Воришка

— Вы желаете узнать, кому принадлежат эти останки? — тихо спросил Рене, подсвечивая лицо мальчика свечой, которую он держал в левой руке.       Жюль тяжело сглотнул и перевел взгляд с лица отца на прикованный к стене скелет. — Я не знаю, отец, — печально вздохнул он. — Уверен, мне не понравится эта история, но, наверно, я не успокоюсь, если не узнаю о ней. — Эти останки принадлежат женщинам, которых обвинили в колдовстве и признали ведьмами, — ответил аббат. — Вы знаете, что этот монастырь очень старый, и его стены хранят много тайн, в том числе тайны, касающиеся инквизиции. Поскольку во Франции так и не было принято национального закона о колдовстве, ведьмы попадают под юрисдикцию местных судов, и охота на ведьм проводится по-разному в разных регионах. Например, суды над ведьмами на Севере Франции попадают под юрисдикцию парламента Парижа, который обычно не проявляет либерализма в применении смертной казни. Однако местные суды не всегда подчиняются решению Парижа, что является еще одним фактором, усугубляющим сложность оценки охоты на ведьм в нашей стране. Но ни для кого не секрет, что охота на ведьм шла и благополучно идет до сих пор. — Господи… — одними губами прошептал Жюль. — Но вы же не участвовали в этом, отец, не правда ли? — Он повернулся и с большой надеждой заглянул в глаза настоятеля. — Скажите, отец, что вы в этом не участвовали. — Нет, не участвовал, дитя, — ответил Рене. — Этим останкам лет сто, если не больше, и после того случая наш монастырь никогда более не принимал участие в судах над ведьмами. И вы должны знать, что в 1624 году новый закон требует, чтобы все приговоры, вынесенные местным судом, были подтверждены парламентом Парижа, прежде чем они будут приведены в исполнение. Но как всегда есть исключение. Парламент Парижа прекратил утверждать смертные приговоры за колдовство после 1625 года. Однако местные суды над ведьмами, которые не сообщили о своих делах, подтвержденных Парижем, все равно остались себе верны и вершат жестокий суд самостоятельно. — Вы хотите сказать, что здесь могут оказаться ведьмы, которых оставят в этой темнице умирать? — Жюль в ужасе округлил глаза. — Нет, Жюль, не могут, потому что я этого не позволю, — твердо ответил аббат д’Эрбле. — Что касается этих несчастных женщин, — он кивнул на скелеты, — то они оказались здесь по страшной случайности. Они искали убежище от преследователей в мужском монастыре, уж не знаю, почему, может, они попросили помощь у первого попавшегося монастыря, но в итоге нашли здесь смерть, потому что вместо помощи тогдашний настоятель отдал их на суд, лично признав их ведьмами. История давняя и покрытая мраком, я не знаю подробностей. И не знаю, почему их «казнили» именно здесь, в этой темнице. Возможно, это было желание настоятеля. Говорят, он был жестоким человеком. — Почему их… — мальчик запнулся, вновь смотря на кости, — оставили тут? Почему не убрали? Не похоронили? — Сюда никто не заходил уже очень много лет, — аббат положил руку на плечо сына, про себя отметив, что ребенок слегка дрожит, — вы первый, кто нарушил покой этой темницы. Они остались здесь, как… возможно, в память о том случае. Как кусочек страшной истории этого старинного аббатства. — И вы не хотите их похоронить? — Нет. Все останется как есть. Но я не хочу, чтобы вы сюда приходили, сын мой, — строго протянул Рене. — Идемте. Поговорим в моей келье, здесь слишком холодно.       Всю дорогу до кельи настоятеля Жюль слегка дрожал. Он не мог толком понять, от чего именно он так трясется. Конечно, он был поражен увиденным зрелищем, хоть и испытывал непонятный интерес и желание вернуться в темницу и изучить ее получше, да и отец его основательно напугал, но не тем, что неожиданно вернулся и подкрался к нему, а тем, что застал его в темнице. В глубине души он понимал, что не должен был туда спускаться. — Вы дрожите, сын мой. — Как только они оказались в келье, Рене положил обе руки на плечи мальчика и внимательно посмотрел в глаза ребенка. — Вы напуганы? Вам холодно?       Но вместо ответа Жюль прикрыл глаза и уткнулся головой в грудь аббата. Руки с его плеч мгновенно переместились на спину, и, к большому облегчению, он почувствовал, что его крепко, но в то же время нежно обняли. Защита. Спокойствие. Весь страх и сомнения вмиг остались за кольцом сильных рук. Жюль вздохнул и поднял голову. — Позвать лекаря? — спросил д’Эрбле. — Нет, отец, не нужно. Теперь все хорошо. — Вы уверены?       Жюль кивнул. — Зачем вы пошли в темницу, дитя? — спокойно спросил Рене. Его голос был тих, и в нем не было строгости или угрозы, скорее, небольшое неудовольствие. — Я не знал, что там находится темница, отец, — честно ответил мальчик. — Я нашел ее случайно, когда решил немного пройтись по коридору. Вы не запрещали мне покидать келью. — Не запрещал, — согласился настоятель. Он выпустил сына из объятий и сел в свое кресло, кивнув на соседнее кресло, которое появилось здесь четыре года назад. — Но я думаю, что, спускаясь в подземелье, вы понимали, что мне едва ли это понравится. — Он пристально посмотрел на севшего напротив Жюля. — Скажите честно, мой мальчик. Ведь вам двенадцать, а не пять, и вы сами должны понимать, куда вам можно ходить, а от каких прогулок лучше отказаться.       