***
Вибрация машины под его пятой точкой действовала на Антона усыпляюще. Он несколько раз за всю их длинную поездку засыпал на некоторое время и просыпался от резких звуков или слишком глубоких ям. Данилу за рулём он доверял, просто не привык ездить в машине с кем-то. Да и все его поездки заканчивались в последнее время не очень. Поэтому уставшее сознание заставляет его держаться настороже. И его все же заставили надеть бронежилет. Они ехали колонной, состоящей из бронированных машин и троих бронетранспортёров. Разведчики ехали в километре от основной дороги докладывая обстановку и расчищая проезд по возможности. Трасса была почти пуста из-за ночного времени, но это не означало, что их не заметили. Вооруженную военную колонну в целом трудно не заметить. Даже учитывая то, что целый министр был на их стороне и дал разрешение на эту операцию, оправдываться перед властями придётся долго и муторно. А делать это придётся Данилу. Антон уже мысленно посочувствовал тому. — Пятьдесят километров до города, — произнёс Данил в рацию, заставив Антона отвлечься от мыслей. — Принято. — Мы в сам город надеюсь заезжать не будем? — будничным тоном поинтересовался Антон. — Нет, нам нужна военная база. Если бы ты меня слушал, то знал бы. — А нас пустят просто так? — Нас — да. С нами министр. Скажем, внеплановая проверка. Пусть все по струнке побегают, — Данил явно веселился. Антон задумчиво хмыкнул, после чего опустил окно и закурил сигарету. Они как раз проезжали по пригороду, который только-только просыпался. Миниатюрные домики ласково светили своими жёлтыми окнами, как бы приглашая присоединиться к теплу и уюту. Солнце едва светало где-то на горизонте. И почему-то пахло безнадёгой. Антон последний раз вздохнул предутренний воздух, выкинул сигарету и закрыл окно. В его голове крутились множества вариантов, что могло бы пойти не так. Он старался не давать волю своей тревожности, но она была сильнее. Поэтому, вместо того, чтобы глубже застревать в этих мыслях, Антон начал считать степени двойки. Они въехали в черту города в начале восьмого утра. Здесь дороги уже не были пустыми. Водители, попадавшиеся им на пути, то ругались по любому поводу, то сигналили в поддержку. Однако, долго тревожить гражданских им не позволял маршрут, всего через несколько километров колонна свернула на неприметную грунтовую дорогу, сильно замедлившись в скорости. Сосновый лес, показавшийся вдалеке, заставил Антона чувствовать горечь в рту, казалось, что ещё чуть-чуть и его стошнит прямо на собственные ноги. Он не волновался о предстоящем мероприятии, может быть, совсем капельку, но вот воспоминания, которые всплыли перед его глазами… Они делали с его телом что-то невообразимое. Кинув быстрый взгляд на Данила, Антон сжал правую руку в кулак так, что сустав на большом пальце щёлкнул. Это привлекло внимание водителя. — Из-за чего переживаешь? — спросил Данил ровным тоном, не отрывая взгляда от дороги. — Нет, — ответил как-то тускло Антон, — Другое. На разговоры в нём не осталось никаких сил, как и, наверное, во всех остальных. Вперёд их гнала лишь бесконечная усталость от всего. Что двигало вперёд Антона, не было известно даже самому парню. Может, вояка с серыми глазами, что расслабленно держал руль внедорожника. Может, его квартира на краю города с панорамными окнами. Может, те близняшки, что бегали друг за другом хвостиками. Антон горько усмехнулся, судорожно вздохнув воздух. Гравий, выпрыгивавший из-под колёс, мерно стучал о днище машины. Так успокаивающе. Словно не происходило ничего вокруг. Словно он просто выбрался на пикник с любимым человеком. Он прикрыл глаза, игнорируя мелкую дрожь в пальцах. Не до этого сейчас. Не до эмоций. — Приехали, — хмыкнул Данил, а Антон открыл глаза, увидев перед собой только такую же машину, в которой они ехали, очертания КПП и двоих постовых в военной форме и автоматами, уже стоящих возле первой машины. Опустив балаклаву на лицо, Антон взглядом проверил пистолет, который всё так же лежал в кобуре, и опустил руку на приклад автомата, что лежал у его ног. Неожиданное прикосновение к левой руке, заставило его поднять взгляд. — Ты такой смешной в этой балаклаве, — прыскает со смеху Данил, и Антон готов этим прикладом его прямо здесь убить, но лицо парня меняется в ту же секунду, словно он наконец-то научился телепатии. Понизив голос до шёпота, Данил произнёс, — Не лезь на рожон и не геройствуй. Слушай меня. Иначе я сам выпущу пулю в твою пустую