пойми, я сошел с ума. я вижу только тени вокруг себя.
Они виделись лишь раз. Ещё до того, как Вальхалла и Свастика драли и терзали друг друга. Они виделись там, на парковке. Где ничего не выражающие глаза Шуджи чуть блеснули в полумраке при виде Дракена.—
– Ханма! – взревел Рюгуджи, и его кулак точно попал в чужую губу. Голова долговязого парня дёрнулась, словно марионеточная. Брызнула кровь. Во рту Ханмы растекался привкус железа. Было больно, но не настолько, чтобы не расплыться в елейной улыбке. С тонких губ по подбородку текла алая жидкость. Шуджи с извращённым наслаждением кончиком языка облизал их. После сплюнул, не отрывая взгляда от Кена. Где-то позади мелькали белёсые куртки Вальхаллы, мешаясь с чёрными Свастонов. Но замов обеих бандт мало волновало происходящее вокруг. Рюгуджи даже забыл про Майки, который метался с Казуторой на свалке автомобилей и покрышек. Перед собой Дракен видел лишь чужую самодовольную рожу. О неё он бы с радостью ещё раз приложил свой кулак. Скула Кена противно саднила и ныла, у Ханмы была рассечена бровь. Кровь с лица того запачкала снежную форму и рваный рукав куртки. Костяшки обоих парней были сбиты, оба тяжело дышали. Мерзкая улыбка долговязого придурка бесила Дракена. Он вновь замахнулся правой рукой, но ударить вновь не смог. Ханма стремительно перехватил крепкую руку у запястья. Грубо дёрнул. Что-то внутри глухо щёлкнуло. И Рюгуджи коротко вскрикнул. Его запястье пронзила тупая боль. Шуджи потянул Дракена на себя, и тот поддался вперёд. Со стороны это могло быть красивым, нелепо грациозным, завораживающе безобразным. Даже по-садистки романтичным... Если бы не тяжёлый ботинок Ханмы, прилетевший в живот Рюгуджи. Весь воздух разом вышел из лёгких, застопорившись где-то в горле. Дракен поперхнулся кислородом. Было очень больно. – Сука, – прохрипел Кен, медленно оседая на землю. Ноги отказывались держать его, словно одним ударом Шуджи выбил из-под них опору. – Ну-ну, Дракен, – словно издеваясь, участливо протянул долговязый парень. Он отпустил руку Рюгуджи. Тот остался без поддержки и тяжело рухнул на землю, будто грузный мешок. – Гадина, – выдавил из себя Дракен, лбом уткнувшись в пыльную землю. Почему-то до сих пор было тяжело дышать. Давящая боль отзывалась где-то в желудке. Крепкие мышцы живота так не во время пропустили подлый удар Ханмы. Глядя на скрючившегося зама Свастонов сверху вниз, Шуджи спрятал руки в карманы куртки. Он медленно подошёл чуть ближе, словно ему было действительно интересно наблюдать за маленькой мошкой под своими ногами. С земли профиль долговязого ублюдка бесил ещё больше. Несмотря на боль, с упрямой яростью Кен готов был подняться, чтобы размазать дурную башку Ханмы. Сзади среди всеобщего ора неожиданно послышался чей-то отчётливый крик. Шуджи замер. Даже будто бы напрягся. Его острые плечи чуть поднялись, на лице отразилось непонятное Рюгуджи выражение. Словно из всех эмоций и чувств у Ханмы разом остались лишь страх и тревога. Рюгуджи содрогнулся. Какой-то ненормальный приступ хохота заклокотал в горле. Ему вдруг стало безумно смешно от собственных мыслей. Страх? Тревога? Эта сука кого-то боялась?! Эта долбанутая тварь была способна о чём-то переживать, кроме своих дешёвых сигарет?! Ханма в замешательстве глядел на Дракена. Из груди последнего лез тихий и рваный смех, что сотрясал его скорченное тело. Такого Рюгуджи можно было бы занести в список ЮНЕСКО или восьмым чудом света. Обозначить вторым пришествием или возвращением Будды. Такого Кена, ненормального и чокнутого, зам Вальхаллы видел впервые. За спиной вновь раздался чей-то крик. Шуджи оглянулся. Позади, на груде металлолома, стоял Кисаки, прикрывая собой обессиленного Майки. Тетта смотрел куда-то вперёд, поверх голов наступающих вальхалловцев, словно те его совсем не волновали. Долговязый чёрт вновь взглянул на Рюгуджи, давящего хохот на земле. Кену было хреново. Живот ныл от удара и спазмов смеха, они скручивали и надрывали внутри. – Отдыхай, парень, – чуть погодя, бросил Ханма и врезал тяжёлым ботинком в его висок. Темнота накрыла Кена сразу, как некто бы выключил свет и вдруг наступила благословенные тишина и покой.—
