♡
Противная трель мобильного телефона раздаётся в спальне, разрезая идеальную вечернюю тишину, когда Тэхён после очередного напряженного, долгого и ленивого рабочего дня, даже не раздеваясь, падает лицом в подушку, в сладкой надежде скорее уснуть, и желательно лет на сто. Впереди несколько долгожданных выходных и он планирует просто добросовестно их проспать. Честно говоря, это уже не первый, да и не пятый звонок за последние несколько часов. Его почти разрывают, если это можно так назвать, предложениями провести субботнее утро, день, а то и вечер вместе: просто прогуляться по парку, сходить в кино, позавтракать, поужинать, а самое приятное, конечно же, ещё поработать. Но только огромный хер он клал на всё это и на «праздник», которому почему-то все придают такое охренеть важное значение. Нехотя нащупав телефон рядом с подушкой, совершенно незаинтересованно подняв лицо и развернув к себе дисплей, он облегчённо выдохнул: слава богу, не кто-то другой. Имя звонившего он впервые за день даже рад видеть. Тэхён переворачивается на постели на спину, подтягивает телефон к уху и снова прикрывает глаза. — Да, Чон, здорова, — с ноткой радости эхом по комнате расходится голос. — Только не говори, что ты уже дрыхнешь во всю… — на той стороне воодушевление, усмешка, тонкая дружеская издёвка, но приятная и привычная. — Только не говори, что ты только проснулся… — с точно такой же усмешкой в ответ выплёвывает Тэхён, очередной раз подкалывая друга. Тот, в отличии от Кима, похоже, живёт исключительно по ночам, иначе как объяснить то, что любой звонок в середине и конце дня заканчивается вялым «я сплю» и быстрыми мерзкими гудками. — Знаешь, я бы тебе соврал, что нет, но да, — и это звучит так самодовольно, словно Чонгук гордится тем фактом, что вообще почти солнечного света не видит. — Могу себе позволить. Ну что, планы на завтра есть? — Тоже хочешь пригласить меня на свиданку в честь Дня Святого Валентина? Тогда вставай в очередь, будешь последним. — Тоже? — Шесть человек уже сегодня изъявили своё желание. И одно предложение охуительнее другого. Даже на воздушном шаре предлагали полетать, прикинь? Задолбали, честное слово, — Тэхён растирает переносицу пальцами, сладко зевая и потягиваясь. — Ну поздравляю, мистер «от лёгкого флирта ещё никто не умирал». Нехер мило глазками хлопать, жилось бы проще, — звучит это как-то немного едко, язвительно скорее даже, голос становится более серьёзным, но Тэхёну так только кажется, он знает, что почти всё, что говорит Чонгук, он произносит с улыбкой. — Так, ты вообще помнишь, что Юнги два месяца назад приглашал нас на свою фотовыставку? Ну так вот завтра, вообще-то, открытие. Давай сгоняем? Если ты не занят шестью свиданиями. Не хочу там один слоняться. — Я за! И врать не придётся, чтобы отмазаться от самых назойливых, — Тэхён поднимает ресницы, рассматривая потолок своей спальни, облегчённо выдыхая, что сможет со спокойной душой послать всех завтра в далёкое и увлекательное путешествие по членам. Он хоть и отзывается так обо всех, кто им заинтересован, но врать не любит, а прямо отказывать — ещё больше. А в любом случае бы пришлось. Для него всё это какая-то ужасная каторга. Вот бы все люди легко умели понимать намёки и отваливать, когда нужно. — Открытие в семь, так что я где-то к шести за тобой заеду, идёт? — на том конце чиркает зажигалка, за которой слышится приятный протяжный выдох. Чонгук закурил. И даже по звукам так сладко, что Тэхёну самому вдруг хочется встать и отыскать пачку сигарет, сделать пару затяжек, и обратно в одеяло. — Забились. Это, кстати, у тебя осталась моя связка ключей, которую я у тебя в тачке забыл пару месяцев назад? Не проебал ещё? — Проебал! — только было Тэхён хочет возмутиться и начать что-то бухтеть, как Чон звонко заливается смехом. Он вообще по жизни врать очень плохо умеет, потому и шутки вот такие у него выходят не очень. Не умеет он выдерживать интригу и нужную паузу. — Как ты их кинул в бардачок, так и валяются. — Круто. Прихватишь тогда? А то надоело запасным открывать, он заедает. — Ок. До завтра тогда, — казалось, Чон хочет добавить что-то ещё, может, пару слов, но в голову особо ничего не приходит, и, попрощавшись, сбрасывает вызов. — Свидимся, — звучит уже куда-то в пустоту, когда в трубке звучат одни гудки. Тэхён блокирует телефон, отбрасывая на другую сторону кровати. Вставать и раздеваться он даже не планирует. Очень уж лениво. Потому просто отгибает край одеяла, заворачивается в него и прикрывает глаза. Они не виделись с Чонгуком из-за работы немногим больше месяца, и сейчас Ким рад, что немного вырвется из этой гнетущей рутины и просто отдохнёт с друзьями субботним вечером. Пусть даже и на почти «светском» мероприятии, где все будут ходить с гордым видом и рассматривать фотографии, но всё же это один из лучших вариантов выходного. После сна, конечно же. Вино, непринуждённые дружеские беседы, куча шуток, а в продолжении вечера, может быть, бар всей компанией вырвавшихся в этот вечер — всё как в старые добрые. Быть честным, он уже успел по этому ужасно соскучиться. За всеми этими размышлениями он и проваливается в сон.♡