голову. Договорились? — Да, — выдыхает Антон, искренне наслаждаясь теплом чужой ладони. — Вот и ладненько. Посиди пока в машине. И выскользнул из машины в ту же секунду. Антон от нервного раздражения даже цокнул, но послушался, переложив автомат себе на колени и приоткрыв окно, чтобы слышать то, что происходит на улице. — Кто такие? — военный спросил с некоторой нервозностью в голосе, от того вопрос получился невежественным, но Антон этому даже не удивился. Он бы сам, наверное, испугался, увидь вооруженную колонну. Данил, напротив, выглядел донельзя расслабленным, будто он здесь хозяин положения. Точнее так оно и было. Засунув руку себе под куртку, чем вызвал настороженность со стороны военного, он достал из внутреннего кармана удостоверение и раскрыл его прямо у носа парня. — Майор Гаврилов, личный состав министра обороны, пропустите. — Почему мы…? — договорить военный не успел. Его лицо изменилось тут же, как он увидел самого Малика. — Проверка, — только хмыкнул Данил. — Нас не предупреждали, — проблеял бледный парень. — Внеплановая, — кивнул Данил с лёгкой улыбкой, не предвещающей ничего хорошо, — Пустите? Или до вечера тут стоять будем? — Сначала начальству доложу… — Сначала откройте ворота, а потом догладывайте кому хотите, хоть президенту, — не выдержав, перебил военного. Тот несмело кивнул, повернулся назад, дав какой-то знак, и через несколько минут дорога перед колонной была открыта. Данил сел в машину с озорным огоньком в глазах, что очень не порадовало Антона. Ему не понять этой адреналиновой зависимости. Тем временем машины вновь тронулись вперёд. У главного корпуса их уже ждали. Это было ожидаемо и вполне соответствовало плану. Да, Антон достаточно внимательно слушал, а потом ещё и подслушивал, чтобы сейчас быть в курсе всех событий. Они вышли из машины одновременно. Данил так же расслабленно и вальяжно, Антон, чуть не уронив автомат на землю, потому что забыл о его существовании напрочь. Зато Данила повеселил, лицо того ничего не выражало, но вот в глазах всё читалось прекрасно. И хорошо, что на это никто не обратил внимание, потому что нет сейчас дела до него никому, разве что только Данилу. Асфальт под берцами противно заскрипел. Военные вытянулись по струнке, стоило только им подойти чуть ближе. И выглядели они все… так комично и мерзко, что аж плакать хотелось. Эта военная часть была самой обычной, гарнизон для обучения срочников и хранения всякого старья в виде видавшего жизни оружия, техники и конечно же зажравшихся полковников. — Кто главный? — Данил спросил негромко, но его голос достаточно звонкий, чтобы услышали все. Военные почему-то вздрагивают, и Антону это кажется забавным. Какой-то майор строит полковников и или ещё кого постарше. Они ведь не знают, кто стоит перед ними. На Даниле не форма, впрочем, как и на всех них, спецодежда без каких-либо шевронов или погонов. И вот теперь стой и гадай, кто перед тобой, шавка, возомнившая себя хищником покрупнее, или действительно хищник, что сожрёт и даже не подавится. Хотя Данил мог. Антон это уже не раз видел. — Полковник Суховатых Богдан Сергеевич, — вышел вперед один из мужчин, тот у кого пузо покрупнее, — С кем имею честь разговаривать? — Генерал армии, Малик Павел Олегович. Прибыл по указанию президента с проверкой. — Здравия желаем, товарищ генерал, — хором отозвались не на шутку перепуганные военные. — Полно, — сказал Павел с мягкой улыбкой, — Экскурсию устроите, товарищи? — А как не устроить? — копируя улыбку министра, произнёс Богдан Сергеевич, — Со всеми почестями устроим. Антон, смотря на этот цирк, подумал, что в жизни он занимался совершенно не тем. Ему тридцать, а от нервной системы уже почти ничего не осталось. А этим под шестьдесят и вон как молодо выглядят. А главное, Паука нигде не видно, и это знатно настораживало. Просчитаться они никак не могли.*****
troughts & players — grandson