– Ханма - уёбок, – прорезался далёкий голос Майки сквозь пелену сознания. Дракен медленно поднял отяжелелые веки. Перед его глазами плясали цветастые мушки и мелькал светлый потолок. – Ханма... – одними губами пошевелил Рюгуджи. – Кен-чин! – Сано, сидевший на стуле, подскочил к кровати друга. – Мы думали, ты уже помер, – в своей дурной манере весело добавил Манджиро, жуя конфету. – Хер тебе, – прохрипел в ответ Кен, не узнавая собственного голоса. Сил шевелить языком не было. – Наша спящая красавица проснулась, – улыбнулся Мицуя, который стоял чуть поодаль койки Рюгуджи. Тот валялся в больнице. Опять. Надо заканчивать делать это традицией, подумал про себя зам Свастонов. – Дракен-кун, как ты? – участливо проронил Такемичи. У добродушного Ханагаки было обеспокоенное выражение лица. – Фигового, но терпимо, – коротко обронили в ответ. Кен поднял уголки губ, чтобы чуть успокоить взволнованного приятеля. В коридоре, вне палаты, слышались возбуждённые голоса парней. Наперебой они обсуждали что-то и, видимо, всей гурьбой были готовы ворваться к Рюгуджи. Дверь тихонько отворилась, и в комнату заглянула светлая макушка. Длинные волосы девушки падали на её аккуратные плечи. При виде пришедшего в себя Дракена Эмма будто бы облегчённо выдохнула и смущённо притворила дверь. Рюкгуджи улыбнулся шире и умиротворённо откинулся на мягкую подушку. Он был не один. Эта простая мысль пронеслась в голове и принесла столько спокойствие, облегчения. – Ханма отправил тебя в нокаут, так что дня три ты провалялся в отключке, – пояснил Мицуя. – Ханма, – задумчиво повторил Кен. – Забей на него, – отмахнулся Майки, разворачивая новую сладость и громко шелестя фантиком. – Либо отмутузь при встрече. – Конечно, – усмехнулся его заместитель, чтобы не выглядеть совсем ослабевшим. Голова раскалывалась. В висках противно пульсировало, будто внутри черепной коробки кто-то постоянно долбил в набат. Перед глазами всё ещё танцевали черти, в горле хрипело и саднило. Где-то в животе стояло ощущение тяжести. Кену хотелось просто опустить веки и проспать целую вечность. – Мы пойдём, – угадал мысли друга Такаши и начал подталкивать непонимающего Такемичи к двери. – Мы рады, что ты пришёл в себя. – Но... – начал протестовать Ханагаки, упираясь в пол и оглядываясь на капитана второго отряда. – Дракену надо отдыхать, – ответил ему Мицуя, упрямо пихая того к выходу. – Звони, если что, – на прощание помахал ладонью Майки и широко улыбнулся. После он вышел из палаты следом. И буквально через пару секунд в коридоре послышались радостные возгласы. Кен действительно был не один. Почти две недели после он лежал в больнице. Врачи, осматривавшие Рюгуджи, качали головами и удивлялись парню-счастливчику. Рана на голове располагалась чуть выше виска и быстро затягивалась. Долбани Ханма с дури ниже – Кен валялся бы сейчас на последнем этаже госпиталя с биркой на ноге. Либо ему очень повезло, что у Шуджи было хреново с глазомером. Либо у последнего оставались ещё хоть какие-то капли совести. Свастоны всё время навещали Дракена. Майки рассказывал последние новости о городе и улицах, об Эмме, о поглощённой Тосвой Вальхалле. Младшая Сано, Хината и Такемичи приносили разные сладости. Частенько заглядывал и Мицуя, он жаловался на своих