Выехав на час пораньше, по дороге до нужного района Чонгук начал названивать Тэхёну ещё в такси, но, чего и следовало ожидать, трубку никто не взял. Ни с первого, ни с пятого раза. Выйдя из машины и остановившись у подъезда, он подкуривает сигарету, зная, что в своей квартире Тэхён ему курить точно не даст, а выгонит на улицу, потому что «этот чёртов дизайнерский диван стоит как твоя душа, с ним не то что курить — дышать рядом нельзя». А то, что по нему иногда собака грязными лапами бегает, — это «совсем другое». Ким даже сам ради этого дивана гоняет курить на общий балкон, что, по сути, запрещено, и штраф он уже получал. Ну двинулся немного человек, что поделать. Чонгук его другим и не знает. Для февраля погода на улице стоит достаточно зябкая, учитывая ещё и то, что Чон накинул тонкое серое драповое пальто, которое единственное лучше всего подходило под его сегодняшний total black наряд с водолазкой. Предприняв ещё несколько попыток дозвониться, он тушит окурок о подошву ботинок и небрежным щелчком пальцев отправляет его куда-то на проезжую часть. Чонгук лениво поднимается на нужный этаж, усмехаясь собственным мыслям. Тэхён наверняка опять два часа выбирает, какую рубашку ему надеть, чтобы потом в итоге выбрать свою любимую. Ещё пара попыток позвонить в дверь тоже оказываются безуспешными, поэтому, недолго думая, Чонгук достаёт чужую связку ключей из кармана и нахально открывает дверь, проходя внутрь. Это уже не первый раз, когда он так свободно заходит в его квартиру, и Тэхён сам нередко подкидывал ему свои ключи, с просьбой заходить, если он не отвечает. А не отвечает он довольно часто по куче разных причин: не слышал, не видел, проебал телефон, уснул (что бывает чаще всего, а порой даже в ванной), был слишком увлечён чем угодно и ещё «сто и одна отмазка Ким Тэхёна». Бросив на полку рядом со входом связку, стянув ботинки и пальто, Чонгук проходит в квартиру. Повсюду, кажется, в каждой из комнат, горит свет, на полу валяются вещи, на пороге негромко и радостно тявкает Ёнтан, прыгая вокруг гостя. Он облизывает пару раз чужие руки, прежде чем с очень важным видом удалиться по своим собачьим делам дальше. Чон осматривается ещё раз, подаёт голос, но ответа всё равно не следует. Ну не может же быть, что Тэхён просто вышел куда-то. Чонгук заглядывает во все комнаты, даже за двери на всякий случай, когда наконец-то слышит звук воды в самом конце коридора. Покачав головой, он движется в направлении ванной и надеется, что друг там не уснул снова. — Тэ! Тэ, я, если что, пришёл! — Он прикрикивает, пытаясь всё же оповестить хозяина, что тот теперь в доме не один, но в ответ снова полный игнор. «Господи, неужели сдох там? Поскользнулся, как сын Траволты, и отъехал?» — Чон подходит ближе, прикладывается ухом к двери, чтобы понять, есть ли там хоть кто-то живой, слегка постукивает. Звук отстукивающей по кафелю воды и тишина. А потом внезапно слышатся два резких выдоха, через пару секунду ещё несколько, а за ним лёгкий стон. И. Ну… Чонгук сразу отчётливо понял, что он слышит. Чем там настолько увлечённо занят Тэхён, что не слышит даже постороннего человека в своём доме. В желудке колет, а сердце срывается на бешеный стук, едва не перебивая приглушённые звуки из-за двери. Чонгук хочет отойти, сделать вид, что ему показалось, не обращать внимания. Ну дрочит человек у себя дома, имеет, в конце концов, полное право, это совершенно нормально и естественно. Был бы это кто другой, Чон бы просто угорел во весь голос, а потом ещё недельку язвительно, но по доброму подкалывал, но это другое. Это Тэхён… Он на мгновение прикрывает глаза, дыхание задерживает, чтобы не пропустить ни единого сладкого вздоха; под веками картинки рисуют подтянутое кремовое тело, влажные тёмные волосы, прилипшие к вискам, и лицо, которое он даже не может чётко представить. Волна тепла пожаром проходится по коже, взрываясь внутри и выпуская какое-то неконтролируемое возбуждение. Чонгук сжимается, оттягивает ворот водолазки, пытаясь остыть. Но отшагнуть он не может. Вжимается ухом в дверь, закусывая до боли щеку.♡
Сегодня не хотелось делать это быстро, за пару минут, просто чтобы сбросить напряжение. По какой-то странной причине и навязчивой игривости настроения, хотелось растянуть удовольствие. Прикрыв глаза, вспоминать каждое прикосновение, каждый невольно брошенный взгляд, сбивчивое дыхание около уха и единожды, но так горячо сорвавшееся с губ имя. Тэхён вспоминал вечер полтора года назад… Который словно вырезан ножом, который отпечатался на подкорке.Sound: Wallows - Are You Bired Yet?
Это происходит второй раз. Им двадцать пять. В день рождения Чонгука. В каком-то крохотном, тёмном и уютном баре, или клубе, или вообще бог знает, что это было за место. Ужасно тесное помещение, почти насквозь прокуренное, с тонкой барной стойкой, танцполом где-то в самом углу, парой диванов вдоль стены, раскрашенной под Джексона Поллока. Пародия скорее, но весьма элегантная и притягательная. Место вообще выглядит весьма аутентично и неординарно. Тэхён проводит неосознанные ассоциации с каким-нибудь спрятанным подпольным джаз клубом, только-только открывшим двери в начале прошлого столетия. Вокруг, на удивление, куча друзей, приятелей, коллег, которые пришли поздравить и как следует сегодня накидаться. А почему на удивление? Не потому что у Чонгука мало знакомых, нет, как раз-таки наоборот, а потому что Тэхён не понимает, как вся эта толпа вообще сюда поместилась, при этом даже не толкая и не задевая друг друга. Магия. Этот бар словно сумочка Гермионы Грейнджер. В него, похоже, ещё человек пятьдесят может натолкаться. Каждый день рождения Чонгука дикий, весёлый, шумный, с орущей вовсю музыкой, криками, танцами до онемения конечностей, с льющимся из-за бара пивом, а позже и крепким. Любым, которое окажется, если быть честным. Чтобы как в школьные годы, как на всех тех вечеринках у Намджуна, когда жизнь так сильно била по голове, что хотелось разорваться от восторга, вскипеть и остаться в своей юности навсегда. И тот день не был исключением из их общего правила. Все развлекались, болтали ни о чём, пили, разрывали именинника на части со всех сторон поздравлениями и желанием с ним выпить. Всё тогда шло своим чередом, привычным, озорным, вздорным и наполненным эмоциями. До самого вечера. Тэхён болтал с друзьями, иногда неосознанно ища глазами в толпе Чонгука, искренне радуясь тому, как тот весел и беззаботен. Как улыбается и смеётся, светится от радости. Тэхён даже и не заметил, как ближе к первому часу ночи оказался в полном одиночестве и изрядно пьяным. Большинство людей уже разъехались, с кем-то из них Ким даже прощался, обнимался и обещал скоро свидеться. В баре остались только самые близкие, к числу которых он причислял и себя. — Веселишься? — назметно, словно