Без любви жить легче… Но без нее нет смысла

      Каве приехал из длительного волонтёрского тура с очень, очень подорванным здоровьем, помятыми вещами и скромной надеждой отдохнуть у Тигнари. Они с Тигнари знали друг друга ещё с ранних студенческих лет, и хотя пошли разными дорогами, поддерживали связь, даже когда были в разных странах. Они делились всяким, иногда становились почти мерзкими приятелями, подшучивающими надо всеми вокруг, но в конце концов заканчивали идеями о том, как помочь ближнему, и что сейчас больше всего беспокоит. Тигнари всегда был полон живого участия и сочувствия, и энтузиазма: у него самого была тысяча проектов, он хорошо понимал то, как Каве загорается своими идеями, и поддерживал его в этом.       Каве был катастрофой и знал об этом. Да, его идеи были глобальны и красивы, он желал изменить мир, он жаждал оставить наследие, достойное своего имени, тонкого вкуса, любви к миру, людям, искусству, прекрасному. Да, он легко ввязывался во всё подряд, и уже потом разгребал последствия. Да, он был гедонистом и не отказывал себе ни в чём, что считал приятным: выпивке, еде, болтовне и, если придётся, сексе. И да, да, он знал, что пока его планы по изменению реальности не совмещались с самой реальностью, и по его гениальному эскизу, подробному чертёжу ещё не построили здание уровня величайших из великих, прекраснейших из прекрасных, красивейших из красивых — но он был на пути к этому. Он был опять без гроша в кармане и с поехавшим графиком сна, и его материалы уже так износились, что дачу какому-нибудь разгильдяю тяжело будет красиво построить в чертеже, но он всё ещё был на пути к своей мечте. Всегда можно было сдаться и пойти другим путём, Каве везде бы себя нашёл и мог хорошо показать, он мог бы взять деньги где-то ещё, но он не хотел. Он выбирал биться до последнего на пути к мечте. Возвышенно, романтично и бедно. Так что он оказался на пороге квартиры Тигнари с урчащим животом и ноющими ногами: даже от вокзала пришлось идти пешком с этим пыльным чемоданом наперевес.       — Нари, ты здесь? — Каве стучал. — Это я, Каве, писал тебе пару недель назад.       За дверью слышался какой-то шум, но Тигнари не подавал голоса. Это беспокоило. Каве не был готов к тому, чтобы не поесть жуткого грибного супа, который Тигнари так любит, и не упасть на его «всегда свободном для Каве» диване. Он был уже на пределе, сил оставалось только на то, чтобы ещё постучать в дверь.       В конце концов, голос Тигнари послышался, но был обращён ещё не к нему. Потом шаги приблизились, и Тигнари осторожно спросил:       — Каве?       — Ну, наконец-то! — Каве прильнул к двери щекой. — Нари, ты бы знал, как я устал, открой скорее, я хочу упасть на пол и лежать, пока не наступит завтра.       Тигнари с той стороны замялся и после непродолжительного шума открыл дверь, но только щёлочкой. Его лицо было красным, и он протягивал свёрток крупных купюр.       — Возьми это и угости себя чем-то достойным, сними номер, я обещаю, что завтра мы поговорим, любой каприз, — Тигнари перешёл на такой низкий шёпот, что Каве едва его слышал. — Я не могу сегодня, пойми, пожалуйста.       И закрыл дверь. Каве стоял с купюрами в руке и тупо хлопал глазами. Первым порывом было разораться и выломать дверь, но он не какой-нибудь варвар, и к тому же, Тигнари угощает. Мысль о грядущих тратах грела сердце, так что Каве сел на пол, листая в телефоне варианты, где можно хорошо поесть и выпить, и потом заселиться, чтобы поспать. Заказал такси — и отправился в самое красивое место (по фоткам).       Место было так себе, интерьер поменяли с того момента, как были сделаны фотографии, еда была не то чтобы очень вкусной, и даже вино как будто горчило, но Каве оправдывал это мыслями о горьком предательстве его дорогого друга: не может быть, чтобы Тигнари из всех людей так его опрокинул. С другой стороны, Каве мог бы сейчас лежать на скамейке на автовокзале, так ничего и не поев. Такое с ним уже бывало. На таком фоне вино и еда выглядели прекрасно.       