В другой раз, как наступит утро

Настал срок, и на Камелот опустились сумерки. И пусть Мерлин повидала достаточно таких метаморфоз за свою долгую жизнь, это зрелище никогда не надоедало. Возможно, потому, что ночи частенько выдавались бессонными, и она, стоя у окна, смотрела за метаморфозами неба, сначала окрашивающегося в нежные оттенки самых дорогих тканей, от желтоватого до пурпурного, которые после гасли, становясь сначала фиолетовыми, потом синими, а потом и беспросветно чёрными. Мягкий звук приземления на пол доложил о том, что Ифау покинул свою лежанку, подбираясь ближе к ней, дабы узнать, что женщина делает одна, в темноте. Мерлин едва сдержала смешок: видано ли дело, стоит себе столбом, так и насторожиться не грех. Надо сказать, что с наступлением ночи перемены в Ифау действительно была заметны: если днём он частенько проказничал, то ночью становился гораздо тише. В чём дело? Какие-то отголоски дара из прошлой жизни? Или всё потому, что в Камелоте было попрохладнее, чем в его родной Африке, и поэтому можно было активничать и днём, а не отлёживаться где-нибудь под акациями, практически издыхая от жары. – Раз подошёл, не бойся, – волшебница похлопала себя по бедру, словно подзывая лошадь, и тут же опомнилась, отодвигаясь, чтобы подростку было куда встать, – Ты знал, что бывают разные сумерки? – Сумер-ки? – судя по всему, слово ему понравилось, поскольку Ифау даже лизнул губы, – А что... это? – Сумерки, наступление ночи, – Мерлин указала в окно, – Вот, например, сейчас гражданские сумерки, от момента захода солнца и до того, как проклюнутся первые звёзды. Если мы постоим ещё немного, наступят навигационные сумерки: тогда звёзды уже видны, а значит, моряки могут по ним ориентироваться. – А по-том? – он вознёс глаза к небу, пытаясь разглядеть хоть какие-то признаки обещанных звёзд. – А потом будут уже астрономические, – выделив последнее слово интонацией и убедившись, что он слушает, Мерлин улыбнулась, – Это уже для астрономов. Видно не несколько звёзд, а целую россыпь, а ещё огромную полоску Млечного пути… Не старайся, сколько бы ты ни смотрел, уверяю тебя, первые звёзды проклюнутся так, что ты и не заметишь, вот моргнёшь – а они уже на своих местах, будто и всегда там были. Вместо ответа Ифау нахмурил брови и перестал моргать, смотря на выбранный участок. Мерлин фыркнула от смеха, и несколько стушёванный подросток вильнул хвостом, впрочем, вскоре вздёргивая вымпелом, как и всегда, когда хотел показать своё дружелюбие. Ситуация для дочери Белиаруина была новая. Артур не особо интересовался звёздами, даже когда она однажды рассказала ему об этом маленькому, мальчик очень скоро заснул. Он был из тех, кто вскакивает рано утром и бежит будить всех, кого сможет найти, рассказывая, какой чудесный ему приснился сон. А этот вот, стоит, смотрит. Наверное, с ним астрономических сумерек дождаться раз плюнуть, всё же большие кошки ночные животные. На ум пришло прошлое. Эсканор. Почему он никогда не составлял ей компанию в этих ночных бдениях? Хотя, наверное, ответ очевиден: если ты превращаешься в совершенно другого человека днём, тебе как-то не до любования видами, пытаешься наверстать упущенное. Он из-за своего дара и спал-то всего-ничего, так, пару часов на рассвете и на закате. – Как-нибудь надо улучшить минутку и непременно показать тебе звёзды в телескоп, – решила Мерлин. К ней сразу же повернулись округлые уши: – Сейчас? – Сейчас нет, у меня сегодня было много дел, лучше отдохнуть, – с намёком проговорила волшебница, одними глазами показывая в сторону лежанки. Мордашка её подопечного отразила лютое несогласие с таким раскладом, и Мерлин, вздохнув, похлопала по подоконнику, приглашая отрока усесться поудобнее. Поняв, что это не запрещено, Ифау действительно расположился на холодном камне, жадно вдыхая запах ночи. Оценил расстояние от окна до земли, и, видно, совершив некие расчёты, связанные с ускорением свободного падения и устойчивостью костей, принял решение быть хорошим мальчиком и не стартовать вниз. Убедившись, что полукровка не собирается сбегать, дочь Белиаруина вспомнила о том, что пропускает выдуманный ею же ритуал исцеления. Пожалуй, сегодня можно вылечить пятнышко покрупнее. Зеркало не требовалось, Мерлин давно знала каждое из них на ощупь. И без надреза можно обойтись, достаточно царапнуть ногтем. Ифау встрепенулся, учуяв запах крови, но скорее не как хищник, а как любое животное, которое сталкивается с нелогичным поведением человека. – Тин. Тин. Калаг, – как можно быстрее заживив ранку, Мерлин обернулась к нему с улыбкой, – Не волнуйся. Так надо. Я их… постепенно