***
Чимин задерживал его пару раз. Вернее, Бэтмен передавал его в руки Пак Чимину. Тот молодой офицер. Упертый. Неподкупный. Не стелется перед начальством. А поэтому не продвигающийся стремительно по карьерной лестнице. Таких, как Пак Чимин, никто не любит. Потому что они работают как надо. Он настигает того по пути домой. Когда на Готэм опускается ночь. Чимин поворачивает в парк, где сейчас особо никого нет, кроме местной шпаны. Люди боятся выходить, потому что улицы захлестнуло беззаконие. Полиция явно не справляется. Будто бешеного пса с цепи сорвало. Сегодня Тэхён видел граффити «Бэтмен мертв» и почувствовал забытое ощущение. Ощущение страха. То, которое преследовало его всю жизнь, до тех пор, пока он не стал Джокером. До тех пор, пока не понял, что не сложно выйти из роли жертвы. Просто нужно достигнуть определенного уровня отчаяния. Чтобы стерлись все запреты. — Полиция Готэма настолько никчемно работает, а ты идешь домой отдыхать? — говорит Тэхён в спину Пак Чимину, который чеканит шаг, а после замирает, словно того окатили ледяной водой. — Стоять, — Чимин поворачивается и целится в него. Тэхён вскидывает руки: — Тише, Пак Чимин, — говорит он. — Не думаю, что мы переживём этот выстрел. Хотя не сказать, что я собирался убегать, — он вскидывает предупредительно руку, а второй откидывает полы пиджака. Он не ходит без подстраховки. На нем столько тротила, что он мог бы взорвать многоэтажку. — Чего тебе надо? — хмурится тот. — Как продвигается дело о пропаже Чон Чонгука? — Что? — не понимает Чимин. — Это ты его похитил? Чего ты хочешь? Тэхён сначала смотрит пару мгновений, а потом у него натурально случается приступ хохота. Да, Чимин молод. Но, вроде бы, тот никогда не был глупцом. Хотя сейчас он не уверен. Честное слово, его жизнь иногда словно бестолковый ситком. Ситком, в котором он бегает за своей Бэтси, периодически сталкиваясь с разного сорта идиотами. — Заткнись, хватит, — требует тот, но Тэхёна ломает пополам. — Если все в полиции настолько туго соображают, то не удивительно… — Прекращай, зачем тебе это? — тот не опускает пистолет, и Тэхён думает о том, что Чимин всё же плохо соображает. Интересно только, почему Бэтмен всегда возится с этим офицером. Еще и сдавал его тому пару раз. Мерзкое чувство появляется. Когда он Чонгука найдет, то обязательно за это спросит. — Слышал про императорских пингвинов? — Что? — недоумевает Чимин. — Императорские пингвины, — закатывает глаза Тэхён, — удивительные птицы, которые тщательно выбирают для себя пару. Раз и на всю жизнь. Понимаешь? — он действительно пытается в лице Чимина высмотреть хотя бы толику понимания. — Я потерял своего пингвина. И очень хочу его найти. А поэтому мне нужно знать всё, что у тебя есть по этому делу. — Ты хочешь сказать, что ищешь Бэтмена не потому, что хочешь убить? — еще раз уточняет Чимин. — А ты не так глуп, — кривит губы в ухмылке Тэхён. — Я сложил два плюс два. Когда Чон Чонгук пропал, Бэтмен тоже резко исчез, — тот, наконец, убирает пистолет. — Ближе к делу. Никому не будет лучше, если Бэтмен не вернется. Особенно мне. А если мне не станет лучше, я удостоверюсь в том, чтобы от этого паршивого города камня на камне не осталось, — произносит он низко, приближаясь к Чимину. — Информации толком нет. Судя по всему, активизировалась «Лига теней», — говорит тот устало. — Это я и без тебя знаю. Еще что? Неужели поиски не проводились? — шипит он. — Так вы работаете? — Да что ты знаешь вообще об этом? — вскидывается Чимин. — Я работаю один над делом. Понимаешь? Все банды почувствовали себя безопасно, на улицах творится бардак, потому что не хватает людей. А те, кто есть, не справляются. Потому что верхушка тоже не дает жизни. Они мешают, ставят палки в колеса. Мне постоянно угрожают. Коррумпированные мафией ублюдки, — зло говорит тот. — Прекращай нытье. У тебя должно быть хоть что-то, — Тэхён едва сдерживается, чтобы не схватить того за грудки. — Доки. Я нашел бэтмобиль в доках. То, что от него осталось. Это в принципе всё. Я общался с Ким Намджуном. Трекер скинули там же. Поэтому дальше я не знаю где искать. А даже если бы я знал где, что я могу сделать один? Разве ты не можешь найти, где они прячутся, через свои каналы? — Чимин смотрит, поджимая губы. — Если ты не готов жертвовать собой, то подумай, ту ли работу ты выбрал, — хмыкает Тэхён, глядя на удивленное лицо Чимина внимательно. — Бэтмен готов сдохнуть за вас в любую минуту. Подумай хорошенько, делаешь ли ты всё, или просто оправдываешься. Всегда есть способ, Бэтмен его нашел, — говорит он, разворачиваясь, уходя прочь. Доки — это уже что-то. По крайней мере, он знает, кому можно выбить пару зубов или всадить нож в руку, чтобы узнать еще что-нибудь.***