из ниоткуда, со спины появился Чонгук, ненавязчиво шепча прямо в ухо, пытаясь перебить всё ещё орущую музыку. Та уже и не заводила, а скорее просто долбила по голове. — Ага, — тепло улыбнувшись, хмыкнул Тэхён, заливая в себя остатки красного вина, что всё ещё гонял по кругу в своём бокале, отставил его на какой-то крохотный столик в стороне от танцпола, давно уже завставленный другой кучей бокалов, стопок, бутылок. — Ты-то как? Понравилось? Нормально всё прошло? — О, да-а, — кивнул Чон, пристриваясь рядом, подталкивая Тэхёна в плечо и широко и заразительно улыбаясь во всё лицо, как умеет только он, — не ожидал, что столько людей придёт. Со всеми надо потрещать, со всеми выпить. Ещё подарков надарили, понятия не имею, как всё это домой попру, пиздец. Вот только сейчас смог нормально выдохнуть и хоть с тобой впервые за день поболтать. — Ой, блять, — Тэхён ударил себя в лоб, жалобно выдыхая и причитая себе под нос, какой же он невозможный придурок, — я совершенно забыл про подарок и вообще ни черта тебе не купил, — так стыдливо он никогда себя ещё не ощущал, как в тот самый момент, осознавая, что он, похоже, и правда единственный человек из всех здесь ранее присутсвующих, кто приехал с пустыми руками. Чисто нарядился, приехал, наелся и напился на халяву, и всё — дело сделал. Ну умница. Молодец какой. Охренеть просто. — Чёрт, да забей ты, — игриво дёрнул бровями Чон, заливая в себя уже бог знает какой по счёту стакан виски. По его весьма и весьма шаткому состоянию и чересчур приподнятому настроению, желанию танцевать и подпевать совершенно любой песне, что играет из колонок, легко было понятно, что ещё чуть-чуть, вот буквально две рюмки, что равняется половине бокала, и он уйдёт в полный синий астрал. — Ты же знаешь, я вообще всё это не очень-то и люблю. Да и, тем более, мне особо ничего и не надо. Ты здесь, и этого факта уже более чем достаточно. — Нет! Это как минимум просто некрасиво! Ты мне на последний день рождения приволок ту огромную, чёрт возьми, пиздатую картину из «Красоты по-американски», нарисованную под заказ, за хер вообще знает сколько тысяч евро, а я, как полный кретин, явился даже банально без открытки, — Тэхён отвёл глаза к небольшому дивану в противоположном углу помещения, разглядывая и правда необъятную гору всякого барахла из подарков, покусывая губы, гоняя мысли, что к следующей встрече надо хоть что-нибудь, да придумать, чтобы оправдаться. Хотя понятия не имеет, что можно подарить. У него вообще по жизни с подарками как-то дела не складываются. Ну вот дно он в этом. Будет либо несколько месяцев думать и купит в последний момент безделушку, либо будет до посинения допытывать, что же конкретно именинник хочет получить. — Н-ну… — язык так сильно заплетается, что Чон чуть ли не спотыкается о собственные слова, но продолжает, — если ты очень хочешь загладить свою вину, — наверное, литры алкоголя, играющие в крови, очень хорошо дали о себе знать, а может, что-то другое, Тэхён до сих пор так и не смог для себя это понять, но Чонгук резко схватил его за запястье и сделал несколько шагов в сторону, уводя их в угол, до которого почти не доходил какой-либо свет. Он поставил Тэхёна перед собой, упираясь ладонями в стену по обе стороны от его головы, наклонился к уху и прошептал, казалось бы, слишком тихо для столь дико шумного места, но как-то слишком громко для самого Тэхёна: — Я хочу, чтобы ты стал моим подарком, хён. В тот момент Тэхён, кажется, воздухом в собственной груди подавился, делая глубокий вдох и ощущая, как в одно мгновение начали дрожать ноги. Между лопаток начало неметь. Он резко повернул голову, чувствуя слишком горячее и терпкое от алкоголя дыхание на своих губах. Тэхён поднял глаза, чтобы в ту же секунду встретиться с парой горящих и стремительно всё сильнее мутнеющих. Чёрт знает, бог знает, да никто, блять, не знает, о чём они оба вообще думали в тот момент, но, поддавшись какому-то алкогольному порыву, действующему словно наваждение, не оставляющему шанса на другое развитие событий, через считанную секунду их губы столкнулись где-то на полпути. И Чонгук тут же простонал в поцелуй: громко, жадно, не боясь привлечь чьё угодно внимание. Да плевать ему. Все здесь близкие друзья, всё поймут, осуждать не будут, если что. Скажут, конечно, может, что он херню творит, ну и чёрт с ней. Ну, а по правде говоря, никому даже не было до них двоих дела в ту минуту. И это был их второй в жизни поцелуй, но первый настоящий. Без чужих глаз, без чужого смеха и улюлюканий. Не потому что надо и так диктуют условия игры, не потому что их взяли обоих на понт, а потому что вдруг почему-то просто-напросто вспыхнуло и захотелось. Что-то очень потаённое на мгновение всплыло наружу, в момент почти полнейшего помутнения рассудка. — Блять. Я скучал… По тебе, — на секунду разорвав внезапный поцелуй, прошептал Чонгук. Не успел Тэхён хоть что-то произнести в ответ, даже подумать об этом, как чужая рука скользнула по талии, притягивая ближе, не позволяя даже захватить немного воздуха. Он просто отключился, теряясь в этом совершенно неожиданном для такого вечера, словно снег в середине июля, поцелуе, перемещая ладони на шею и плечи, позволяя себе пустить в дело горячий язык, обводить им нижнюю губу, оттягивать и прикусывать и снова нырять в пламенный поцелуй, забывая о том, где они вообще находятся. Кто они вообще такие. Музыка становилась тише, а дыхание, напротив, громче, глубже и прерывистее. Словно изголодавшийся, он полностью поплыл, всецело отдаваясь тому, что вспыхнуло в груди. Но они ведь друзья. Да, приходилось однажды по приколу и на спор поцеловаться, но это было совсем другое. Он даже никогда всерьёз не обращал внимания на промелькнувшую всего один раз случайно в голове мысль о том, чтобы быть друг другу хоть на процент чем-то большим, чем просто друзья. Но отчего-то новое, совершенно иррациональное, остро вспыхнувшее возбуждение стало давить на грудь и ремень