Каве уже плохо соображал и тыкал в экран телефона, чтобы найти отель или хотя бы хостел, когда из телевизора донеслась гнусная музычка начала новостей. Каве даже цокнул, но всё равно стал смотреть: он давно не был дома, мало ли, что тут поменялось… И он ничего не запомнил, кроме лица человека со светлыми волосами, потому что оно казалось ему смутно знакомым, и туманной мыслью, растворившейся сразу, как появилась: «Он горяч. Он очень горяч».       Каве не помнил, как довёл себя до гостиницы, и едва попал (не с первой попытки) по кнопке принятия вызова.       — Ну, как ты? — вежливо спрашивал Тигнари. — Где ты?       Каве промычал в ответ. Он ещё не был уверен, хочет ли обижаться или нет.       — Понятия не имею, где я. Но хорошо помню, что не у тебя. — Тигнари вздохнул. — А как же «мой диван всегда свободен для тебя»? Чем ты его занял? Тигнари неразборчиво хмыкнул в ответ, и Каве осенило. Он вскочил на кровати.       — Подожди-ка! Не чем, а кем! Кто это, Нари? Кто это?!       — Ты неправильно понял, — осадил его Тигнари. — Ничего такого не было. Жаль, конечно, но не было.       — Нари, я уже еду!       Каве обещал и уже встал с кровати, суетно осматриваясь в поисках вещей, но увидел только свой пыльный чемодан.       — Не торопись, я ещё на работе. Приезжай сегодня вечером, всё обсудим.       — Ладно уж, — голос Каве звучал обиженно, но Тигнари это только повеселило.       Каве снова сел на кровати, неприятно потянулся — грязная одежда липла к нему после дороги, и он даже не разделся, когда лёг. У него был в запасе целый день и сравнительно лёгкое похмелье, так что он разрешил себе пойти в душ и ещё немного поваляться в кровати, старательно игнорируя тот факт, что лежал в этой же кровати в одежде. Он купил себе пару новых футболок в магазине по дороге, три пары трусов и бутылку цветочного вина, которое любил Тигнари — и так считал себя готовым ко встрече. Он пришёл раньше Тигнари и посидел минут десять у его двери.       Тигнари выглядел ещё более уставшим и запыхавшимся, чем обычно, но ещё выглядел более серьёзным — очевидно, дела у него шли на лад, не то что у Каве. Каве всегда старался быть бережным к себе и слишком сильно себя не есть за такое: что не добился успеха так же быстро, как другие, но иногда всё же накрывало. В доме у Тигнари всё было точно так, как было раньше: пол заставлен учёными приблудами и цветами, везде много бумаг, книг, наработок, одежда не аккуратно свалена комом на кресло, и ком только рос. В кухне пахло грибами (конечно), и диван, тот самый, что «всегда свободен для Каве», покрыт только лёгким покрывалом с цветочным орнаментом — тем самым, что Каве и подарил много лет назад. Изысканная вещь, достойная Тигнари. Каве всё это было таким знакомым, даже родным, и он почти перестал злиться.       — Ну, как твоя работа? — спросил Тигнари между делом, пока скидывал грязную одежду с себя на ком в кресле.       — Нормально. Не великое искусство, но там счёт был на дни, и каждая помощь была к месту. Знаешь, когда люди умирают, не думаешь о возвышенном, а только о жизни и скорости, и том, какая на тебе ответственность. Мы сорок новых больниц сделали, представляешь? Все работали, как один, много детей выжило. И не детей, конечно, тоже, но за детей особенно радостно. Уезжал, смотря на эти коробки жалкие, уродливые, и не мог выкинуть из головы, что они нужнее всех музеев оказались. Больно так думать, это ведь обесценивает мою работу. Но и приятно, с другой стороны. Полезное дело сделал. Денег нет. Волонтёрские программы всегда скупы на такое — хорошо, было где ночевать, и кормили дважды в день, и выдали мне столько кофе, сколько я просил. Лучше не спрашивай, сердце, наверное, скоро откажет… Ну, а ты?       Тигнари уже был в домашнем — тёмной огромной футболке и просторных шортах, спрессовывал ком одежды, чтобы отнести к стиралке.       — Так сразу и не скажешь. Меня и по телеку крутят, устал. Пару месяцев назад полиция пришла и говорит: ваши исследования стали вызывать вопросы, пройдёмте для допроса, — Тигнари прыснул. — И до сих отчитываюсь, сложно стало согласовывать. Иногда думаю, не собираются ли меня уже убить, честное слово, я им всё рушу: вот недавно доказал вред вакцины, которую всем подряд делают, при совмещении с другой вакциной, они вместе и летальный исход могут дать! Но мне не дают провести толковое исследование, чтобы была неоспоримая статистика, и это мешает принять нужные поправки, поставить ограничения, не колоть людям то, что может их убить! — Тигнари сжал кулаки и медленно выдохнул. — Ну, и другое по мелочи. Цепляется одно за другое, всё пытаюсь докторскую добить, хожу лекции читаю, когда просят. Если бы не было патентов на все эти смеси, которые я ещё во втором универе придумал, уже бы, наверное, побираться начал, как ты.       Тигнари шутливо высунул кончик языка, и Каве надулся. Он знал, что это беззлобная шутка, но на фоне того, что Тигнари выдал ему средства на вчерашний ужин, которые остались ещё на сегодня, всё же расстроился. С другой стороны, Тигнари ещё жил в этой маленькой квартирке, с теми же привычками, и питался грибами. Он был всё тем же, не зазнался.       — Нари, — позвал Каве с дивана. — Я нам вина принёс, но не отдам тебе, пока ты не расскажешь, кем был занят мой диван.       В ванной зашумела стиралка, и Тигнари шлёпнулся рядом на диван.       — Про полицию помнишь? — Он заговорчески улыбался. — Ко мне приходит комиссар, зовут Сайно. Он очень помог мне, всё закрутилось, и он мне говорит: если тебе нужна любая помощь — проси! А я себя таким дураком чувствую, я ему говорю: мы можем не только ради этого видеться. И всё, поехало. Я имею ввиду, ничего такого не было, ещё не было, потом будет, хихи, я надеюсь, это ещё даже не называется свиданиями, но мы гуляли, играли в карты, вкусно ели (ему не нравятся грибы, что за люди пошли), травили байки, он рассказывал мне странные анекдоты, и… Звучит, может, и бредово, но ты бы его видел… Ты и сам знаешь, что мне никогда особо никто не нравился, хм, в этом смысле, я просто… Каве, это что-то!       Тигнари закрыл лицо руками, и Каве по-доброму рассмеялся.       — Ого, мутки с законом! Это ты, конечно… Да, Нари… — Выдержав паузу, Каве добавил. — Но я рад, что у тебя что-то происходит. А то ты знаешь, с нашей работой… Мы такие всегда были, вот такие вот…       Каве обвёл взглядом заставленный пол и свой пыльный чемодан, и вспомнил их комнату в общежитии — не отличить.       — Всё бывает в первый раз, — шутливо ответил Тигнари и поёрзал в поисках пульта. По телеку сначала шла дурацкая реклама, Каве почти заснул, едва не упав Тигнари на плечо, а потом заиграла заставка новостей. Каве лениво бродил взглядом по бегущей строке, пока не появился снова тот человек, Каве как-то запомнил его лицо, и теперь слова сами сошли с его языка, раз рядом был тот, кто готов был его слушать:       — Горяч. Прям секси.       Тигнари побродил взглядом от телевизора к Каве и сказал:       — Я его знаю. Да не пугайся, издалека. Один из тех, кто толкал оправдательные речи про мои работы, вот и запомнил. Сайно его знает. Могу познакомить.       Каве всматривался в буквы, чтобы точно быть уверенным, и уточнил:       — Это он Хайтам?       — Да. Ты тоже его знаешь?       Каве поцокал языком. Лицо было знакомым, имя было знакомым, но он никак не мог вспомнить, откуда.       — Я не помню, — сдался Каве. — Как будто знаю, но как будто и нет. Понятия не имею. Может, потом вспомню. Время для вина!       