Прыжки над фонарями

      Утро выдалось облачным и туманным. Выходя на улицу, самые ранние жаворонки падали в небо и растворялись среди перистого влажного воздуха. Сонхва, выглядывая наружу, благодарил всех богов за такую погоду. Даже если постараться, вряд ли его кто-то сможет заметить в таком тумане — из окна комнаты едва различалась земля, что уж говорить о том, чтобы узнать человека издалека.       Небольшой узел с его личными драгоценностями был собран с вечера: мешочек с остатками личных денег заблаговременно был подвязан к брюкам, двенадцать перстней, тонкая цепочка серебра, серьга с турмалином и серебряная статуэтка с арлекином были завёрнуты в ночную рубашку, сверху уложено сменное белье на два дня, две рубахи и двое штанов. Более теплую одежду он собирался надеть на себя, в том числе плащ и лёгкие весенние кожаные сапоги. Неплохо было бы захватить с собой и туфли, но их уже некуда было деть. Сонхва несколько раз перебрал вещи и несколько раз уложил и связал их вместе, каждый раз докладывая и убирая какую-нибудь безделушку. Взять парфюм? Что за чушь, на кой черт мне парфюм для побега? Может, хотя бы лосьон? Заработаю — куплю себе новый. Взять бумаги, написать домой, что со мной все в порядке? И какому посыльному я это доверю, и кому это нужно? Но зеркало ведь точно понадобится? Сонхва тяжело вздохнул: он понятия не имел, как собираться в такие путешествия, да и кто мог его иметь? С одной стороны ни у кого ничего после просить не хотелось, однако и обременять и себя и других лишней кладью было неловко. Черт с ним, продам серебро и куплю себе, если что нужно будет. Герцог еще раз выложил все драгоценности и четыре самых дорогих кольца отложил в сторону, завернув их отдельно в чулок: все остальное он отдаст балагану, а эти пусть останутся при нем на всякий случай.       Весь вечер до побега Сонхва пробыл в сомнениях. Конечно, покоряться родительской воле он больше не мог, и остаться дома для него значило отречься от себя. Но и бежать в никуда… было страшно. Он герцог, привыкший к герцогской жизни, комфорту, хорошей пище и мягким подушкам, сможет ли он, избалованный, свыкнуться со скитаниями и полюбить настоящую свободу, не ту, о которой поют на ярмарочных площадях, а настоящую суровую жизнь бродячих артистов? Даром он клял жеманность родителей — как будто сам он был лучше. Но он уже дал слово, он уже попросил его спасти, разве это не значит, что он готов попробовать?       Ночь была удивительна тиха и безветренна. Поужинав отменными блюдами, забрав с собой в комнату самые изысканные из имевшихся десертов, Сонхва решил, что стоит последний раз принять долгую ванну с маслами и солями, выкупать свое тело так, чтобы не осталось и следа прошлой жизни. — Его светлейшее величество нынче в необычайно хорошем расположении духа? — Хонджун сидел на краю ванны и болтал ногой. — Когда смиряешься с жизнью, становится как никогда спокойно. — Вот как? — Помассируй мне плечи.       Хонджун сполз на пол, подошел к Сонхва сзади, закатал рукава и принялся за массаж. — Ты тоже чересчур молчалив сегодня.       Хонджун хмыкнул. — Просто мне сегодня досталось от ваших маменьки с папенькой, но хоть не зря. — Что ты опять сделал, — Сонхва улыбнулся — обыденность и предсказуемость герцогской жизни сейчас ужасно забавляла. — Говорил о вашей свадьбе и уболтал Его Светлость сыграть ее по всем правилам осенью после праздника Урожая. Конечно, извел их преподобие, но тем не менее.       Улыбка сползла с лица Сонхва. Он прижал руку Хонджуна своей. — Достаточно.       