брюк. Правильно говорят, что пьяное тело считает себя отравленным, на пороге неминуемой смерти и стремится скорее продолжить род. У двоих парней это, конечно, не то что вряд ли, а вообще не получится. Но кто сказал, что им не понравится пытаться, да? Странные и почти даже шокирующие картинки стали заполнять рассудок. Начали вспыхивать странные, далёкие, единичные и ненастоящие сны, в которых эти самые губы касались его шеи, груди, руки гуляли по коже. Ох, блять. Они целовались жадно, страстно и влажно, позволяя языкам сплетаться, подаваясь всё ближе навстречу друг другу. Всё происходило хаотично, слишком стремительно и живо. Пальцами Чонгук скользнул по груди, забираясь под ткань смявшейся белоснежной футболки, очерчивая напряжённый пресс, стремясь ухватиться за бляшку ремня. Тэхён выгнулся навстречу, не рассчитав, врезаясь бедром в самую напряженную часть чужого тела, от чего Чонгук сдавленно застонал, отстраняясь и роняя голову. — Бог, Тэхён, — ладонь около головы сжалась в кулак и звонко ударила по стене. Они оба глубоко дышали, пытаясь осознать, что происходит, почему в данную секунду всё, что движет обоими, — дикое, животное возбуждение, которое доселе никогда в жизни не испытывали друг к другу. Тем более так остро. Замки сорвало, вместе с остатками мозгов и выдержки. Чонгук поднял глаза, медленно пробираясь под ремень Тэхёна, умирая от того, что чувствует влажность и нежную кожу кончиками пальцев, сам бессознательно сильнее вжимаясь пахом в его бедро. — Чонгук, — сбивчивый, подрагивающий, но резкий голос вернул его в реальный мир, — нам нужно остановиться. — Зачем? — в совершенно бессознательном состоянии, почти неслышно выжал из себя Чон, замирая, пытаясь справиться с дикой пульсацией по всему телу, что вообще не добавляет трезвости и без того пьяному рассудку. — Мы друзья. Боюсь, если не прекратим — это всё испортит. И наши отношения, и карьеру, и вообще всё. Ты это сам прекрасно знаешь. — Знаю. Ты прав, — обречённо выдохнул тогда Чонгук, отсранился, вытащив руку и запустив её в собственные волосы, сильно сжимая пряди между пальцев. — Прости… — Не извиняйся. Всё окей. Всё круто. Мы не перешли черту. И на удивление тогда всё закончилось как-то чересчур нормально и спокойно. Их обоих даже не удивило, как легко удалось пережить этот странный момент и не придавать ему значения. Ну напились вдрызг, ну поцеловались, ну и что в этом такого? Ничего плохого они не совершили. Уж точно ничего из того, что нельзя было исправить. Всего лишь мимолётное безумие и помутнение по пьянке, бывает такое. Кто-то вон напившись вообще может передёрнуть друг другу, и Тэхён лично парочку таких людей знает и друзьями называет, и ничего. Постремались друг друга, конечно, пару недель, поржали от души, забили, и уже восемь лет продолжают потрясающе общаться без ужимок. Все уже люди немного повзрослевшие и научившиеся не придавать такое уж огромное значение чему-то физическому. Тем более, без трезвости ума. Вот и у них с Чонгуком так же. На дружбе это никак не отразилось, даже, кажется, наоборот, в какой-то момент сделало общение более простым и открытым. Словно они хранили какой-то общий маленький секрет. Ничего ведь и правда не случилось после этого. Даже ничего, кажется, не дрогнуло после внутри. Они такие же бывшие одноклассники, старые приятели, друзья. Встречаются, выпивают, смеются, гоняют в кино, на общие тусовки, дни рождения и праздники, собираются посмотреть матч, обсуждают девушек, парней, всякие интересы, созваниваются по вечерам потрепаться от скуки, поддерживают друг друга, когда что-то не клеится в жизни или работе. Всё, как у всех. Ничего не изменилось. А главное — никто не страдал. Есть, конечно, одно маленькое но… Стоит Тэхёну закрыть глаза, скользнуть рукой ниже, как эти знакомые чёрно-карие глаза, полные желания, каждый раз вспыхивают перед лицом, вот уже почти полтора года. Мерещится этот поцелуй, который мог бы иметь весьма интересное продолжение, но не имел. Чудится рука на его животе и два стона, которые Чонгук позволил себе отпустить в тот вечер. Такие острые, слишком сексуальные, нагревающие всё внутри до красна. Честно говоря, ни одна девушка, парень, порнушка, фантазия не встаёт перед глазами, когда он пытается передёрнуть. Только тот самый момент, продолжение которого его воспалённый мозг каждый раз всё равно дорисовывает в разных подробностях. И, если первое время это его немного тревожило и напрягало, то сейчас он давно отпустил всё, свыкся с мыслью, что это всего лишь чёртова фантазия, и ничего более. Она не должна хоть каким-то образом влиять на его жизнь. Ну бывает, что он шепчет имя одного из лучших друзей, когда кончает, но кому это вообще важно? Это ж ничего не меняет — он не хочет запрыгнуть на того, когда они видятся. Не хочет упасть в чужие объятия и утонуть в прикосновениях. Значит и значения это никакого не имеет. Правда ведь? Тот момент просто сам по себе был весьма жаркий и интимный, и Тэхён уверен, будь на месте Чонгука кто-то другой, его бы это точно так же завело. Дело в обстановке, а не человеке. По крайней мере, так он себе говорит. Но всё же… Стоя под тёплыми струями воды, медленно ведя ладонью по себе, упираясь свободной в скользкий кафель душевой, прикрыв глаза, он думает о том, что было бы, если бы он не остановил его тогда? Если бы губы прошлись по шее, а большая и красивая ладонь Чонгука сжала его, заставляя всё естество дрожать в помещении, полном людей. Вены наверняка бы жгло от разливающегося по крови адреналина, а он беззастенчиво и тихо стонал бы тому на ухо, вышёптывая чужое имя, пока не кончит от этих пальцев себе на новенькую светлую футболку от Dior. Или… Твою мать. Если бы кроме руки он ощутил те губы. И стоит ему только представить, как он тянет Чонгука за отросшие сейчас длинные волосы, когда тот стоит перед ним на коленях, он в экстазе дёргается, зажмуриваясь и изливаясь на мраморный пол, не желая открывать глаза, чтобы не вспоминать, что