«Десять пулевых, сорок ножевых, Все боятся мертвых, а надо живых, Комедия с печальным финалом на киноленте, Люди не поймут — люди не заметят. Двадцать пятым кадром — череп и кости, Двадцать пятым кадром — сердце, как ростбиф, Горечью в бокале, совесть в конверте, Город поет нам о Любви и Смерти. «Песни о любви и смерти 2012 — «Череп и кости»
«Какой неестественный холод в воздухе. В этом месте разлита какая-то злая сила.» Дженасса, наёмница. Скайрим.
Массивная металлическая дверь захлопнулась с таким тяжёлым шумом, эхом отдавшимся в ушах, что сначала искателям приключений показалось, словно они оглохли, — или оказались под водой на глубине. Тяжёлая тишина заливалась в уши, булькая и давя изнутри; Свен и Лира не ожидали встречи с противником, тем более сразу у входа, и чуть было не пропустили двух скелетов, поджидавших их прямо у дверей. Что-то царапнуло девушку изнутри, какое-то странное подозрение или несформировавшаяся догадка, — но из-за неприятного сюрприза и слаженного, координированного нападения скелетов ей пришлось выбросить эти мысли из головы, отбиваясь от не в меру активных и каких-то крепких мертвяков, не согласных с тем, что им полагалось лежать спокойно. Неудобно выходило ещё и из-за того, что Свен так растерялся из-за «нападения из-за угла», что то ли бросил, то ли уронил свой меч и теперь только держал оборону, впрочем, весьма успешно. К тому же опешивший от такого приёма бард стоял спиной к двери, что также означало, что сзади к нему не сможет подойти никто. У бретонки от такого обилия движения и активных действующих лиц просто глаза разбегались, причём во всех смыслах этого слова, — а какие-то подозрительно организованные скелеты шли напролом. И снова подумалось, пока она пыталась отмахиваться от двух скелетов одновременно, что здесь что-то не так. Что-то было очень и очень неправильным, помимо того факта, что здесь, в подземной катакомбе мёртвого города, разгуливают здоровые скелеты, которые буянят и совершенно не хотят слушать доброго совета и уходить на покой. Отчего-то обычная тактика боя не срабатывала; временами Лире казалось, что она сражается с ожившими кусками железного дерева, растущего где-то на островах её родного Сиродила на границе с Валенвудом. Видя, как целенаправленно и практически не получая вреда от сыплющихся на них ударов, скелеты пёрли на чародейку, создавалось впечатление, что этими «железными брёвнами» кто-то управлял. Причём этот кто-то явно находился в другом месте. Удары одноручным мечом, выкованным и отточенным в кузнице Адрианы и под её чутким руководством, не оказывали на скелетов должного впечатления; двое поганых «суповых наборов», годных разве что на то, чтобы сварить из них бульон для гончих смерти, скрипели пожелтевшими от времени зубами и бодро размахивали простыми железными топорами, как каким-то древним могущественным артефактом. В какой-то момент Лира отвлеклась, держа в одной руке щит и к своему большому неудовольствию переходя в глухую оборону, и почувствовала, как следующий удар, пришедшийся на этот самый щит и расколовший его почти напополам, вместе с этим отбросил её в сторону, протащив по гладкому, но пыльному полу. Порадовавшись собственной предусмотрительности — кто вообще мог бы догадаться, что если выходишь из собственного дома в большом городе средь бела дня и просто идёшь на прогулку, чтобы ознакомиться со своим городом, надо надеть броню самой, и ещё и убедить своего спутника сделать то же самое? — и помянув скелетов, некромантов, драугров, а заодно и тех, кто должен был делать уборку в этом огромном подземном городе мёртвых, недобрым словом, девушка перекатилась поудобнее, лежа под каким-то столом, и стала припоминать формулу призыва огненного атронаха, чьё заклинание она не так давно купила у Фаренгара. С одной стороны, чародейка понимала, что призывать кого бы то ни было, лёжа на полу — это так себе, а с другой — здравый смысл говорил, причём довольно