Хонджун снова хмыкнул, взял полотенце и оправил рубаху. — Свадьба отложена на полгода, а там кто его знает, что может за лето произойти. Маменька с папенькой у тебя суровые, конечно, но не изверги ведь, — его голос заглушался шумом стекающей с безупречного, но тощего тела, воды. Хонджун мерил взглядом каждую ползущую по нежной коже каплю. — Подай полотенце. Спасибо. Будет свадьба в конце весны или в середине осени меня уже мало волнует. Она состоится, и это никак не изменишь. За лето я лишь еще больше разозлю родителей, не более. Отменять мою женитьбу никто не будет, поэтому ты зря тратил силы. — Почему ты так уверен, что родители настолько непоколебимы? — Им нужен наследник, Хонджун. Подай вон ту банку. — Я общался с невестой. — Сонхва покосился на него, передавая полотенце. — Она не горит желанием выходить за тебя. Она влюблена в кого-то из своей прислуги. — Спасибо, что лишний раз напоминаешь, что мои любимые родители портят жизнь не только мне. — Да ты что, тугодум совсем? — Сонхва кинул на него строгий взгляд, — ну пардоньте, мессир. Если в ваш дом всех слуг возьмет она, то разве не всем будет лучше? Ребенка то рожаешь не ты, а она. — Спину, — Сонхва передал крем Хонджуну, — и ты думаешь, что родители согласятся оставить присмотр за мной? Служанки, лакеи, кухарки — все, кто может знать, где я находился и что делал, — и всех этих людей оставить в поместье, а меня отправить с невестой в пустой дом, с ее прислугой? Ты себя слышишь? — Если ты не будешь противиться свадьбе и вести себя благоразумнее, то, я думаю, Его Светлость уступит хотя бы это. Ты можешь поставить им ультиматум в конце концов, — Хонджун натер кремом поясницу, и его руки замерли, пока он сам пытался заглянуть через плечо на Сонхва. Руки Хонджуна тяжело давили на сознание — там, где ранее Сан признавался ему в любви, терпеть чужие прикосновения было гадко. Герцог шагнул в сторону и наскоро натянул ночную рубашку. — Я хочу спать Хонджун, тебе бы тоже пора к себе.       Хонджун прижал еще влажные от крема руки к лицу, втянул аромат, глядя в спину герцога и словно собираясь еще что-то сказать. Сонхва тем временем надел халат и завязал пояс. — Попроси, чтобы здесь убрались.       Хонджун смотрел на герцогское лицо, блестящее от чистоты, на его волосы, что рассыпались вокруг лица влажными прядями, на его тело, облегаемое халатом, словно мраморной вуалью. — Спокойной ночи, Ваша Светлость, — только и сказал он вслед уходящему герцогу.       Сонхва прошел в спальню, скинул халат и улегся под одеяло. Ребенок не от него? Да разве родители не подсунут в его дом тайную канцелярию? Нет уж, они не успокоятся, пока не получат кровного наследника. Если бы все было так просто и можно было действительно отдать молодой жене все, что у него было, лишь бы она родила хоть от кого… Сонхва казалось, что его сейчас стошнит — размениваться чужими жизнями, жизнью не родившегося ребенка было до ужаса мерзко.       Ночь звенела тишиной, даже собаки молчали и не тревожили ничей покой. Наверное, даже если бы нашелся выход из этой свадьбы, даже если бы она вовсе отменилась, он своего решения уже не изменил бы. Родители не воспринимали его как человека, а этого он стерпеть не мог. Не нужны ему были никакие почести, никакие деньги, никакие подарки и никакая еда, если все это преподносилось ему, словно новые платьица хорошенькой кукле. Сонхва твердо решил, что пути назад ему нет, и крепко уснул до самого утра.

***

— Минги? — прокравшись на улицу, Сонхва заглянул в конюшню. Никто не отзывался, и Сонхва направился к Сокровищу, но не успел он пройти и половину пути, как стойло открылось, и из него появился Минги, ведя под уздцы лошадь. — Доброе утро, Ваша Светлость. — Доброе утро, Минги, — он слабо улыбнулся. Оба остановились, пока Сонхва закреплял вещи. — Где Юнхо? — Еще спит. Я ему ничего не говорил, как вы и просили. Скажу после, когда допросят, иначе вы же знаете… Он врать не умеет. — Хорошо. Спасибо тебе еще раз, Минги, — Сонхва повернулся к нему и отвязал кошелек. — Это вам. — Ваша!.. — Замолчи. Забирай, если не нужны самому, отправь семье. Тем более тут совсем немного. Бери и не пререкайся. — Но Ваша… — Минги плотно обхватил кошелек двумя руками, а затем поклонился, — вы слишком добры к таким людям, как мы. — Нет, Минги, — он протянул ладонь. — Надеюсь, вы с Юнхо сможете быть счастливы, как можно дольше.       