пряности и нежности

      Он был волшебным. Словно лёгкий ветер, бывающий только поздней весной, той самой, когда уже ничего не нужно делать, когда позволено забыться и начинать отдыхать. Он был похож на ветер в тот день и потому, что ушёл также быстро.       Хаджиме не находил себе место несколько недель. Метался и звонил всем своим знакомым, с просьбой узнать о том невероятном парне с белоснежными — казалось, они были облаком, — волосами. Он был уверен, что его легко найти, потому что беловолосый сильно выделялся их толпы. Он был не похож на всех остальных, сияя ярче солнечных лучей в июле. И Хаджиме действительно не понимал, почему только он видел его. Все чаще он думал, что похож на психа, и что это была иллюзия, но воспоминания жестоко огревали его по лицу, словно самая сильная пощечина давая напоминание — Он был ярче.       Через три недели Хаджиме превратился в овощ. Никто, совершенно никто не видел такого человека, и на секунду в голову забралась мысль, что Хината сошёл с ума. Мысль накрепко зашла в его голову, оставалась лишь заметкой, мол, я запасной вариант, ничего не знаю. Нет, он не мог сойти с ума тогда, он видел его ещё в здравом уме. Но сейчас он не мог подтвердить о себе такого же: он был точно без ума от того парня.       Хаджиме беспорядочно спал, спал днями и ночами, пока было время, желая увидеть его хотя бы там, и заветные сны ярким пятном оставались на радужке, стоит только закрыть глаза и вспомнить. Они виделись во сне, и, о боже, Хаджиме готов поклясться в реальности своих сновидений.       Всё доходило до того, что Хаджиме переставал выходить на связь с реальностью, подолгу зависая в мысленном разговоре со стеной: его стены были белые, и этот цвет начинал уходить в мозг, пробирая там свои пути, чтобы остаться погостить навсегда.       В один из дней Хаджиме окутало эйфорией снова, как в самый первый. Парень стоял на станции, и такой же ветер, как и он, перебирал заботливыми движениями его нежные волосы. Тогда Хината впервые завидовал неоживленному: он хотел быть на его месте. Хаджиме сумасшедший.       Смущение подбиралось к его лицу, только он захотел сделать первый шаг. Судьба — штука непостоянная: дав шанс один раз, она больше так не поступит. И Хаджиме пошёл, сопротивляясь любому препятствию.       До станции было не так много времени, и Хаджиме казалось, словно он попал в слоу-мо: каждый шаг длился час, а единственное желание увидеть растягивалось в несколько дней. Он не выдерживал, постепенно сходя с ума в ещё большей степени, что уже переходила табличные варианты: люди таких и не слышали.       Он успел подумать о том, что все это глупо, прежде чем встретить взглядом его ещё раз — и тут выкинул это из головы. Он уже псих, раз сделал подобное.       Люли вообще глупые существа. И природа глупо ошиблась, когда создавала нечто подобное на Хаджиме, а он был, наверное, самым глупым представителем всего живого. Природа не любила Хаджиме, раз заставляла чувствовать такое.       Последние шаги забили гнилые гвозди в сильное, бьющее через край сердце Хинаты. Парень обернулся, тут же меняя цвет своей фарфоровой, прекрасной бледной кожи на нежно-розовый. Незнакомец широко открыл глаза, прикрывая рот рукой, и со стороны выглядел так же глупо, как и Хаджиме. Они выглядели идиотами, бездумно пялясь друг на друга около минуты, в последний момент бросаясь в цепкие объятия судьбы.