громко, что лучше лежать на полу и иметь возможность противопоставить врагам хоть что-то, чем лежать на полу и уже не двигаться. К тому же, всегда был определённый шанс того, что даэдра не обладают сильно выраженным чувством юмора. А даже если и обладают — вряд ли потом атронах будет рассказывать о таком забавном моменте её призыва своим друзьям где-нибудь на берегу лавового озера. Результат не заставил себя долго ждать. Над каменными плитами, изрезанными неровными полосами стыков, засветился уже знакомый тёмно-синий вибрирующий портал, из которого выплыла тонкая женская фигура, сотканная из жидкого пламени и одетая в лёгкую броню, больше напоминающую откровенный купальный костюм. Броня на огненном атронахе была лёгкой во всех смыслах этого слова. Впечатляли и волосы даэдрической красотки, которые были уложены в виде рогов и струились ярко-оранжевым. Бегло глянув в сторону своей призывательницы, даэдрическая прелестница одним движением плавно развернулась в воздухе, подняла тонкую руку, словно в знак приветствия, и отправила в сторону замерших, словно отдыхающих, скелетов огненный шар. Если ей и было смешно видеть призывательницу, сидящую под столом, то она и виду не подала. Собственно, Свен, закрывший голову щитом, который он держал двумя руками, и сидевший около двери, в этом плане тоже выглядел ничуть не хуже. С атронахом дело пошло гораздо лучше. Утащив Свена за руку в другую сторону «подземного города», чтобы по нему никто не попал, случайно и не только, девушка вытащила свой лук и начала обстреливать скелетов, стараясь целиться в череп — если стрела просто застрянет между рёбер, толку от неё не будет никакого. Вскоре дело было закончено. — Надеюсь, с остальными скелетами будет не так жарко… — сказала девушка, вытирая пот с лица. Сердце учащённо билось, но по какой именно причине, она не смогла бы ответить даже самой себе. — Интересно, это я из-за чего-то потеряла форму — или это скелеты стали такими крепкими? Я думала, вообще никогда с ними не справлюсь, да ещё и этот паразит мной полы подмёл. Бретонка хотела сказать что-то весёлое и смешное, — но у неё почему-то ничего не получилось. Может, сказывалась странная атмосфера этого места, в котором они оказались, или они ещё просто не отошли от странного, нелепого, но трудного поединка с необычайно крепкими скелетами. Обычно с такими противниками они со Свеном расправлялись относительно быстро — но в этот раз происходило что-то совершенно непонятное. — Когда выйдем отсюда, пойдём к святилищу Талоса, — сказал юноша, словно угадав мысли чародейки, — а заодно купим у Аркадии зелья, в том числе и зелья от всех болезней. Что-то мне кажется. будто мы с тобой чем-то болеем… хотя лично я не чувствую ничего такого особенного. Просто мы никак не могли справиться с двумя какими-то вшивыми скелетами. Как ни была серьёзно настроена девушка, только что пережившая очень неприятный сюрприз, но она не выдержала и засмеялась. — Свен, ну ты даёшь… Откуда у скелетов могут быть вши, если они полностью лысые? Сама бретонка чувствовала и понимала, что смех у неё получился скорее нервный, чем весёлый, — да и её спутник сказал первую попавшуюся шутку, только чтобы подбодрить самого себя и свою спутницу, но у него и без этого получалось не особенно весело и не особо уверенно. А смех чародейки звучал как-то неискренним и неестественным, словно она пыталась в чём-то убедить саму себя. Выходило так, будто… она понимала, что саму себя обманывает, но продолжала делать то же самое. Пока всё было тихо, и Лира смогла наконец уделить внимание тому, что, казалось, витало в воздухе и было почти ощутимым физически, но что она упорно пыталась не замечать. Это можно было описать примерно как некое давление, будто происходящее из самого воздуха, но не затрагивающее его первоначальную структуру. А если сравнивать со звуком, то это было бы похоже на глухой и низкий звук, идущий ещё из большей глубины, нежели сами