Adfectus

      Обычно, любят не за красоту, не за то, как ты выглядишь, а за то, кто ты, как ведёшь себя, что знаешь, как разговариваешь, любят за твой внутренний мир. А за внешность уже до кучи, если на тебя, конечно, не сильно страшно смотреть, тогда и внешность твою полюбят, раз уж внутренний мир уже полюбили.             Любят душу, а не её оболочку. Долго не проживёшь с человеком, имеющим лишь красивую оболочку, но не имеющим душу.       А если не знаешь — какова душа человека, но видишь лишь его оболочку — влюбиться по-настоящему невозможно, значит, любовь с первого взгляда — чья-то выдумка?       Время знал о людях всё, знал их возможный спектр чувств, знал — что и как ощущается. Несмотря на то, что он лишь наполовину человек, ему были доступны абсолютно все эмоции. За свою долгую жизнь он смог ощутить каждую из них, и только любовь была ему чужда.       Когда он первый раз встретил Ирацибету, что-то дёрнулось в его груди. Ему показалось, что у него погнулись стрелки или треснул циферблат, но оказалось, что нет. На смену опасениям пришло некое смущение, за которым последовали тепло и взволнованность.             Время не был излишне удивлён, всё когда-то случается первый раз, когда-то ведь и он должен был влюбиться, а Время безошибочно и почти сразу угадал — что это за чувство.       Почему именно Ирацибета покорила его сердце, а не кто-то другой — он не мог сказать. Наверное, потому, что любить человека нужно не за что-то, а всего его, оттого и невозможно сказать — какое его качество тебе больше всего нравится.       Ему было жаль, что он не встретил Ирацибету раньше, потому что любовь — поистине самое прекрасное чувство из всех.              Не сказать, что он никогда не был знаком с ней. Был, конечно. В день её рождения Время повесил её часы в зал ныне живых подземцев, потом ещё пару раз ему удавалось увидеть несколько моментов из её жизни.       После первого дня знакомства, устроив Ирацибету на время в одной из комнат Замка Бесконечности, он закрылся в своём кабинете на ключ и не выходил оттуда, пока не просмотрел всю её жизнь от начала до самого конца.       Вряд ли это уже было влечение с первого взгляда, но это влечение стало много сильнее, когда коробочка, проецирующая любые моменты прошлого поведала ему историю Ирацибеты.       Время был поражён тем, что Ирацибета никак в диалогах с ним не давала понять, что она сломлена. Она вела себя совершенно по-другому, будто она ломала, а не её. Она тоже, конечно, но она бы этого, может, не делала, если сначала удар не нанесли бы по ней. Ирацибета держалась уверенно, не жаловалась ни на что, пока на следующий день Время робко не сообщил ей о том, что ему всё известно о ней в силу того, что он Время. Ирацибета знала, что он Время, но не особо-то верила в то, что он может досконально знать о ней всё.       «— Ты не можешь знать всё, — возмущается она. — Твой удел следить за ходом истории и решать судьбы людей, а не знать всё о жизни абсолютно каждого в этом чёртовом мире.              — Могу, — он коротко и почти с жалостью улыбается ей. — Я соболезную.       — Что мне твои соболезнования, — Ирацибета взмахивает руками и с обидой ловит себя на том, что впервые, пусть и не напрямую, но признаётся в том, что терпит поражения на протяжении всей своей жизни.       — Я знаю всё. Мне очень жаль. Можете не скрывать это. Будет лучше, если Вы выговоритесь. Станет легче, возможно, — отрывисто говорит он, почти задыхаясь, потому что понимает, что его слова звучат как-то картонно и совсем неискренне, и это может только ещё сильнее разозлить его собеседницу. Время осторожно лезет в карман за словарём.       Она хочет сказать что-то гневное, даже набирает в лёгкие воздух, но тут же тоскливо вздыхает. В её глазах мелькает отчаяние, которое она тщательно пытается замаскировать под усталость. У неё возникает идея проверить Время, потому что хорохориться и врать, что всё знаешь — может каждый.       — Сколько стояло кресел в моей спальне у камина? — с вызовом спрашивает она, немигающим взглядом пробежавшись по Времени сверху-вниз и снизу-вверх. Этот глупый вопрос первое, что пришло ей в голову. Она могла бы придумать вопрос получше, просто не хотелось задерживать молчание надолго.       — Одно кресло и один диван, — его начинает подташнивать, потому что он уже знает — что будет дальше.       Ирацибета молчит, потому что сейчас как раз тот самый из немногих случаев, когда ей совершенно нечего сказать. Смысл что-то говорить, когда он всё знает? Даже нечего возразить.       Она разворачивается и уходит, волоча за собой размотавшийся подъюбник. Хочется уйти не из его открытого кабинета, а из Замка Бесконечности вовсе, только ей некуда идти, потому что она в ссылке»       Люди никогда не интересовали Время сразу, как только он взглянет на них. Только Ирацибета, но Время всегда ставил её выше всех людей. И это далеко не потому, что он общался с Ирацибетой дольше, чем с остальными. После того, как он просмотрел её историю, ему стало интересно — привлекут ли его другие люди, если он узнает больше о них.       Не привлекли. Он лично пообщался со Стейном, узнал о нём всё, а потом заглянул в жизнь младшей сестры Ирацибеты. Ему хватило этого, чтобы понять, что Ирацибета оказалась бриллиантом, вернее, рубином среди всей этой гальки.       Он не хотел признаваться себе, что он, бог, оказался во власти каких-то людских чувств, что он, вершащий судьбы людей, оказался уязвим для такого явления, как любовь с первого взгляда.       Тем не менее, он оказался.