сейчас просто стоит у себя в ванной, а не в том баре. Это не должно на него влиять. — Ой, еб твою мать, — чуть не подпрыгивает на месте Тэхён, когда заходит на кухню, стягивая с плеч полотенце и тут же обвязывая им бёдра. Ничего такого, Чонгук не раз голым его видел, но всё ещё приподнятый член всё-таки слишком смущает, чтобы вот так смело щеголять по своей же квартире нагишом перед гостем, — не слышал, как ты пришёл. Давно тут? — Не, минут десять где-то, — Чонгук потирает шею, снова теребит воротник своей злосчастной водолазки, дышит спокойно, медленно и глубоко, потому что душновато. Лицо розовое, ладони потеют. Он лишь изучающе обводит Тэхёна взглядом и тут же утыкается им в свои ладони, которые отчего-то леденеют. — Кофе? Чай с мёдом? Воды? Сок? Вискарик? Чего-то ты рано, — Тэхён тут же отбрасывает все мысли и включает обычного весёлого и язвительного «братана». — Да думал, может, перекусим перед выставкой. Пришёл, а ты там жопу намыливаешь. Виски, конечно, было бы хорошо, но давай лучше чай с мёдом, — Чонгук фыркает, пытаясь держать себя в руках и лишний раз не показать, насколько он взволнован тем, что довелось услышать. Тэхён ставит чайник, достаёт с верхней полки небольшую банку мёда, две кружки и ставит перед собой на столешницу. Он пытается гнать от себя мысли, что Чонгук мог услышать чутка лишнего, когда зашёл в квартиру. А хотя с другой стороны, ну и чёрт с ним. Даже если и слышал, кто этого не делает? Все дрочат, и они такие вещи спокойно обсуждают, базовая потребность, стесняться тут нечего. Но всё же какое-то тонкое волнение и смущение несколько секунд дребезжит под желудком. — Давай помогу, что ли, — Чонгук встаёт с места, закатывает рукава свитера и подходит ближе, вытаскивая из тумбочки коробку с чаем. — Так получается… Вы с Чимином расстались? — Да уже два месяца как. На самом деле это он порвал со мной. — Ты не говорил. — Чонгук округляет глаза. Он же вроде недавно видел их вместе на одной из общих вечеринок, и всё было хорошо. Тэхён выглядел счастливым. Это было вот буквально… В октябре. Охренеть. Четыре месяца прошло, оказывается. Он, похоже, немного выпал в последнее время из реальности. Но почему же Тэхён даже не обмолвился об этом раньше? Хотя, может, неприятно об этом говорить? — Мне жаль. Ты… Ты как? В порядке? — Да. Более чем. На самом деле, он сделал то, на что мне не хватало духу. Взял на себя самую сложную часть отношений. Наверное, мы и были вместе так долго только потому, что я ссался с ним порвать, — Тэхён пожимает плечами, рассматривая своё отражение в начищенном до блеска серебряном чайнике. — Он хороший парень, очень, я правда питаю к нему невероятно тёплые чувства, но не как к партнёру. И похоже, никогда не чувствовал ничего. Оказалось, я не могу думать о нём не как о друге. Как-то так, да. А ты сам чего на четырнадцатое число один-то? — заинтересованно поворачивает голову Тэхён, раскладывая по чашкам пакетики с чёрным чаем. Надо бы сходить одеться, а то он так и продолжает стоять в неглиже с одним лишь полотенцем, но так лениво. — Да ты же знаешь, всё так же разбитое сердце, хуё-моё, ничего интересного. Не с кем мне проводить этот день, да и как-то не особо хочется, — Чонгук подхватывает с плиты чайник, аккуратно разливает по чашкам кипяток, пытаясь сосредоточиться. Дурацкие картинки никак не хотят выходить из головы. А обнажённое и влажное тело Тэхёна рядом на и без того тесной кухоньке, по которому всё ещё сбегают капли, ситуации никак не помогает. — Ты… Всё ещё ждёшь того человека… В которого в-влюблён? Так и не признался ему? — Чонгук лишь кивает, наблюдая, как вода в кружке медленно приобретает янтарный оттенок. — Думаешь, когда-нибудь это произойдёт? И вы… Вы будете вместе? — и снова нет ответа, Чон плечами пожимает, губы поджимает неоднозначно, отвечать особо не хочет. — Да всё это херня. И День Святого Валентина — хуета, которую придумали, чтобы найти повод кого-нибудь трахнуть или напомнить тебе, какое ты одинокое чмо. Терпеть не могу этот праздник. Повод сделать бабки на цветах и конфетах, — раздражаясь, тараторит Тэхён, закатывая глаза. — Не могу не согласиться, — Чонгук отставляет чайник и разворачивается, опираясь поясницей о столешницу, поворачивает голову и заворожённо следит за всеми движениями друга рядом. За тем, как выступают вены на его руках, пока он пытается отвернуть крышку банки. Внезапно снова бросает в жар. «Он же правша. Наверняка… Ой бля, хватит», — осекается, возвращаясь обратно в диалог. Он должен держать себя в руках. Что из этого он не видел ранее? Обнажённое тело? Было. Влажные убранные волосы? Однозначно. Вздувшиеся сексуальные вены? В точку. Десятки родинок на плечах и спине? Конечно. Капли, бегущие по груди? Чёрт. Кончик языка, что облизывает губы? Боже. То, как он чертовски интимно, не задумываясь, облизывает пальцы от остатков мёда? Блять. Как выдыхает? Так же горячо, как несколько минут назад в душевой? Пиздец. Всё это кажется слишком. Чонгук покусывает собственные губы, пытаясь не поддаваться какому-то внутреннему крику, который подталкивает его на нечто безумное. Они друзья! Он должен об этом помнить! Всё решено давным-давно, надо просто расслабиться, сейчас отпустит. Всегда же отпускало. Но не тут-то было… Тэхён, переставив кружки на обеденный стол, опускает ложку в мёд и тут же незатейливо сует в рот, довольно морщась от сладости, не замечая, как тонкая тягучая полоска, последовавшая за столовым прибором, падает ему на грудь. Что-то перемыкает в затылке. Очень серьёзно коротит. Осознанно или нет, не отдавая отчёта своим действиям, или скорее просто не придавая им должного значения, Чонгук протягивает руку, подхватывает капли, стирая их с кожи и облизывая собственные пальцы. Тэхён вопрошающе поднимает глаза, нервно сглатывая. Атмосфера как-то напряжённо сгущается вокруг. Даже, кажется, свет на кухне перестаёт быть таким ярким. Сейчас перед ним будто стоит другой человек, не тот вечно весёлый, улыбчивый, безумно милый и добрый Чонгук, а серьёзный, сексуальный и даже слегка пугающий, под взглядом которого хочется сжаться.Sound: Daughter - Youth