недра земли, доступные людям, эльфам или другим живым существам. Напряжение, — давящее, неуправляемое, мёртвое, тяжёлое и неподвижное, — не было похоже ни на что другое, раньше известное бретонке. Конечно, она знала ещё далеко не всё, — но с её более чем развитой интуицией знания и познания были всего лишь вопросом времени, и даже не учителя. Короче, катакомбы зала мёртвых Вайтрана были такими… мёртвыми, что по сравнению с ними любое место, населённое слоняющимися без дела драуграми было просто таверной с подвыпившими посетителями. Неожиданно бретонка поймала себя на мысли, что здесь время может идти совсем не так, как в мире живых, на поверхности, и когда они со Свеном выйдут наконец на поверхность, они или внезапно окажутся древними старцами — или обнаружат, что Вайтран изменился до неузнаваемости, а те, кого они спросят о том, что здесь произошло, расскажут легенду о Довакине, который бесследно исчез несколько столетий назад. — Так… Это не некромантия. — стараясь говорить обычным тоном и не шептать, совершенно буднично сказала чародейка своему спутнику, застывшему на том месте, куда она оттащила его от двери. На всякий случай бретонка прочитала заклинание лечения ближнего и попыталась на всякий случай помочь своему другу, ответившему на это своей обычной фразой «Спасибо, хотя я не думаю, что это было необходимо». Совершенно неуместное даже в таком месте, как подземные катакомбы «мёртвого города» в Вайтране не-очарование было разрушено. Но осторожно пробираясь дальше по обманчиво-тихому и внешне уютному коридору, держа в руках лук, на котором отражались пляшущие язычки магического пламени, чародейка вскользь пожалела о том, что они со Свеном не нашли себе во временные помощники какого-нибудь бесстрашного и сильного мага, но тут же отбросила от себя эту мысль. Ей, Лире, и одного Свена хватит, за кого беспокоиться и отвечать во время всех этих путешествий, на второго спутника у неё просто может не хватить ни внимания, ни сил. Да и к тому же был риск, что они все трое будут постоянно чувствовать, что третий — лишний, как ни крути, а то и вовсе передерутся. Да и относиться к другому спутнику так, что тот всё равно останется с ними и будет чувствовать себя посторонним… Бретонка никогда раньше с подобными вещами не сталкивалась, но заранее чувствовала, что приятного здесь будет мало. Других скелетов пока не было видно, и искатели приключений стали осматривать зал мёртвых, — прежде всего в поисках пропавшего амулета жреца Андурса. Интересно, где он вообще мог его потерять — и где его нужно было искать? Если он просто отстегнулся и упал — тогда логичнее всего было бы искать на полу. Знать бы ещё, маленький этот амулет или довольно большой, — тогда не пришлось бы вдобавок ползать по полу и заглядывать под каждый стол в поисках этой потерянной жрецом драгоценности. Амулет мог ещё вдобавок и закатиться куда-нибудь, — и это возможное обстоятельство совсем не радовало. Лира хорошо помнила, как она уже подтирала полы в древней усыпальнице, — и нельзя было сказать, что ей это обстоятельство очень понравилось, вместе со всем остальным. А вокруг будут ходить любопытные скелеты и внимательно наблюдать за тем, как ведутся поиски… Что-то такая помощь девушке совершенно не нравилась — и бретонка была уверена, что справится и сама. Тем более, что в этом зале мёртвых было что-то… противоестественное, скажем так, чего никогда раньше не чувствовалось в других местах с разгуливающей нежитью. Там хоть и ощущалось что-то паранормальное, но всё равно оно было какое-то не такое, если можно так выразиться. Каким-то непонятным и противоестественным образом, внутри небольших катакомб было как-то уютно: полумрак от свечей, хоругви из багряной шитой золотом ткани, уютные столики… Но это был совсем не тот уют, в котором хотелось бы находиться долгое время или даже просто наведываться. Это был уют, возведённый как дань памяти тем умершим, которые покоились