Undecided

А может этот исход не самый печальный. Не самый мерзкий, не самый ужасный. Внезапная остановка в жизненном пути, передышка от всего этого. И пусть мерещащиеся силуэты не пугают так сильно, чтобы не приходилось моргать по сотню раз, пытаясь переубедить себя, что это все показалось. Наивно для самого себя подумать, что никакого загробного полтергейста и с десяток бесов по твоей мрачной комнате не шманают. Можно не смыкать глаз и вглядываться, разглядывать, вспоминать все ужастики, которые слышал, доводя себя до абсурдного страха. Своеобразное развлечение в этом есть. Вспомнишь, например, про человека со ртом от носа до шеи, который заткнуться не мог – и вот этот вурдалак стоит в углу, в твоем разуме басом протягивая «что с моим лицом?». Или, может, сотни теней-оккультистов, одни из которых робко прячутся в углах, пока другие смело окружили твою кровать, испепеляя взглядом твое напуганное лицо. Или длинный человек, безмолвно стоящий около шкафа, покачивающийся, подавая признаки своего присутствия тонким скрипом половиц. И сотни-тысячи того мира черных крыс, заполнившие своим мертвым стадом все поверхности. И снующая от одного угла к другому тень, лохматая, может, высокая и тонкая, под конечностями которой ползут черви, а над головой летают мухи. Вопрос один – и к кому эти гости наведались? Это четвероногое существо, хрипящее, с капающей на пол горячей слюной, голодно смотрящее на тебя из одного-другого угла, вертело головой туда-сюда, высматривая тебя получше. Может эти тени вокруг кажутся страшилами лишь твоим уставшим от гаджетов глазам, а другие неизвестные Чубаки и зверье поменьше отложилось в твоем мозгу как страшилки, и вылезают перед глазами мерзкими образами в самый неподходящий момент. А длинным человеком, вероятно, является Джеймс, заявившейся ни свет ни заря. Забеспокоился он, пришел проведать, на какое-то время сыграв стороннюю роль в театре воображаемого ужаса для чужого сознания. Чувствовалось присутствие знакомой души, которой можно не боятся, и с десяток незнакомых, которые могли бы смело задушить тебя средь ночи. Или это и правда полная чертовщина, или это Джим привел с собой всю свою орду. Кори успел знатно покрыться мурашками к моменту, как этот воображаемый цирк уродов и представление загробного страха закончилось. Как маленькая девочка он накрылся с половину одеялом, глазами высматривая очередных незваных гостей и надеясь, что один из них не смотрит своим одним опухшим глазом прямо впритык на него. Стоящие вдоль стены гитары, облаченные в темные чехлы, напоминали самых настоящих бесов, казалось, что стоят они так близко, что неопознанное существо могло прыгнуть прямо в лицо с минуты на минуту. Пришлось сглотнуть с другой десяток раз, влажности во рту собралось знатно. А когда страшно, то даже дышать не хочется, мало ли эти придурки не того подумают и кинутся на тебя всей своей мертвой компанией. Благо один из этих чертил был знаком и выжидающе мялся у двери, осознавший, что Кори давно уже не спит, но все-таки не решающийся войти. Может ему тоже всякого причудилось, вот и не заходит? Ну а Тейлор таки вытаскивает лапу из под одеяла и тянется к телефону. Цифры на экране вещают 05:39. Верится сильно и охотно, ведь после такого дерьма и в самого Бога поверишь. “Эй, Кор, я пришел.” Шепотом осведомил Джим. А Кори это уже понял давно, напоминать не надо было. Его приход на уставший глаз лишь поспособствовал созданию кирпичного завода в районе штанов Тейлора. Извиняюсь за выражение, но пересраться от таких шатающихся в углу людей очень легко. “Понял я, понял… Че принесло так рано?” Рот, разумеется, шевелится не больно сильно, но что-то да из него выходит, какие-то звуки, вроде даже слова, он произнести может. “Я ж не помешал?” Идиотом этот Джеймс был тем еще, но таковым его в реальности назвать язык не поворачивался. Его только ’гламурным ловеласом’ справедливо назовешь. “Да, конечно, пять утра, разумеется ты не помешал.” А этот гад руки за спину – и давай корчить “ай мне стыдно, пришел не вовремя”. Придурок, вот кто. Кори мог бы еще долго обзывать его в мыслях, но все-таки в глубине души совсем не хотелось, чтобы он уходил. Наедине с чертилами оставаться – не комильфо идейка. “Пришел тебя проведать с утра пораньше. Без романтики, завтраки в постель не приношу.” Нашелся романтик. Деловой такой. Хотелось тела его поближе, чтобы прижаться и спать себе дальше, про других мразей забыть. “В порядке? Выглядишь убитым. Если что, существует в организме функция сна.” Лохматый он подходит, ладонь Кори на лоб – жив, здоров, температуры нет. А сам видит, как трясет его всего, а рыжий корчит Мистера Невозмутимость, мол, не было здесь никаких теней шатающихся и чубак. “Как ж тут уснешь. Что не сон – то паралич. Лежи себе на гадов смотри загробных. Думаю, один из них меня когда-нибудь правда придушит. В них ж должна быть часть справедливости, всей толпой на одного, ну, как-то не очень.” Как бы Кори не хотел меж ребер пришедшему голову всунуть, так и не всунул. Не хотел слабость показывать, признавать, что тоже любви хочет и заботы. “А к этим... Ко врачам ходил?” “Нахуй врачей. Денег соберут с меня и хуй там плавал, также все будет.” Рыжий огрызается, злой очень. Злой, раздраженный и желающий успокоения. А успокоение это перед носом стояло, бери да прижимай к себе и держи, держи, держи и не отпускай. Сомневался только, как сам лохматый отреагирует. А ручки-то двигаются, из под кровати уже, вон, лезут и лезут. Из шкафа лезут, из окна лезут. Хотят цапнуть. Сцапать, схватить и утащить к себе в царство-государство. А ручки Кори тоже на месте не стоят. Как схватят Джеймса за пузо, как обхватят талию его, как залезут под косуху. Да и сожмет его, лицо спрячет в нем. Лишь бы никакие гады не мешали. И держит его. Сцапал и держит, не отпускает. Прикоснулся к кому-то – уже достижение. Прикоснулся, да еще как прикоснулся. К Джеймсу прикоснулся, который сам лапищи на голове его рыжей уложил, дабы не заревел и не раздражался больше. Страшно рыжему – вот что. “Тебя держу. Чтоб не уходил, со мной был. Просто пожалуйста.” Стыдно было все это устраивать, мало ли как со стороны будет выглядеть. Столько же вокруг народу, у каждого свое мнение, каждый свое надумает, и надумает точно ошибочно. Лишь бы не мог этот народ двигаться. Чтобы двигались только руки лохматого на голове Кори. “Я все решу, Кор. Я не оставлю тебя, я тут.”