Открыв глаза, ты оглядываешься, жмуришься, трёшь веки и щипаешь себя за руку.
Я же сплю! Это чёртов ночной кошмар, надо проснуться!, думаешь ты, стараясь дышать потише.
Лучше даже не надеяться, что всё само сейчас наладится – пока ты в своем уме, по крайней мере. В животе как-будто ползают огромные гусеницы (точно не бабочки), и тебя потихоньку охватывает отчаяние. Сердце холодом обожгла тревога и пронзило сожалением. Может, это карма? Кара Господня, за то, что ты с лёгкой душой наблюдала, как в Меркофф "лечат" пациентов с особой жестокостью?Вряд-ли. Бог покинул это место. И всех нас бросил.
Всегда хотелось убедить себя, что и боль, и страдания, и, скажем прямо, нарушения прав человека, оправданы. Что пациенты – не люди вовсе, а монстры, убийцы, которые принесли своим семьям огромное горе. Что всё было во благо. Но во благо чего? Того, чтобы Америка смогла нагнуть коммуняк на научном поприще, как уже смогла когда-то? Какое "благо" даёт право насиловать, пытать и обкалывать лекарствами несчастных душевнобольных людей? Бесчеловечная херня. Так может быть ты заслужила крючиться в шкафчике и ждать, пока из комнаты выйдет искалеченный психопат? И плевать, что ты единственная женщина в лечебнице. Кому-то сверху были нужны твои научные компетенции, в которых, однако, всё равно не раз сомневались, и замечания коллег и руководства ты волей неволей принимала с некоторым снисхождением. Но когда в твою работу лезли пациенты, становилось так не по себе, что прямо мороз по коже. Пациент выходит, хлопнув дверью, и ты вздрагиваешь от громкого звука. Можно выдохнуть. Однако тело не расслабляется – надо быть на чеку. Может, лучше здесь тихо отсидеться? Опять провалиться в сон и подождать, пока самое страшное останется позади? Нет, не вариант. Ясно, что будет, когда появится подкрепление. Они зачистят нахер всё и всех, чтобы замести следы. Так не всё ли равно, от кого скрываться – от этих больных ублюдков или от подопытных Меркофф? Надо сжечь тут всё к чертям, до тла, думаешь ты, стиснув зубы, и вылезаешь из шкафа.……
В архиве полнейший бедлам. По полу валяются чьи-то конечности. В голове туман и ясно мыслить невозможно. Однако удаётся заметить, что у оторванной головы на столе торчит нож из пустой глазницы. Губы невольно трогает улыбка. Боец из тебя никакой, конечно, ну да хер с ним – лучше так, чем отбиваться от безумцев голыми руками. Надо взять. Нож-то всяко эффективнее будет. Ты крадучись выходишь из комнаты, сжимая клинок в руке. В коридоре свет совсем плохой и часто моргает. Но ты идёшь куда-то, пожалуй слишком медленно, хотя шагать нормально всё-таки страшновато. На стенах кровь, по пути лежат чьи-то ноги, руки... С разных сторон доносятся странные звуки и завывания... Хотя к этому вполне можно привыкнуть. Но вдруг позади раздаются чьи-то быстрые, резкие и громкие шаги, и тебя охватывает дикий испуг. Сил нет бежать, но ты срываешься с места почти на автомате. Вышло так спонтанно, что даже не получилось понять, кто это вообще. Вдруг неизвестный хватает тебя за щиколотку и ты летишь на пол. Летишь блин на пол! Но успев сориентироваться, в ту же секунду вгоняешь мужчине в грудь свой нож. Снова и снова. От частых движений горит запястье, но ты бьёшь и бьёшь, без остановки. На тебя брызгает кровь, и ты тянешься стереть капли пота со лба ребром ладони, чтобы не попало в глаза. Пожалуй, хватит. Уголки губ нервно подпрыгивают в крошечной улыбке, которую не удаётся сдержать.Приятно.