здесь, словно напоминание о том, что при жизни они были людьми, такими же чувствительными ко всему приятному и хорошему, как и любой из ещё живущих. После вида такой красоты, предназначенной для мёртвых, и уюта, наведённого для тех, кто не сможет им воспользоваться, хотелось как можно скорее выйти наверх, к живым, на свежий воздух — и порадоваться чему угодно, пусть даже обычной старой полуразваленной хижины. Повсюду в неглубоких нишах горели маленькие свечи, словно в альковах перед статуями богов или святых в обычных жилых домах. Около стены горела зажжённая жаровня, непонятно для кого и для чего, потому что трудно было представить себе, кому из здешних обитателей могли понадобиться свет и тепло. Неужели жрец, оставшийся наверху, не могу спускаться сюда со свечой или со светильником? Наконец, обшарив весь зал, кроме комнаты за железной дверью внизу, Лира и Свен отперли последнюю непроверенную секцию… и сразу же наткнулись на скелета. — Я тебя убью и похороню! — пригрозил норд своему давно мёртвому противнику одним ударом топора разбивая его на косточки. Лира, услышав это, однако, не спешила поздравлять своего спутника с победой, потому что скелет, похороненный в зале мёртвых и давно уже мёртвый или убитый, теперь рисковал быть повторно убитым и похороненным, и такие угрозы для ни в чём не повинного мертвяка были уже чрезмерными. Настолько чрезмерными, что это звучало смешно. Хохот девушки прервал радостный возглас Свена, который звал Лиру и показывал на какой-то розовый камень в искусно украшенной даэдрическими рунами золотой коробочке, парящий в воздухе на небольшой высоте. — Посмотри, какой шикарный камень тут лежит! — предложил парень — Он наверняка магический и стоит кучу денег. Слушай, давай возьмём его, а если кто спросит — это скелеты украли. Бретонка ненадолго задумалась. Она не любила воровать, и почти никогда не брала чужое, но почему-то именно сейчас ей казалось, что этот камень нужен для чего-то важного, и что его пропажу всё равно никто не заметит… точнее, что пропажу можно будет свалить на скелетов. Непонятно, правда, для чего скелетам могло понравиться что бы то ни было… но иногда у них и правда находились совершенно неожиданные вещи, как и у некоторых драугров тоже, хотя приличная и уважающая себя нежить себе такого никогда не позволяет. Например, с одного из скелетов Свен вытряс несколько септимов, и один Аркей знал, куда это ходячее пособие по анатомии прятало деньги. … Брат Андурс сидел в маленькой и тусклой холодной комнате, более чем аскетичная обстановка которой была мало чем похожа даже на келью, и думал о тех молодых людях, которые только что пошли в подземные катакомбы по его просьбе, чтобы забрать его потерянный амулет. Нельзя было сказать, что он молился — несмотря на долгие годы, прожитые среди мёртвых, и все проведённые им ритуалы, молиться он всё равно не привык и не полюбил. Раньше он пробовал молиться с душой, — но потом быстро бросил это дело. В самом деле, как можно понять, услышали тебя Боги или нет, если результата то ли нет, то ли всё равно не видно? Жрец Аркея не умел ничего, кроме как ухаживать за вверенным ему подземным городом и рассуждать о смерти. Никому и в голову не пришло бы, что он сам в чём-то сомневается или не верит во что-то. Уж не мёртвые стали бы докапываться до него с чем-нибудь, в самом-то деле? А они докопаются. Те, кто был или должен был быть закопан, докопаются обязательно до живых; сидя в огромном, пустом и тихом полутёмном зале, где никогда не было ни ночи, ни дня, Андурс слушал, как за тяжёлой и плотно закрытой дверью крипты раздавались характерные звуки, которые не могли бы издать живые. А какие живые вообще могли бы полезть в подземный город мёртвых, а потом запереться с ними? Теперь, когда дверь закрылась за настоящими живыми, Андурс стал думать не о живых или оживших скелетах, с которыми он никогда не был знаком при их жизни, а о Леонсии, которую он не