Тигнари принёс бокалы, и они приятно провели вечер, предаваясь воспоминаниям о том, как прошли последние месяцы, пока они не виделись. Так же прошёл и следующий вечер. И ещё один. Днём Каве от души спал, принимал душ, воротил нос от еды Тигнари и искал интересные заявки и конкурсы, чтобы впрячься в работу, а потом, не найдя ничего достойного, листал с кислым лицом объявления о работе, жалкие подачки, скучные постройки скучных сооружений без души, даже без пользы. В конце концов, настал день, когда Тигнари вежливо попросил в трубку: «Оденься прилично, пожалуйста, Сайно зайдёт сегодня. Познакомлю». Каве даже цокнул: что ещё за оденься прилично, у него безупречный гардероб! С этой мыслью он вытащил из чемодана всё, что там было, и прошёлся взглядом по каждой достойной вещи: порвано, залито жидкостями, от которых уже не отмоется, изношено, устарело… У Каве осталась пара тугих штанов, которые выглядели хорошо, но были не особо удобны, и новые футболки, которые он купил на деньги Тигнари в первый день, как приехал. Образ собирался, но Каве был им недоволен, это только подогрело его в поиске работы.       «Знаю, я сказал, что Сайно придёт ко мне, но мы уже сидим в кафе, ты тоже приходи сюда!» — этой фразой Тигнари поднял Каве на ноги и заставил обуваться в потрёпанные ботинки. Каве чувствовал себя глупо, знал, что замёрзнет, но всё равно решил не надевать куртку: она выглядела уже скверно, а Тигнари сказал ему выглядеть прилично, да и с новыми людьми всегда предпочтительно быть с иголочки. Кафе было скромным, не какой-то ресторан, про который Каве первым делом подумал.       Он только успел добраться и пожать Сайно руку, когда в зал вошёл Хайтам: Каве увидел его с другого конца зала. Хайтам был очень хорошо сложен, в смелом костюме: пиджак без пуговиц, рубашка с необычным воротником, брюки свободного кроя; и большие наушники, спущенные на шею ради вежливости. Лучше, чем по телевизору, и Каве не собирался отступать: горяч, красив, хорош собой. Каве подождал, пока его представят, и протянул руку, а Хайтам поднял брови и создал неудобную паузу, Каве так и стоял с протянутой рукой, а Хайтам важно сказал:       — Мы уже знакомы.       Каве прокашлялся.       — Да, я тоже так думаю, но не могу вспомнить. Извини, что не запомнил. Давай заново!       — А говорили, что у тебя безупречная память, — едко сказал Хайтам, но пожал руку и присел за стол. Каве чувствовал себя дураком. Он шепнул на ухо:       — Нари, ты ведь платишь?       Тигнари только аккуратно кивнул и после паузы тоже шепнул:       — Ты можешь не беспокоиться о ерунде и вести себя естественно? Расскажи о себе, они будут в восторге от тебя, обещаю.       Каве горделиво выпячил грудь и влился в диалог, смеясь и рассказывая истории со своих волонтёрских проектов одну за другой. Сайно задавал уточняющие вопросы, Хайтам просил подлить всем вина и принести ещё закусок, Тигнари тоже добавлял что-то интересное, и вечер складывался в целом неплохо. Каве старался произвести хорошее впечатление, но выражение на лице Хайтама вводило в заблуждение: словно в мыслях он гонял что-то, что не могло быть сказано за столом, было какое-то напряжение. Под конец, когда Хайтам осмотрел счёт и бросил взгляд поверх чека на Каве, Каве вдруг понял. Всё сошлось, как божественное озарение.       — Нари! — Каве почти закричал. — Я вспомнил! Я вспомнил тебя! — Каве ткнул в сторону Хайтама пальцем, плевать, что это не вежливо. — Ты забрал у меня лицензию!       — Я не делал ничего такого, — не без удовольствия сказал Хайтам.       — Не втирай! Я вспомнил! Я такой придумал волшебный проект, победил, вообще-то, в конкурсе, но ты мне отказал из-за, погоди-ка, из-за нестыковки бюджета. Да я уже наполовину смету составил, мог бы сейчас строиться наш универ, как музей, был бы достоянием общественности, предметом искусства, моей громкой работой, моей визиткой! Всё уже почти было у меня в кармане, и ты всё это отнял! И лицензию мою отложили, пришлось перебиваться чем попало до следующей подачи!       — Но ты не уложился в бюджет, — голос Хайтама был спокоен. — Это было не единственной проблемой проекта, он едва укладывался в сроки даже на бумаге, а если учитывать, что расчётные сроки всегда меньше реальных…       — Можно было договориться, внести правки, обсудить! Ты хоть представляешь, сколько я потратил на эту работу?       — Но ведь и у меня есть работа, — Хайтам был упрям, а Каве уже почти орал на весь зал. — И часть моей работы тогда была в том, чтобы проконтролировать строительство на всех этапах. Я голосовал за твой проект на конкурсе, если тебе интересно. За вторую версию. И весьма занятно, как ты его почти с нуля переделал за пару недель. Спал вообще?       Каве смутился, но не отступил.       — Не твоё дело!       Он взмахнул руками и обессилено откинулся на спинку стула.       — Мог бы жить сейчас, как король, а не мотаться туда-сюда в поисках работы…       — Ты же сказал, что тебе нравится твоя работа, — сухо заметил Сайно. Сухо, но не агрессивно.       — Я люблю свою работу. Я счастлив приносить пользу людям, правда. Но я создан для другого, мой талант тратится впустую, пока я рисую эти чёртовы коробки, я должен создавать дворцы, замысловатые здания, произведения искусства!       — Тогда тебе подойдёт мой дом, — с улыбкой заметил Хайтам, и Каве честно опешил.       — Вот ещё! — он даже сложил руки на груди. — Даже не пытайся замолить ошибки!       — Перед тобой точно не стал бы, — убедил Хайтам. — Мне правда нужны услуги человека, который смыслит в интерьере, хочу обновить дом. Я потому и пришёл сегодня, я ведь помнил тебя. И проекты твои для конкурса, оба. Если бы только они ни были такими… Превышающими все лимиты, кто знает…       Хайтам улыбнулся, а Каве вскипел.       — Я ухожу! — он заявил. — Я не собираюсь работать с человеком, который прячется за бумажками, кто оправдывает такой жестокий отказ жалкими цифрами! Ты даже не пытался, — обвинительно Каве снова ткнул пальцем в воздух перед Хайтамом.       — Ты хоть понимал, как много в моей жизни зависело от этого? Конечно, нет. Бюджет у него не сошёлся и сроки… Сроки всегда горят! Бюджет всегда превышается!       — Но не на стадии планирования, — голос Хайтама стал неприятно серьёзным, и Каве встал, чтобы бросить последнее, что было совершенно неуместным, ткнуть в чек и потом сбежать в соседний бар:       — Вот и подотрись своими цифрами, нечего смотреть на меня снисходительно!       Каве только за барной стойкой вспомнил, что он без денег, и надеялся, что Тигнари как-то вспомнит о нём и том, где его искать, но вместо этого какой-то парень подошёл угостить, он начал со вопроса: «Тяжёлый день?» — и Каве готов был говорить, он готов был не затыкаться, а на утро обнаружить себя в чужой кровати. Но обнаружил на диване Тигнари.       В истории сообщений была пара смешных сообщений от Тигнари с уверениями о том, что он всем понравился, переживать не о чем, и ёмкое сообщение от Хайтама (номер ещё не сохранён, но из контекста более чем ясно): «Моё предложение в силе». Каве уже накатал в ответ: «ХАХАХАХАХАХА КАК БУДТО Я БУДУ ТЕБЕ ПОМОГАТЬ! В ГРОБУ Я ВИДЕЛ ТВОЙ ДОМ, РАНЬШЕ НАДО БЫЛО!11», палец соскользнул, сообщение улетело Хайтаму. Каве выругался и нажал удалить, и только потом понял: он в меню сообщений, не в мессенджере, и сообщение не удалится у собеседника, он получит его в любом случае. Каве снова облажался. Он вспомнил мерзкое выражение на лице Хайтама, его ещё более мерзкий тон и то, как по глупости считал его сексуальным.       Потом вспомнил про свои проблемы с деньгами и то, что у Хайтама средства точно есть. Потом вспомнил грибные блюда Тигнари, от которых уже начинало портиться пищеварение, и, скрипя зубами, отправил ещё: «Хорошо, я помогу». Хайтам написал через час: «Так какой ответ правильный?» Каве с трудом повторился: «Последний. Я помогу. Но за хорошую оплату». Хайтам прислал адрес, а Каве из вредности написал: «Машину пришли». Честно, он не ожидал, что Хайтам действительно это сделает. Он был как-то удивительно сговорчив — правда, что ли, виной замучился…