Но некогда чёрт возьми любоваться! Пора валить! Надо выбраться отсюда живой! Бросив тело, ты решительно бежишь дальше, но вдруг загораешься "прекрасной идеей" напоследок обернуться, в последний раз взглянуть на убитого мужчину. И вдруг что-то происходит. Ты в кого-то врезаешься, и незнакомец мигом тебя хватает. — Батюшки! Кто это тут у нас? — мужчина с ухмылкой отметил, как тебя, маленькую, мелко затрясло. — Ты же просто... Великолепна! Неужели я встретил свою судьбу?Эдди Глускин. Пациент, который с криками о помощи глядел словно прямо тебе в душу и умолял сделать что-нибудь.
Ты дернулась прочь из его хватки, но черта с два удастся так просто выпутаться. Ишь какой сильный! Вцепился, свободной рукой оглаживая твои изгибы, и глядит... С пылкостью. Если не сбежать от этого ублюдка, ты явно не просто сдохнешь. Глускин хватает тебя обеими руками за шею, крепко стискивая, и становится очень трудно дышать. Ты задыхаешься, отчаянно хватая ртом воздух и еле слышно полу-хрипя. Но у тебя же нож, забыла? Нет, помнишь. И немедленно бьёшь его острием прямо в руку. Взвыв от боли, Эдди тут же тебя выпускает. И нахер это всё! Ты кидаешься в противоположную сторону, едва не падая, но держишь равновесие достойно. — Ах ты шлюха! — орёт он вслед, не отставая, и мудро оставив нож в ране, чтобы не истечь кровью. — Пошёл ты! — бросаешь ты вслед, но недостаточно громко. — Я верил, что ты любишь меня! — разочарованно кричит он вдогонку. — А ты, оказывается, как все, такая же потаскуха! Эдди успел отстать, а ты спешно забежала в ближайшую комнату и спряталась под кроватью. Из глаз побежали слёзы. Так хочется, чтобы это всё закончилось. Хочется домой. Туда, где тебе ничего не угрожает. Закрыв глаза, ты пытаешься найти какое-то спокойствие в относительной тишине (вот бы ещё получилось). Проходит пару минут. Нет никаких посторонних мыслей и тело постепенно расслабляется. Но радоваться оставалось недолго. Со скрипом распахнулась дверь и в комнату вошёл Эдди, шагая мимо кровати. — Ах, дорогая... Я понимаю, что тебе страшно. Ведь эти... Маньяки за тобой охотятся. Его голос такой... Льстивый, елейный и причудливо вежливый. Чарующий... — Но не переживай, ягодка, я рядом и смогу защитить тебя. Непонятно, заметил ли он, что ты здесь. Как-будто просто искал, но не был до конца уверен, где ты. — И я даже не обижусь из-за ножа. Уверен, ты не специально. Мы идеальная пара! Нельзя позволить такой мелочи разрушить всё, что у нас есть. Но что бы он ни говорил, ты перепуганно цепенеешь. По щекам непроизвольно катятся слёзы и ты зажимаешь рот ладонью. — Вот ты где! Нашёл. И крепко-крепко схватил. Грубо вытащил из, казалось бы, надёжного укрытия... Ты с криками отбиваешься, но сил не хватает. Так будь что будет.Скоро всё закончится.