только успел застать живой, но и хорошо знал её, и которая потом словно по какому-то недосмотру стала мёртвой. А перед этим она прокляла кого-то, — и этим проклятием зацепило и её старого друга. Леонсию можно простить. Она ведь уже давно умерла, а на мёртвых долго обижаться и злиться нельзя. По крайней мере, у Андурса никогда не получалось. Наконец уютное помещение с совершенно неподходящим к этому уюту населением было очищено; никаких живых скелетов не было ни видно, ни слышно. Двое искателей приключений перевели дух и снова удивились тому, насколько это место отличалось от других обычных гробниц своей странной… атмосферой. Что-то давящее и нехорошее было разлито в воздухе, — и, наверное, в первый раз чародейка почувствовала, что это «что-то» было ещё и живым. Причём «обычные» драугры, бодро выбегающие познакомиться навстречу искателям приключений на Ветреном пике, были совсем не такими живыми, как эти крепкие, здоровые и разве что не мускулистые и румяные скелеты, хотя… Рассуждать о видах, формах и типах жизни у нежити, — до чего только дожили. Такое ещё суметь надо, хотя… может, такое и не пожелаешь и не посоветуешь никому, потому что опасно, суетно, хлопотно и неприятно. Лире и Свену казалось, что звуки потасовки со скелетами должны были разноситься по всему залу мёртвых, но на самом деле за тяжёлой дверью, словно отгораживающей два мира, не было слышно ничего. Только старый жрец сидел в своей комнате в ожидании новостей. По факту выходило, что ему нужен был только его пропавший амулет; хотя, если посудить, можно было сказать и так. Смотря с какого ракурса посмотреть, смотря как представить себе проблему, смотря какой момент из очень длинной человеческой жизни рассматривать — и да, можно было сказать и так. Только амулет, который как-то упал и закатился где-то в подземной катакомбе, и больше ничего. И выйдет очень удобно, если кто-то сделает эту работу за старого жреца, который хвалился перед самим собой своей способностью смотреть на вещи трезво. Он не умеет сражаться? Нет, не умеет. Амулет Аркея внизу, в подземных катакомбах, населённых блуждающими скелетами? Да, так оно всё и было. Андурс пообещал символичное вознаграждение тому, что сможет принести ему потерянный атрибут, ссылаясь на плохое финансирование культа смерти и его служителей? Да, и никто не сможет сказать, что он изначально пообещал щедрое вознаграждение, а потом соврал. Но почему же у старика, прислушивающегося к звукам за закрытой дверью, растёт ощущение, что он не только поступил, как подлец, но и ведёт себя как мерзавец уже давно? Старик соврал тем, что не сказал главного: он боялся не просто оживших скелетов, которых кто угодно, даже он сам, мог бы разбить с нескольких ударов, а тех, кто — или что — были посланы ему в результате давно проведённого и очень сильного ритуала. И отменить последствия ритуала было уже невозможно, — потому что та женщина уже умерла. В Скайриме давно уже существовала иллюзия бессмертия. Её никто специально не насаждал, — но с ней и не боролись. Она просто была — и каждый приписывал её существование какому-то верованию или культу. Погибшие в битве должны были отправиться в Совнгард; те, кто не отправился в Пустоту, в само существование верили далеко не все, мог отдать душу Этериусу, или просто стать вполне себе материальным привидением, которое мало того, что могло выходить «за пределы круга», так ещё и вести содержательные диалоги с живыми… Если бы кто ещё захотел с привидением разговаривать. Как показывала практика — привидения очень редко были милыми и добродушными, и часто там присутствовала какая-то недобрая посторонняя сила. Но бессмертие в форме призрака, если отбросить всю прочую морально-психологически-этическую шелуху — это тоже имело место, и было вполне распространённым. Камни душ — это был не тот вариант, который захотелось бы рассматривать даже спьяну, камни душ бессмертия не давали. Даже пьяный некромант не