Единственное, что он чувствует всё время — это боль. Со временем начинаешь учиться тому, как одна уменьшает другую. А еще его держат на каком-то препарате. И бредовые фантазии, которые проникают в голову, кажутся такими осязаемыми. Чонгук приходит в себя урывками. Кажется, ему дают воду. И где-то на задворках сознания он понимает, что это только лишь для того, чтобы продлить его жизнь. А значит — продлить мучения. Сначала приходят родители. С обвинениями. Потом приходит Намджун. Разочарован в нём. Потом приходит темнота. А оттуда приходит он. И с ним гротескный оскал. Кажется, его съедают, пережевывают острыми зубами, перемалывают кости. Это объясняет боль. Его совершенно точно больше не должно быть. Но всё повторяется. Заново. Ещё и ещё. Внутри головы Бэтмена совсем не приятно находиться. И теперь он замкнут. И не выбраться. — … Бэтси, очнись, — слышится будто издалека. Словно он на глубине, погибает в океане, но его зовут. Не сдаются. А потом стараются вытащить. А возможно, это очередная бредовая галлюцинация. Только нарочно хорошая. Чтобы потом было больнее сталкиваться с реальностью. — Очнись, — он ощущает, как его бьют по щекам. — Не мучь меня… — Это уже что-то, — ворчит Тэхён, и он совершенно точно слышит знакомые нотки в голосе. — Давай, я не смогу тебя вытащить, если ты мне не поможешь. Давай, здоровяк. — Уйди, — кажется, он тратит свои последние силы на это, слишком реальная фантазия. — Уйду, конечно. Вместе с тобой, — пыхтит тот. Чонгук старается открыть глаза. Джокер перед ним предстает в своем ярком фиолетовом костюме и театральном гриме. Гротескный алый рот кривится в ухмылке. Всё видно через поволоку, но даже так Тэхён выглядит слишком реальным. И от этого ощущения еще более невыносимые. Он не знает, сколько времени провёл так. Но суть одна: каждый раз просыпался, но оказывался в новом кошмаре. — Только скажи… — Что? Что тебе сказать? — тот возится с его оковами. — Ты здесь? — А кого ты ждал? Ебучего Санту? — ворчит тот, и до Чонгука доходит. — Конечно, я здесь. Цепи падают, и он тут же валится под весом собственного тела, Тэхён подхватывает его мгновенно. — Помяли тебе крылышки, да, Бэтси? — тяжело шепчет тот, стараясь поднять его на ноги. Он едва может идти, собственное тело ощущается тяжеленным, как после долгого нахождения в воде, гравитация беспощадно тянет Чонгука вниз, а еще всё саднит. У него болит бок. А голова гудит. — Зачем? — хрипло спрашивает Чонгук. — Ты всё еще задаешь этот вопрос? — пыхтит тот, пытаясь увести их куда-то. — Нужно поторопиться, Чонгук, — серьезно говорит Тэхён. — Как ты прошел… — Ты, наверное, забываешь, кто я, — хмыкает тот. — Где… — Молчи. Я буду говорить, — произносит тот тяжко. — Как же хорошо, что ты не в своей броне, я бы не унес тебя. — Не надо… Но поздно. Тэхён подхватывает его, закидывая себе на спину, так, что Чонгук держится руками за плечи Джокера, а тот подхватывает его под бедра. Как будто они дети малые. — Нет, мы не успеем, если ты пойдешь сам, — говорит тот, подхватывая Чонгука удобнее, — Прости, красиво перенесу тебя через порог в свадебном платье, когда проведем официальную церемонию, — говорит Тэхён. — Ты что-то задумал? — вообще этот вопрос он задает для проформы, потому что с Джокером не бывает иначе. Тот всегда что-нибудь задумывает. — Ты же не решил, что я оставлю в живых тех, кто обидел моего Бэтси? — Нужно вызвать полицию… — он ощущает слабость и утыкается Тэхёну лбом куда-то в шею. — Нет. Они не успеют. К тому же я спасаю этот мерзкий город от «Лиги теней», всё ради тебя, любимый мой мужчина, — говорит тот. — Что ты сделал? — Оставил им подарок в виде двадцати килограмм тротила. Приправил арматурой… — Тэхён… — Знаешь, Бэтси, — говорит тот, подхватывая Чонгука поудобнее, — ты бы пожертвовал мной ради этого города, я даже не сомневаюсь в этом. Ты — герой. Но я — нет. И ради тебя одного я готов уничтожить всё. Сжечь. — Не нужно всё… — Я псих, но не сумасшедший, — фыркает тот. Дальше Чонгук ничего не говорит. Силы заканчиваются, он только слышит, как Тэхён пыхтит, его потряхивает, потому что тот спешит, почти бежит, а затем его осторожно опускают. — Открой глаза, Бэтси, сейчас будет самое вкусное, — говорит Тэхён. Когда Чонгук смотрит снизу вверх на Джокера, то видит в руках у того детонатор. И едва он успевает что-то сказать, как слышит ужасный грохот, а затем видит, как в глазах Тэхёна отражается пламя. Это опасный взгляд. Взгляд именно Джокера, не Ким Тэхёна, но когда тот глядит на Чонгука, это впечатление сглаживается. — Правда, сжёг бы всё? — привалившись к стене позади себя, спрашивает он, ощущая необъяснимое спокойствие. — Дотла, — веско говорит Тэхён, присаживаясь перед ним, смотрит серьезно, вкладывая в это всё, что не произносится вслух. И он верит. Безоговорочно.***
Когда Чонгук приходит в себя, то надеется, что просто погиб. Погиб и очнулся в потустороннем мире. Но стены знакомые. Знакомая мебель. Знакомый пейзаж за окном. Память за секунду воскрешает последние события. Джокер. Ким Тэхён спас его. Забрал. А он не справился. Чон Чонгук — всего лишь человек. Но Бэтмен им не может быть. Но тоже дал слабину. Сдался. Проиграл. Отчаялся. И уже даже смирился. Чонгук смотрит на капельницу слева, а потом взгляд цепляется за кресло. Там Ким Тэхён, который в неестественной, абсолютно неудобной позе, спит. Это именно Тэхён, не Джокер. Хотя волосы отдают зеленцой, но привычного боевого раскраса на лице нет, как и нет броского костюма. Поразительно гармоничное лицо его спасителя явно чуть осунулось, а еще под глазами залегли тени. Странно, что тот еще не сбежал. И странно, что Намджун ничего с этим не сделал. А в прочем, ему уже не важно. Тело ломит, голова гудит. Кажется, он ощущает каждую свою косточку, каждую мышцу и сухожилие. Слишком плохо. Часы мерзко тикают. Но у него нет сил на самом деле даже что-то сказать. Да и желания тоже нет. Мерное дыхание рядом и противное тик-так. Чонгук смотрит в потолок. И при всём желании не скажет, через сколько слышит голос: — Почему не разбудил меня? — хриплое, низкое. — Бэтси… Он не говорит ничего. Не хочется. — О, Бэтси, я уже начал переживать, пять дней прошло, — по звукам тот поднялся. — Прости, но я подрочил на тебя, пока ты спал, — хихикает тот в своей манере. — Возможно даже не один раз… Чонгук поворачивает голову, смотрит пару мгновений и снова отворачивается. У него совершенно нет желания обмениваться репликами с Тэхёном. Тем более отсутствуют силы поддерживать глупые диалоги в стиле Джокера. Тэхён что-то еще говорит, но Чонгук не слушает. В голове слишком спутано всё. В основном это клубок из разочарования и сожаления. Возможно, сожаления о том, что Джокер его спас. У него давно уже нет страха перед смертью, он давно уже не боится боли. И в жизни, по сути, и правда ничего толком нет. Сколько бы он ни старался, от всего на свете спасти этот город он не может. Он словно Геракл со своей Лернейской Гидрой. Всё рубит и рубит головы. Но на месте срубленной появляются еще две новые. И он, в отличие от Геракла, не представляет, как прижечь те, чтобы больше не появлялись новые. Всё кажется бесполезным. Нормального человека из него не вышло. У него есть… Кто? Намджун? Да, Намджун, который совершенно точно не хотел ему такой судьбы. А еще полоумный Джокер. Который вообще не понятно почему прицепился к нему. А самое главное, не ясно, чего Чонгук сам хотел от этой связи. Ведь это совершенно бесперспективно. Глупо. Инфантильно. Наивно. Он просто поддался собственным прихотям. Когда Тэхён, не добившись от него ничего, уходит, через некоторое время приходит Намджун. И рассказывает рекомендации врача. Ему сделали детоксикацию. Поэтому Чонгука лихорадило и ломало несколько дней. Поэтому мерзко себя чувствует. Не говоря уже про то, что ему нужно начинать есть. А еще у него сломаны несколько ребер. Но это не так страшно. Это с ним случалось. — Господин Чон, прошу, скажите что-нибудь, — говорит в какой-то момент Намджун. Но у него будто ком в горле стоит. Он смотрит на дворецкого, а сам думает о том, что, наверняка, если он откроет рот, то не сможет издать ни звука. Он бы и хотел, но не получается. — Ладно, не говорите, если не хочется. Но вам надо есть, — настойчиво произносит тот. — Господин Ким Тэхён живёт у нас. Он настоял. Хотя я не одобряю его нахождение здесь, решил подождать Вашего пробуждения. Всё же он Вас спас, — не сдается Намджун, явно желая получить какую-то реакцию. Но Чонгук закрывает глаза и отворачивается. Хочется жить здесь — пусть живет. Развлекается. Намджун вздыхает и уходит. Ему в следующие несколько дней становится то лучше, то хуже. Он выполняет рекомендации по инерции. И чтобы Намджун не ворчал. Он начинает есть. И вставать тоже начинает. Потому что не хочет, чтобы из-под него выносили утку. А Тэхёна он не стремится видеть. Но, похоже, что стремится тот. Джокер повадился стабильно его доставать в своей манере. Каждый день по чуть-чуть. В какие-то дни от этого особенно тяжело. Но прогнать сил нет. А может и желания. Намджун говорил что-то про антидепрессанты. И про ПТСР. Но он просто устал. Настолько устал, что кажется, будто все слова бессмысленны. Он уже смирился тогда, что больше не вернется. Что это конец. Но Тэхёну зачем-то понадобилось… — Тебе нужно активнее питаться, Бэтси, — говорит тот, вновь нарушая его покой в библиотеке. — Я хочу свою охуенную сочную задницу обратно, — говорит тот, проходя, осматриваясь. Чонгук ожидаемо молчит. Сидит в кресле и старается читать. Старается отвлекаться. — Что читаешь? — тот заставляет Чонгука поднять книгу так, чтобы было видно обложку. — Дон Кихот? Это такой способ терапии, Бэтси? Битва с ветряными мельницами? В любом случае, готов быть твоей Дульсинеей Тобосской, — издает смешок тот. Но Чонгуку не смешно. Он вздыхает, откладывает книгу, смотрит недовольно. — А знаешь, даже неплохо, что ты молчишь. Если я тебя сейчас нагну вот на этом столе, тоже ничего не скажешь? — тот склоняется и оказывается с ним практически нос к носу, опасно сужает глаза. Чонгук смотрит прямо, взгляд не отводит, весь задор с лица Тэхёна тут же слетает. — Поговори со мной, Чонгук, — говорит тот вдруг не без тени отчаяния, садится перед ним на колени, прямо между его ног. — Чего ты хочешь? Чонгук всё еще молчит, Тэхён хмурит красивые брови, и он замечает, что зеленый цвет практически смылся у того с волос, а еще, кажется, на Джокере его рубашка. В конце концов, тот вздыхает тяжело, поднимается, и порывается уже уйти. — Ладно, сегодня Бэтси вновь не хочет играть с Джеем… — А ты? — вдруг неожиданно сам для себя говорит Чонгук, он замечает, как у Тэхёна дергаются от неожиданности плечи. На самом деле, моменты, когда он видит Тэхёна, и как тот пытается подступиться — его любимая часть дня. Болезненно-сладкая. Приятно знать, что тот не сдается. Почему-то держится за него. Сломленного. Проигравшего. Слабого. Обычного человека. Тэхён поворачивается к нему лицом. — Вау, — наигранно говорит тот. — Оно живое! — цитирует тот небезызвестный роман. — Чего я хочу? — переспрашивает тот. — Да. Зачем ты здесь? — он правда хочет знать. — А где мне еще быть? — тот вновь подходит ближе. — Не знаю… Где угодно… — боль в висках тяжелая, он даже жмурится на пару мгновений, прежде чем вновь посмотреть на Тэхёна. — Нет, как только я куда-то деваюсь, с тобой что-то происходит. То, что мне не нравится, — говорит тот