— Тэхён, — и это выдохнутое так тихо и непринуждённо имя отдаётся ожогом в животе, словно далёкое и одновременно близкое воспоминание из прошлого, которое не особо хочется ворошить, — а ты… Непонятно, откуда взялось это настроение. Хотя нет, пожалуй, понятно. Если бы Чонгук не слышал всего этого несколько минут назад, если бы не осознал только сейчас, что Тэхён свободен, или если бы у него хотя бы было время остыть, успокоиться, задвинуть все эти мысли и спокойно жить дальше, то, возможно, всё бы не приняло такой оборот, но это оказывается выше его. Может быть, пора прыгнуть вниз головой и всё? Попробовать и потом пожалеть, чем не попробовать и пожалеть? Снова ждать… «Подходящего времени»? Может быть, когда Чонгук созреет, его друг очередной раз будет рассказывать ему, как прошло свидание? Он знает, что дружба всё равно рано или поздно даст трещину, и виноват всё равно будет он, только неизвестно, когда это случится. Скорее всего, прямо сейчас. Всё ещё ждёшь того человека… Думаешь, это когда-нибудь произойдёт? — Ты никогда… Не думал и о нас не как о друзьях? — он всё-таки озвучивает свой вопрос. Это же всего лишь слова. Он имеет право поинтересоваться, ведь друг от друга у них нет никаких секретов. Ну, почти нет. — Нет, — на автомате отчеканивает Тэхён, не размышляя ни секунды, словно боясь признаться самому себе, что думал, что каждый раз, когда касается себя, воображает об этом слишком откровенно. Хочется то ли скорее закончить этот разговор и сбежать от него, то ли дать зайти непозволительно далеко, чтобы вскрыть наконец-то все свои карты. Играть — так по-крупному. Но ведь даже когда на руках фулл хаус, жизнь иногда решает раскинуть с тобой партию в шахматы, не так ли? Так и Тэхён, отчего-то вдруг возгорает. Захотелось поиграть совсем в другие игры. Посмотреть, как далеко они шагнут, если он спровоцирует. Сам не знает, зачем вообще всё это затевает, ведь наверняка в последний момент пожалеет и просто-напросто выставит себя идиотом. Но не все человеческие поступки поддаются логике. Да и не все думают перед тем, как сделать. Тэхён подхватывает ещё одну ложку с мёдом, поднося её ко рту, чувствуя, как, на этот раз намеренно, сладкая золотистая патока растягивается к солнечному сплетению. — Почему? — и опасная игра сработала. Но не так, как ожидалось. Жёстче. Грубее. Опаснее. На грани. Ударив по голове. Чонгук не думает, не стесняется, ведомый одними лишь углями, горящими под кожей, совершенно неуместно наклоняется вперёд, словно любовник, кончиком языка повторяя сладкую липкую нить мёда снизу вверх. — Это слишком многое изменит, — Тэхён дёргается, как от судороги, впиваясь пальцами в столешницу, пытаясь устоять на месте, понимая, что от одного лишь тёплого дыхания на своей коже, кажется, начинает дуреть. Слишком красноречиво мурашками опоясало тело. Он перестал дышать. — Почему ты думаешь, что изменит непременно в худшую сторону? — Чон выпрямляется, перемещаясь ближе, ставя ладони на стол по обе стороны от Тэхёна, нависая чуть сверху и заглядывая в глаза, в которых плещется целая буря противоречивых эмоций. Но он не отшатывается, а это уже многое говорит. Принимает правила игры. — Потому что, если у нас не получится, мы потеряем друг друга. А пока ты мой друг, ты будешь в моей жизни, и не имеет значения, чего я на самом деле хочу, — поднимает руку, упираясь ею в грудь напротив, словно желая оттолкнуть, но не прилагая и доли усилий, чтобы это осуществить. Дыхание рвётся от такой интимной близости. Одно лишь его положение: зажат между кухонным столом и изящным, красивым, а в чёртовой обтягивающей чёрной водолазке ещё в десять раз более божественным, телом Чонгука, уже заставляет теряться. А пронзительный взгляд и прямые вопросы делают только хуже. — А чего ты хочешь? — Это неважно. Правда. Скажу — дороги назад больше не будет. — Почему ты думаешь, что я не могу хотеть того же, Тэхён? — голос ужасающе обжигает ухо. Может быть, это всё ещё не закончившаяся фантазия или один из тех снов, в которых он слышит своё имя именно этим голосом, но противиться просто не получается. — Пожалуйста, не произноси моё имя так. Это лишает контроля, — почти хнычет Ким, отклоняя голову в сторону, намеренно вытягивая шею, будто ожидая того момента, когда ощутит там чужие губы. — Дай нам хотя бы шанс. Просто попробовать, — Чон отрывает одну руку от стола, двумя пальцами слишком аккуратно, словно боясь, что Тэхён в следующую секунду растворится, почти не касаясь, проводит по рёбрам и изгибу талии, останавливаясь у кромки мягкого полотенца. — Я не хочу сделать тебе больно, — шепчет, напрягаясь, не понимая, чего он на самом деле хочет: чтобы Чонгук остановился или чтобы уже сдёрнул с него этот проклятый кусок ткани. — Ты делаешь мне больно каждый день, — роняет голову, утыкаясь Тэхёну в плечо лбом, Чонгук. — Каждый раз, когда я вижу всё новых и новых поклонников, приятелей, подружек, что вьются вокруг тебя как мухи, не могу перестать злиться. Я ненавижу каждого из них, за то, что им дозволено прикасаться к тебе, а мне нет. Ненавижу всех их, потому что ревную. Потому что мне невыносимо даже слышать о них. Когда звонишь и радостно рассказываешь, что идёшь на свиданку, я хочу разбить телефон. Когда слышу твой расстроенный голос, когда тебе одиноко и грустно, а я ничего не могу с этим сделать. Я ненавижу себя за то, что не могу больше притворяться, что мне легко быть твоим другом. — Ты, — голос и слова застревают в гортани, не позволяя дышать, затылок тяжелеет. — Почему ты… не сказал? Даже не намекнул? — А ты помнишь наш разговор полтора года назад? Я вспоминаю его каждый божий день, когда ломаю себе руки, чтобы не позвонить, чтобы не надоедать, не выдать себя и не испортить тебе жизнь. Я думал, что справлюсь, что смогу довольствоваться дружбой и всё пройдёт, но нет. Тебе