подтвердил бы, что это непотребство каким-то образом имеет отношение к бессмертию; были ещё, правда, вампиры — и те точно могли считаться бессмертными, с определёнными поправками. А именно — что всегда мог найтись тот, кто мог бы прервать их условное бессмертие, получив в результате «разговора» ценный алхимический ингредиент, незаменимый при варке зелья лечения от всех болезней. Прах вампира, иными словами. А тот, чьё бессмертие прерывалось, отправлялся на вечные муки в Хладную Гавань. — Леонсия, что же ты наделала? — прошептал жрец, берясь за амулет, лежащий в изголовье кровати. Но спокойствие не шло, — и ответ от давно уже мёртвой женщины тоже. — Зачем? Леонсия молчала — дважды. Первый раз — потому что уже давно, окончательно и бесповоротно была мёртвой, и ни один некромант не смог бы поднять её тело, рассыпавшееся золой, из которой можно было разве что просеять пригоршню костной муки; второй раз — потому что не хотела ничего говорить. Ей не о чем было разговаривать с тем, кого она считала предателем и кто должен был в случае её смерти позаботиться о её дочери, Люсии. Хотя — нет, один из вариантов её ответа был, вон он там, внизу, скрипел и стучал выбеленными костями по каменным плитам и словно пытался произносить какие-то отдельные слова. «Мёртвые потеряют свой вечный покой, чтобы покарать тебя за предательство, Андурс! И не надейся, что моё слово силы не имеет. Пока не имеет — и пока я жива, но у меня есть время всё устроить. Ты ведь не считаешь меня неопасной женщиной, Андурс? Даже за мою дочь, которая в случае моей смерти останется совсем одна?» Леонсия всегда добивалась своего, избалованная сначала родителями, а потом… А кем потом, собственно? Андурс помнил её взрослую жизнь — и не мог предположить себе, что там было хоть что-нибудь, напоминающее баловство, пусть даже и отдалённо. Скорее уж в течение многих лет жизнь пробовала сломать её, — а она сама потакала своим потребностям и желаниям, пытаясь компенсировать этим свои суровые безрадостные будни. Слушая тишину, идущую из-за двери, жрец Аркея пытался понять интонацию, выбранную тишиной на этот раз. А что, если он вовсе и не предатель, — а Леонсия, подруга его молодости, на самом деле не сколько заботливая и любящая мать, сколько скучающая стерва, которой захотелось стать сильной, которая потом стала сильной, а потом так втянулась в эту силу, что уже не смогла остановиться? «А её дочь живёт теперь при храме, и вспоминает о своей матери только то, что она умерла. — подумал жрец — А про меня она не вспоминает никогда, потому что я и не занимал в её жизни сколько-нибудь значимого места. Видел я её недавно: чистенькая девчонка, сытая, нагленькая. На брошенную бездомную не похожа.» Андурс никогда не любил детей и не знал их, а первым бездомным ребёнком, какого он вообще видел — это была Люсия. С тем же успехом он мог сказать, что видел её на картинке, настолько их мимолётная встреча была ничего не значащая и несущественная. Только «картинка» разговаривала, кривлялась и двигалась — и прошла мимо, не вызвав у старика, никогда в жизни не имевшего собственных детей, никаких эмоций. Жрец всё ещё не оставлял надежды получить обратно свой амулет, который значил для него гораздо больше, чем просто потерянный элемент его культа. Тишина загадочно молчала. Казалось, что и она тоже была против него. «Нет, надо будет потом просто поговорить с Люсией. — решил для себя жрец — Пусть она мне и вроде как… никто, но она не такая уж и маленькая, и я могу поговорить с ней уже просто потому, что знал её маму. Не знаю, что я мог бы дать ей больше, если я не отец девочки и никогда не мечтал о том, чтобы Леонсия сделала мне ребёнка, пусть даже и вот так, — после собственной смерти, попытавшись навязать мне свою девочку. Она не одна и в хороших руках, что ей делать рядом со странным стариком, привязанным к залу мёртвых, где за стеной время от времени оживают мёртвые из-за заклятья её умершей