……
— Посмотрите-ка кто проснулся! — он наклоняется к тебе, лучезарно улыбаясь. — Похоже, ты потеряла сознание от усталости. Хорошо отдохнула? Ты пытаешься его отпихнуть, но не выходит – слишком тяжёлый. Предательски нападает слабость и тело плохо исполняет мысленные команды. — Не могу дождаться нашей церемонии! Я подготовил для тебя чудесное свадебное платье... Ты ёжишься, почувствовав на шее его шершавые губы. Хотя при других обстоятельствах наверняка было бы приятно. — Нет, правда. Я очень жду. Рукой Эдди уже умудрился проскользнуть к тебе между ног. Проклятие! Черт тебя дёрнул сегодня надеть юбку и позволить ему так легко туда добраться. Удаётся вымолвить слабое "Прошу...", но договорить "не надо" сил уже не хватает. — О, дорогая, — жарко приговаривает он низким тоном, почти мурча. — Я понимаю, что всё должно произойти в медовый месяц, так было бы правильно... Но я... Глускин не упустил возможности укусить тебя в шею, вызвав крошечный полустон, и возжелал только сильнее. —...слишком хочу наполнить тебя своей любовью. Через ткань белья он принимается нежить возбужденный клитор движениями по кругу, слегка-слегка, бережно. Ощущение сохраняется даже после того, как он прекращает, и так жаждет, так хочет, чтобы он продолжил, чувствительное местечко. Как же так физиология тебя предаёт? Непонятно. И ты дрожишь, от страха и возбуждения. Что-то в Глускине неотвратимо будоражит сознание. И пугает до смерти. Мужчина отдаляется и ощущение чрезмерной близости с ним пропадает. Вдруг он тянет тебя вверх за руку, приподнимая со стола и усаживая перед собой. Понятно, что если оглядеться и осознать, где ты, станет в разы страшнее, но по тем же причинам и на него смотреть невозможно. Поэтому ты зажмуриваешься – в темноте, наедине с подсознанием, как-будто спокойнее. Сопротивляться явно бесполезно. Может, Эдди после этого всего утомится и сбежать окажется не так сложно. Широкая ладонь следует выше колена и хочется кричать. А когда он силой разводит в стороны твои ноги, глаза в ужасе округляются сами собой. Ты против и этого не хочешь, но тело вновь изменяет разуму. Что за день сегодня такой... И ведь это ещё цветочки. Ведь он склоняется к манящей промежности, и ты невольно отмечаешь, как и без того красивое лицо украшают мужественные рубцы, и какой глубокой страстью горят его холодные, как лёд, глаза. Как-будто любит. А эта ухмылка, такая бесстыжая и одержимая...Да черт возьми!
Щеки ощутимо жарко краснеют. — Умница, любимая, — он с неожиданной лёгкостью стягивает с тебя бельё, на что ты пищишь, как мышка. — Не закрывай глаза, смотри только на меня, — и целует в бедро с внутренней стороны. В ответ ты кусаешь губы, то-ли потому что приятно, то-ли потому что страшно – не разберёшься. Может и всё вместе. Но надо убедить себя, что от страха. — Вот бы у наших детей были твои глаза... Чудесно было бы, правда? Его горячее дыхание опаляет влажные складки – Эдди очевидно вожделеет тебя безумно. Скользнув пальцем по причинному месту, он останавливается, оборвав томление в дразнящей манере. — Знаешь, я так рад, что мы нашли друг друга. Тебя даже не нужно улучшать, — и вновь целует тебя в бедро. Как же поглощает это сумасшествие... Иначе как логично объяснить, что ты так его хочешь?