задумчиво. — Что ты хочешь этим сказать? — Чонгук ловит себя на мысли, что на Тэхёне нет привычной личины балагура. И это, с одной стороны, пугает, а с другой — будоражит. Он еще раз скользит по лицу Тэхёна взглядом. Всё же он бы не смог никогда пройти мимо такого мужчины. Пусть даже сейчас у того под глазами залегли тени, и тот будто еще похудел. — Хочу сказать, что по твоей вине я спас этот вонючий город, — кривится тот в своей привычной манере. — Значит, этот раунд за тобой, — Чонгук откидывается на кресле, жмурится, хватаясь за переносицу. Головные боли порой бывают особенно отвратительными. Намджун говорил, что он получил сотрясение. — Ты думаешь, это шутки? — вдруг зло говорит Тэхён, и когда он удивленно распахивает глаза, то видит, что тот навис над ним и смотрит раздраженно, почти яростно. — О чем ты? — Ты мог подохнуть. Понимаешь? Раунд не за мной. Потому что игра не наша, Бэтси. Я влез в чужую песочницу, — тот упирается руками по обе стороны от его лица в спинку кресла. Тэхён смотрит внимательно и Чонгук выдерживает этот взгляд. — Какая тебе разница? До тебя только дошло, что люди смертны? — говорит он устало. — Когда-нибудь ты подорвешься. Или какой-то психопат замучит тебя до смерти, — произносит тот. — Ты ведь всегда мечтал быть тем, кто это сделает, — выплевывает Чонгук. — Тебе ли говорить о подобном? — Порой мне кажется, что ты меня не слышишь. Я никогда, читай по губам, никогда не хотел убивать тебя, — чеканит тот каждое слово. — Уши у тебя на шлеме острые, в отличие от твоего ума. Ты невероятно, непроходимо туп порою, Мистер Возмездие, — тот непривычно серьезен и явно взбешен. Чонгук ощущает кожей это напряжение. Этот накал. Между ними и так всегда искры летают. Но сегодня… Сегодня он слышит что-то новое. — Я не просил меня спасать, — кривит губы Чонгук, смотрит упрямо. — Какой же ты чертов эгоист, — Тэхён отстраняется, явно раздраженный. — Я? — вскидывается он. Уж кем-кем, а эгоистом назвать его — совсем что-то невероятное. Он всего себя отдает делу. Городу. Людям. Их безопасности в конце концов. — Ты решил подохнуть, а про нас ты подумал? — Про нас? — Да, про нас, — с нажимом говорит Тэхён. — Или что, память мне изменяет, и это не ты давал мне при любом удобном случае? На любой подходящей и неподходящей поверхности? Не с тобой я трахался на островах две недели подряд? Не ты сладко стонал мне на ухо? Не ты закидывал ноги мне на плечи? Не ты выкрикивал мое имя? — с каждым вопросом тот вновь подступает близко, и у Чонгука, кажется, к щекам приливает жар. — Да, я, и что? — он поднимается с кресла, морщась от боли в боку, и замечает, что Тэхён дергается, порываясь подхватить, но сдерживается. — И что? — Я не верю, что просто перепих так много для тебя значит, — говорит он бездумно. — Бэтси, ты специально это делаешь? Ты специально сейчас выводишь меня, чтобы я сказал что? — Прекрати делать из меня истеричку, — холодно говорит Чонгук. — Скажи, чего ты хочешь? Ты спас меня, спасибо тебе за это. Я поправлюсь и всё станет, как было… — Я не могу сказать тебе, чего я хочу. Но могу сказать, чего не хочу, — говорит тот, и Чонгук борется с невыносимым желанием подойти, прильнуть к тому, чтобы его обняли. Противоречивые ощущения накрывают Чонгука рядом с Тэхёном постоянно. И не важно, о чем они говорят, спорят ли, перешучиваются, оскорбляют друг друга, язвят, или же отпускают грязные комментарии… Ему всегда хочется быть ближе. И сейчас тоже. Хочется, чтобы Тэхён сказал что-то такое, что дало бы смысл всему этому. Всему тому, что происходит с ним, что происходило. Он вообще был? Этот смысл? — Продолжай, — надсадно говорит Чонгук. — Я не хочу, чтобы всё было как прежде. А еще, я совершенно точно не хочу, чтобы ты продолжал лезть на рожон. Игра хороша, когда оба игрока целы, Чонгук. Если с тобой что-то произойдет… — И что ты предлагаешь? Мы не можем просто остаток жизни ебаться, наслаждаться жизнью и… — Серьезно? — Тэхён перебивает его и вдруг улыбается. — Я слышал, это называется брак. Так люди и делают. Сходятся. Чтобы остаток жизни ебаться, жрать вместе и спать… Найдем семейного психолога, ну как, Бэтси? — Скорее тут нужен семейный психиатр. И мои дела не закончены, — упрямо говорит Чонгук. Хотя и это тяжело произносить. Оставить всё? Оставить ради призрачной надежды? Будто они могут с Тэхёном… Что? Скрыться? У него есть все ресурсы для этого. У него есть пути отступления. И куча денег. Ему есть на кого оставить поместье Чонов, и есть кому руководить конгломератом. Это не так, чтобы невозможно… Всё возможно, если ты Чон Чонгук. Но вот работа Бэтмена — это нечто другое. — Брось, — отмахивается Тэхён. — Всё проще, чем кажется. Другое дело, если ты не хочешь и ищешь сейчас какие-то отговорки. Тогда — это ты зря. Скажи мне прямо, Чонгук. Скажи мне: иди нахуй, Джокер. Ты ведь любишь меня посылать, Бэтси. Можешь сделать это в последний раз. Только когда мы встретимся в следующий раз, добей. Добей как следует. — Ты манипулируешь, — поджимает губы Чонгук. — Ты мной тоже часто манипулируешь, но меня это не пугает. — Хорошо, представим. Представим, что я бросаю всё. Кто заменит Бэтмена? — Не переживай, в Готэме обязательно найдется еще один честный, помешанный на справедливости идиот вроде тебя. Я даже знаю одного такого офицера. Нашего общего знакомого, — фыркает Тэхён. — Ну, так что, Бэтси? Мне встать на одно колено, или что там делают в таких случаях? — Я ненавижу тебя, — говорит Чонгук. Это их код. Они никогда не говорят то самое. То самое, которое пугает, почему-то, сильнее. — Я всё равно ненавижу тебя больше, — произносит Тэхён, подходя ближе, — и чтобы я мог делать это как можно дольше, ты должен беречь себя, — говорит тот серьезно. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что я сдаюсь? Сдаюсь тебе? — голос будто сам по себе становится тише, когда он подходит еще ближе к Тэхёну. Тот смотрит внимательно, вновь серьезный, каким бывает редко. У Тэхёна всегда разгон по эмоциям от ноля до ста за несколько секунд. Но Чонгуку и это нравится тоже. Он осторожно подносит руку к лицу Джокера, касается теплой щеки. У Тэхёна щетина появилась, и темные кудри с остатками зеленого обрамляют лицо, тот невыносимо знакомый и незнакомый одновременно. Будто Чонгук впервые смотрит на него по-настоящему. Тот накрывает его руку своей, и он понимает, как ему не хватало. Не хватало прикосновений. Не хватало Тэхёна рядом. Ближе. Он никогда не был особенно тактильным человеком. Просто потому что в его жизни было не так много ласки. И объятия незнакомцев ему не нужны. Как и прикосновения. И поцелуи. Но от Тэхёна необходимо всё это. — И хоть я и люблю, когда ты признаешь поражение, давай сойдемся на ничьей, Бэтси, — говорит тот тихо и осторожно за талию притягивает к себе. У Чонгука сердце будто тисками сжимает, а затем отпускает, и тепло разливается по телу, потому что тот накрывает осторожно губами его губы. Закидывает его руку себе на плечо, и Чонгук, смелея, закидывает вторую. Чтобы обнять. Чтобы теснее прижиматься. А потом впиваться пальцами через тонкую ткань рубашки. Ему хочется касаться. Чувствовать. Меж тем Тэхён до боли нежен. Это тот элемент, который всегда исключался из их близости. Нет. Это им не свойственно. Они ведь вгрызаются в друг друга обычно. Но сейчас Тэхён терзает ласково его рот, вылизывая, и Чонгук отплачивает ему тем же, двигает губами с влажными сочными звуками навстречу, так что щеки горят, и уши тоже. Чонгук поддается нежности. Отдавая ту в ответ. Потому что понимает, что Тэхён чувствует. Он тоже чувствует. До боли под ребрами. Переломы, конечно, плохо. И физическая боль — неприятно. Но уничтожать себя день за днем, оставаясь одиноким, нести свой груз, не полагаясь ни на кого — невыносимо. Будто бесконечное падение в ожидании неизбежного удара. Такого, что от него и не останется ничего. Но Тэхён ловит его. Спасает. Да, возможно, спасается сам. Но это двусторонний контракт. Поэтому Чонгук старается высказать всё так, негласно. Ему сил не хватит произнести вслух. Может, когда-нибудь потом. Потом, когда они привыкнут к тому, что можно спокойно находиться в объятиях друг друга. Когда привыкнут, что больше не борются против друг друга, а борются за. У него плотно закрыты глаза, и он отдается коктейлю из эмоций, который накрывает его. Делает совершенно бестолковым и неуправляемым. Он весь — чувственный комок. Нечто податливое. Чонгук ощущает руки Тэхёна на своих ягодицах, как тот мнет пальцами плоть, медленно, явно растягивая удовольствие и одновременно обводит языком губы, вновь скользит им в рот Чонгука. Тот вдруг прерывает поцелуй с влажным звуком, и Чонгук распахивает глаза, пытаясь сфокусироваться на Тэхёне, и смотрит невольно на вспухшие покрасневшие губы. — Не бойся, Бэтси, найдём нам новую жизнь, — тот припечатывает поцелуй в лоб, и Чонгук плывет, расслабляется, прикрывая глаза, его обнимают так, как никогда прежде. Бережно.***
Чонгук просыпается от яркого света. Когда он открывает глаза, то видит голубое бесконечное небо. Он поворачивает голову и понимает, что растянулся на кровати один, занял всю. И только потом до него доносится бубнеж телика и шум из кухни. Чаще, конечно, он просыпается раньше Тэхёна, но сегодня, видимо, не тот день. Он первым делом идет в ванную, чистит зубы, принимает душ, потом смотрит на себя критически. Бриться пора. Тэхён, вроде бы, не услышал, что он уже встал. Чонгук догадывается, что происходит. И когда, проходя на кухню, чувствует запах чего-то подгоревшего, то до него окончательно доходит… — Нет, какого черта, я же всё делал… — Убавь мощность, — говорит Чонгук. — Тогда оно не пропечется! — возмущается тот, не поворачиваясь к нему, орудуя лопаткой. — Пропечется. А так оно сгорит с обеих сторон, а внутри будет сырое… Ты же химик, и с физикой у тебя все в порядке. Как получилось, что ты не можешь совладать с панкейками? — Чонгук с интересом заглядывает тому через плечо. — Если тебе не надо сделать, чтобы они взрывались, то тут я помочь не могу, — ворчливо замечает Тэхён. — Хочешь, могу сделать коктейль Молотова… Чонгук ничего не говорит, только издает смешок и целует голое плечо. Тэхён часто ходит по дому в одних трусах. Иногда и без них. Но один досадный случай с почтальоном отучил того так делать. Вернее, Чонгук попросил больше не травмировать ничью психику. — Можно подумать, ей не понравилось! — возмущался тогда Тэхён. — Мне не понравилось, — мрачно заметил Чонгук. — Утю-тю, Бэтси ревнует, — довольно бубнил тогда Джокер. В тот вечер Чонгук не слезал с него добрых пару часов, доказывая, как именно он не ревнует. — Не мешай, Бэтси, — говорит тот, поворачивая голову, глядя из-под темных кудрей на Чонгука. — Я вообще ничего не делал, — вскидывает руки Чонгук и подходит к