Минги молча пожал руку Сонхва, тот взял лошадь под уздцы, и оба пошли на выход. Туман не рассеивался, а восходящее солнце вряд ли прорезало бы лучами белую пелену, окутавшую землю. — Вы не заблудитесь? — Здесь недалеко, да и Сокровище туда даже вслепую доскачет. А там… Там я уже сам слепой буду. Только бы доскакать. — Хонджун уезжает с вами?       Сонхва вспотел. — Нет. А что? — Где-то с полчаса назад он ускакал по той же дороге. Это, конечной, не впервой, но… Если он не с вами, то будьте осторожнее, чтобы не столкнуться.       Сонхва нахмурился и попытался всмотреться вдаль, но он даже не видел деревянного забора, ограждавшего поместье с этой стороны, о дороге и говорить нечего. — И ничего не сказал? — Он меня не видел. Я спрятался, пока он не ушел. — Хорошо. Если вернется до того, как Сокровище прибежит, скажи, что я уехал на стрельбище. — Как скажете.       Сонхва вскочил на лошадь, накинул капюшон и потянул уздцы. — Позаботься обо всех, Минги, и не поминай лихим словом. — Прощайте, Ваша Светлость.       Сонхва присвистнул, и Сокровище ринулась со всех копыт по давно заученной дороге к опушке леса. Влага ударила в лицо, копыта глухо стучали, будто отбивали ритм не по земле, а по мягкому-мягкому паласу. Сонхва дрожал от холода и напряжения, причитая про себя: Лишь бы Сан его не бросил, лишь бы он был на месте. Родители, в худшем случае, кинутся искать его только после чая, так что, как минимум, четыре часа у него есть в запасе. Но это родители. А где же Хонджун? Если и он поехал с утра проветриться, то плохо дело. Как от него отделаться, если они вдруг пересекутся? Вдруг он наткнется на Сана?       Когда Сонхва стал подъезжать к опушке, солнце уже просачивалось сквозь плотный слой тумана и разливалось по нему призрачным белым светом. Никого не было слышно рядом, только все тот же глухой ритм копыт. Сонхва сбавил скорость, и Сокровище пошла совсем беззвучно. — Да, моя хорошая, еще немножко и больше мы с тобой не увидимся, — похлопывая мощную шею шептал Сонхва, оглядываясь вокруг, а лошадь только категорично встряхивала гривой. — Извини, но там, куда я ухожу, тебе не место. Там ни сухого сена, ни яблок, ни сахара. Только трава, да подачки от жалостливых людей. — Лошадь фыркнула и, подняв голову, потянула воздух ноздрями. — Кого-то услышала? — Сонхва послабил поводья и легонько потянул в ту сторону, куда Сокровище вела ушами. Вскоре он и сам услышал тихое посвистывание и тут же потянул уздцы на себя. Это Хонджун подзывал свою лошадь. Но если Сонхва его не видел, то и его не успели заметить. Наверное.       Сонхва развернулся на четверть часа от свиста и пустил Сокровище мелкой рысью, хотя сердце его стучало галопом. Дальше бежать было особо некуда — из тумана показался и стремительно разрастался лес со своей выступавшей опушкой. Сонхва спешился, но Сокровище отпускать не торопился — сначала он найдет Сана. Но как же ему себя обозначить? Не будь здесь Хонджуна, он крикнул бы какую-нибудь нелепость и обнаружил бы себя. Но сейчас — что он мог сделать? Прижавшись к Сокровищу, он ступал с ней нога в ногу, пробираясь чуть глубже в лес, но стараясь не заходить дальше опушки. Этот лес он знал, как свои пять пальцев, однако туман усложнял задачу в разы. Где же искать Сана? Идти на ту самую поляну у ручья? Наверное, слишком далеко и неудобно. Тогда искать его на опушке? В прошлый раз они встретились у сосен. Но в той стороне Хонджун. Сонхва остановился. Обычно, приезжая сюда с Хонджуном, они либо оставались на опушке для стрельбы, либо шли гулять в лес, но о какой стрельбе или прогулках может идти речь в таком тумане? Что-то нужно было выбирать и быстрее: где-то здесь его ждал Сан. Сонхва потянул за узду и углубился в лес — раз уж он слышал свист, не доехав до опушки, то он просто обойдет Хонджуна со спины и будет надеяться, что Сан попадется где-то по пути.       