шустрых сестрёнок. Обоим парням оставалось лишь смеяться и удивляться проделкам девчонок. Остальные парни из банды также часто проведывали зама. Дни в больнице шли своим чередом. Солнце падало за горизонт и восходило вновь на востоке. В один из вечеров в палате раздался тихий стук. Почти аккуратный и неуверенный. Дверь открылась. Рюгуджи оторвался от книги, принесённой Мицуей, и вскинул брови. На пороге стоял тот, кого Кен ожидал увидеть меньше всего. Там был Ханма. – Ты? – удивлённо проронил Рюгуджи. Но тут же он нахмурился и грубо произнёс: – Какого фига ты здесь забыл? – Не кипятись, Кен, – вместо приветствия сказал бывший зам Вальхаллы. Он прошёл в палату и остановился перед занятой койкой. Солнце уходившее прочь, золотило рассыпавшиеся пряди волос Рюгуджи. Они напоминали зрелую пшеницу. Вся палата была потоплена в персиковом свете уходящего солнца, кроме самого Ханмы. Косые лучи, которые падали из окна, не освещали тот угол, где сейчас находился Шуджи. – Я пришёл извиниться, – медленно произнёс он. – За что? – лицо Рюгуджи исказилось. Только недавно зажившие кулаки зачесались. Хотелось проехаться ими по самодовольной чужой морде. Руки крепко сжали книжный переплёт, отчего он чуть хрустнул. – За то что чуть меня не угробил? – Я... – Ханма запнулся, подбирая нужные слова. – не хотел этого. Сейчас бывший вальхалловец не был похож на того кто, несколько недель назад подло поставил Дракена на колени. Перед последним возвышался простой парень в темной толстовке, висевшей на рослом и худом теле, как на вешалке. На его ногах виднелись протёртые джинсы и избитые кроссовки. Такой не похожий на обычно развесёлого и ухмыляющегося Ханму. Даже его чёрненые волосы, обычно уложенные и стоящие торчком, сейчас просто прикрывали лоб. – Уходи отсюда. – Я... – Вали! – взорвался Кен, и желваки заиграли на его крепкой шее. У Дракена не было желания беседовать с подонками, его воротило от них. Шуджи отступил на шаг, молча открыл и закрыл рот, как рыба, выброшенная на берег. Парень развернулся и под пристальным взглядом Рюгуджи вышел из палаты. Ханма ожидал, что его жалкие извинения вряд ли будут приняты. Но надеялся на терпение Кена, у которого на таких, как бывший зам Вальхаллы, оказывается, не хватало. Шуджи спустился по лестнице и покинул притихший корпус больницы. На улице смеркалось. Парень упал на ободранную скамью под зардевшимся фонарём. Ханма закурил. Клубы пепельного дыма плавно вырывались изо рта. Шуджи облизнул потрескавшиеся сухие губы. Призрачное ощущение ржавой крови на них пропало. То яркое воспоминание, как кулак Рюгуджи впечатался в лицо Ханмы, испарилось. Он взглянул на больничные окна, в одном из которых виднелась темнеющая фигура. Дракен сидел на подоконнике, свесив одну ногу и откинувшись назад, наблюдал за существом, курившим на скамейке в полном одиночестве. Факт того, что Кен видит Шуджи ясно и отчётливо, пришёл слишком поздно. Последний успел насчитать под сорок ударов сердца, отдававшихся в затылок. Выходит, что почти полминуты эти двое таращились друг на друга. И вместе они не понимали, зачем вообще припёрся долговязый парень. Первые капли дождя ударились об асфальт. Засеменил дождь. Он грянул прямо с померкших небес, омывая несуразную фигуру Ханмы. Худой. Высокий. С пиками хромовых рёбер, выпиравших у грудной клетки. Чуть сгорбленные и поникшие плечи. Словно потерянный взгляд потускневших звёздных светил в глазницах. Недокуренная сигарета тлела в его опущенной ладони с кандзи "преступление". Шуджи склонил голову к плечу, словно та была свинцовой или он безумно устал, отчего так клонило в дрёму. Или просто настолько тяжелы невесёлые мысли? Пряди Ханмы мокли и слипались. Но ему было всё равно. В своей