***
Солнце пробивалось сквозь листву деревьев в дендрарии, когда они тихо шли по дороге. Северус заметил, что сегодня она была более замкнутой, чем обычно. Приветствие Гермионы, когда она протягивала ему чашку чая, было тихим, а ее глаза опухли. Северус поинтересовался об этом, но она покачала головой и сказала, что с ней все в порядке. Как бы то ни было, он был доволен тем, что тихо бродил, укрощая свои тревожные мысли. Северус начал отвлекаться на Гермиону во время работы. Не раз он замечал, что задается вопросом, что она делает, как прошел ее рабочий день, в то время как ему следовало бы считать сколько раз он помешал зелье. Он испортил три партии одной и той же настойки. Гермиона постоянно была в его мыслях, ее яркая улыбка поселилась в глубине его души, и ничто, что он делал, не могло ее выдворить. Он был не в себе. Даже мысль о том, чтобы пригласить ее на кофе где-нибудь еще, кроме музея, вызывала у него тошноту. Его ладони вспотели, а сердце затрепетало, когда он подумал о ней, о том, какая она красивая, умная и загадочная. Затем он быстро напоминал себе, что у него нет никаких шансов, что он должен чувствовать себя привилегированным от того, что она даже подумала стать его другом. Что он недостоин ее во всех возможных отношениях, и что если она когда-нибудь узнает, что он питает к ней такие чувства, она убежит и никогда не вернется. Гермиона остановилась, обхватив себя руками, и посмотрела на одну из статуй в саду. Классическая мраморная статуя изображала двух влюбленных в объятиях, мужчина осыпал поцелуями лицо женщины в момент романтики. Северус развернул свой блокнот и начал запечатлевать ее в этой позе. — Иногда мне хочется, чтобы я была сделана из камня, - тихо выдохнула Гермиона. Северус усмехнулся: - Было бы трудно передвигаться. Она оглянулась на него, фальшивая улыбка закралась на ее губы, прежде чем она снова повернулась к статуе: - Но я бы никогда не страдала от разбитого сердца. Он наклонил голову и мгновение смотрел на нее. Ее губы были нахмурены, глаза снова опухли, когда она смотрела на статую. Эмоции были ему понятны, он сам их испытывал. Тоска наполняла ее карие глаза до краев, когда ее мягкий профиль был обращен к статуе в саду. Его сердце сжалось, когда он понял, что тоска в ее глазах была не для него: - Статуи тоже иногда ломаются. — Но не ты, - тихо прошептала Гермиона. Он вскинул бровь, не понимая ее смысла: - Прости? Она повернулась к нему, полностью сосредоточив на нем свое внимание. Гермиона смотрела на него так, что он почувствовал нервозность: - Ты высечен из мрамора, непоколебим, невозмутим. Я же сделана из бумаги, хрупкой, легко рвущейся. Северус слегка приоткрыл рот, быстро прокручивая в памяти ее слова, пока смотрел на нее. Что-то было между этими словами, что-то в ее выразительных глазах, что заставило его сердце громко стучать. Тоска, отчаяние и страх отказа, которые он чувствовал в своей груди, отразились в ее глазах. У него вырвался нервный шепот: - Мы больше не говорим об искусстве, не так ли? — Думаю, нет. - Она опустила лицо, и снова обхватила себя руками, глядя на ноги. Невозможно. Северус знал, что не может быть, чтобы он все правильно понял. Он сглотнул, наблюдая за ее реакцией: - О чем мы говорим, Гермиона? — Ни о чем, просто ерунда. - Она махнула на него рукой, поворачиваясь и начиная движение. - Мне не следовало ничего говорить. Закрыв свой альбом для эскизов, Северус поймал ее за руку, останавливая ее бегство. Он едва мог дышать: - Я хочу знать, Гермиона. Ее свободная рука провела по глазам, и ее губы задрожали, когда она посмотрела на него. Ее голос дрожал, как будто она была на грани слез: - Ты бы никогда не захотел увидеть меня снова, Северус. Ты никогда не простишь меня. Озабоченность, беспокойство и страх присоединились к эмоциональной пороховой бочке внутри него: - Что случилось, Гермиона? - Северус уставился на нее, ища на ее лице знак, ответ. То, что он увидел, заставило его глубоко вздохнуть, ему не нужно было читать ее мысли, чтобы понять. Ее незащищенные глаза кричали ему об этом. Ее глаза расширились. Она знала, что теперь он тоже стал свидетелем этого. Она покачала головой, вырывая свою руку из его хватки: - Я должна идти. Прежде чем он успел остановить ее, она убежала от него, обратно в музей. Он был ошеломлен, его сознание пошатнулось. Он увидел это. В ее глазах была та же тоска, что и у него, но и те же чувства. Гермиона испытывала к нему чувства. Чувства, которые она боялась показать ему, опасаясь, что он отвергнет ее. Его отказа! Мерлин, если бы эта женщина только знала, что он к ней чувствует. Не успел его разум полностью осознать, что он делает, как Северус уже бежал по мощеной дорожке так быстро, как только могли его ноги, с прижатым к груди этюдником. Он не мог отпустить ее, не узнав, не спросив, видел ли он то, о чем думал. Северус