Жюль неловко поерзал, но он знал, что отец всегда ждет от него честности, соврать означало заработать поход в дальний угол. — Да, я понимал, что мне лучше туда не ходить, отец, — он опустил глаза, — но любопытство оказалось сильнее. Простите меня. — Хорошо, — последовал ответ, и Жюль резко вскинул голову, ожидая продолжения. — Но больше не смейте ходить туда, дитя, ибо если вы ослушаетесь, то жалеть я вас не стану. Темница с останками не место для прогулок, тем более детей. Одному Богу известно, какие еще тайны в ней скрыты. Во Франции народ любитель порыть катакомбы, а это может быть опасно. — Вы никогда там не были? — В катакомбах? Конечно, нет. Что мне там делать.       Жюль согласно кивнул, но несмотря на угрозу наказания, в его сердце зародилось еще большее любопытство. Под аббатством могут находиться катакомбы, и это очень будоражило его воображение. — Почему женщин обвиняют в колдовстве, отец? Что они делают? И почему зачастую их именно сжигают?       Рене ненадолго задумался, прежде чем ответить на вопросы сына. — Еще в десятом веке церковь начала задумываться о том, что колдовство — это чистое зло, — начал он, — ибо вместо того, чтобы приходить со своими проблемами к священникам, люди шли к бабкам-шептухам, которые и болезни могли вылечить, и семейное счастье поправить. Естественно, то, что с проблемами можно было справиться и без вмешательства церкви, подрывало авторитет духовенства — люди просто не понимали, зачем им нужен Бог. Колдовство в разных его формах существует столь же долго, сколько живет человек. Суеверия, обряды, которые совершают, чтобы умилостивить своих богов и попросить их о богатом урожае, хорошей охоте, счастливом браке, рождении ребенка — все это можно считать колдовством. Первым знаком того, что назревает настоящая война с теми, кто не признает церковь, стали крестовые походы. В них доблестные рыцари вырезали всех, кто не принадлежал христианской вере или же отказывался жить по ее канонам. А начало инквизиции было положено в двенадцатом веке. Тогда папа Луций III разработал систему розыска, направленную на поиск тех, кто совершил преступление против веры. Он предложил священникам использовать своеобразные опросники, которые те должны были распространять среди горожан. Этой бумагой жители могли донести на любого, кого они считали причастным к ереси. Вы знаете, что такое ересь, сын мой? — Да, сударь. Ересь — сознательное отклонение от религиозного учения, предлагающее иной подход к религиозному учению. Теперь я понимаю, кто такие ведьмы и за что их наказывают. Но… Разве не нужны какие-нибудь доказательства? — Для того, чтобы отправить на костер, суду не нужны доказательства. Донести на ведьму может каждый, абсолютно любой человек. Не поделили землю — донос, увела мужа — донос, слишком красива — донос. Верят порой даже словам маленьких детей, которые просто могут придумать, что та или иная женщина делает что-то плохое. Что касается вашего последнего вопроса, то ведьм сжигают именно на кострах по очень простой причине: в результате расследования женщины признают свою вину. Они не могут не признаться, ибо их подвергают жестоким пыткам. И тогда представители церкви просят принять суд тот факт, что женщина созналась, и назначить наказание без кровопролития, то есть сожжение. Другой причиной такого вида казни являлся страх воскрешения ведьм. — Господи, как страшно, — прошептал Жюль. — Надеюсь, я никогда не увижу ничего подобного. — Вы закончили чтение? — решил сменить тему Рене. Хватит с его сына страшилок. — Нет, отец, — виновато покачал головой Жюль. — Но мне осталось дочитать совсем немного. — Ступайте к себе и закончите чтение, — велел аббат. — Завтра на уроке я спрошу вас об прочитанном.       К концу недели дождь наконец закончился, на полях снова появились крестьяне, а лето заиграло настоящей солнечной палитрой. Вместе с аббатом Жюль объездил своего нового друга. Как и говорил отец, Аим оказался очень умным и спокойным конем, и, к большой радости мальчика, он получил разрешение совершать одиночные прогулки, пока отец несколько дней будет отсутствовать по делам в Париже. Рене наказал лишь не ездить в деревню, на что Жюль послушно согласился.       В тот день, когда отец уехал, Жюль несколько часов провел на природе вместе с Аимом. Сначала он катался на коне, затем улегся на поляну под высоким деревом, а Аим ходил рядом и щипал траву. А Жюль все думал и думал о темнице монастыря. Эта история не давала ему покоя и занимала его мысли, подобно комару, который так и жаждет испить крови. Перед глазами то и дело появлялись скелеты ведьм, а вместе с ними появлялось и желание еще раз спуститься в подземелье и поискать катакомбы…       Жюль сомневался. С одной стороны, он полностью отдавал себе отчет, что отец запретил ему ходить в темницу, его ждет суровое наказание, если он узнает, а с другой — в нем кипел простой мальчишеский интерес, любопытство, жажда приключений. Ведь отца нет, и вернется он только дня через два. Отец не узнает, а за свое непослушание он попросит прощение у Бога на вечерней молитве.