Adfectus

      Чувство влюблённости похоже на чувство полёта. Чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Но бывает и по-другому. Это зависит от человека.       Ты можешь быть бесчувственной тварью или попросту влюбчивым.       Тогда ты можешь в одно мгновение взлететь до небес, потому что очередной человек покажется тебе совершенно точно твоим новым смыслом жизни. Ты можешь даже быть на сто процентов уверен в этом, искренне считать, что так оно и есть, но, когда ты даже не упадёшь, а плавно снизойдёшь с небес на землю, ты вдруг осознаешь, что ты просто идеализировал, романтизировал этого человека в своей голове, ты забываешь этого, а влюбляешься в другого. И так до бесконечности. Потому что внезапно влюбляться и так же внезапно разлюблять — твой смысл жизни, потому что для тебя не имеет значения сам человек, его внутренний мир, тебе важно само чувство влюблённости в кого-то, это ощущение полёта.       Ты можешь быть мягкотелым слизняком или попросту слишком чувствительным.       Тогда ты можешь целую вечность готовиться взлететь и ещё вечность вечностей лететь до небес. Ты можешь сначала пробовать свои новые крылья, ощупывать их, несмело дотрагиваться до них и тут же в страхе перед неизведанным отдёргивать руку.       Ты можешь делать в нерешительности всего пару взмахов и замирать не на целую, но на половину вечности, прислушиваясь к ощущениям. Потом ты снимаешь с себя крылья, трепетно поглаживая амурные перья, и, вскоре думаешь, что ты недостоин такого, недостоин летать, и что тот человек, который подарил тебе эти крылья — идеал, а ты?       Кто ты?       Что ты?       Ты не знаешь.       Вроде бы, и хочется полететь, но ты боишься. Даже с высоты своего роста падать больно, а с высоты птичьего полёта…? Но летают на крыльях любви выше, чем птицы на своих крыльях. Намного выше.       Ты смущён. Неловко улыбаешься. И надеваешь крылья, кусая губы, готовясь к полёту. Ты мнёшься и пытаешься приловчиться к недавно приобретённому. На это уходит ровно столько вечностей, сколько нужно. Ни больше, ни меньше. Здесь не стоит торопиться, спешка в этом деле ни к чему. Страшно ведь, всё-таки.       В какую-то из вечностей ты взлетаешь. Паришь выше многих остальных влюблённых. Чем больше проходит времени с получения крыльев до твоего полноценного полёта — тем ты выше летишь. Выше, легче и радостнее.       Ветер свищет в ушах, ты не чувствуешь ничего кроме любви и крыльев за спиной. Для тебя словно перестаёт существовать всё остальное. Ты забываешь обо всём остальном. В том числе и о том, что ничего не длится вечно. Даже полёты.       Пока ты выписываешь пируэты в облаках, кружишься в небесах, солнце медленно, но верно подпаляет твои крылья. И ты даже знаешь об этом. Знаешь, что опасно летать возле солнца. Но ты закрываешь на это глаза, стараешься не думать об этом. Ведь Солнце в твоей голове — это чудеснейшее светило, источник света и тепла, а не твоя погибель.       Когда твои крылья сгорают, ты сначала даже не понимаешь — а что, собственно, произошло. Ты какое-то время ещё висишь в воздухе, испуганно озираясь по сторонам, пытаясь узнать причину своей необъятной паники, резко захлестнувшей тебя, словно цунами; все вокруг продолжают летать, солнце никуда не ушло, всё ещё светит, только странно подмигивает.       Ты крупно дрожишь, похолодевшими от страха пальцами отчаянно пытаешься нащупать крылья за спиной. Когда их не оказывается, ты заливаешься предистеричным смехом и камнем падаешь вниз по позволению Солнца, потому что то уже увидело — как ты напуган.       Ты падаешь быстро, и, если тебе нужно было вечность вечностей на то, чтоб подняться, чтоб взлететь, взлететь выше, чем ты можешь себе представить, то тебе нужен был всего лишь миг на то, чтобы рухнуть вниз, сердцем прямо на один из кольев, расставленных на земле, чтобы на них падали такие же несчастные влюблённые.       Может быть, подле тебя еще сотни таких же. Может быть, им так же плохо. Но ты даже не думаешь об этом. Ты не думаешь ни о чём, кроме предательства Солнца, твоего Солнца, которое так нежно грело тебя и твои крылышки, так приятно освещало тебе мир. Ты не в силах думать о ком-либо кроме твоего Солнца.       Ты не понимаешь причину предательства, и у тебя впереди ещё все оставшиеся вечности, чтобы попробовать понять это, но ты не поймёшь.       Ты мог бы спросить у Солнца, если бы оно не было так далеко. Или если бы ты снова мог подняться к нему.              Ирацибета тоже не понимала причину многолетней лжи и предательства Илосовика. Она могла бы спросить, если бы из страха за свою жизнь не убила бы его сама. Или если бы умела разговаривать с мертвецами.