кофе-машине. Меж тем телик бубнит. И Чонгук впервые обращает внимание на то, что там показывают, когда слышит свое имя. — … В память годовщины гибели Чон Чонгука проводится благотворительный вечер… — вещает диктор. — Выключи эту муть, — просит Чонгук. — Я не это смотрел. Там был эпизод про Робина. Я занят. Выключи сам, — тот явно весь сосредоточен на готовке. — М, — понятливо говорит Чонгук, разливая ароматный напиток по чашкам. — И как? — Пак Чимин опять спас Готэм. Ты сделал правильный выбор, — говорит тот, неловко переворачивая панкейк. Вообще, первое время Чонгук следил за новостями непрерывно. Сложно оставлять прежнюю жизнь. Видел и эпизод с собственными похоронами. Правда, хоронили пустой гроб. Якобы после того, как склад взорвался, хоронить нечего было. Он оставил Готэм на Робина. На того, у кого больше сил. И Пак Чимин, получив координаты Бэтпещеры, не разочаровал его. Но потом всё завертелось. Они уехали, и Чонгук впервые почувствовал себя по-настоящему свободным. Вольным делать то, что хочется. И при этом его совесть была чиста перед городом. Тэхён не давал ему заскучать. Чего только стоит дурная привычка воровать в магазинах. Правда, после очередного такого захода, когда Тэхён гордо нацепил очки Гуччи уже на улице, Чонгук показал ему чек. — Тебе не нужно воровать, мы можем это купить, — упрямо говорил Чонгук. — В этом нет никакого веселья, Бэтси, — сокрушался тот. Но постепенно, не без помощи со стороны, и это прекратилось. Тэхён держал свое слово. И Чонгук тоже. Пожив недолго в Венеции, потом в Париже, в конце концов, они решили затеряться в Шотландии, выбрав непримечательную деревушку. Для местных жителей они выглядели как обычная женатая парочка. И в какой-то момент, когда Чонгук чинил забор, а Тэхён рассуждал о том, что розы капризные в уходе, и им нужно что-то попроще для сада, он поймал себя на мысли, что так и есть. Несчастье разнится, имеет множество обличий. Но когда вам хорошо вместе — это просто и понятно. Это, в какие-то дни, обыденно. И это тоже нормально. Чонгук расставляет тарелки и чашки на столе, садится и смотрит, как Тэхён выкладывает панкейки на большое блюдо. Наверное, он никогда не привыкнет к тому, как Тэхён занимается повседневными вещами. И к тому, что тот принадлежит ему полностью. Иногда Чонгуку снятся кошмары. Ужасы, где у него Тэхёна нет. Где он выбрал неправильно. И облегченно вздыхает, когда понимает, что то был просто сон. Тэхён ставит перед ним панкейки, от которых поднимается пар, смотрит задумчиво и произносит: — Ну, подгорели процентов на сорок. Динамика положительная. Завтра попробую еще раз, — кивает тот. И Чонгука накрывает, как Тэхён выражается, «приступ нежности»: он отставляет чашку, чтобы встать и обнять того за плечи, поцеловать плечо, потереться головой. — Ты бы сказал, что хочешь белковый завтрак, я бы и не пыхтел тогда, — с улыбкой в голосе говорит Тэхён. — Закрой свой рот, — по старой привычке огрызается Чонгук. — Заставь меня, — подыгрывает тот. Тэхён брал его и так всю ночь. Без устали. И у него тянет мышцы, но надо еще. Сложно сказать, сколько раз они за всё это время занимались сексом. При любом удобном случае. И в моменты полного согласия. И во время глупых бытовых ссор. И когда Чонгук был расстроен. И когда расстроен был Тэхён. Да, может, это неправильно. Кто-то скажет, что проблемы так не решаются. И это правда. Они решаются после. После того, как они еще раз убеждаются в том, насколько сильны их чувства. Был и период недоверия, когда Чонгук боялся, что Тэхёну наскучит игра в женатиков, но тот каждый раз доказывал обратное. — Ты меня дополняешь. Куда я без тебя? — твердил тот упрямо. И сейчас между ними тот момент спокойствия и понимания, который Чонгуку особенно нравится. Тэхён прижимает его к себе крепкими руками. Забывается завтрак. Забывается глупый репортаж по телику. Всё становится неважным. Готэм и все проблемы кажутся такими далекими. Будто и вправду в прошлой жизни было. Не с ним. А он настоящий здесь. На их небольшой кухне. Теряется, поддается рукам, следующим знакомым маршрутом. Так, как ему нравится. Он целует Тэхёна, который мнет его ягодицы, притягивая к себе, трется своим возбуждением о его. Они не торопятся. Отрываясь друг от друга, чтобы приникнуть влажно к губам вновь.Каждое прикосновение обжигает и Чонгук рад как никогда, что на них только боксеры. Тэхён толкает его в сторону спальни, и он не замечает, как оказывается на кровати. Его мужчина сверху, целует его щеки, прикрытые веки, лоб. Однажды тот начал проявлять нежность. И Чонгук уже не смог без этого жить. Времена, когда они приносили друг другу боль даже во время близости, прошли. — Мы становимся скучными, да? — спросил как-то Чонгук. — В этом есть свой шарм, — улыбаясь ему в губы, произнес Тэхён. Конечно, им приходится напоминать себе о том, что нет ничего постыдного в счастье. Ни к чему испытывать чувство вины только потому, что вопреки всему выжили, сберегли друг друга. Тэхён не то что выказывает ему свое обожание. Тот фактически поклоняется. Ему. Его телу. Их близости. Их чувствам. И Чонгук ощущает себя самым особенным человеком на всей земле. Тэхён переворачивает его на живот, вылизывая шею, оставляя влажные поцелуи, трется стояком о его бедро, проводит рукой по спине, ниже, к пояснице, а после снова сжимает ягодицы, и Чонгук невольно подается назад. Чтобы