Забавно однако мозг реагирует на запредельную опасность. Без лишних слов он припадает к твоему влажному лону, и ты давишься резким вздохом. Глаза опять наполняются горячими слезами – страха ли, или чистейшего наслаждения? Но их ему достаточно, чтобы захотеть лишь сильнее – в узких штанах становится до боли тесно. — М-м, дорогая, ты просто изумительна, — мурчит он, впиваясь пальцами в твои бёдра. Ты вновь закрываешь глаза, зажимая рот ладонью. Пускай слышит, как ты плачешь, кричишь и молишь о пощаде, но для стонов удовольствия всё-же многовато чести (хотя сдерживать их непросто). Ведь его мокрый язык так нетерпеливо кружится на чувствительном бугорке, отплясывая витиеватые па. Ноги слабеют, подрагивая. — Э-э-дди-и... — выдыхаешь ты, как в полуобмороке, — ...умоляю- -хватит, я ни за что за тебя не выйду, больной ты ублюдок, хочется добавить. Однако получается только всхлипнуть с экстазе. Ущипнуть бы себя- — Ты слишком вкусная... Не могу оторваться, — тяжело выстанывает он. Вкус его просто одурманивает, заставляя проникать в тебя как можно глубже тёплым, длинным языком и жадно ласкать каждый сантиметр. — П-перестань! — слабо выкрикиваешь ты, скорее скуля, почти беззвучно. — Но, дорогая... Сомневаюсь, что ты действительно этого хочешь, я же вижу, как тебе нравится, — произносит Эдди и продолжает посасывать твой клитор, провоцируя новые всхлипы. Довольный такой реакцией, он и сам постанывает в унисон, и звуки катятся вдоль стен непристойным эхо. Вибрация его губ вызывает крупную дрожь. В голове пусто – белый лист – и получается максимум воспринимать, как он безжалостно вылизывает всё, до чего может добраться. Его нужно остановить – это же какое-то безумие. Не хочется, чтобы этот психопат-убийца своего добился. Даже если он такой развязный, опытный и тянет к себе, как магнитом... Разум сопротивляется, по крайней мере. Но тело... Вот это уже совсем другая история. А он-то всё замечает. — Так не пойдёт, дорогая, — он отстраняется и кривит в усмешке губы, блестящие твоей смазкой. Потом нависает над тобой и всё становится ещё хуже. — То, что я скажу, наверняка прозвучит... Вульгарно. Но я хочу, чтобы ты кончила мне на член, — поясняет Эдди низким, возбужденным тоном, властно, но при этом удивительно мягко. На его лице вновь появляется широкая улыбка и он гладит тебя по щеке прохладной в перчатке ладонью, а тёплыми пальцами утирает выступившие слезы. Лапа у него почти с твою голову... Звенит тяжелая пряжка ремня и ты сдавленно всхлипываешь, трясёшь головой в отрицании. Вернулись силы сопротивляться. Ты пытаешься оттолкнуть его, отстраниться. Но он притягивает тебя ближе, усаживая на край стола. — Веди себя прилично, а то я не буду с тобой так ласков, — проговорил он сквозь зубы голосом раздраженным и жарким. — Или ты именно этого и добиваешься? Ахнув, ты ощутила, как он пропихивает в тебя пальцы с характерным хлюпающим звуком и сгибает фаланги крючком – всё тело словно прошибает током. Они скользнули почти безболезненно – настолько ты к тому моменту намокла. Не получается даже ясно мыслить, пока он в тебе копается. А ещё непривычно пристально молчит, очень стараясь довести тебя до крайней степени возбуждения. Так странно... Эдди наверняка нравится, как звучит его собственный голос. Тут он резко вытаскивает пальцы, прекращая стимуляцию, и ты возвращаешься в реальность. И реальность эта жутчайшая – тебя вновь охватывает паника, хотя желание сойтись воедино с мистером Глускиным непреодолимо. В одно мгновение он глубоко вгоняет внутрь свой твёрдый, горячий член, и ты невольно вскрикиваешь. Именно кричишь, не стонешь. У тебя до Эдди уже были мужчины, но с такими ощущениями никто и рядом не стоял. Он такой большой, толстый и крепкий, а ещё слишком глубоко- Слишком давит на матку. — Как в тебе тесно, любимая. Ч-черт! — роняет Эдди, стиснув зубы и несмело двигаясь, всё-таки ласковый. Но вдруг вновь замирает. — Знаешь, что?Ты в недоумении глядишь на него. Что? Он передумал и теперь просто тебя убьёт?
