Воришка

      На вечерней молитве, сложив перед собой руки домиком, Жюль всем сердцем попросил Господа простить его за намерение сознательно ослушаться отца и спуститься в темницу в стремлении поискать катакомбы.       После прогулки и уроков, которые Жюль старательно сделал, он решил поискать информацию про катакомбы, чтобы хоть немного иметь представление, что это такое и к чему ему готовиться. Но проблема состояла в том, что все ценные книги, в которых могла быть такая информация, находились в келье настоятеля. И Жюль хорошо понимал, что именно с этого и начнется его грех, непослушание, ибо он отлично помнил тот урок, выученный за игру с пистолетом.       Жюль решил дождаться наступления ночи, когда все монахи лягут спать, и только тогда зайти в келью аббата, а после пойти в темницу.       Взяв на всякий случай несколько свечей, мальчик успешно нашел интересующую его книгу, правда, затратил на это около часа, но все же ему удалось узнать, что катакомбы — это естественные или искусственные подземелья, туннели, состоящие из узких галерей, коридоров и небольших помещений. Вначале так называлось одно из римских захоронений у Аппиевой дороги (У спуска к могилам), место, где у входа в подземный склеп ставили надгробные стелы с памятными надписями и бюстами умерших. В числе прочего мелькнула строка, что зачастую Святая инквизиция использует подземные помещения для пыток еретиков.       Жюль захлопнул книгу и осторожно поставил ее на место. Он посветил келью свечой, чтобы убедиться, что не оставил никаких следов и намеков на свое присутствие. На столе рядом с креслом настоятеля лежали его черные четки и небольшая книга. На мгновение бусинки ярко заблестели в свете свечи, а потом погрузились во мрак. Свеча полоснула по дальнему углу, и ивовые розги, заиграв в желтом отблеске, показались мальчику более зловещими и страшными. Он прикрыл глаза. На секунду в нем появилось желание немедленно вернуться в свою келью и лечь спать, и это было самое мудрое решение, — подсказывал разум, но вмешивалось любопытство и шептало не сворачивать с намеченного пути. Ведь ему так хотелось прогуляться в темницу, поискать катакомбы. Отец не узнает, нет. Все монахи давно спят, а отец вернется только послезавтра.       Аккуратно прикрыв за собой дверь, Жюль вышел из кельи настоятеля и тихо, словно мышка, прокрался по темному коридору. Он то и дело оборачивался, страшась увидеть за собой монаха, но коридор был пуст, и в аббатстве стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь сверчками, трезвонившими за окном, да едва уловимым шорохом его собственных ног.       Жюль потянул крюк на стене, про себя отметив, что на окне отсутствует свеча. Очевидно, ее убрали по приказу аббата. И мысленно поблагодарил Бога, что дверь открывается бесшумно.       Закрыв каменную дверь, Жюль спустился вниз и сразу же направился в дальний конец помещения. Его сердце учащенно забилось, а жажда приключений окутала со всех сторон. Подсвечивая прикованный к стене скелет, он почувствовал, как ладонь, державшая свечу, стала мокрой, в то время как ему самому стало прохладно, хоть он и был в теплом красном кафтане.       Несколько минут он изучал останки ведьм, размышляя о смерти. Неужели кости — это то единственное, что остается от человека? Нет. Он верил, что душа ее где-то живет. Только без тела и костей. Поразмышляв еще немного, он решил пройтись по темницам с решетками. Он потянул решетчатую дверь, и та протяжно заскрипела, напугав мальчика и заставив его сердечко застучать еще сильнее. — Чтоб тебя, — прошептал Жюль. — Ух, это всего лишь старая решетка, — утешил он сам себя, но все же взглянул на все скелеты, словно боялся, что они вдруг оживут и утащат его в Царство мертвых. Жюль покачал головой. — Ну что за глупости, такого не бывает.       Пройдясь по всем темницам с одной стороны помещения и не обнаружив в них ничего, кроме кандалов, длинных напольных цепей, лавок и старых тюков сена, вероятно, лежанок, Жюль перешел на другую сторону, и в первой же темнице его ждала удача, ибо на стене, где отсутствовала деревянная лавка, торчал точно такой же крюк, как и тот, что открывал потайную дверь в это подземелье.       Недолго думая, Жюль потянул рычаг вниз, и камни отъехали в сторону, открывая перед любопытным ребенком узкий туннель, черную невысокую дыру, в которой высокий человек достанет то потолка головой.       Жюль еще раз осмотрелся и тихонько, маленькими шажками, вошел в туннель. Коридор был сделан из грубого камня, местами треснувшего и покрытого какой-то растительностью. Пройдя несколько шагов, мальчик наткнулся на огромную паутину, которая неприятно впилась в его лицо, прилипнув к губам. — Ах! Фу! — воскликнул Жюль, избавляясь свободной рукой от белых ниток. — Ненавижу пауков!       