упустил все хорошее, что было в его жизни, и он не собирался позволить истории повториться сейчас. — Подожди! - крикнул Северус ей вслед, когда она повернула через оранжерею. - Гермиона, подожди! Сделав тот же поворот, он обнаружил, что Гермиона остановилась прямо перед зеленым стеклянным домом. Она стояла к нему спиной, ее плечи вздрагивали, она тяжело дышала: - Мне жаль. — В этом нет необходимости, - попытался объяснить он, переводя дыхание. Северус потянулся к ее плечу, поворачивая ее к себе лицом. — Я не должна была ничего говорить! - воскликнула Гермиона, отшатнувшись от его прикосновения. Резкое движение было неожиданным, и Северус рванулся вперед, его этюдник вылетел из рук. Он в ужасе смотрел, как тот, распахнувшись, приземлился у ее ног, демонстрируя последний набросок, на котором она в мягких линиях смотрела на статую. Гермиона наклонилась, чтобы поднять его альбом, но замерла, увидев то, что было изображено на странице. Ее глаза поднялись и встретились с его глазами. Северус увидел на ее лице осознание того, что он делал. В его груди зародилась паника, когда ее пальцы сомкнулись вокруг эскиза. Она увидит это, решит, что он ненормальный, и все шансы, которые были, испарятся. Северус приготовился к худшему, пока она перелистывала страницы, и увидел, что все его последние работы были с ее изображением. Прошло много времени с тех пор, как он рисовал на этих страницах только ее. Она стояла, глядя на него с удивлением: - Это ты нарисовал? — Я. - признался он, сглатывая, чтобы не нервничать. — Они прекрасны. - Гермиона выдохнула, опустив взгляд на рисунки. - Почему ты решил нарисовать меня? То, что она не отвергла его сразу, поразило его до глубины души, и неожиданный прилив смелости вышел на первый план. Северус потянул ее за руку, шагнув вперед. — Потому что ты - величайшее произведение искусства во всем этом здании, - ответил он, сам шокированный словами, сорвавшимися с его губ. Гермиона издала полувсхлип, ее пальцы обвились вокруг его пальцев, и она прижала его этюдник к груди, словно это было что-то сокровенное: - То есть, это значит, что я тебе нравлюсь? — Да, очень нравишься. - Северус кивнул, чувствуя, что его тянет ближе к ней. Какой-то нерастраченный запас мужества заставил его задать ей тот же вопрос. - А тебе, - сказал он, колеблясь, - нравлюсь ли я тебе? — Очень. Настолько, что я прихожу сюда каждый день, только чтобы прогуляться с тобой, - призналась Гермиона со слезами на глазах. Его грудь обожгло, когда он услышал ее слова, ее признание в том, что она чувствует то же самое, что и он. Он нравился этой великолепной, роскошной женщине. Северус с трудом мог поверить в это, и его собственные эмоции бушевали в нем. Он поднял руку и смахнул слезинку с ее глаза: - Гермиона. — Да? Он вглядывался в ее лицо, надеясь, что его удача не иссякнет с этой просьбой: - Могу я поцеловать тебя? — Да, - выдохнула она, сокращая расстояние между ними. Северус склонил голову к ней, не зная, что делать в своей неопытности. Его губы мягко коснулись ее губ, и он почувствовал, как по его телу пробежала волна восторга. Он прижался к ее губам еще сильнее, и она ответила стоном, который пронесся сквозь него, как молния. Притянув ее к себе, он не обращал внимания на то, что между ними зажат его этюдник. Гермиона обняла его, обхватила рукой его затылок и поцеловала его в ответ. От макушки головы до кончиков пальцев на ногах Северус почувствовал новое ощущение. Казалось, что его трясет от ее прикосновения. Он отклонился назад, открыв глаза, чтобы взглянуть на нее. Она была прекрасна. Несмотря на то, что она выглядела разбитой после бега и слез, Северус мог видеть только то, насколько она потрясающа, насколько совершенна. — Не двигайся, - дрожащим голосом выдохнул Северус, беря в руки этюдник, прижатый между ними. - Ты совершенна, позволь мне нарисовать тебя, пожалуйста. Гермиона кивнула, улыбка появилась на ее только что поцелованных губах. Северус заставил свои руки не дрожать, когда проводил карандашом по странице, создавая ее образ из форм и теней. Он работал так быстро, как только мог, чувствуя давление от того, что она знает, что он делает. Глядя на рисунок, Северус почувствовал, как в груди у него что-то екнуло. Он сделал это, ее волосы были идеальны, та искра чего-то другого наконец-то перешла на страницу. — Вот. - Северус нервно протянул ей альбом. Она взяла этюдник в руки и тихонько вздохнула: - Это прекрасно, как ты назовешь это? Северус никогда не имел привычки давать названия своим работам, поэтому он на мгновение замер, задумавшись. Через мгновение в голове возник образ барельефа, и он кивнул, с надеждой улыбаясь ей: - Думаю, я назову эту работу "Моя Офелия". — Эта история будет трагедией? - Она поджала губы. — Нет. - Он покачал головой. - Я считаю, что моя Офелия слишком умна для этого, и она не