палате Кен спрыгнул с подоконника. Ему не было дела до бывшего зама Вальхаллы, у Рюгуджи имелись свои проблемы. Он нырнул под тёплое белое одеяло и прислушался. Дождевые капли быстро семенили по улицам, остервенело бились о стёкла затихающего города. До самого утра обещали ливень. Нескончаемый, стремительными потоками омывающий Токио. "Возвращайся скорее домой, Ханма", – уже в полудрёме подумал Дракен. Шуджи прошатался всю эту ночь, впрочем, как и пару следующих. Лишь одно сообщение всплыло на потрескавшемся телефоне парня. СМС от матери: "Где ты?". Сын ничего ей не ответил. Тихо скрипела качель в каком-то безымянном дворике на окраине Сибуя. Ханма бездумно чуть отталкивался от пыльной земли ногой, погружённый в свои мысли. Было... печально? Скорее тоскливо. Никто не писал и не звонил. Даже Кисаки. Даже Казутора. И тем более Рюгуджи, у которого даже не было номера долговязого парня. Его пустые глаза смотрели в никуда. Домой не хотелось: там попросту нечего было делать. Мать наверняка спала пьяной или усталой после того, как вернулась с работы. Шуджи не хотел будить её. Что касалось отца... его не существовало. Он свалил давно, далеко и навсегда. На детской площадке почти никого. Лишь какая-то заурядная компания навеселе сидела неподалёку, громко смеясь и болтая. Шуджи скривился: дикий и пьяный ор мешал сосредоточиться. Единственное, чего хотел сейчас бывший вальхалловец – побыть в тишине. В голове вертелось слишком много, чтобы можно было это запросто переварить. Беспокойные мысли носились от безумного плана Кисаки до Рюгуджи, которого Ханма правда чуть не убил. Попади он носком тяжёлого ботинка ниже – Кена бы хоронили через неделю. Но зато Тетта был бы доволен. Он с блаженной улыбкой потрепал бы верную псину по макушке и почесал за ушком. Шуджи передёрнуло. Кисаки был умён. Слишком умён. Даже гениален. Он отлично разбирался в тонких переплетениях человеческой души, но был полнейшим эгоистом и ублюдком. А был ли Шуджи другим? Да нет. Мозгов разве что у него было поменьше, скуки и одиночества – побольше. Гадкая червоточина скребла и гноилась в душе долговязого парня. Совесть, что много лет спала крепким сном очухалась при появлении Кена. На плечи валилась... вина? Да ещё перед кем! Перед самым порядочным и правильным Кеном Рюгуджи. Считайте, Ханма чуть не отправил на тот-свой свет благочестивого херувима или самого же бога назад, на пушистые облачка. Как забавно! Настолько, что Шуджи сейчас помрёт, захлебнувшись собственным смехом. ...Но эта вина. Тяжёлая, словно выточенная из платины, и едкая, словно разлитая кислота. Вина перед Дракеном. При виде которого в первой стычке Свастики и Вальхаллы что-то неизвестное самому Шуджи оборвалось с тонких осмиевых нитей. Он сам не понимал что именно. Просто в один момент сигарета между длинными пальцами продолжила тлеть сама. Хотелось наброситься на зама Свастонов и вколотить его в землю. Чтобы хотя бы так мимолётно коснуться Рюгуджи, попробовать его. Чтобы насладиться, как окрасит кровь чужие губы. И после, ласково коснуться их. Влюбленность ли, одержимость или нежность Ханмы была извращённой. Избитой и хворой. Уродливой, неправильной и скверной. Он не жил в мире розовых пони и голубых слонов. Во вселенной парня глухо ныло и скреблось одиночество у предсердий, которые ещё каким-то чудом гнали кровоток по телу калеки. Не хотелось даже курить. Было больно и как-то неприятно до внезапно ослабевших кончиков пальцев. Поток мыслей Шуджи прервал нетрезвый хохот. Один силуэт из шумной компании отделился ото всех и подошёл к парню, одиноко сидящему на качелях. Пьянчуга встал перед Ханмой, как надутый петух. Оба парня были одинакового роста, но только первый и его дружки, подошедшие