Стрелка ручного секундомера перед его глазами отсчитывала лишь жалкие секунды, которые в этот момент времени казались кусочками малюсенькой такой бесконечности. Их тиканье было таким громким, что почему-то заглушало собой остальные звуки, загипнотизировав своей ритмичностью. Громкие животные крики другого человека почти не колыхали его внутренне состояние. Антон смотрел то на стрелку секундомера, то на тело, бьющееся в агонии — критическом состоянии, после которого следовала только смерть. Молодому парню, что выгибался дугой, пристёгнутому к прибитому к полу столу, сегодня не повезло. Или повезло. Это как посмотреть. Потому что через несколько бесконечных секунд всё стихло. Тело, что до этого билось за жизнь в конвульсиях, обмякло и больше походило на студень. Тронешь, и он рябью пойдёт. Антон нажал указательным пальцем на кнопку секундомера, остановив отсчёт. Теперь стало тихо. Совсем тихо. Двадцать семь секунд — автоматически отметил он, но вслух ничего не произнёс. Девушка со светлым пучком на голове подошла к телу и приложила два пальца к сонной артерии, простояв так несколько секунд. — Пульса нет, — отчиталась она перед Профессором, — Дыхания тоже. Не вижу смыла проводить реанимацию. Старик нахмурил свои густые седые брови и покачал головой, не сказав вслух ничего. Только сделал какие-то пометки в своём потрёпанном блокноте, да глянул искоса на секундомер, зажатый в руке Антона, чтобы записать время. Несколько секунд простоял, посмотрев на тело и только потом задумчиво перевёл взгляд на своего ученика, увидев на его лице точно такую же эмоцию, что испытывал сейчас сам. — Плохо, — покачал головой Профессор так, что блики от его очков попали Антону в глаза, заставив их прослезиться. Они оба видели своими глазами достаточно, чтобы понять почти в самом начале, что ничем хорошим этот эксперимент не закончится. Что продолжать его бессмысленно. Но в них обоих всё ещё теплилась эта исследовательская надежда, что в этот раз точно всё получится. Ровно до последнего удара сердца, до последнего вздоха. До того момента, как тело наконец не обмякло, перестав мучиться. — Уберите здесь, — через какое-то время сухо произносит старик, сняв со своего носа очки и сложив их в верхний карман халата. Через какое-то время, потому что Антон заебался исчислять время ебучими секундами, которые сердце резали не хуже ножа. Люди, словно отмерев от векового сна, пришли в движение, а Профессор уже покинул комнату, не став уделять и капли своего внимания тому, что пользы уже не принесёт. А Антон, как собачка на коротком поводке, последовал за ним, успев только секундомер на столик положить. Временный кабинет Профессора находился совсем рядом, надо только пару метров пройти. Он зашёл почти беззвучно, от чего старик, который с возрастом стал слышать только хуже, не сразу заметил его блеклую тень. — Антон? — оторвавшись от своих записей, произнёс Профессор, — Что ты здесь делаешь? А правда? Что он здесь делает? Что он вообще в этой блядской жизни делает? Антон ответа на этот вопрос не знал, как и не знал ответов на многие другие, а очень бы хотелось. Он, казалось, запутался окончательно, а в горле ком застрял, да такой, что ни слова сказать не получается, не откашляться, чтобы это давящее ощущение убрать. Очередная неудача била по нему не хуже розг. Потому что постоянно казалось, что все его вина, что стоило ему постараться больше, как… — Уже поздно, — отметил Профессор, посмотрев на наручные часы, когда понял, что его ученик говорить не собирался, — Мы достаточно поработали за эту неделю. Иди к себе. И отдохни обязательно. Дня два. Это приказ. Улыбнулся так тепло, так по-отечески, что пререкаться даже не хотелось. Словно и не существовало того тела, что лежало, уже, наверное, накрытое белой простынью всего в паре метров от них за несколькими бетонными стенами. — Хорошо, — тихим и безжизненным голосом произнёс Антон и ушёл, не прощаясь, всё равно ведь ещё обязательно пересекутся. Неделя. Такое короткое слово, состоящее всего лишь из шести букв, но такое звенящее в его голове прямо сейчас. Они всю неделю работали, не жалея вообще никого, а себя в первую очередь. Работали над тем, что в конечном итоге принесло лишь неудворительный результат. Антон всю неделю ел, спал, жил, работал и ходил в туалет в этом же блоке, не покидая его ни на секунду. Данил, наверное, будет орать долго и со вкусом, как только они увидятся. У него это так потрясающе получается. Так что ничего кроме звона в голове не остаётся. И ещё почему-то вины. Непонятной такой, неизвестно откуда взявшейся. И не понятно ещё на что эта вина направлена. А Данил… Он заботу так проявляет, потому что по-другому почти не умеет. Не научился, а, может, и растерял этот навык совсем. Действиями — да, прикосновениями — тоже. А словами только грубыми и умеет. Антон на негнущихся ногах побрёл к санпропускнику. Там, в предбаннике, пересилив вселенскую усталость, стянул с себя рабочую одежду, скинув её сразу же в корзину для грязного белья и зашёл голым в душевую. Под холодные струи воды