Туз

Впервые за всё время тренировок Кармы я наблюдал за тем, как он стреляет по мишеням, но на сей раз под руководством Пушкина, так как Маяковский приболел, и Антон Павлович запретил ему выходить из квартиры, оставшись с ним для лечения. Поэтому сегодняшнями нашими гостями являлись Пушкин, Зощенко, Гончаров и Тургенев. Ваня сидел на крыльце и курил, также следя за ходом тренировки. Он был на редкость расслаблен и спокоен, тих и покорен, словно любой признак его недовольства мог стоить кому-то жизни. Не потому ли, что мужчина курил уже третью сигарету за час? Этот вопрос волновал меня даже больше, чем успехи Кармы. Из открытого окна кухни доносилась возня, создаваемая Гончаровым, что любезно предложил взять на себя сегодня все дела по дому. Я без проблем уступил ему их, догадываясь, кто надоумил его вызваться мне в помощники. Даже на расстоянии Фёдор проявлял ко мне, порой лишнюю, заботу, что не могло не трогать сердце, но иногда выходило за рамки. А я просто принимал, так как понимал, как это важно Феде. Правда же, не велика цена, и мне отдых. Помимо подозрительно спокойного Тургенева, сегодня я впервые наблюдал серьёзного и сосредоточенного Сашу, который указывал на мелкие ошибки Кармы и поправлял его стойку. Иногда показывал на себе, совершив пару манёвров, вполне себе полезные. Пушкин был ничуть не хуже Маяковского, возможно, даже чуть лучше, хотя бы потому, что знал меру и не делал ничего опасного. Володя любил проверять сноровку и реакцию подростка, совершая резкие выпады и выстрелы. Один раз Карма таки не успел увернуться, и пуля задела ему плечо, пролетев мимо. Не помню точно, на какой стадии ярости я находился тогда, но где-то между «копай себе могилу, ты труп» и «уже поздно, ты труп». И так как рядом не оказалось Вани, мне пришлось перебинтовать ребёнку плечо. После этого случая Вова стал аккуратнее и мягче, стараясь не ранить Карму. К счастью, Пушкину не нужен был горький опыт, чтобы думать о том, что перед ним четырнадцатилетний подросток: он это прекрасно понимал с самого начала. Но вместе с тем Александр оказался строгим учителем, придирающимся к любым мелочам, которые Маяковский обычно спускал на тормоза. — И почему бы всегда так не было? — завернувшись в плед посильнее, я присел рядом с Тургеневым, не отрывая глаз от тренировки. Сделав затяжку, Иван пустил дым изо рта, после чего удручённо вздохнул. — У Сани шило в одном месте, ему постоянно не хватает острых ощущений, — бросил эспер и затушил остатки сигареты. — Когда-нибудь я его придушу голыми руками и утоплю в озере. — Откуда такая неприязнь к нему? — я повернул голову в сторону собеседника. Ваня нахмурился, задумавшись над вопросом. — Не скажу, что это неприязнь, но раздражение определённо вызывает. Ты знаешь, отчего Саня недолюбливает Фёдора? — я покачал головой. — Это всё из-за Гончара. — Из-за него? — переспросил я, мельком глянув на Пушкина. — Федя подобрал Ванечку не просто так, и всё в нём было идеально, — издалека начал Тургенев, будто собираясь пересказать свою жизнь от начала и до конца, — но вот присутствовал по его, Фёдора, мнению, один минус: слишком уж Ванечка был плаксивым и эмоциональным. Надоели Федьке его слёзы и решил он избавить Ванечку от грусти. Провёл операцию, пошаманил с его мозгами, и Ванечка не только грустить перестал, но и здраво соображать, определённо. А Сане это ой как не понравилось, и он так разозлился на Федю, что в пылу одной из великого множества бюрьбе организма с алкоголем прострелил ему колено и почти засадил пулю в сердце, да только я вовремя вмешался и вырубил эту пьянь к чёртовой бабушке. Клянусь, моё сердце совершило кульбит в момент выстрела, я почти заработал первый в жизни инфаркт. В тридцать четыре года! Я в замешательстве повернул голову, чтобы внимательно посмотреть на Сашу и разглядеть в нём хотя бы