Когда смерть коснётся наших судеб

Гарри шагает вперед, позволяя двери со скрипом захлопнуться за спиной и ненадолго останавливается, оглядывая привычную серость Лютного переулка. Заявляться сюда чуть ли не ежедневно стало какой-то нездоровой традицией. Он проводит рукой по карманам черной мантии, проверяя на месте ли предварительно уменьшенные покупки и прокручивает в голове список всего необходимого для предстоящих ритуалов.  Магия в воздухе уже почти ощутима, остался всего один день.  Удостоверившись, что всё требуемое приобретено, Гарри наконец позволяет себе немного расслабиться и, отойдя в сторону на несколько шагов от входа в лавку, где только что был, останавливается, опираясь на стену и прикрывает глаза. Очередная бессонная ночь напоминает о себе слезящимися глазами и расплывающейся картинкой перед ними же. Однако Поттер считает, что оно того более чем стоило. Артефакт-кольцо почти закончен, остались сущие мелочи, но добавлять их лучше после оценки своего творения свежим взглядом. Именно поэтому он сейчас, среди бела дня, здесь, в Лютном, закупается, а не чахнет над злополучными рунными цепочками.  Благо расположение большинства магазинов и их ассортимент не слишком изменились, а если и так неоценимую пользу оказала та прогулка-разведка в первый день его здесь пребывания и плутать не пришлось.  Вдохнув полную грудь прохладного весеннего воздуха все еще не разлепляя налившихся свинцом век, Гарри чувствует, что даже здесь, в далеких сороковых, где его никто не знает, у него все может быть хорошо. Даже лучше, чем во враждебных и переполненных сплетнями родных двухтысячных. А потом он открывает глаза, встречаясь с чужими прямо напротив. Взгляд мечется по внезапно оказавшемуся так близко лицу, хозяина которого затуманенный разум признает не сразу. А когда узнавание все же проскальзывает, Гарри предпринимает попытку отшатнуться от Тома-опять-что-ли-Риддла, но лишь сильнее вжимается в стену.   Ну, а будущий Темный лорд только откровенно фальшиво изображает милую улыбку, даже и не думая отстраняться. Вот уж у кого понятие личного пространства отсутствует напрочь. Остается только стоять и пялиться друг на друга в ожидании пока кто-нибудь, — а именно один конкретный слизеринец, потому что встречи тут искал очевидно только он — начнет разговор. Ну, они и стоят. И пялятся. С неподдельным интересом разглядывая друг друга вблизи, словно восьмое чудо света, или же подопытного зверька, тут уж кому как нравится.  К примеру, при детальном рассмотрении, сейчас, в свете дня, можно увидеть, что глаза у Риддла отнюдь не чёрные, нет, они тёмно-синие. Того оттенка, в который ночь окрашивает вечерние небеса, скрывая под собой алые всполохи заката.  Вот только Гарри быстро становится некомфортно и откровенно страшновато от подобных гляделок, приходится собирать всю свою волю в кулак, намереваясь прервать затянувшееся молчание.  Однако его опережают.  — Ты так и не представился. Что? — Ну, ты как-то и не спрашивал. — неловко замечает Гарри, вспоминая их первую встречу в этом времени. Не то чтобы Риддл тогда вообще хоть слово сказал.  — Теперь спрашиваю.  — А не поздновато ли для знакомства?  “Мерлин, ну, вот на кой черт я тебе сдался?”  — Ни в коем случае, — Риддл растягивает губы в отвратительно довольном оскале, ибо улыбкой это даже язык назвать не поворачивается, а Гарри чувствует кончик чужой палочки, недвусмысленно надавливающий куда-то под ребра.  Где-то между внутренними чертыханиями и сетованиями на судьбу Поттер подмечает, что чего-то такого и ожидал, пожалуй.  — Ладно, меня зовут Гарри, но, к твоему сведению, угрозы не совсем верный способ цивилизованного знакомства.  Скрыть панику за шуткой или колкой фразой — лучший способ сохранить лицо. По крайней мере, по мнению Поттера.  Риддл же очевидно подобное не особо оценивший, лишь окидывает его снисходительным взглядом, явно сочтя себя выше того, чтобы отвечать.   — Фамилия? — Эванс. Девичья фамилия матери всяко лучше, чем представиться фамилией довольно известного и влиятельного чистокровного рода, который сейчас, вне сомнений существует и процветает. А уж кому, как не этому фанатику чистой крови, стоящему напротив, знать всех аристократов лично или хотя бы поименно.  — Маггловская? — Риддл, не скрывая отвращения, кривится.  — Кто бы говорил, — не подумав брякает Гарри и тут же порывается дать себе подзатыльника. Какой же идиот.   — Что ты имеешь в виду? — вот теперь в его голосе отчетливо читается угроза, а в синих глазах столько холода, что Гарри в пору бы получить обморожение.  — А ну... я... как бы так сказать.  — Хочешь сказать, что я похож на маггла или... — Риддл делает выразительную паузу, не прекращая обещать глазами все адские муки — каким-то образом тебе известна моя фамилия. — Второе, определённо второе! — И откуда же ты можешь меня знать, Гарри Эванс?  — Ну... может мы учились в Хогвартсе вместе? — На вид ты либо мой ровесник, либо младше на год-два, крайне сомневаюсь, что не запомнил бы тебя среди весьма скромного количества учеников трех курсов. — подозрительное выражение лица не особо-то сочетается с нотками надменности в голосе.   “Ну да, он же еще и старостой школы был, куда уж тут кого-то не знать.” Гарри остается только беспомощно смотреть в никуда, пытаясь призвать уставший мозг к усиленной умственной деятельности. Вот только похоже это “никуда” оказывается риддловскими глазами. А сам Риддл оказывается и в юные года был хорошим лигелиментом. Достаточно хорошим, чтобы без усилий улавливать поверхностные мысли жертвы при зрительном контакте.  — Старостой школы? Что еще тебе обо мне известно, Гарри Эванс? И куда более важно, из каких источников и с какой целью ты добыл эту информацию? — Риддл заинтересованно склоняет голову и сощуривает глаза, палочка у Гарри под ребрами начинает ощутимо нагреваться и искрить.   — Слушай, я знаю, что тебя зовут Том Риддл, ты учился на Слизерине и был старостой школы. Это все. Мне о тебе рассказывал знакомый парень, который выпустился лет пять назад, но поддерживает связи с друзьями с младших курсов, которые все еще там учатся. Подробностей не знаю, мы не такие уж с ним друзья. — запинаясь через слово, но все еще стараясь звучать убедительно заговорил Поттер, нацепив на лицо самое честное из возможных выражений.  — А где тогда учился ты? — и бровью не поведя на скомканные объяснения и никак не показывая поверил ли он хоть слову, спрашивает Риддл.  — На домашнем обучении был.  — Что насчет Тьмы? — Что? — смена темы оказывается слишком резкой, чтобы хоть как-то вписываться в этот и без того странный диалог-допрос.  — Та магия, которую ты использовал при нашей первой встрече, как давно она у тебя и откуда появилась? — Эм... ну года два, наверное. Появилась в результате не совсем удачного ритуала.  — Ритуала? — слегка настороженно уточняет собеседник. Впрочем, вряд ли бы Гарри разглядел эту эмоцию за непробиваемой маской отстраненной холодности, если бы не стоял так близко.  — Мой личный эксперимент. Совмещал два ритуала воедино, для достижения усиленного эффекта одного из них. Как можешь догадаться, не получилось. Подробнее не скажу.  — Что ж, ладно. — Палочка все еще опасно маячившая где-то в районе ребер пропадает, а сам Риддл делает шаг назад.  — И... все? — непроизвольно вырывается у Гарри. Он уж было приготовился то ли к скорой смерти храбрых, то ли к продолжительному сеансу пыток, как словесных так и магических.   — А чего ты ждал? — Его Темнейшество насмешливо вскидывает бровь, крутя в руках палочку. Таким знакомым движением перебирая древко такой знакомой палочки, отнявшей сотни, а то и тысячи жизней.    — Ответного допроса, к примеру? Ну или внятных объяснений, что сейчас вообще произошло?! — ядовито выплевывает Поттер, снова не думая, о том, что куда разумнее было бы промолчать, отвернутся и уйти. Видя перед собой только образ безносого чудища с кровавыми глазами.  — Ну, раз так... жду тебя завтра на этом же месте в шесть. А сейчас, позволь откланяться, меня ждет работа. До встречи, Гарри Эванс. И уходит.  А Гарри просто стоит и смотрит на то, как высокая фигура с идеально прямой спиной и, развевающимися позади полами черной мантии, удаляется в сторону Горбин и Беркс. Рядом со скрипом открывается дверь, а затем громко хлопает, ударяя по напряженным нервам и Поттер приходит в себя, глянув на какого-то грузного старичка, зашедшего в лавку, которую он сам покинул лишь несколько минут назад, до этой злополучной встречи.  Мир вокруг оживает, наполняясь звуками, образами и запахами, и Гарри только сейчас осознаёт, что все это время не замечал этого, оставаясь полностью сосредоточен на Риддле.  Вот же черт. 

