Песочный человек уже идёт

Патлы свисали ниже подбородка, и он представил, как они растекутся кляксой по белой простыне. Морфей — глупое, выдуманное имя, не пойми откуда взявшееся — работал с ним в офисе. Ковырялся в архиве, появляясь и исчезая в самый неподходящий момент. Смотреть, руками не трогать, как в музее. Никто не знал, откуда он и почему так редко говорит. Он и сам не знал, почему во снах постоянно гнался за ним и не мог догнать. Только казалось получалось ухватить за рукав, как тот растворялся в пальцах. После он просыпался в собственной постели и что-то странное было в квартире. Неуловимое для глаз, оно было в самом воздухе. Иступленно осматривая интерьер, он замечал боковым взглядом застывший в углу силуэт и, бросаясь к нему, забывал все слова. Лунная кожа светилась, казалось, все фантазии становятся реальностью. И он, наконец, видел его лицо яснее, чем когда либо. Словно вспомнив, то о чем давно позабыл. Как тот самый прекрасный сон, в котором нет монстров. В котором ты сам не монстр. — Ты выглядишь как ебаный Бог, — сухой, прохладный бархат на ощупь, прямо как он и представлял. В последнюю очередь его волновало, как тот очутился здесь, но вдруг от чего-то стало страшно — невозможно объяснить почему. — Я и есть Бог, — шепчет он на ухо, — Твой Бог, неужели ты не помнишь, как предал меня, Коринфянин? В окно вдруг забились птицы. Он отшатнулся, и комната перевернулась, будто бы его с силой толкнули в грудь. Будто бы пропустил ступеньку, и, ухватившись за пустоту, он падал. Главное вовремя проснуться. Коринфянин открыл глаза и оглядел номер отеля, впервые в жизни почувствовав настоящее отвращение. Стало ясно, как просто его обдурили. Лапша на ушах, песок в глазах и прочие фирменные элементы. Воспоминания о только что увиденном таяли в голове, теряя подробности и краски. Он попытался воссоздать картину в целом, но получался какой-то бред. Только последняя фраза стучала в ушах эхом. Что, если я не верю в Бога? Так же это работает? Маневрировав лужи крови, он дошел до ванны. На полу яростно завопил чужой телефон. Было бы очень кстати минут пять назад. Не узнав себя в зеркале, он понял одно — приглашение на казнь успешно дошло до получателя. Песочный человек уже идёт Сделай им страшно, они заслужили это. Сделай так страшно, как не было никогда. Повторять не требовалось: у него отлично получалось, он схватывал на лету. Жестокость была инстинктом, хотя ему определенно было у кого учиться. Во снах он часто кого-то преследовал, ему это нравилось. Ключи вечно падали из рук, двери заедало, а он был все ближе и ближе. Никто не мог помочь, вокруг были только безликие — глухие и равнодушные до чужих страданий. Болванки без лиц и опознавательных знаков, создающие шум. Призраки, которых невозможно вспомнить, как преступника, напавшего на тебя в темном переулке. Только Коринфянина всегда запоминали, иногда даже на всю жизнь. Когда дверь наконец поддавалась, за ней оказывалось совсем не то, что там ожидали увидеть. Все замедлялось, он настигал жертву, но та никак не могла закричать, потому что голос был потерян. Пропал, как и многое другое до этого. Эти мгновения, мучительно долгие, порой тянущиеся часами, насыщали его даже после момента просветления, когда становилось очевидно, что все это сон. Как легко проснуться после такого в своей постели и сделать вид, что ничего не было. А потом жестокий, карающий Бог позволял лежать на его коленях и гладил волосы. И так пока не надоело, пока все не начало рушиться. Теперь преследовали его. Теперь не обязательно было воровать чужие жизни, чужой страх и чужую горечь. Не обязательно было смотреть их сны, забирать грусть с чьих-то губ. Теперь у него вырисовывалась своя, но он уже знал, что ему это совсем не подходит. Он знал, что нравился людям. Коринфянин для них был как волшебник, который пришёл исполнить все желания, загаданные на Рождество. Популярнее Диснейленда, то что доктор прописал. Пока не увидят нож у себя перед носом. Или три пасти на лице. А Ему было на все плевать, хоть в лепешку расшибись, ничего не поможет. Кто-то заколотил в дверь, он отослал уборку на время, переоделся и отчалил. Убираться тут придется явно не час и не два. Песочный человек уже на лестнице Улицы окутал туман, липнущий к коже. За рулем он думал о том, как часто моргает и моргает ли вообще, все вспоминая тот случай в отеле. Коринфянин не успел найти Джеда. Он не успел даже заправить машину. Ловушка захлопнулась в сортире убогой заправки, в котором он пытался полакомиться глазами одного бедолаги. На вкус они были как песок, мир не заискрился красками, жизнь не потекла по венам. Лампы на потолке мерзко пищали, он смыл кровь с пальцев и осознал, что ему дышали в затылок. Понимая, что двери и приветствия не для этой пьесы, Коринфянин застыл. Стало мерзко от самого себя, будто бы он вдруг испугался. Отражение за его спиной было реалистичней самой правды. Показалось, что кто-то каркнул вдали. Он не видел этого лица так давно, что за мгновение до взгляда казалось, будто бы не узнает его. И в ту же секунду понимал, каким обманчивыми было это ощущение. Навалилось глубочайшее чувство зависимости, такое, что впору было выть. Ему вдруг захотелось, чтобы Сон спас