один ответ на один вопрос, но в этом не было смысла. В оригинале упоминалось, что Достоевский удалил у Гончарова часть мозга, отвечающую за грусть, но здесь это определённо вышло из-под контроля. И отчего была такая реакция у Пушкина? — Чего это он так? — озвучил свой вопрос я, вернувшись к Тургеневу. — Только не навернись с крыльца, — усмехнулся он. — Они встречаются. — Встречаются? — брови стремительно поднялись вверх от услышанного, и я уже не был уверен, что хочу знать остальное. — Как только Ваня появился в нашей жизни, Саня поначалу на него внимание не обращал, словно того и вовсе не существовало. Но в какой-то момент у этого казановы возрос сильный интерес, и наш гуляка обрёл новое вдохновение, а Ванечка поистине стал его новой Музой. Вот что-что, а ухаживать Саня умеет: посвящённые Ване стихи, какие-то мелкие подарки, любимые угощения и помощь в бытовых делах. Удивлены были все, и Коля как-то в шутку спросил, чего это наш любитель рисковать внезапно очаровался плаксой. Ох, знал бы ты, почему именно. — И почему же? Помолчав, Иван продолжил: — Саня объяснил нам крайне доходчиво, своим высокопарным языком, что был очарован повышенной чувствительностью Ванечки, его слезами, придающими особый шарм серебристым глазам, и подрагивающими плечами, — мужчина вздохнул. — В общем, сорвало крышу ему от Ванечки, и ухаживал он за ним месяц. А потом они стали встречаться, и этот романтик подъездный никогда не стыдился проявлять свои высокие чувства даже при Феде, которого прямо-таки начинало от этого тошнить, уж я-то видел. А Ване было неловко и стыдно, когда Саня при всех целовал его, осыпал тысячами комплиментов и чуть ли не молился на него, как на Святого. Я, как человек далёкий от подобной романтики, чтобы лоб об землю расшибить, сходил с ума с головными болями от этих картин и старался поменьше контактировать с этими двумя ради их и собственного блага. К сожалению, такой возможности не было у Феди, отчего он быстро вышел из себя и пошёл на радикальные меры, решив проблему хирургическим вмешательством. Казалось бы, не станет плачущего раздражителя рядом, не станет и влюблённого раздражителя. Но это стало той фатальной ошибкой, которую идиот по имени Фёдор всё никак не признает. Разговор прервался. Я опустил голову, серьёзно задумавшись над тем, как же мне повезло, что Федя не был навязчив и абсурден в своей любви, если не считать той клятвы. Он явно имел опыт. Чужой, но опыт же. — Но знаешь, что самое непонятное всем, кто в курсе об этой трагичной истории любви? — снова заговорил Ваня. — То, почему они до сих пор состоят в отношениях. Вернее, не так. Мало того, что их отношения вполне себе продолжаются без явного разрыва, этот безолаберный придурок изменяет Ване налево и направо и только и делает, что строит из себя жертву. И эта причина перевешивает то, что Саня чуть не убил Федю. Я терпеть не могу людей, которые нихуя не делают, чтобы хоть как-то исправить своё положение дел, приносящее дискомфорт. — А как Ваня вообще относится к изменам? — с огромными от шока глазами спросил я. — Да никак, он же туго соображает теперь. Удивительно, что ещё как-то проявляет любовь к Сане, хотя я бы на его месте, с такой-то способностью, прикопал бы этого алкаша где-нибудь в лесочке. И бровью не повёл бы. Я был согласен с Ваней абсолютно во всём. Сочувствовать Саше было тяжело, в отличие от Гончарова. Вот если бы он даже в такой ситуации продолжал хранить верность своему любимому, или просто расстался с ним ради приличия, тогда был бы другой разговор. Но имеем, что имеем. — Саня пару раз умолял меня применить способность на парне, но я наотрез отказывался, потому что Феде бы это не понравилось. Пока сам Фёдор не разрешит мне исправить эту ситуацию, я даже пальцем не шевельну в их сторону. И поверь, не от того, что я якобы испугался гнева