Каждый шорох и треск в тихом туманном лесу давил на голову. Сонхва останавливался, вслушивался, смотрел на Сокровище и шел дальше. Кусты и деревья зеленеющими айсбергами проплывали мимо, вот стрелами вытянулись из земли сосны, и внимание Сонхва напряглось еще сильнее. Где же ты? думал Сонхва, надеясь, что Сан услышит его. Скрипнули ветки. Сонхва замер, а Сокровище подняла голову и вытянула уши. Где-то треснуло еще пара веток, Сонхва не отрывал глаз от места, куда смотрела его лошадь. Сквозь белую пелену мелькнула темная фигура, но толком не показавшись, скрылась снова. Сонхва молниеносно оглянулся, накинул поводья на ближайшую ветку и, схватив Сокровище за морду, быстро прошептал: — Пожалуйста, стой тут, — а затем кинулся следом за тенью, а Сокровище только заржала в ответ, но Сонхва уже было все равно, главное — догнать Сана.       Он был более чем уверен, что это был Сан. Силуэт и движения куницы на охоте — сколько раз он наблюдал это на выступлениях на фоне вспышек огня. Сонхва бежал, только думая о том, чтобы не шуметь, а сам вздымал прошлогоднюю листву, задевал поваленные бревна, цеплялся за ветки. Ему ведь не могло показаться? — Сан, — тихо позвал он, забегая все дальше и отчаиваясь все больше, — Сан, — его голос, хриплый, едва ли был слышен ему самому. Он так активно всматривался вперед, что очередная ветка схватила его за плащ и, дернув, развернула налево. Сонхва отцепил ткань, поднял глаза и в нескольких метрах от себя увидел Сана, который также случайно оглянулся в его сторону. — Сан! — вскрикнул Сонхва, позволив поднять громкость совсем на чуть-чуть. Он прыгнул между деревьев и кинулся артисту на шею, боясь, что тот снова скроется из виду. — Я думал, в этом тумане я тебя не найду, — напряженный словно струна, он наконец выдохнул и обмяк, схватившись за плечи Сана. — Я боялся, ты не придешь… — стискивая в объятиях Сана шептал Сонхва. — Доброе утро, — он тихо смеялся. — Это мне нужно было беспокоиться, что ты не решишься, — Сан крепко обнял его и, поглаживая по голове, отстранился. — Ты не звал меня, потому что тоже видел того парня?       Сонхва тут же поменялся в лице. — Ты видел Хонджуна? — Хонджун? Тот самый друг не друг? — Да, перед выездом мне сказали, что он уехал раньше сюда же. — Он знает, что ты бежишь? — Я ему ничего говорил, но… Не знаю. — Тогда пойдем скорее. Дойдем до лошадей, я позову Уена — он остался следить за ним — и поскачем. Не думаю, что он сможет найти нас. — Сан потянул его, но Сонхва остался на месте. — Не могу. Вещи остались на моей лошади и ее нужно отправить домой.       Сан поджал губы. — Тогда быстрее к ней, — он крепко сжал его ладонь. — Веди.       Они вместе побежали обратно, оглядываясь и надеясь, что никто их не найдет. Туман оседал росой на траве и видимость становилась все лучше и лучше. Наконец показался силуэт лошади и оба слегка сбавили темп, восстанавливая сбитое дыхание. Никого вокруг не было, Сокровище тихо заржала и топнула копытом. — Тише, тише, — зашипел Сонхва и они наконец оказались возле нее. Сонхва тут же схватился за узел с вещами, поглядывая на Сана, который скромно поводив рукой по шее лошади, встал смирно, на всякий случай посматривая из стороны в сторону. Они оба были чересчур напряжены, поэтому Сонхва похлопал Скоровище по плечу, — а ну, как делают воспитанные лошади? Здо-ро-ваются, — и она закивала головой, выставив переднюю ногу на подобие реверанса. — О, прошу прощения, миледи! — Сан заулыбался, — не взял с собой сахарок.       Сонхва кинул ему узел и, придерживая одной ладонью Сокровище за морду, другой взял ее верхнюю губу и зашлепал ею: — Ах, как так, милорд! Я без сахарка ни на что не согласна! — Сокровище фыркнула и дернула головой, Сонхва улыбался. — Ах, как жаль! А вы, достопочтенный, без сахарка согласны? — лисой сощурился Сан. — Это на что же? — Сонхва шагнул к Сану и положил ладони на плечи, — без сахарка я тоже ни на что не согласен, — он улыбнулся уже в губы, после того как Сан притянул его за талию к себе. — Сонхва! — не возглас, а всплеск разочарования, неверия, обиды, непонимания и предательства. Вздрогнув оба отстранились друг от друга, и Сан тут же, выйдя вперед, закрыл собой Сонхва и отрывисто засвистел.       