— Я собирался быть нежным, то есть... Овладеть тобой страстно, сладко, с любовью. Но вдруг вспомнил, дорогая, что... Ты же всадила в меня нож. Усмехнувшись, он больно дёргает тебя за руку, отчего невольно вырывается тихий вздох. Развернув тебя и заставив наклониться, он срывает с тебя юбку и звонко шлёпает по ягодице. Прочувствовав этот звук, ты осознаёшь, как внутри всё обрывается. — ...Поэтому, мне кажется, справедливо будет трахнуть тебя так, что ты забудешь собственное имя. Не подождав ни секунды, он входит вновь и движется так грубо, что ты всерьёз боишься – как бы что-нибудь не сломал. — Муж ведь может наказать жену, в конце концов. И ты сдаёшься, позволяя ему сорвать с искусанных губ первый стон. Уже всё равно. Плевать, что он чёртов псих, что он убивал людей, и ты наверняка встретишься с его жертвами. Пускай отымеет тебя так сильно, что трудно будет ходить, и не останавливается. Тебе ведь даже повезло в каком-то смысле. Вместо того, чтобы в страхе прятаться и убегать от Глускина, ты получаешь невероятное удовольствие, пока он берет тебя на столе. — Твою мать, Эдди- К-как же тебя много, — сетуешь ты, на что он только усмехается, не сбавляя темпа. Тянет тебя за волосы, и ты хнычешь, сжимая ладонь в кулак. — Тебе, значит... Нравится, когда я так делаю, — произносит он слабым голосом, но очень бархатным и глубоким. — Хорошая девочка... Так и знал, что любишь пожёстче, — и он опять тебя шлепает. Момент и вы внезапно опять лицом к лицу. Глускин с поразительной лёгкостью тебя приподнимает и сажает на стол (ещё бы; ты же для него просто перышко). Устроившись, ты кусаешь губы и недолго думая закидываешь ноги ему на плечи. Эдди по-новой вторгается внутрь, одной рукой сжимая твою шею. Глядеть ему прямо в глаза, пока он долбит тебя на чертовом столе, ощущается так развратно, что всё стойко начинает походить на крайне реалистичный, извращенный ночной кошмар. Похоже, он не чувствует, как сильно сдавил тебе горло. Ты пытаешься сделать вдох, но не получается. Хватаешь его за запястье, пытаясь освободиться, или хотя-бы подать какой-то знак, но он так занят процессом, что не реагирует от слова совсем. В глазах плывёт, и тебя покидают последние силы...И тут Эдди громко стонет, наконец, отпуская.
— Прости, дорогая. Я что-то увлёкся, — с усмешкой оправдывается он и запускает тебе в ротик большой палец. Который ты немедленно начинаешь сосать и облизывать, глухо мыча. Чувствуется металлический привкус крови... Отняв руку, он слегка похлопывает тебя по щеке и склоняется за жадным поцелуем, протискиваясь глубоко в рот языком – как-будто без этого жить не может. И с каждым удовлетворенным звуком, который он издавал, всё сильнее возрастает желание достичь разрядки. — Б-быстрее, пожалуйста, — умоляешь ты почти шёпотом. — Я так хочу кончить, Эдди, — приходится, наконец, признаться. А он и рад исполнить эту волю, толкаясь внутрь с немыслимой отдачей. Надавив ладонью чуть ниже твоего живота, как-будто пробует нащупать себя внутри и только сильнее заводится. — Проклятие! Я- с-совсем на грани, — хнычет он, словно наконец выходя из образа, умоляюще хмуря брови и не спуская с тебя светлых глаз. — Прими моё семя, родная, — тянет Эдди, вдалбливаясь в тебя с особой силой. Тебя пробивает оргазм и тело трясёт в мелких судорогах. Ты громко ахаешь, вновь брызгая слезами из зажмуренных глаз. Он сбивается с ритма, что-то неразборчиво бормоча себе под нос и вдруг срывается на стон, – неожиданно высокий, как из порно – тепло изливаясь внутри тебя. Сразу хочется отстраниться, однако Эдди Глускин, приходя в себя после вспышки блаженства и тяжело дыша, не даёт тебе этого сделать, желая как можно дольше оставаться глубоко внутри. — Не спеши, любимая. Хочу, чтобы в тебе осталось всё до последней капли, — он мягко улыбается и вдруг куда-то оглядывается. В одно мгновение улыбка сменяется гримасой отвращения. — За нами подглядывают, — Эдди вновь смотрит на тебя. Как-то искренне и так убедительно... Видимо, действительно любит. Ты не находишься, что ответить, пока не отойдя от своего пика. — Эта красота не для ваших глаз! — выкрикивает он, наконец оставляя тебя и отстраняясь, чтобы застегнуть штаны. — Разберусь с этими ублюдками, милая, и вернусь. Люблю тебя. — Я тебя тоже, — вяло бросаешь ты, растворяясь в своем экстазе.Надо бы понять, как отсюда выбраться, но пока, наверное, можно позволить Эдди понаслаждаться своей новой женушкой ещё чуть-чуть.