Демона. — А от того, что Саша не убедителен в своих мольбах и не понимает, что творит, — закончил я. Мы просидели так ещё некоторое время, пока Пушкин и Карма не закончили. Они оба зашли домой, а мы ещё не торопились, хотя погода обещала двухчасовой дождик и несильный ветер. Я поднялся первым, собираясь вернуться в дом. Ваня встал следом. — Может, ты как-то поговоришь с Саней? — поравнявшись со мной, заговорил эспер, и я остановился. — Втолкуешь ему что-нибудь. — Ты думаешь, я смогу на него воздействовать? — я выгнул бровь. — На Фёдора же смог, так что с этим болваном трудностей возникнуть не должно. Если бы только Ваня знал, как же он ошибается…

***

Кухня — как много в этом слове. Я уже перестал удивляться, что все важные разговоры и основные события происходили именно в этой комнате. Видимо, русский быт настолько сильно прижился в этом месте, что постепенно забывалось, что этот дом находится в Японии, портовом городе, вернее, за городом, в лесу. Но справедливости ради, принадлежал он несомненно человеку русскому, который этот дом и отстроил. Антон Павлович всегда казался удивительным человеком, право слово. Ваня мыл посуду, в то время как я, Саша и Карма сидели за столом в напряжённом молчании, по непонятной, на самом деле, причине. Мне всё никак не приходило в голову, как же начать непростой разговор с Пушкиным, чьё настроение точно не располагало к беседе. Атмосфера тоже ни к чему не располагала, хотя бы за счёт того, что в комнате было слишком много посторонних. Вздохнув, я закинул ногу на ногу и уставился на Карму. — Почему бы вам с дядей Ваней не осмотреть кошку? — очень тонко намекнул я подростку, на что он мельком глянул на выход. — Кстати, ты уже придумал ей имя? — Мы с Антоном Павловичем решили назвать её Бегемот, — ответил Карма, пожимая плечами. Сначала я определённо удивился, но затем мои губы изогнулись в улыбке. Приятные воспоминания и внимание папы к деталям грели душу. — Очень хорошее имя, — кивнул я. — Думаю, Бегемот соскучилась по Ване. Выйдя из-за стола, эспер спешным шагом покинул кухню. Остался ещё один лишний человек. — Ваня, ты много работал сегодня, поэтому сходи в гостиную и отдохни, — я посмотрел себе через плечо, наблюдая за Гончаровым. Парень только закончил расставлять посуду по местам. Развернувшись, он кивнул и тоже ушёл. Вот мы и остались один на один. Я волновался, так как знал, что Александру не очень сильно импонирую. Мне совсем не хотелось бы вести разговор с враждебно настроенным человеком, но я уже согласился хоть как-то разбавить ситуацию, которую создали другие. Но начал разговор Пушкин. — И о чём ты хочешь поговорить со мной? — как и ожидалось, эспер не был настроен на разговор. Удержавшись от того, чтобы закатить глаза, я сел поудобнее и посмотрел Сане в глаза, пытаясь рассмотреть хоть что-то за пеленой неприязни. — Ваня мне рассказал о вашем с Фёдором конфликте, — я решил не ходить вокруг да около, так как всё ещё ценил свои время и нервы. — Так вот о чём вы там шушукались, — фыркнул Саша и сел ко мне боком. Ладно, его дело. — Это он тебя и надоумил поговорить со мной, чтобы я больше не трогал Демона? — Саша, но ты же понимал, с кем связываешься… — И что с того?! Эспер ударил кулаком по столу, и я нахмурился, впившись в место удара взглядом. Разговор уже стал выходить из-под контроля. — Во-первых, стол здесь уж точно не при чём, — я стиснул челюсть. — Во-вторых, ты знал, на кого работаешь, и должен был заметить, что Фёдора явно не устраивает повышенная чувствительность Вани. — Даже если и так, что я по-твоему должен был сделать? — на меня уставились злые зелёные глаза. — Для начала перестать жевать сопли и взять себя в руки, — кажется, злиться начинал и я. — Есть множество вариантов развития событий, один из которых весьма действенен с Фёдором, и называется он дипломатией. — О, ну