следом, имели более крупное телосложение и, скорее всего, были старше Шуджи. – Свали, – сказал он, даже не поднимая взгляда на пьяницу. Хотелось побыть одному. Впрочем, Ханма и так всегда был один. – Слишком дерзкий, а? – прыснуло мудачьё с бутылкой дешёвого алкоголя в руках. – Свали, – повторил ещё раз Ханма прежде, чем его с силой встряхнули за грудки. Шлейф мерзкого перегара пахнул в лицо. – Ты смотри, – умилительно протянул белобрысый дружок пьянчуги, будто перед ними был не Шуджи, а пятилетний ребёнок. – Такая мелочь, а со старшими разговаривать не умеет. Босс, проучи его. "Босс" не успел ничего сделать, потому что долговязый парень уже врезал по его носу. Послушался тихий хруст хрящей и вой. Терпеть неадекватную компанию он не собирался. Ханма привык решать проблемы кулаками. Он всегда решал их так, а значит, решит и эту. Его границы никто не имел право нарушать. Друзья "босса" как по команде накинулись на долговязого парня. Один из них навалился сзади на плечи, опрокидывая наземь. Ханма грохнулся назад, больно приложившись поясницей о твёрдую насыпь. Послышался хрип. "Босс" и его последний дружок прыгнули на Шуджи сверху. Поднялась пыль, возня и шум на полдвора. Ханма был научен горьким опытом в уличных драках. Он знал, как лучше бить и куда, зачем и почему. Бывший вальхалловец расправлялся и с большим числом народа за раз, просто раскидывая всех размашистыми и смазанными ударами. Но сейчас сколько бы Шуджи не пытался отбиться от троих мудаков, у него не получалось. Он просто не был в состоянии выстоять против них, более здоровых и грузных. Да и сил у Ханмы не было. Кто-то отключил все функции организма, и парень пропустил уже с десяток ударов. Поваленный на землю, он лежал, свернувшись клубком и закрыв голову руками. Пинки трёх разъярённых пар ног сыпались со всех сторон. Шуджи не кричал, не плакал и не хрипел. Он молча лежал, закусив до боли губу. Пьяная компания оставила Ханму в покое лишь тогда, когда им просто надоело пинать не подававшее признаков жизни тело. Дружки и их "босс" ушли, что-то крикнув на прощание. Парень продолжал лежать в пыли и земле. Его ноги были подтянуты к груди – именно так он пытался всегда защититься. Сжаться в комок, уйти и испариться с чужих глаз. Но сейчас надо было подняться, хоть в голове и гудело. Он утёр рукавом грязной толстовки кровь, что лилась из разбитого носа. Плечи ныли, грудную клетку будто вдавили вовнутрь, на спине останутся синяки, а ногах – ссадины. Шуджи покинул неприветливый двор и побрёл по переулку, где на его конце начиналась более-менее оживлённая улица. Он без сил свалился у расписанной причудливым граффити стены дома. Прохожие на улице проходили мимо, не обращая внимание на Шуджи, съёжившегося в темноте. Он обнял себя руками, чтобы хоть как-то согреться. Ханма натянул капюшон толстовки поглубже, словно желая спрятаться от всего недружелюбного мира, и прикрыл глаза. Здесь, у оживлённой улицы было хотя б не так одиноко. Вновь начался дождь, как несколько дней назад, у больницы. Вода сутки напролёт продолжала литься – кто-то глубоко скорбел о чём-то там, наверху. Вскоре и так не до конца высохшая одежда Ханмы промокла. Кофта, теперь холодная и неприятно льнувшая к бледной коже, не могла согреть. По избитым плечам парня мелко пробегала дрожь. Пищали светофоры, мимо проносились машины, ярко горели подсвеченные вывески кафе и магазинов. Прохожие спешили после работы на горячий ужин, где вся семья собиралась за одним столом. Свет в уютных квартирах многоэтажек тепло горел, указывая верный путь их хозяевам. Жизнь в Токио продолжала кипеть, вопреки позднему часу. А Ханма, далёкий от всего этого, был один. Как всегда. Потерянный. Никому ненужный.