никто не рассказывал, но в тот вечер… Когда ты уехал… Мы с Юнги подрались. Он просто как-то тупо пошутил о нас двоих, а я пьяный с размаху дал ему в ебало, потому что был настолько убит, зол и расстроен, что не сдержался. Мне хотелось позвонить тебе тогда в четыре утра и сказать, что я не согласен. Ты не прав. Я хочу всё испортить. И дружбу, и карьеру, и слишком многое. И, может быть, сейчас было бы проще, — Чонгук с силой сжимает тонкую талию под своими пальцами, без желания вообще когда-либо теперь поднимать лицо, потому что не может контролировать то, что говорит. Зашил бы себе рот и жил бы спокойно дальше, но уже изрядно сболтнул лишнего. — Пожалуйста… Тот человек, которого ты… Твоё «всё так же разбитое…» — это… Я? — Тэхён грубо хватается за тёмную ткань на чужой груди, стискивая то ли от злости, то ли от какой-то тонкой и совершенно ненормальной радости. Тщеславно в тайне мечтая быть для этого человека важным. — Не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым, но да. У меня не клеится ни с кем просто потому, что я не могу отдавать себя кому-то целиком, каждый раз как ебнутый срываясь к телефону, когда вижу звонок или сообщение от тебя. Я всегда мыслями где-то в другом месте. И блять, я сейчас, как ты и сказал, порчу всё своими руками, но… Прошу, просто скажи, чего на самом деле ты хочешь? Забудь про всё, просто скажи, — пересилив себя, Чонгук отрывается от плеча, снова выпрямляясь, тяжело выдыхая и заглядывая в глаза, в которых в сотый раз просто хочет утонуть. Сколько лет прошло, а он как будто впервые его видит. Того юного тощего мальчишку, что кусал губы и совершенно нелепо шутил, заливаясь дебильным смехом и озаряя светом своих глаз всё вокруг. — Сегодня дурацкий День Святого Валентина, да? — а, да пусть всё будет гореть синим, красным, золотым, да каким угодно, если уже нечего спасать. Тэхён этого больше всего боялся, но и, наверное, больше всего хотел. Где-то внутри неосознанно ждал, что один из них наконец-то станет смелее и в последний момент не даст снова заднюю, как это сделал он. Полтора года ведь хорошая проверка для его чувств, да? Если они всё ещё с ним, значит, вряд ли дальше будет по-другому? Можно делать вид, что нет, закрывать глаза, но тогда рано или поздно это взорвётся и сметёт подчистую вообще всё. — Да, но какое это име… — Я хочу, чтобы ты стал моим подарком. И это происходит в третий раз. Им двадцать шесть. День открытия выставки Юнги, на которую они должны пойти. Маленькая кухня в квартире Тэхёна на окраине города. Бросив последние остатки здравого рассудка, Тэхён обхватывает ладонями шею, подаётся вперёд, втягивая Чонгука в третий в их жизни поцелуй. В совсем не такой, как прошлые. Более смелый, жадный, требовательный, долгожданный, но с тем нежный и трепетный, упиваясь каждым новым прикосновением. Трезвый. Он прикрывает глаза, притягивая максимально близко, зная, что на этот раз не оттолкнёт, не позволит остановиться. Проводит языком по ровным зубам, пухлой верхней губе, рассыпается на отдельные клетки от рук, которые на этот раз смело касаются его обнажённой кожи, огненно скользят по ней, вновь так сильно зажигая. — Боже. Словно целовал тебя только вчера, — шепчет Чонгук, отрываясь, наблюдает за блестящей паутинкой слюны, растягивающейся между их губами и падающей на подбородок Тэхёна, тут же подхватывая её пальцами. — А мне кажется, прошла целая жизнь, — облизывается, цепляясь пальцами за подол водолазки, вытаскивая её из брюк, касается влажной от пота кожи живота, теряя окончательно голову. — О чём ты думал? Там, в душе, когда ласкал себя? — игриво выпаливает Чонгук, больше не желая скрывать, что прекрасно слышал, что нагло подслушивал, жадно ловя каждый вздох и каждый стон, желая оказаться рядом. — Блять… Что? Я не… — Скажи. — О-о тебе, — Тэхён краснеет до самых ушей, грубо дёргая свитер вверх, поднимая его до груди, заставляет зажать ткань подбородком, водит пальцами по рёбрам. Ему хочется соврать, сказать, что тому послышалось, или, как всегда, тупо отшутиться, чтобы избежать столь щекотливой темы прямо в лоб, но какой в этом смысл? — Врёшь, — Чонгук наклоняется вперёд, прикусывает всё ещё чуть влажную кожу под подбородком, выбивая из Тэхёна тихое шипение. — Нет… Я думал о том, что было бы, если бы в тот вечер мы не остановились, — он больше не врёт и не увиливает, не скрывает, потому что значения это уже никакого не имеет, подставляется под всё новые и новые мягкие укусы, опуская ресницы. — Хочешь… Я могу показать, — Чонгук легко подхватывает Тэхёна под бёдра, усаживая того на край столешницы, скользит рукой вниз, медленно пробираясь под полотенце, оглаживая самое чувствительное место — внутреннюю сторону бедра, от чего Тэхён чуть ли не стонет в голос. Горячо. Слишком приятно. Такие лёгкие прикосновения, а он снова чувствует себя шестнадцатилетним девственником, которого впервые трогают ниже пояса. — Ты не остановишь меня снова? — Чонгук облизывается, вышёптывая в губы, слишком самонадеянно улыбаясь, обхватывает тремя пальцами член у основания и ведёт медленно вверх, ловя низкий и протяжный стон. Чёрт. Блять. Он готов слушать это часами, сутками, днями напролёт, лишь бы вечно болтливый Тэхён, который порой даже раздражал, никогда не замолкал. Как долго он этого хотел. Жаждал. Тэхён цепляется за бляшку ремня на отпаренных чёрных брюках напротив, желая скорее запустить внутрь ладонь и услышать и в своём ухе такой же сладкий и наполненный удовольствием вздох, который не переставал представлять в своей постели. И не только в ней, что уж врать. Нетерпеливо срывая и ремень, и пуговицу на новеньких штанах, Тэхён не ждёт, пропускает ладонь сразу в нижнее бельё, надавливает ребром на тугую резинку, заставляя Чонгука тоже оголиться, игриво обводит подушечками пальцев нежную головку. Чонгук глотает воздух и закидывает голову, словно болезненно, сводит брови к переносице и приоткрывает губы. Безумие. Искры летят по позвоночнику лишь от малейших