конечно, я ведь разговариваю с его подстилкой, чего ещё нужно было ожидать, — закатив глаза, Пушкин поднялся со стула и собирался уйти, но я встал следом и вцепился ему в плечо. Рука плотно сжалась на чужом плече, и парню пришлось остановиться на месте. Убью. Морально. — Больше всего на свете я ненавижу три вида людей: педофилов, самоубийц и бестолковых идиотов, которые винят во всех своих грехах абсолютно любого, но никогда не берут во внимание свои собственные косяки, — всё ещё держа себя в руках, я говорил холодно, хоть и стиснув челюсть. — Ненавижу, когда будучи недовольным своим положением, люди опускают руки и мирятся с этим, вместо того, чтобы хоть что-то предпринять. Но ещё хуже, когда они ноют об этом и выставляют себя великомучениками, хотя на деле они просто безвольные рабы своего собственного безразличия. Дёрнув плечом, Пушкин развернулся и отступил назад, смотря на меня злобно, будто готовясь ударить. — Со своей колокольни судить легко, особенно учитывая, в каком статусе ваши отношения с этим Де… По кухне раздался звонкий шлепок. Саша, чья голова была повёрнута в бок, прикоснулся к покрасневшей щеке и в шоке уставился на меня. — Успокоился? А теперь открой свои блядские глаза и посмотри на мир вокруг! — я не выдержал и сдался, эмоции вырвались наружу штормом, сносящим всё на своём пути. — Какая к чёрту разница, в каких отношениях нахожусь я с Фёдором? Какая разница, в каких отношениях с ним находишься ты? Никто не отменял элементарного человеческого уважения к другим! И если ты ещё раз назовёшь Фёдора Демоном в стенах этого дома, я отрежу тебе язык и заставлю тебя проглотить его. Хотя в твоём безнадёжном случае, стоит перейти сразу к кастрации. И поверь, мне хватит знаний и опыта, чтобы ампутировать твой член, который ты никак не можешь удержать в штанах! Всё ещё пребывая в крайней степени замешательства, Саша не промолвил ни слова, он даже не пошевелился. Его глаза были выпучены, и он стал похож на лупоглазого щенка, сильно испуганного кем-то или чем-то. Ну, он сам напросился. — Хочешь вернуть прежнего Гончарова? Хорошо, я тебе это устрою! Я поговорю с Федей и верну тебе твою Музу. Но! Ты, блять, будешь должен встать перед ним на колени и умолять о прощении за все свои пьянки-гулянки. Не простит так, будешь делать всё возможное, чтобы доказать, что ты действительно раскаиваешься. Ты меня услышал? — но Пушкин так и не шолохнулся. — Допустим, услышал. Дам непрошенный совет: что-то не нравится — подбери сопли и возьми себя в руки, перестань ныть о своей тяжёлой жизни и начни работать в первую очередь над собой. Иначе ты с одинаковым успехом заработаешь цирроз печени и подцепишь венерическое заболевание. Под конец своего монолога я всё же успокоился. Поняв, что не услышу от эспера ничего ещё ближайшие несколько минут, просто вышел из кухни. Меня тошнило от нахождения там. Врезавшись в кого-то, я чуть не упал на пол, но меня удержали на ногах. — Он мëртв? — абсолютно серьëзно и холодно спросил Михаил, когда я поднял на него взгляд. Злость сошла на нет, стоило только заглянуть в омут чëрных стеклянных глаз. Из всех китайских болванчиков Фëдора конкретно этот экземпляр действительно пугал меня. Наверное, оттого, что способность его тоже была связана со смертью и закрепила за собой такое себе впечатление. Вздохнув, я покачал головой на вопрос Миши. На мгновение в его взгляде промелькнуло разочарование, тут же сменившись безразличием. Мне это показалось примечательным, так как до этого толком замечать эмоций за этим человеком не удавалось. — А почему интересуешься? — Он мне просто не нравится. И я бы хотел, чтобы он умер. Эти слова не испугали меня, пускай я совсем не понимал неприязни Зощенко к Пушкину. Хотя, определëнно, догадывался. — Ну, не ты один, — пожал плечами я. Много, кто желал смерти Саше. Очень много.

