядя на них понимаешь, что нет цветка прекраснее, чем полевой ребенок воли и свободы.       — Не перетрудятся, не надо их приучать к безделью. Самому же потом горести будут с разборками. — важные речи начал втолковывать рыжий, окидывая взглядом всех присутствующих. Мало ли, заблудился кто по пути. Уверившись, что не случилось такого, уверенно зашагал по полю к дорожке, что выведет к стоящим не так далеко домам. Володька и Вася недовольно пыхтят, не имея возможности опередить линию идущих, потому толкаются лишь меж собой, стараясь обогнать друг друга на узкой тропке. Девочки щебечут, уже набрав полные руки цветиков, кажется, начиная плести из них узорчатые венки. Какие-то цветы отлетают из-за тонких, хрупких или коротких стебельков, какие-то, особо пышные лепестками, срываются, чтобы присоединиться к прочим. Миша, уверенно вышагивая, всё пререкается с мальчиками, отвлекая их друг от друга. Хотя бы так объединятся, а не покатятся в пыли драки, как оно обычно бывает. А Кирилл жмурится от яркого солнца, прислушиваясь к бурчанию детей, одновременно умудряющихся обсуждать и погоду, и характеры, и воспринимать, кажется, годовые обиды, и хвастаться достижениями былыми, которые и достижениями-то считались лишь в компании их, и подначивали на новые подвиги. Ну, и в таком духе всё.       Да. Действительно хотелось бы остаться тут. Что ж, остаётся лишь надеяться, чтобы судьба распорядилась подобным образом. И, конечно, постараться договориться с той особой, кажется, её Дружаной величают. Но тут приветливы жители, вряд ли глава их отличается нравом колючим и холодным. Правда, и такое бывает. Только Эллина о ней с лаской отзывалась, повезёт, скорее, сладить. Дай Бог, сложится всё в лучшем виде.