Adfectus

      Ты не боишься сгореть?       Боишься.       Конечно, все боятся.       А чего бы ты хотел больше — превратиться в пепел, развеяться по ветру или быть похороненным в земле, после чего черви обглодают твои мёртвые кости, с аппетитом полакомятся твоей гниющей плотью?       Мотылькам всё равно, они не думают о смерти. Они порхают в ночи, бесцельно машут своими невзрачными крылышками, пока не обнаружат источник света, считай, свою смерть. Поэтому, им лучше никогда не видеть огня, лампочки. Но, опять же, они не думают о смерти. Они мечтают о тепле и свете, ставят перед собой цель — достичь тепла и света, а как только достигают эту цель — падают замертво. Такова судьба большинства мотыльков, лишь некоторые умирают, иссыхают тогда, когда приходит их срок, когда их собственная Мотыльковая Смерть приходит за ними с косой.       Свеча наполовину сгорела, лужица быстро остывающего воска становится всё больше. Маленькое оранжевое пламя танцует вокруг фитиля, пока мотыльки ещё издалека заворожённо наблюдают за манящим огнём.       Ночные бабочки слетаются на источник тепла и света, и лишь самые смелые из них с удовольствием и азартом пытаются заигрывать с в прямом смысле горячей и такой желанной свечкой.       Один из мотыльков понимает всю опасность этой близости, знает, что даже одна-единственная попытка заговорить с пламенем может стоить ему жизни, помнит, что многие до него уже пытались.       Ему не всё равно на это, просто слишком сильно желает он согреться и почувствовать, какого это — летать в тепле и свете, а не в холодной тьме ночи.       Он нетерпеливо и, совсем капельку, такую же капельку, какая сейчас капает со свечи на стол на летней террасе, подлетает к свече, присоединяясь к остальным таким же бабочкам, мечтающим о красивом суициде.       Этот — не мечтает. Он мечтает о свече, о её огне, пылающей страсти, мечтает полюбоваться её танцем на расстоянии раскрытого крыла.       Мотылёк всё ближе, ближе, и в какой-то момент кажется, что пламя чуть подпаляет его крыло, но нет, это игра света.       В одно мгновение серая бабочка замирает в воздухе, совсем близко к свече.       А та его манит, тянет к себе. Зазывает, лижет огнём кончики его тонких крылышек.       Мотылёк, не в силах сопротивляться магнетизму и большой любви в его маленьком сердце, летит навстречу пламени, заранее зная, что она — его конец.       Подлетая, он протягивает лапки, и вскоре падает замертво, но не смертельно обжигаясь и падая в тепловатый воск, как закончили такие же, как он, а сгорает дотла, перед смертью успев подумать о том, что его любовь погубила его, но он всё равно ещё чувствует, что любит её даже после того, как она безжалостно убила его.       Бабочка исчезает в огне, а свеча, как ни в чём не бывало, продолжает светить и мерцать, привлекая таких же глупых мотыльков, как тот.       Но тот не был глупым. Он изначально знал — что его ждёт и чем всё закончится. Просто свеча была самым прекрасным, что он видел в жизни, и слишком велик был соблазн любить её.       Как и Время, конечно же, знал — чем закончится его роман с Ирацибетой. Он же Время. Ему известно будущее, как и известно то, что есть огромное количество вариантов будущего, и что будущее можно изменить. Только не каждое будущее подлежит изменению. Тогда это уже не будущее, а судьба. Его встреча с Ирацибетой была будущим, а вот уже конец их романа являлся судьбой.       Он изначально всё знал, потому-то и совсем не удивился, когда его поволокли стражники из растительности. Просто Ирацибета была самым прекрасным в его жизни, и слишком велик был соблазн любить её.