встал, не чувствуя себя как самого себя. Холод не отрезвлял. Он заставлял сжиматься в одну точку, дрожать, трястись всем телом, поджимая синие губы, но мысли почему-то не смывал вместе с водой в слив. А вот горькие слёзы очень даже. Он — монстр, чудовище, да как угодно. Чудовище, что погубило далеко не одну жизни в погоне за непонятно чем. Чем-то эфемерным под названием признание, престиж, почёт. Только признание это, такое же сыпучие, как и песок в пальцах. Только среди очень узкого, но очень влиятельного круга людей, потому что о таком не говорят всем, не печатают в новостях и не показывают по телевизору. Такие эксперименты не выставляют напоказ общественности, а, если и выставляют, то никогда, слышите, никогда не говорят правду. Даже самую её малость. Никому. Руки мелко подрагивали, но подрагивали совершенно не от холода, а от того, что его тело ему резко стало велико, перестало принадлежать ему. Вот только голова словно встала на нужное место. Антон обнял себя руками в детской попытке укрыться, защититься от внешнего мира, однако эти объятия не приносили ему ничего кроме горечи, кроме того щемящего в груди чувства. Ему бы другие. Горячие, крепкие до боли в рёбрах, родные. Вот только казалось, что он сейчас их не заслужил. Что недостоин. Он выдохнул воздух со слабым смешком, как бы возвращаясь к себе прежнему, нормальному, выключил воду и, схватив серое полотенце, пошёл в раздевалку, где, вытеревшись, переоделся в своё, гражданское: чёрные брюки, футболка и ботинки. Ничего белого. Ничего, что сейчас напоминало бы ему о том, кто он вообще такой. А ведь раньше его это не заботило. Раньше его вообще ничего не заботило, кроме гребаных результатов, за которые он получит ещё немного похвалы. А сейчас, вон, Данил, который как курица-наседка обязательно будет ругаться. Только потом обнимет, сожмет до искр в глазах и позволит хоть немного, но расслабиться. Антон, если говорить начистоту, устал. Устал не жить нормально, а выживать в условиях «Проекта». Устал не видеть стуками напролёт солнечного счета. Прав был старик. Отдохнуть бы ему немного. Совсем чуть-чуть. В шкафчике нашёл рабочий телефон, который при включении разорвался вибрацией от уведомлений, сразу же набрал контакт, стоящий на экстренном вызове, тот ответил через несколько гудков, наплевав, что сейчас глубокая ночь. — Забери меня отсюда, — устало прошептал Антон, потому что побоялся, что ещё немного и он сорвётся на крик. И это, наверное, первый раз, когда он сломался настолько, что показал это Данилу. Первый и, видимо, не последний. Он устал. Данил появился минут через пятнадцать, встретив его у входа в блок. Он тоже одет не по форме и от этого комфортно. Сонный, можно даже сказать, домашний. А ещё Антону комфортно от того, что тот не спросил ничего, вообще ни слова не произнёс. Молча обнял, а потом, как маленького, повёл за ручку до кубрика, открыв дверь своей картой, где они устало свалились на кровать. — Я хочу сильно понаглеть, — неожиданно произнёс Антон. — В каком смысле? — настороженно спросил Данил, повернув голову в его сторону. — Когда у тебя увал? — спросил, не поднимая головы. — Через месяц, — через какое-то время ответил ему Данил. — Значит будет завтра, — спокойно произнёс Антон, а потом добавил, — На два дня. Данил нахмурился, но очевидный вопрос не задал. Приподнялся на руках, чтобы удобнее устроиться на узкой кровати, и положил его голову к себе на колени. Такие нежности это редко когда про них, но сейчас трахаться не хотелось, а как ещё выразить поддержку Данил не знал. Поэтому и перебрал короткие тёмно-русые пряди через пальцы, пока Антон не заснул. А завтра ему действительно подписывают увольнительную на два дня. Без слов. Просто вручают почти что с почестями, за заслугу перед начальством. И совершено неважно, что это начальство вчера пришло к нему почти что в виде полумёртвого человека. Антон возвращается к своему саркастично-апатичному состоянию, и они на двое суток едут в Мирный. Гулять по городу, ходить в кафе и рестораны, вести себя как нормальные люди. Антон лишь вскользь упоминает о том, чем занимался на неделе. Говорит, что произошла очередная неудача. Данил не спрашивает подробностей, зная, точный ответ он никогда не получит. Но это не мешает ему высказать всё то, что надумалось об Антоне за эту чертовски длинную неделю. Тот слушает с лёгкой усмешкой и говорит, что таков путь науки. Если секунды такие длинные, что почти бесконечные, что же тогда неделя?