Словно поняв слова мальчика, одинокий жирный паук, сидевший в самом центре паутины, поспешно уполз и скрылся между щелей серых камней. — Вот и сиди там, — буркнул Жюль, ступая дальше.       Он шел около двух минут. Туннель уходил только вперед и не имел каких-либо боковых ответвлений. И еще через пару шагов Жюль осветил деревянную дверь с большим металлическим кольцом, всю покрытую паутиной.       Вздохнув, мальчик убрал липкий паучий «домик» с кольца и открыл дверь. Осветив открывшееся перед ним помещение, Жюль замер, в ужасе округлив глаза, ибо перед ним была… — Господи, — выдохнул он.       Жюль вдруг вспомнил отрывок из книги, которую прочитал в келье отца, в нем говорилось, что пытки бывают самые разнообразные и рассчитанные на различные степени физической боли — от тупой, ноющей до острой и нестерпимой.       Можно только поражаться и удивляться изобретательности, с которой были придуманы эти страшные орудия пыток и с которой инквизиторы умеют разнообразить причиняемые ими муки, — грустно подумал Жюль. — Боже, сколько здесь всего много…       … инструкции инквизиции от 1561 года оговаривали, что пытка должна применяться в согласии «с совестью и волей уполномоченных судей, в соответствии с законом, здравым смыслом и чистой совестью. Инквизиторы должны заботиться о том, чтобы пытка в каждом случае была оправданной и сообразующейся с законом мерой». Так что, выходит, руки инквизиторов фактически развязаны, и они могут творить, что хотят.       Жюль покачал головой, рассматривая то одно орудие, то другое. И зачем отцу такие книги? Зачем он их хранит? Ну, он просто начитан и знает все на свете, — сам себе ответил мальчик.       … часто различные пытки «комбинируются», образуя целую систему, в которой истязания делятся на категории, разряды, степени. Это самая настоящая адская гамма мучительных терзаний. Ведьма переходит от одной степени мучений к другой, от одного разряда пыток к другому, пока не признается в своих грехах.       Жюль медленно подошел к «креслу допроса». Он видел его на черно-белой картинке. Страшное кресло, с острыми штырями на сидении и на спинке. Он легко смог представить, как в таком кресле сидела ведьма и кричала на все подземелье.       Здесь была и дыба. Это орудие пытки представляло собой большой стол на ножках, на который заставляли осужденного лечь, а его ноги и руки фиксировали при помощи деревянных плашек. Обездвиженную таким образом жертву «растягивали», причиняя ей невыносимую боль, часто до тех пор, пока не разрывались мускулы.       Жюль посмотрел и на «дыбу-подвес», и на «стул ведьмы» и вдруг ощутил сильнейший приступ дурноты. Он зажал рот рукой, с трудом сдерживая неприятные спазмы. На его лбу выступили капельки пота, а по спине пробежал легкий холодок. Он крепко зажмурился, сотню раз пожалев, что поддался любопытству и спустился в темницу. Он нашел самую настоящую пыточную инквизиторов, и его воображение слишком живо и ярко показало ему все ужасы, что происходили в этом маленьком, забитом орудиями страшных пыток помещении.       Он хотел пройтись по катакомбам, но никак не посетить пыточную. Если бы он знал, что как таковых катакомб здесь нет, то ни за что бы не пошел, не ослушался… Или нет? Он совсем запутался… На душе стало горько. Приступ дурноты постепенно отступил, и Жюль убрал руку от лица, и в этот момент рядом с ним звякнула цепь, и мимо него пробежала огромная черная крыса. Жюль вскрикнул, сделав резкий шаг назад, и тут же почувствовал, как что-то острое вонзилось в его спину, причиняя тягучую боль.       Жюль развернулся, посветил на стену и увидел острый штырь, похожий на острие стрелы из лука. Он стиснул зубы, ощутив, как что-то теплое заструилось по пояснице. «Кровь», — подумал он. Стало больно. Рубашка промокла и прилипла к телу. Но рана не глубокая. Жюль поморщился и поспешно вышел из помещения. Место ранения щипало и саднило, но ходьбе не мешало. «Просто царапина», — успокоил себя Жюль, выходя из туннеля.       Он благополучно вернулся в свою келью. Стащил с себя дырявый кафтан, снял рубашку, испачканную кровью, и достал небольшое зеркальце, которых во всем монастыре было всего два. У настоятеля и у него. Подсвечивая себя свечой, Жюль взглянул в зеркало и увидел ранение. Не слишком глубокое, но и царапиной его не назовешь. Кровь все еще сочилась, поэтому мальчик приложил к ране рубашку, решив, что завтра просто ее выкинет, а кафтан красный, если на нем и есть кровь, то ее не заметно, а порвать он его мог и об сук дерева, например.       Жюль поймал себя на том, что уже готовит ложь для отца, от чего на душе стало еще тоскливее и больнее. Он лег на кровать, прижимая рубашку к спине, подумав, что сон станет лучшим лекарством и от пережитого в темнице ужаса, и от боли в спине, да и совесть, возможно, за ночь успокоится. «Все утром», — подумал Жюль, закрыв глаза и стараясь заснуть.