***

Фёдор вернулся, когда на улице уже как час шёл дождь. Изрядно промокший и продрогший, он стоял в прихожей, оставляя после себя и своей мокрой одежды лужу. Я в срочном порядке повёл его в ванную, попутно снимая одежду. Пока Федя отмокал в ванне, я стирал накопившиеся вещи и шмотки мужчины. За дверью слышались топот, какая-то ругань на русском и мяуканье. Из груди вырвался вздох. — Ты сегодня печален, — Фёдор заметил моё состояние и заговорил, не открывая глаз и продолжая лежать в тёплой воде. — Кто тебя расстроил? — Ваня попросил меня поговорить с Сашей, чтобы привести его в чувства, — я вытащил из машинки постиранные вещи и стал копаться в настройках, чтобы отжать их. — Разговор не задался, и я наорал на него. В общем, с этим нужно что-то делать, Федь. — Убить его? — как ни в чём не бывало, будто в этом и правда не было ничего такого, сказал эспер. Я закатил глаза. Привык. — Как только он меня допечёт, я и сам это сделаю. Нет, Федь, я имею в виду, что стоит позволить Тургеневу применить способность на Гончарове. — Думаешь? — Федь. — Ладно, я понял тебя, — открыв глаза, Достоевский сел и вздохнул, проведя рукой по волосам. — И ты это делаешь ради Пушкина и Гончарова? Я улыбнулся. Ну, почти. — Ради себя и Гончарова, если точнее, — смешок. — Мне не хватает вменяемой подружки. — Тогда сообщи о моём решении Ване. Я подойду позже, если ты дашь мне сухую одежду и полотенце. — Да, сейчас. Скоро я вышел из ванной и чуть не наступил на развалившуюся перед дверью кошку. Она посмотрела на меня пронзительными янтарными глазами и поднялась, вальяжно пойдя в гостиную, где находились оба Вань, Миша и Карма. — Ваня, — позвал я, и на меня уставились оба. — Так, ладно, не суть разница. Фёдор разрешил использовать способность на Гончарове. — Чего? — у Тургенева готовы были глаза на лоб полезть от услышанного. — Ты серьёзно? Зощенко тут же пробудился от полудрëмы и тоже одарил меня любопытным, но всë ещë бесконечно усталым взглядом. Сердце замерло от тяжести ситуации. — Да. Подготовьтесь, Фёдор сейчас подойдёт. Об мою ногу потёрлись, мурча. Я опустил голову и столкнулся с весёлым взглядом Бегемот, которая ластилась о мои ноги и урчала от удовольствия. Нагнувшись, я погладил её и почесал за ушком. — Мать, ты мне так кого-то напоминаешь, — с моих уст сорвался мягкий смешок, и кошка замурчала сильнее, отчего по телу пошли вибрации. — На это можно и подсесть. — Дядя Ваня сказал, что она со дня на день окотится, — Карма сел на пол, тоже начиная гладить Бегемот. — Вернее, завтра-послезавтра, поэтому сегодня он её заберёт. — Как хорошо. Кстати, что у тебя с изучением языков? Наконец дождавшись моего внимания, которое в последнее время уходило на Фёдора и других, подросток расцвёл и вдохнул в грудь побольше воздуха. — Русский тяжеловато даётся, но знания родного и английского уже на восьмидесяти процентах, — похвастался мальчик, улыбаясь. — Прекрасно, ты умница. В такой обстановке, наверное, прошло чуть больше трёх минут, перед тем как Фёдор появился в гостиной. По моей просьбе Карма привёл Сашу, и всё началось. Гончаров сидел в кресле, словно ничего не подозревая, в то время как Тургенев стоял за ним, а мы наблюдали со стороны. Одним движением сняв бинты, Ваня обхватил голову эспера и приказал ему не дышать, после чего использовал способность. Сначала никаких изменений не происходило, хоть и было видно по лицу мужчины, как ему тяжело работать с чужой головой. Но скоро Гончаров резко выдохнул, и из его глаз потекли слёзы, в то время как сам он закричал. Тургенев тут же убрал руки, отчего Ваня сам схватился за голову, после чего потерял сознание. Пушкин среагировал раньше всех, подскочив к телу любимого, но был остановлен Тургеневым. — Смирно, солдат, воду не баламуть, — хриплым голосом произнёс Иван и кивнул Михаилу, оказавшемуся рядом, чтобы тот подхватил тёзку на руки. — Так, сейчас ты, горе луковое, возьмёшь кошку, и мы вместе доберёмся до Антона Павловича. Понял? Александр спешно кивнул. Они покинули нас очень поздно, когда на улице уже давно стемнело, а дождь закончился минутами ранее. Я облегчённо выдохнул, потрепав Карму по волосам, а Фёдор стоял, смотря в окно безучастно. — Думаешь, он действительно его простит? — спросил мужчина, оставаясь в том же положении. — Хотелось бы надеяться, что нет, но точно знать не могу. Может, и простит. — Может быть. Ладно, идите спать. Федя направился в свой кабинет, а Карма к себе в комнату. — Ты не собираешь спать? — я выгнул бровь, обняв себя за плечи. — Боюсь, сегодня уснуть мне не выйдет. Сам понимаешь, когда наши отношения зашли так далеко, спать вместе стало пыткой. Спокойной ночи, Эйс. Я остался один в тёмном коридоре. Глубоко вздохнув, отправился в спальню. И не переставал чувствовать неприятный холодок на спине.