***

Воспоминания о пути домой по маггловскому Лондону смазываются и тонут, смываемые клубящимся вихрем беспорядочных мыслей, прокрученных перед внутреннем взором моментов недавнего разговора и поиском скрытых мотивов, подтекстов и собственных ошибок.  Относительная ясность сознания возвращается к Гарри, когда он снова садится на жесткий стул в своей рабочей комнате, а перед ним лежа на столе поблескивает серебрённое кольцо. Кольцо, которое со дня на день запустит механизм, конечной целью которого является смерть носителя. Лучше не становится.  Даже сейчас в обеденное время, когда солнце только намеревается покидать наивысшую точку на небосводе, клонясь к закату, в небольшой комнатке царит приятный полумрак. Задернутые шторы, огарки свечей, листы бумаги, исписанные скачущими строками расчётов и изрисованные набросками рун и кольцо-убийца, в качестве результата трудов бессонными ночами. Да уж, не так он представлял себе взрослую жизнь.  Справедливости ради, не то чтобы он вообще ее хоть как-то представлял. Жизнь Гарри Поттера, Мальчика-который-выжил потеряла свою цену после Битвы за Хогвартс, в тот миг, когда Лорд Волдеморт рассыпался прахом от своего же заклятья.  Жизнь Спасителя магического мира и Золотого мальчика окончательно завершилась после окончания восьмого курса и осознания, что он на самом деле никогда и не хотел становится аврором и уже откровенно устал от бесконечных сражений, преследующих его с одиннадцати лет.  А “просто Гарри” так жить и не научился. И не умеет до сих пор.  Жизнь с Дурслями на правах едва ли выше, чем у домового эльфа как-то не способствовала формированию личности и хоть каким-нибудь ожиданиям на будущее. Магический мир же предпочитал видеть в нем исключительно Героя, которого нужно превозносить и боготворить, а в следующее мгновение втаптывать в грязь за каждое “неверное” движение. А он был ребенком. Сиротой попавшем в сказку из светлых мечт, с треском разбивающуюся о жестокую реальность каждым летом и с каждым годом приобретающую все больше темных оттенков, к концу напоминая отвратительный в своей правдоподобности хоррор-боевик с элементами драмы.  Конец у таких историй, к сожалению, редко бывает хороший. По крайней мере для главных героев, ибо Британия и ее магическое населения без сомнений из этой войны вышли победителями. А вот он, Гарри, с разбегу врезался в свой “открытый финал”, в кровь разбивая многострадальный лоб с посветлевшим шрамом-молнией и все еще не имея и малейшего понятия, что с этим всем делать.  Сейчас ультиматум Смерти казался воистину даром свыше. Неким способом выбраться из ямы неопределенности, зависимостей и безнадеги, пахнущей воском и гниющим пергаментом книжных страниц. Шанс начать все сначала и наконец-то стать просто Гарри.  Гарри Эвансом.  Он улыбается своим мыслям и с внезапным воодушевлением осматривает кольцо. Осталось добавить последние несколько рун, соединяя между собой две основные цепочки и закрепить результат плетением чар.  Взмах, линия, импульс.  Привычные движения, но концентрация куда выше обычного.   Линия, импульс, взмах. Магия легко подчиняется, врезаясь в серебро, поглощаясь зеленым кварцем и переплетаясь с росчерками рун. Импульс, взмах, линия.  Обруч кольца опоясывает его мерцающий энергетический дубликат. Осталось лишь совместить чары с материальной основой. Взмах. Руку, напряженно сжимающую палочку бьет дрожь. Ли... От запястья к древку тянется темный туман.  Ни... Судорога молнией прошивает трясущуюся конечность, сливаясь с холодом стремительно густеющей вязкой субстанцией, более не туманом.  Я. Тьма высвобождается.  Импульс.  Кольцо вспыхивает. Слишком ярко. Руны загораются, тлеют и гаснут. Вся цепочка рушится.  — Черт! Половина всей его работы разрушается за одно мгновение, а Тьма смеется и злорадствует, притаившись во мраке дальних углов. Гарри стоит огромных усилий не швырнуть в осмелевшую в преддверие Ночи Ведьм материю чем-нибудь особо темным. Все равно не подействует, а внимание Министерства привлечет.  Приходится зло шипя все существующие цензурные и не очень выражения в сторону Тьмы и, периодически сетуя на вселенскую несправедливость, начинать все с начала. Благо все расчеты и записи все еще при нем. Остается лишь повторить все это менее чем за день.   Что может быть легче, верно?