пела, когда ее пытались утопить, а сопротивлялась и победила. Гермиона, казалось, сомневалась в нем, качая головой, когда передавала ему обратно его альбом для эскизов: - Гамлет сходит с ума и умирает в конце пьесы? — Возможно, - Северус почувствовал себя уверенным в своих силах, поэтому он взял ее руку в свою и поднес ее к губам, прежде чем заговорить. - Возможно, этот Гамлет действительно вернулся к жизни и загладил свою вину за те ужасные вещи, которые он сказал и сделал своей Офелии. — Тебе не за что извиняться, - объяснила она, сжимая его руку в своей. - Тот Северус - это не ты, это другой человек, безумный принц Дании, который остался в прошлом. Он почувствовал, как улыбка скривилась на одной стороне его рта: - Великолепно, тогда мы можем перейти к той части, где мы изменим эту историю на романтическую? — Мне бы этого хотелось, - согласилась Гермиона, потянулась к нему и притянула его к себе для очередного поцелуя. Мир вокруг них померк, когда они вместе начали создавать новый шедевр.Акт 5
16 февраля 2023 г. в 21:03
Чувства, которые он испытывал, влечение, испугали Северуса до глубины души. Это настолько выводило его из равновесия, что он хотел запретить себе чувствовать их. Его общение с представительницами слабого пола сводилось к нездоровой привязанности к другу детства и отбиванию нежелательных взглядов от тех, кто его не интересовал. Охотницы за славой и подхалимы, стремящиеся соблазнить его ради славы. Эти встречи только укрепили его решение в том, что он предпочитает проводить время в одиночестве.
Но Гермиона не пыталась его соблазнить.
Да и зачем?
Он был мужчиной на девятнадцать лет старше ее, ее бывшим профессором и оправданным убийцей. Конечно, она рассмеялась бы ему в лицо, если бы узнала, что он испытывает к ней хоть какую-то привязанность.
Но когда он смотрел на эскизы, которые сделал до сих пор, его пульс подскакивал, сердце трепетало. Еще хуже было, когда он думал о том, как она улыбается ему, говоря, что он заслуживает счастья. Он обдумывал этот момент, и она говорила серьезно. В ее глазах не было обмана или невысказанной шутки. Грейнджер искренне верила, что он должен быть счастлив, и это привязало ее к нему.
Это пробудило в нем самом какое-то странное чувство, песня сирены влекла его к этой прекрасной волшебницу, которая, по сути, была недосягаема.
Он подумывал о том, чтобы никогда не возвращаться в Святой Уолтер.
Он подумывал закрыть магазин, собрать вещи и переехать на европейский континент.
Северус обдумывал все возможные варианты, чтобы избежать чувств, грозящих вырваться из его груди. По мере того как шел рабочий день, он становился все более раздраженным и напряженным; у него болела шея от того, как напряглись его плечи.
К полудню он сказал себе, что совершенно не собирается идти в музей.
Но когда магазин закрылся, он все равно пошел.
И продолжал ходить.
Из их встреч в музее возникла новая закономерность. Гермиона ждала его у входа в музей, для него - горячий чай с легкими сливками, для нее - кофе с двумя кусочками сахара и немного сливок. Они прогуливались по саду, обсуждая любую тему, которая приходила им в голову, изредка останавливаясь, чтобы он мог сделать ее набросок. Каким-то образом Северусу удавалось скрывать свои действия, используя все более хлипкие оправдания. Когда они обошли все сады, они зашли внутрь и осмотрели произведения искусства, после чего, наконец, встали перед ее любимым произведением - Офелией.
Гермиона почти ничего не знала об истории искусства, да и сам Северус был новичком, поэтому они договорились начать учиться вместе. Ее страсть к учебе была заразительна, и Северус выделил время для вечернего чтения исключительно для того, чтобы каждый день греться этим энтузиазмом. Каждый из них читал по книге, а затем обсуждал ее на следующий день.
По мере того, как проходило время, его чувства к ней росли. Его привязанность и влечение росли, переползая через его беспокойное сердце, как плющ в поисках света ее лучезарной улыбки.
Гермиона, казалось, все время улыбалась вместе с ним, смеялась и даже подбадривала его, когда у него был неважный день в магазине.
Каждый день с ней был и лучшим, и худшим одновременно.
Они стали друзьями.
Он часто обдумывал это. Мы друзья. Мы - друзья.
Ни к чему хорошему не приводят чувства к друзьям. Он знал это, и это сдерживало его предательское сердце. Поэтому он засунул его чувства так далеко, как только мог, и продолжал рисовать ее, пытаясь уловить ту искру, которая делала ее такой захватывающей. Если ему это удастся, возможно, его эмоции утихнут, и он сможет сохранить ее в своей жизни в качестве друга.
Мерлин знает, у него было мало тех, кто мог бы назвать его таковым, и еще меньше тех, кого он считал таковыми.
Северус решил пока что просто наслаждаться минутами, проведенными с ней в ботаническом саду, рисуя свою неведомую музу.