его от себя же, и он ужаснулся этой мысли. Загадывать желания он умел, столько раз видел падающие звезды, но это никогда не работало. Морфей снова воспроизвел разговор, который начал еще сто лет назад, только в этот раз уже не было сил. Коринфянин и так слушал его в своей голове каждый день все это время. Он впервые испытал это неприятное чувство дежавю, о котором все твердили без умолку, и попытался отвлечь себя. Нужно просто закрыть глаза и представить, что это плохой сон, людям это помогает, или если не получится… Хорошо, расскажи мне, как им было больно, покажи, как им было плохо. Если сам веришь хоть в одно слово. Накажи, убей, уничтожь, только заткнись. Было достаточно посмотреть в его лицо не через зеркало, чтобы слова полились сами. В голове одна средневековая пытка сменялась другой. — Что такое, Сон, собираешься меня выпороть? — прозвучало без особого энтузиазма, не то, на что Коринфянин рассчитывал. — Не думаю, что поможет. А жаль. — Ну оступился, с кем не бывает? Просто бес попутал. Один раз любой может ошибиться, — произнес он и сразу прочел мысли по тому, как тот улыбнулся и склонил голову набок. — Или двадцать один. Он был доволен уже тем, что смог стереть вечно разочарованное выражение, это подстегивало его. До того сильно захотелось укусить, что начало сводить челюсть. Сон забыл или не думал, что нельзя было вставать так близко. Коринфянин ничего не забывал и моментально входил в раж. Он помнил, как с ним на самом деле нужно разговаривать. — Ты ведёшь список моих грехов? — заговорил он быстрее, — Где он я хочу посмотреть? Руки потянусь под одежду, нагло ощупывая кожу, сталкиваясь с костями, торчащими как «не влезай, убьет». — Нет никакого списка! — поспешно произнёс он, спасаясь. Пятиться назад ниже его достоинства, оставалось только замереть. Хотя можно было попробовать сбежать прямо с места, в вихре песка. Коринфянин внимательно на него глянул, будто хотел увидеть, как съезжает воображаемая корона. Ресницы затрепетали. Юмора он то ли не понимал, то ли делал вид, что не понимает, просто удивительно. Но Коринфянин был необратим, как лесной пожар, и уже вылизывал пламенем там, где белее всего. Морфей проворонил и это. Пропустил, как пропускал очень многое, но все же потянулся за поцелуем, совсем как человек. Так обманчиво, что стало смешно. Он вцепился в его рот, пробуя сон на вкус, так что оправа с болью врезалась в переносицу. Потом свет вдруг погас. А жаль, Коринфянин не был готов к концу света, хотелось еще хоть что-то увидеть, кроме сверкающих белых зрачков. Все стало зыбко, как в бреду, и их унесло, пряча эту мерзость подальше от мира. Было плевать, куда, хоть в преисподнюю. Если для этого нужно было стать серийным убийцей в Яви, он готов был проворачивать это вновь и вновь. Песочный человек уже у твоей постели Запахло летним дождем. Морфей толкнул его на собственный трон. Коринфянин еле успел сообразить, где они, приложившись лопаткой, но все же утянув его за собой. Он терся об своего Бога, вжимая в себя с силой, или тот терся об него, неясно, потому что в голове было месиво. Суп из мозгов закипал, стекая за шиворот, обжигая спину, снимая лоскутами кожу. Быстро же ты забыл дорогу домой Вгрызаясь в безукоризненную челюсть, он стягивал брюки, добираясь до самой сути сна, трогая, пока тот не начал издавать сдавленные, порочные звуки. Лицо стало таким, словно он ежесекундно осознал все свои заблуждения по поводу Коринфянина и жизни в целом. Этот эффект производил чудовищное впечатление и воспринимался как карт-бланш абсолютно на все что угодно. Всем чем угодно была попытка выжрать его глаза прямо из черепной коробки. Они манили влажным блеском и тем, что скрывалось внутри. Если долго смотреть, можно было ослепнуть, и это того стоило. Хотелось разом высосать все то, что не умещается в сознании, для чего не существует рамок, но даже думать об этом было страшно. Коринфянин мучительно долго пытался заново научиться расстегивать собственные штаны. Сон давился воздухом в упоительном отвращении, позволяя вылизывать свои глаза вместе с лицом и всем остальным, цепляясь в подлокотник своего проклятого трона. Теперь даже не возможно было понять, рыдает он или нет, и это заставило остановиться. Он осмотрел мутный взгляд и слипшиеся ресницы. А потом холодные пальцы легли на член и скользкая плоть жестокого, карающего Бога обтерлась о Коринфянина. Его с головой накрыло черными водами, существование сузилось до двух белых звезд во тьме. — Этот, — Морфей дышал ему в губы, Коринфянин задыхался ему в рот, — сон окончен. Обернись Неужели ты не не чувствуешь Что Песочный человек Уже у тебя за спиной Он открыл глаза — и Ничего. Пустота, хуже чем в аду, проглотила его вопль. Его стон. Его крик. Его рык. Его смех. Все, что вырвалось из груди, вместе с сердцем или тем, что было на его месте. Тюрьма была на ощупь песком, который невозможно увидеть. Он сыпался сквозь пальцы, ускользая, как и всегда. Загадывать желания было слишком поздно. Как и думать, когда все началось, как закончилось и кто на самом деле за кем гнался. Головоломка резала ум кусочками льда и была губительна по своей сути. Кошмар в кошмаре. Нет, ты не умер. Да, кричать бесполезно. Ты все ещё любишь меня?