ближе. Чтобы понял, как он хочет. Тэхён стягивает с него боксеры торопливо, на мгновение отстраняется. И пока тот возится со своим бельем, а потом ищет смазку, Чонгук устраивается удобнее, прогибается в предвкушении. Он быстро завелся. Собственно, как всегда. Это то, что остается неизменным. Они всегда хотят друг друга до одури. Не было такого ни разу, чтобы их желания не совпали. Чонгук обожает всё: то, как Тэхён хорошо знает, как сделать ему приятно, то, какой тот жадный до его тела, до прикосновений, то, как Тэхён смотрит, не скрывая обожания, то, как говорит о нем. Чонгук вслух никогда не упоминал, что ему нравится, как тот восхищается им. Но Тэхёну и не нужно, видимо. Он и так всё понимает. — М, блядь, — пыхтит тот, вновь пристраиваясь где-то позади, и Чонгук ощущает, как на его задницу льется смазки даже больше, чем нужно, но он не против, — я никогда не привыкну к этому охуенному виду… Какой же ты красивый, — говорит тот откровенно, отбрасывая тюбик в сторону, принимаясь размазывать вязкую жидкость по ягодицам, а затем скользит двумя пальцами по отверстию, дразнит, обводя пальцами, и Чонгук мычит, подкидывая бедра. — Я хочу, — говорит Чонгук. — Чего ты хочешь? — спрашивает Тэхён, хотя не понять, чего — сложно, просто, видимо, хочет услышать это от Чонгука. — Тебя. В себе, — произносит он надсадно. Тот мокрой головкой проезжается пару раз по податливому отверстию, которое готово еще с ночи принимать Тэхёна. Чонгук ощущает, как тело обливает жар, он торопливо раскрывает себя ладонями, давая понять, чтобы его мужчина поторопился. — Блядь, — ругается Тэхён, и Чонгуку нравится. — Я думать не могу нормально… — Тебя никто не просит думать, Джей, — прогибаясь еще, произносит Чонгук. Звучит слегка стервозно, но он точно знает, что Тэхён такое любит. В память о былом, так сказать. Вопреки всему, Тэхён осторожно, неторопливо проталкивается внутрь, не до конца, и Чонгук приоткрывает губы, прерывисто стонет. Он слышит звучное «м-м-м», когда подается назад, сам насаживаясь до конца. Так приятно, что Тэхёну нравится. Что тот наслаждается явно, впиваясь в его скользкие от смазки ягодицы пальцами. Тот начинает медленно подаваться назад, а затем вперед. И Чонгук ловит те самые первые моменты. Моменты, когда он еще может что-то соображать. Думать внятно. Это быстро меняется. Он всегда превращается в жадное ненасытное нечто, когда дело доходит до близости с Тэхёном. Член приятно растягивает мышцы, и Чонгук пытается сосредоточиться на этом. Но Тэхён набирает скорость, и через пару мгновений фрикции становятся глубже, тот вбивается в него мощно, и Чонгук невольно начинает издавать скулящие, просящие звуки. Он не умеет себя контролировать. Даже если бы ему сказали, что за каждый стон он будет терять по пункту в цене на акции, не смог бы прекратить. Он бы уже давно обанкротился, это факт. — Обожаю, как ты стонешь, как кричишь, — одобрительно подначивает его Тэхён, тот одной рукой держится за талию, а второй скользит по его спине, поднимается выше, зарывается пальцами в волосы на затылке, Чонгук это любит. От этого незамысловатого действия у него мурашки бегут. Тэхён движется быстрее, и тут наступает момент, когда Чонгук становится требовательным. Когда твердит свое «еще-еще-еще» нескончаемым потоком, и Тэхён ему повинуется, ускоряясь бешено, так, что ударяется со звонким шлепком о его бедра. Тот вбивается так сильно, что Чонгук чувствует, как кровать буквально ходуном ходит, ножки скрипят по половицам. И он хнычет. Хнычет, потому что хочет показать, как ему хорошо. «Еще» всегда переходит в «да». Бессчетное «да». Тэхён наваливается на него, замедляясь все же, чтобы вылизать шею, которая уже покрылась испариной, чтобы смазанно поцеловать губы. Чонгук через плечо поворачивается из последних сил, чтобы поймать поцелуй, сплестись языками, при этом подаваясь навстречу Тэхёну, подмахивая, выгибаясь. Поцелуй выходит мокрым, и Тэхён не удерживается от того, чтобы лизнуть его щеку, Чонгук это тоже любит. Сколько раз просил вылизать ему лицо. Тот в конце концов зарывается носом куда-то ему в волосы, дышит так тяжело, горячий, мокрый, великолепно принадлежащий только ему одному. Это продолжается еще долгие минуты, он ловит растягивающее наполняющее чувство, и то, как член попадает по простате, вызывая непроизвольный вскрик, пока Тэхён не притормаживает. — Давай, Бэтси, хочу видеть твое лицо, — тяжело дыша, говорит тот, выскальзывая из него осторожно. Чонгук торопливо переворачивается на спину, и только сейчас понимает, что именно этого ему и не хватало для полноты чувств. Не хватало видеть своего мужчину. У Тэхёна кудри прилипли к шее, а грудь покраснела, тоже покрылась испариной. Сегодня день на удивление безоблачный, и кожа у того поблескивает в свете солнца. Чонгук невольно облизывается, когда скользит взглядом по фигуре Тэхёна, замечает, как тот жадно смотрит на него, когда он раздвигает ноги шире, подхватывая себя под колени, чтобы было удобнее. Тот вновь входит плавным движением в растянутое отверстие, заставляя Чонгука открыть рот в беззвучном стоне. — Да, — переходит в протяжный стон, когда Тэхён оказывается в нем до упора. Тот склоняется над ним, упираясь локтями по обе стороны, и Чонгук с готовностью подается навстречу. Чтобы его вновь поцеловали. Когда Тэхён с ним кожа к коже — это его любимое ощущение. Его член, требующий