В паре метрах от них появился Хонджун. То ли он прятался на дереве, то ли просто за ним — было непонятно, но до этого никто не слышал ни шагов, ни шорохов. Лицо его было искажено усталостью и истощением, глаза поблескивали, словно кристаллы льда в облаках, а губы, слегка приоткрывшись, подрагивали от недосказанности. — Вот зараза, я его потерял! — выскочил к ним Уен и, замерев, пытался понять, что ему делать дальше. — Хонджун, — выдавил из себя Сонхва, выходя из-за Сана. Щеки его горели, а голова быстро-быстро заработала, пытаясь понять, что же теперь делать с Хонджуном, с его единственным другом, который увидел то, что не должен был. Сонхва глубоко вдохнул и расправил плечи. — Да, Хонджун, тебе не показалось. — Он вперился в него долгим внимательным взглядом, пытаясь предугадать реакцию.       Однако реакция появилась не скоро и была совсем не такой, какую предполагал Сонхва. По щеке Хонджуна скатилась слеза. — Как ты мог?..       Сонхва стиснул зубы. — Мог, Хонджун, — он нашел ладонь Сана и стиснул ее своей. — Поэтому дома ты меня больше не увидишь. — Я знаю, мать твою! Я знаю! Оказывается ты теперь делишься секретами со всеми кроме меня! Теперь даже какой-то конюх имеет больше привилегий, чем я! — Ты подслушал наш разговор с Минги? — А что мне еще оставалось делать, когда ты вечером шатаешься по чужим спальням? — Хонджун! — Ты решил исчезнуть и ничего мне не сказал! — Хонджун схватился за голову, сцепив пальцы на затылке, на щеку упал холодный кристаллик. — Ты решил убежать без меня и не удосужился даже сказать мне об этом! — Я не стал ничего говорить тебе, потому что знал, ты ни за что не последуешь за мной, будешь отговаривать или предупредишь родителей. — Конечно, я бы стал отговаривать! Это же… и с кем ты бежишь?! Да и что вы только что?.. — Хонджун вздернул голову и всмотрелся в изрешеченное ветками небо. — Это не твое дело, что мы с ним только что делали. — Это как никогда мое дело! Столько лет… я был рядом, столько лет… А ты бежишь с ним! С этим шутом!       Все складки на лице Сонхва разгладились. — О чем ты говоришь?.. — Да ты что, правда не понимаешь?!       Туман почти рассеялся, но глухая тишина никуда не уходила. Хонджун пронизывал Сонхва взглядом, а тот не хотел и думать об этих несчастных глазах, роняющих слезы одна за другой. — Время, — шепнул Сан. Сонхва оглянулся на него, затем на Уена, отвязывающего Сокровище и вернулся взглядом к Хонджуну. — Хонджун, у меня нет времени, чтобы… — У тебя никогда нет на меня времени! Кто угодно, кто угодно, но не я! Я тебе нужен, только когда тебе нужна помощь или когда стыдно, что ты в очередной раз забыл про меня! — Большая часть моего времени проходит с тобой и тебе еще мало? — Почему тогда ты бежишь… с ним? — Хонджун кинул на Сана ненавистный взгляд. — Это я всегда рядом с тобой, да Сонхва, большую часть времени я провожу с тобой, как тень, на которую ты рад облокотиться. Это я тебя защищаю перед родителями, это я беру на себя всю вину, это я жду тебя ночами после дурацких ярмарок, когда ты ничего дальше прилавков не видишь, это все я! Но, наверное, тебе этого недостаточно, да? Наверное, ты бы не заметил меня, даже если бы я ради тебя подставился под стрелу! — Хонджун, прекрати! Ты мне всегда был верным другом и им и остаешься! — Другом, значит, — он опустил голову и на землю упала еще одна слеза. — Кем ты еще мог мне быть?       Хонджун устремил на него взгляд, полный разочарования и ненависти. — Конечно, кем еще слуга мог быть для Его Светлости? — Сан качнулся вперед, но сдержался и остался на месте, однако все равно привлек внимание Хонджуна, — а ты что пыжишься, шут несчастный? — Да что ты себя позволяешь?! — Сонхва в несколько шагов сократил расстояние между ними и схватил его за грудки. — Ты сильно забываешься, Хонджун. Ты был моим другом и больше никем, ты не мог быть кем-то еще не потому что нас разделяли титулы. Тебе в этой жизни ничего кроме теплой комнаты, да горячей еды не нужно. Ты же из кожи вон лез ребенком, чтобы тебя заметили и выделили из