прикосновений. Таких до колкости в лёгких желанных, мягких и потрясающих. Ему плохо верится в то, что это происходит наяву. Чонгук свободной рукой дёргает Тэхёна за бедро ближе, заставляя полотенце окончательно упасть, а их члены соприкоснуться внизу и пустить по венам очередную дозу несинтетического наркотика, яркого удовольствия, горячего и неразбавленного. Упираясь одной ладонью в стол, стоя на носочках, чтобы дотягиваться, Чон сплёвывает на вторую и обхватывает их вместе, сдерживая почти разрывающий грудную клетку рык. Тэхён в ту же секунду, кажется, начинает по-настоящему сходить с ума, притягивая Чонгука за шею в горячий и долгий поцелуй, впитывая губами каждый сдавленный и несдержанный вздох, тихое шипение. Никогда за последние, наверное, несколько лет не было так безумно хорошо. — Не останавливайся. Прошу… Т-только… Блять, не останавливайся! — сам не свой, шепчет Тэхён, смотря то вниз, то в ошалелые от возбуждения тёмно-янтарные глаза, утопающие в угольной радужке. Он мечется по столу, извивается, не думая ни о чём. Хочется в кровь себя разодрать, кричать и никогда не терять это ощущение. Чонгук рядом с ним. Чонгук касается его. Постанывает для него. Целует… Снова. Боже. Остановить время, задохнуться в этих больших, мягких и горячих руках. Тэхён придерживает чужой свитер, закусывает губы, от удовольствия поджимая пальцы на леденеющих ногах. Чонгук двигает ладонью рвано, теряя темп и подхватывая его снова, собирает со своей и чужой головки влагу, растирает и задыхается от собственных движений. Ноги ужасно дрожат, но ему на это так наплевать, ему это чертовски сильно нравится. Вся эта внезапная слабость в его теле. Он чуть отстраняется, замедляясь, выпускает изо рта белёсую полоску слюны, стонет в голос от того, как красиво она растекается по коже, и снова несдержанно скользит вниз. — Ещё. Быстрее, пожалуйста, быстрее, — умоляет Тэхён, перекладывая поверх и свою руку, сжимает сильнее, ведёт резче, чувствуя, как оргазм уже маячит перед глазами. Им обоим не нужно долго ласкать друг друга, чтобы просто рассыпаться. Кто вообще придумал и сказал, что долгий секс это круто? Самый классный в понимании Чонгука это не тот, где вы час пытаетесь довести друг друга до разрядки, а тот, в котором так сильно доводите друг друга до возбуждения и желания, что разрядка приходит за минуты. А Тэхён заводит… Так сильно, что кончить хочется лишь от его стонов и поглаживаний. Несколько рваных толчков на грани, подбрасывание бёдер в переплетённые ладони, чтобы догнаться вместе и одновременно. — Тэхён. — Чонгук. — Я люблю тебя, — он даже не думал это говорить, не так, не в этой обстановке, не сейчас, но слова вырываются сами, вместе с эйфорией, что бьёт по затылку и осыпается перед глазами всей тысячей звёзд, что разгораются сегодня где-то под свинцовыми февральскими облаками, накрывшими Сеул. Тэхён задыхается в этот момент, грудь словно разрывает шрапнелью от ощущений, слов, эмоций. Он вздрагивает и падает вперёд, утыкаясь Чонгуку в голую влажную от пота грудь лбом; приоткрывает глаза, наблюдая, как они одновременно со стоном приходят. Как по сцепленным в замок пальцам растекаются следы их внезапно вспыхнувшей и затерявшейся где-то на маленькой кухне страсти. И это выглядит так жарко, ужасно пошло, но идеально. Он двигает ладонью ещё раз, догоняя остаточное чувство, подрагивая, прошибаемый крупной дрожью, что прокатывается до самых кончиков пальцев, оставаясь приятным покалыванием. — Мне кажется, мы не успеем к открытию. Ты водолазку запачкал, пока поедем за новой, уже будет слишком поздно, — переводя дыхание, Тэхён мгновенно старается перевести тему, чтобы не ощущать такую внезапно дикую неловкость. — Да нет, она вроде чистая, ничего не попало, — Чонгук осматривает себя сверху вниз, ища на одежде признаки их общего мимолётного помутнения рассудка. — Да? — ухмыляется Тэхён, нахально и тщательно обтирая влажную ладонь прямо о кофту на груди. Чонгук смеётся в голос, прикрывая глаза и качая головой. — Отнесёшь меня в комнату, чтобы одеться? А то у меня чего-то ноги дрожат, — тихо выругавшись себе под нос, Чон молча закинул лодыжки Тэхёна себе на спину, подхватывая того на руки, которые и без того плохо слушались, и понёс в комнату, отшатываясь от углов. — Блять! Блять, я соскальзываю, Чонгук! Только попробуй меня уронить, — Тэхён взвизгнул, ощущая, как выскальзывает из рук, отчаянно схватился за чужие плечи, впиваясь в кожу ногтями. — Не выёбывайс… — не успевает Чонгук договорить, как, зайдя в комнату, запинается о ковёр и с грохотом летит вперёд, роняя Кима на спину и падая сверху, успевая лишь подставить тому ладонь под голову, чтобы смягчить удар. Ёнтан подскакивает на своей постели и с озабоченным тявканьем кидается к ним, прыгая вокруг. — Твою ж мать, какой же ты всё-так неловкий идиот, — в голос смеётся Тэхён, закрывая ладонями лицо, не справляясь с накатившей истерикой. Какого хрена они вообще творят, какого чёрта происходит? Как их вечер превратился в то, что они оба со «стволами наголо» валяются посреди его квартиры под заливистый вой собаки? Жизнь их обоих к такому не готовила. — Ты. Эм. Хочешь быть сверху или снизу? — склонившись и кусая Тэхёна за губу, с новым закипающим желанием спрашивает Чонгук, играя бровями. — Предлагаю не останавливаться на одном варианте, м? — Тэхён скалится, хватаясь за злосчастный чёрный свитер, пытаясь наконец-то до конца стащить его и отбросить куда подальше, чтобы не один он тут валялся голым. — Мне кажется, я могу полюбить День Святого Валентина, — Чонгук откатывается на пол рядом, торопливо подцепляя брюки, стягивая их с себя с остальной одеждой, откидывает в сторону, снова напрягаясь от предвкушения. — А мне кажется, я тоже люблю тебя, — слишком тихо и как-то немного боязливо бормочет Тэхён, пытаясь подняться на локтях, но в ту же секунду оказываясь прижатым к полу с заведёнными над головой запястьями. — Что ты сказал? — Что слышал, дурачина. Неси уже на кровать.