внимания, зажат между их животами, и с одной стороны, Чонгук очень хочет, чтобы его потрогали, а с другой, ему нравится немного оттянуть этот момент. Когда он ощущает жар тела Тэхёна, то, какой тот уже взмокший, то Чонгуку кажется, что вот-вот, и он не выдержит. Порой он думает, что невозможно так кого-то хотеть. Так любить. Хочется раствориться в этом одном моменте. А желательно перематывать бесконечно, чтобы тот не заканчивался. Не заканчивались тягучие поцелуи, не заканчивались мощные толчки, не заканчивалось удовольствие, растекающееся от низа живота по всему телу. Он притягивает Тэхёна за ягодицы к себе, сжимая задницу, сминая пальцами плоть, потому что ему просто нравится ощущать то, как напрягаются мышцы с каждым движением Тэхёна. Кажется, он раздвинул ноги так широко, как мог. Но когда хочется ближе, хочется теснее, не обращаешь особо внимание на какой-либо дискомфорт. Он мычит и жмурится, а потом стонет в рот, когда Тэхён вновь целует его. А потом чувствует, как капля чужого пота капает ему на щеку. Тэхён отстраняется, снова поднимаясь, держит Чонгука под коленками, чуть наваливается, вынуждая его быть еще более раскрытым. Тот смотрит жадно, как он принимает его, как член погружается в растянутое отверстие. Тэхён закусывает нижнюю губу, и глаз не видно за завесой из влажных кудрей. Чонгук обласкивает взглядом напрягшуюся грудь, по которой стекают капли пота, и сильные руки, на которых напряжены мышцы. Он никогда не видел людей красивее Тэхёна. Более чопорных и броских — сколько угодно. Но таких как его мужчина — больше нет. Природа выдала эксклюзивный экземпляр. И именно тот достался Чонгуку. Словно специально заточенный под все его желания, под все его хотелки. Такой, как нужно. Однажды его поразил чужой взгляд, чужой голос, чужое лицо. Проще говоря, его поразил Тэхён. Привязал к себе. И больше никогда не отпустил. И не отпустит. Потому что Чонгук к себе того привязал так же крепко. Пришил. Выдирать придется только с мясом. Но никому из них этого не хочется. Чонгук верит — пройдут вместе всю оставшуюся жизнь. До конца. Неделимые. Чонгук хотел бы еще любоваться на то, как Тэхён вымок, стараясь над ним, вбиваясь с оттяжкой, мощно. Хотел бы посмотреть дальше, как вожделеюще тот смотрит, облизываясь, мечется взглядом по всему его телу, но у него глаза сами закрываются. И собственные стоны он контролировать не может. И когда Тэхён вторит ему низко в ответ, показывая, как в нем хорошо, Чонгук не выдерживает. Тэхён слишком хорош. Удивительно, что он продержался так долго. Но в конце концов, он обхватывает член, начиная дрочить в такт. Кое-как подгадывает, хотя выходит рвано, смазанно. Кончает за несколько быстрых движений прямо себе на живот, пара капель попадают на грудь. Чонгук бесконтрольно сжимает член Тэхёна в себе, буквально выталкивая того из себя. — Вернись, — просит он хрипло, притягивая чистой рукой к себе. И его мужчина повинуется, вновь входит до упора, и Чонгук, отходя после оргазма, может теперь сфокусироваться на лице Тэхёна. Тот выглядит так, словно у него бред, горячка, когда вновь проталкивается в растянутый анус, и всё же держит себя на весу, на локтях. Чонгука этот вариант вообще не устраивает. — Ближе, — требует он, руками притягивает к себе, чтобы тот дал ощутить ему весь свой вес. Тэхён ничего не говорит, и Чонгук обожает такие моменты. Как тот отдается. Как мокрым виском прижимается где-то в районе его шеи, как ищет губами плечо, как чуть прикусывает, а затем засасывает кожу, не сбавляя темп. Движения становятся поверхностными и быстрыми. Когда Тэхён кончает глубоко в нем, постепенно замедляясь, тот низко стонет куда-то в его шею, и Чонгук не прекращает того обнимать, прижимать к себе, гладит влажную кожу. Он думает, что они так полежат еще чуть-чуть, но Тэхён к его удивлению отстраняется, выходя из него с влажным характерным звуком. — Я голоден, — говорит его мужчина вдруг, глядя затуманенным взором на Чонгука. — Чт… Тэхён устраивается между его ног, рывком запрокидывает ноги Чонгука, держа под коленями, так, чтобы он весь был перед ним, раскрытый. Чонгук давится собственным вопросом, когда видит, что Тэхён склоняется к его дырке, а затем не может сдержаться от вскрика, когда тот присасывается, проникая внутрь языком. Тэхён его буквально пожирает, высасывает собственную сперму, и Чонгук ощущает, что еще чуть-чуть, и он опять заведется. Тэхён поднимается, и Чонгук видит, что у того блестят губы и подбородок. Его мужчина склоняется и с поцелуем передает ему всё. Вкус спермы тает между их губ, та просачивается в уголки губ вместе со слюной. И какое-то время они лежат, просто целуясь. В конце концов, Чонгук устраивается у Тэхёна под боком, из него вытекают остатки спермы и смазки, но это его мало волнует. Не в первый раз. Тот любовно прижимает его к себе. — Не знаю как ты, а я все еще хочу есть, — задумчиво говорит Тэхён. — Это намек такой? — Это шантаж, — говорит тот ему на ухо заговорщически. — Ясно, — закатывает глаза Чонгук. — Я сейчас что-нибудь приготовлю, на твои панкейки всё равно надежды нет. — Может быть завтра получится, — задумчиво произносит Тэхён. — Зато ты отлично моешь посуду, — припечатывая поцелуй тому куда-то в подбородок, говорит Чонгук. — Ненавижу тебя, — говорит Тэхён, прижимая его теснее к себе. — Я тебя ненавижу сильнее, — с улыбкой в голосе произносит Чонгук.