матери?» По такому раскладу Андурсу казалось, что Люсии и правда гораздо лучше при храме Кинарет, рядом с живыми женщинами, имеющими дело с целительством и заботами о живых. — А с детьми говорить нужно, это очевидно. — подытожил он вслух, о старческой привычке разговаривать с самим собой — Как раз они и решают, зачем жизнь нужна. *** — Вот, старик, держи! — потрёпанные, но довольные искатели приключений вернулись из подземной катакомбы, и Свен небрежно отдал Андурсу его амулет, как будто это было что-то вроде простого украшения. — И не теряй больше. — добавил молодой человек. Почему-то после неожиданно тяжёлого «упокаивания неупокоенных» желания уважать беспамятную старость желания не было. Но Свен утешил себя мыслью, что он ничего плохого старику и не сказал, просто посоветовал больше не терять такие важные вещи, а перед этим они с Лирой достали для него амулет, который не валялся где-то под столом в самом дальнем углу, а как-то аккуратно лежал, словно перед этим снятый специально. Получив в награду небольшой кошель с золотом, Лира и Свен наконец-то вышли из зала мёртвых. Вайтран оставался прежним, не прошло и получаса с того момента, как они ступили под гнетущие своды городского склепа. Но, не успели искатели приключений насладиться свежим воздухом, как к ним подбежал какой-то молодой норд в пыльной крестьянской одежде. — Я тебя повсюду ищу. Тебе просили кое-что передать, лично в руки! Посмотрим… — гонец сделал небольшую паузу, пока рылся в сумке с письмами, — письмо. Не знаю, от кого. Он не назвался. Просто сказал, что он твой друг. И ещё у меня для тебя письмо от ярла. В гору идёшь, не иначе! Ну, вот и всё. Ладно, мне пора. Лира неловко приняла оба письма, а гонец лаконично попрощался и направился отдыхать в таверну. — Хорошо, что в Скайриме не выходит «Вороной курьер», иначе он бы нас из-под земли достал, разнося свои письма и газеты. — сказала бретонка — Он в Сиродиле есть, очень популярное издание. И выходит каждый день… или почти каждый. Если, конечно, есть какие-то новости, но с этим у них никогда нет проблем. — Значит, теперь в Фолкрит? — спросил Свен в предвкушении. — Кажется, давно мы уже не путешествовали… — Это да. — подтвердила его спутница — Только мы поедем, а не пойдём. Можем выйти завтра утром. За воротами, около конюшен Вайтрана, есть свободный возничий, и он отвезёт нас в Фолкрит. Что-то мне в Вайтране как-то… не по себе. — добавила она шёпотом — Такое чувство, будто за нами всё время кто-то наблюдает, и я никогда и нигде не могу побыть полностью одна, даже в доме Тёплых Ветров в подвале. — Ну, это Лидия. — безразлично ответил Свен — Кому же ещё за нами следить. Интересно только было бы узнать, для кого она следит — но ощущение очень неприятное. *** — Как же замечательно, что нет рядом ни постоянного соглядатая, ни «меча и щита», которые нам совершенно не нужны, ни всего этого города, который стал похож на одну огромную паутину… — гадливо сказала девушка, когда они уже отъезжали от Вайтрана. — Это да, — Свен признал её правоту, — я не знаю, какая была эта Лидия, но я чувствовал, что чувствуешь ты, поэтому сам был готов предложить тебе отправиться куда-нибудь в путешествие, как раньше. А то как-то уж долго мы в одном городе сидим, даже непривычно. А то и в Ривервуд можем зайти, к моей мамаше, уверен, она будет рада нам обоим. А потом снова пойдём в Фолкрит, там всё не так далеко, за день можно добраться. — И главное — нам никто не запрещал покидать пределы Вайтрана… — довольно и задумчиво сказала Лира, подставив лицо ясному тёплому Солнцу — А если кто решил, что нам это запрещено, — я спрошу, на каком основании нас не выпускают, как преступников, и потребую справедливый суд. Свобода — прежде всего, а дома у нас ещё будут. Я уверена, сколько захотим. На неспешной и извилистой дорожке в Фолкрит, сотканной из кружев светотени, стояла хвойная тихая весна с грустными нотками недавней осени. Продолжение следует...