love in a week

— в следующий раз я тысячу раз подумаю, прежде чем ляпнуть, что умею рисовать, — тяжело вздыхает ацуши, выводя линии красной краской на большом ватмане. кажется, будто время сейчас потеряло какой-либо смысл. возможно, оно шло неумолимо быстро или наоборот: тянулось, словно резина. накаджима не знал. перед ним сейчас лишь чистый лист, куча банок с краской и кисточки разной толщины: от самых тонких до малярных. о его умении рисовать до недавнего времени знал только рюноске: его близкий друг. но, так случилось, что он по неосторожности сказал это в классе. тут его сразу же напрягли рисовать плакат на соревнование, в котором каждый класс должен был поучаствовать. акутагава сидит молча, буравит взглядом угол стола и механически обмакивает кисточку в черную краску. он с головой уходит в свои мысли, переставая замечать что-либо вокруг. — ты меня слышишь? — окликает его ацуши, опираясь на одну руку, а второй пытается убрать краску со щеки, но только размазывает ее, на что недовольно цокает, но продолжает рисовать, не собираясь идти за салфеткой. рюноске еле слышно угукает и переводит свой взгляд на накаджиму. тот сидит в какой-то непонятной, но, видимо, очень удобной позе, в полностью испачканной краской белой футболке и с тремя кисточками в руках, которые он чередовал довольно часто. акутагава никогда не был расположен к рисованию да и в принципе к исскуству. зато он был расположен к ацуши. даже слишком. он вызвался ему помогать, хотя даже не знает, как смешивать цвета. особой пользы он не несет, но зато накаджиме есть с кем поболтать эти долгие несколько часов. ему нравилось проводить время с этим заносчивым, на первый взгляд, парнем. рюноске всегда думал, что дружить с таким как ацуши — слишком энергозатратно и что они слишком разные, чтобы найти общий язык, но у них получилось. так случайно, спонтанно, зато надежно и крепко. акутагава как-то слишком резко встает и отходит к столу, немного покопавшись там, подходит обратно, только уже с салфеткой в руках. — у тебя краска на щеке, дай вытру, — брюнет присаживается на колени и заворачивает палец в ткань, начиная аккуратно стирать краску. максимально старается игнорировать изучающий взгляд накаджимы, но, честно сказать, получалось плохо, ведь он и сам нередко поглядывал на него. — по-моему, это не честно, что я грязный с ног до головы, как черт, а ты сидишь такой чистый, — ухмыляется ацуши и набирает на кисточку побольше розовой краски, — а ну иди сюда. он начинает двигаться на акутагаву, который, в свою очередь, двигается ближе к кровати, не желая быть испачканным в краске. а накаджима не останавливается. он напористо надвигается на него. мажет разок краской по щеке и звонко смеется под недовольное бурчание друга. но, похоже, что он слишком рано расслабился, ведь кисточка из его рук пропадает, и он оказывается прижат спиной к углу кровати. рюноске гадко ухмыляется и начинает вырисовывать на лице ацуши непонятные узоры. а накаджима снова смеется, пытается оттолкнуть от себя акутагаву, но и не особо возражает, когда тот остается на месте. — ты чего счастливый такой? зеркало принести? — язвит рюноске и трясет ацуши за плечи. — я просто рад, что у меня есть ты. рюноске молчит несколько секунд, внимательно смотрит в глаза блондина и понимает, что тот говорит абсолютно искренне. — ацуши, — он снова садится на колени перед ним, — ты не представляешь, как я рад, что когда-то давно ты, приставучий гад, не позволил мне просто уйти, а продолжил действовать мне на нервы. ты — ебаное нечто, я таких еще не встречал, — с рукой на сердце говорит акутагава. — целуй уже, надоел, — закатывает глаза накаджима и улыбается. а акутагава выпадает из реальности, мозг отказывается это переваривать, просто поставил огромный титановый щит и никак не принимает только что произнесенные слова. не может. не верит. — что? ацуши лишь цокает и целует сам. цепляется за ворот футболки и тянет того на себя, сильнее впиваясь в губы напротив. запах медовой краски на лице приятно бьет в нос, а ощущение чужих рук на своих плечах приятно греет сердце. где-то внутри разливается тепло, будто так было запланировано, предначертано самой судьбой. ну, кто знает, может, оно так и есть. рюноске отлипает первым, коротко смотрит в глаза накаджиме и сгребает того в свои объятия. сжимает так сильно, будто думает, что, если отпустит, ацуши исчезнет. чмокает в ухо и укладывает голову на плечо, поглаживая спину и вырисовывая там какие-то узоры кончиком пальца.