лечу. Видишь? Было пятнышко, теперь нет. Поджав под себя лапы, Ифау подался вперёд, дабы обнюхать её лицо. Мерлин решила, что запретит ему в дальнейшем вести себя подобным образом, и постаралась не дёргаться. Раньше она никому не позволяла настолько вторгаться в своё личное пространство, только однажды… Парадоксально, но пустила его же. В другом обличье. Какая ирония. – Поче-му? – наконец спросил Ифау, отстраняясь и показывая на собственные скулы, дабы обозначить ожоги. – Это был… – Мерлин задумалась всего на мгновение, но затем произнесла, – Поцелуй. – Ммэф? – Ифау даже отшатнулся, касаясь собственных губ, – Ммэф? По-целуй? – О, ты знаешь, что это. Да, это так. – Ифау игвэд. На…пуган. Страшно. – Ой, нет, что ты, – сочтя, что вероятно, была понята неправильно, замахала ладонью Мерлин, – Это не… Только у меня так. На самом деле, это хорошее действие, часто приятное. Поймёшь, как подрастёшь. То, что у меня… исключение. Так вышло. Я так хотела. То есть… Проклятье, чем дальше объясняю, тем страннее звучит. Ифау как раз вовремя отвлекли собственные инстинкты: за окном просвистела летучая мышь, и он навострил уши во тьму ночи. Мерлин не сказать что обиделась, тоже выглядывая наружу. Временами спящий Камелот нравился ей больше бодрствующего. По крайней, в это время не надлежало решать вал проблем, характерный для молодого города. Обычно в это время она перечитывала то, что накануне написал ей Эсканор, одну из его поэм. Попробовать, что ли? Пусть и зная, что эксперимент может завершиться чем-то неожиданным, Мерлин всё же не совладала с собой и принялась декламировать: – «О, прекрасная незнакомка с волосами цвета ночи, твои глаза подобны янтарю, который лежит на дне лесного ручейка. Если бы я только мог рассчитывать на твою милость, на единственный взгляд, на тёплую улыбку»... Ифау повернулся к ней практически сразу же, однако на его лице было написан лишь тот интерес, который присущ молодому поколению, для кого весь мир до сих пор кажется чем-о необъятным и полным чудес. – Это называется «стихи», – поняв, что в глазах подопечного написано не узнавание, любопытство, сразу же пояснила Мерлин, расслабляясь. – Стихи? – недоумённо переспросил полукровка. – Да, их пишут, – Мерлин изобразила в воздухе соответствующее движение, и паренёк подобрал аналог на своём языке, произнеся что-то вроде «эру». – Я… – он задумался, что-то прикидывая, а затем улыбнулся, – Тоже хочу стихи. Красиво. – О, раз хочешь стихи, тебе недурно было бы научиться писать, – Мерлин отошла от окна, думая, что и он стартует подоконника на пол, и так и произошло: Ифау прыгнул, по-кошачьи потягиваясь. – Писать? – Ага. Это несложно, но понадобится всё твоё усердие. Я тебя научу. – Потом стихи? – А потом стихи, если захочешь, – волшебница подождала, пока паренёк пройдёт на свою лежанку и, наконец-то оставшись одна, подошла к одному из стеллажей, скрытых за пока что неиспользованными склянками. Заглянула в сумрачную нишу, и, недолго думая, выудила оттуда нечто в обложке из телячьей кожи. Сняла бечёвку, выкладывая на стол стихи и поэмы, упорядоченные с тем же тщанием, который обыкновенно присущ учёному. Эта приличная стопка составляла всё, что написал для неё Эсканор и счёл нужным подарить. Несмотря на то, что остальной отряд думал, будто бы Мерлин избавляется от этих знаков внимания, волшебница на самом деле откладывала эти проявления чувств в отдельное хранилище. И, пока никто её не видел, даже перечитывала. Совладав с собой, Мерлин погладила листы бумаги, хранящие оттиски той, другой руки. Эсканор был не ахти каким поэтом, но вкладывал в каждое своё произведение душу, этого было не отнять. Романтик от мозга костей, он никогда не позволял себе быть грубым или неучтивым. И в каждой из этих строк сквозило подлинное обожание человека, который раз за разом лелеял пусть и призрачную, но надежду. После его смерти Мерлин не раз порывалась избавиться от этого, но так и не смогла. Это было свидетельство существования единственного человека, который когда-либо её любил. И вот теперь... Захлопнув папку и убрав её на место, Мерлин снова коснулась лица. Она осмелилась прочесть Ифау стихи, а тот и не заметил подвоха. Пообещала научить его писать, и в который раз отказалась от желания избавиться от поэм. Можно ли выдать себе вознаграждение авансом? Монетку, что ли, подкинуть? Но, как говорили в Белиаруине, нет никакого смысла играть в орлянку, если решение уже принято и требуется лишь подтверждение. Поэтому волшебница снова царапнула лицо, произнесла заклинание, и, убедившись, что очередное пятнышко сменилось на самую обычную кожу, отправилась наконец спать.