всех, потому что большего всего тебе хотелось быть в господском доме, в шубе с господского плеча, с тарелкой господской еды. И надо же! У тебя все есть! Ты прилип, как моллюск ко дну корабля, и ни за что не сдвинешься с места. — Может быть, — он схватил руки Сонхва, — только что в этом плохо?! Я радуюсь своей теплой шубе, светлой комнате и горячей еде, как обычный человек. Мне не нужны все эти ряженные клоуны с измазанными лицами, не нужны танцоры и фокусники. Мне достаточно быть на хорошем счету у господ и быть уверенным, что завтра у меня все еще будет моя тарелка еды, моя комната и моя чертова шуба!       Оба замолчали. Сонхва чувствовал, как мир, из которого он ещё не успел сбежать, уже трещал по швам, и дорога обратно уже завалена обломками, через которые не пробраться. — Мне очень жаль, Хонджун, — Сонхва отпустил его. — Не притворяйся, что ты сожалеешь. — Мне правда жаль, Хонджун. Жаль нашу дружбу и все то время, которое мы провели вместе.       Он отшатнулся от Сонхва, прикусил щеку и стер рукавом всю влагу с лица. — Отдай мне свой плащ и катись к черту! — Плащ? — Тебе дорого свое время?       Сонхва оглянулся на Сана, стащил плащ и протянул его Хонджуну. — И я заберу Сокровище, — Сонхва замер, — ты же все равно ее не собирался брать. Или ты думаешь, что я на ней отыграюсь? — он скривился.       Сонхва оглянулся и кивнул Уену, тот бросил поводья, и Сокровище тут же пошла на свист Хонджуна. — Видеть тебя больше не могу, — забравшись в седло кинул Хонджун и дернул за поводья, не позволив Сонхва последний раз похлопать ее по шее. Сокровище застучала копытами и понесла Хонджуна прочь из леса. — Прощай, — шепнул Сонхва и, прикусив губу изнутри, поднял глаза к небу. Сан шагнул к нему и успокаивающе взял за руку, а Сонхва, закрыв глаза, сжал ее. — Пойдем, уже очень поздно, — мягко потянул за руку Сан и Сонхва поддался.       Они поспешили к дальней части опушки, где были заготовлены две лошади. — Ты уверен, что не пожалеешь? — спросил Сан, подводя Сонхва к их лошади. Тот секунду помолчав, заставил себя улыбнуться. — Нет, как оказалось, в моем старом доме для меня больше нет места нигде. Теперь вся надежда только на тебя. У тебя найдется уголок для такого, как я? — Сонхва положил ладонь на сердце Сана. — Уголок? Можешь забирать все, здесь абсолютно свободно, — мурлыкнул Сан, подставляя грудь. — Пааарни, — протянул Уен, — приедем на место, будете миловаться в телеге, сколько захотите. А сейчас быстрее, по-жа-луйста. — Да ладно тебе, сколько у нас в запасе? — обратился Сан к Сонхва. — Если Хонджун ничего не скажет, то чуть больше двух часов. — В запасе не в запасе, а Чонхо нам с тобой головы снимет, мы и так опоздали уже черти знает на сколько. Как будто ты забыл, какой он у нас пунктуальный. — Садись, — подал руку Сан, — Мы же лучшие артисты, — но его руку отодвинули, — без нас ведь все пропадет. — Уен закатил глаза и потянул за поводья — он уже давно был верхом. — Если ты думаешь, что будешь сидеть позади меня, то ты сильно ошибаешься, — улыбнулся Сонхва и сам подал руку. — Только если ты будешь шептать мне на ухо, что любишь меня. — Парни!       Сан засмеялся и вскочил на лошадь, а за ним позади пристроился Сонхва, взявшись за поводья. Обе лошади переступили копытами и, притопнув, понеслись по степи, отдаляясь от разрушенного дома Сонхва все дальше и дальше, оставляя его далеко за горизонтом. — Мой принц, я жду, — ухмыльнулся Сан, отклонившись спиной к Сонхва, а тот прижался щекой к его голове и зашептал. — Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю тебя.       Улыбка растянулась по лицу Сана и, схватившись покрепче за гриву, он вскрикнул: — Йа! Йа! Йа! — пуская лошадь галопом, — кто первый доскачет до балагана, ночью спит в телеге! — Эй! — Уен подбил своего коня пятками по бокам, — загонишь лошадь и Чонхо нам точно головы снимет! — он уже вырвался вперед и смеялся, не оглядываясь, а Сан остановил лошадь и повернулся к своему принцу, чтобы запечатлеть первый поцелуй их новой жизни.