Лучшие недотёпы всего Ривервуда. Том 1. Вайтран

      «Без умения прочувствовать невозможно до конца понять. Без попытки понять невозможно полюбить. Без способности полюбить невозможно найти смысл. Без смысла нельзя уверовать. Без искренней веры не бывает сострадания. Начни где угодно, но живи как Человек.»       Александр Архипов

      На следующий день Лира и Свен вновь проснулись в одной кровати и под одним одеялом в «Гарцующей кобыле», и вновь это был просто совместный сон. Заказав у Хульды тушёного кролика и дождавшись, когда Садия принесёт им завтрак, дуэт недотёп вышел из таверны… и сразу же увидел вереницу стражников, заносивших мебель в дом нового тана.        — Что ж, теперь понятно, почему за покупку мебели пришлось заплатить так много… — прокомментировала Лира странную процессию, — как думаешь, они долго будут всё расставлять и обустраивать?        — Зависит от того, будет ли им помогать Лидия. — пошутил Свен, — потому что, если она всё-таки возьмётся за уборку дома своего тана, люди ярла управятся гораздо быстрее. Глядишь, эти мужики подадут ей хороший пример.        — Похоже, сегодня мы снова будем ночевать в таверне. — подытожила Лира, — давай поднимемся к этому курицу Провентусу, уточним, как долго они будут всё таскать и расставлять.        — Курицу? Ты хотела сказать «петуху»?        — Нет, я всё сказала правильно, — озадачила своего спутника Лира, а всякие… «питухы» пусть лучше в Ривервуде от Эмбри бегают. У ярлова управителя какая-то нездоровая внешность и голос, ты не заметил?        — Ну да, наверное. Тебе виднее, я не так хорошо разбираюсь в тембрах голоса.        — Свен, а я думала, что из нас двоих ты — музыкант с тонким слухом… — пошутила Лира.        — Со слухом у меня всё в порядке, но надеюсь, ты, как собака или кошка, не будешь пугаться неслышного нормальным людям шума. — парировал Свен.        — Ну не знаю… — протянула девушка, намереваясь ответить другой шуткой, — вроде я свою родословную хорошо знаю, и у меня среди далёких предков были эльфы, а вот каджитов и оборотней не припомню.       Вдоволь посмеявшись, Лира и Свен поднялись в Драконий Предел, где узнали, что работы займут весь день, а заодно купили несколько книг заклинаний у Фаренгара. Девушка ещё немного поупражнялась с зачарованием и на всякий случай надела простое, купленное у Белетора синее платье, которое (как уверил её продавец) было совершенно не зачарованным. Переодевшись обратно в комнате Фаренгара, девушка предложила своему спутнику немного прогуляться по Вайтрану, но на обратном пути бретонка по своей давней привычке свернула немного не туда…       Заметив вход в какой-то подвал, Лира и Свен осторожно приоткрыли незапертые двери и тихо прошли в незнакомое бретонке подземное помещение. Внутри, при приглушённом свете, было как-то пугающе, неестественно тихо, только раздавался знакомый скрип скелетов где-то далеко внизу.       Пытаясь лучше понять собственные ощущения, девушка прислушалась к ним, чтобы хотя бы догадаться о причине одного-единственного и мало рационального желания, — поскорее открыть дверь и выйти обратно, на улицу, туда, где светит Солнце и дует ветер и где можно встретить абсолютно кого угодно, — хоть бандитов, хоть драконов. И в тот момент эти встречи почему-то казались гораздо приятнее тех, вернее, их отсутствия, которые ждали их здесь, в Зале мёртвых.       В огромном и пустом, пустынном зале было тихо, как на кладбище; учитывая тот факт, что это было за место, это было более чем понятно.        — Ты чувствуешь, как здесь холодно? — шёпотом спросил Свен, зябко поёжившись.        — Да, — так же шёпотом ответила девушка, — и здесь не только холодно, здесь вообще… никак. Потому что мёртвые ничего этого чувствовать уже не могут. Они этого не чувствуют — но оно здесь есть.       Про то, что они сейчас, оказывается, чувствуют то же самое, что и эти самые мёртвые, Лира предпочла не уточнять. Выходило как-то удивительно и странно-жутко, словно они играли в какую-то весёлую детскую игру, — а потом совершенно случайно узнали о том, что им видеть совершенно не полагалось, и что меньше всего на свете подходило для места беззаботных детских игр.       Не сговариваясь, молодые люди вспомнили неприятные и пугающие воспоминания из своего далёкого прошлого, о которых, как им казалось, они уже давным-давно забыли и которое им даже никогда не снились.       … Когда-то, давным-давно, маленькая Лира шла по улице небольшой, но живой и бойкой деревушки, находящейся неподалёку от Брумы. Девочка хорошо запомнила, как называлась эта деревня, потому что к неё было странное и совершенно не соответствующее виду название. — Путь Унылости. Бегали и играли детишки, перекликались фермеры, около дороги был расположен небольшой базар, пахло какой-то горячей снедью и молоком. Унылого там не было ровным счётом ничего.       Лиру ведёт за руку какая-то женщина, чьего лица она совершенно не помнит. Помнит только, что та была очень высокой, или только казалась ей такой, — и что на голове женщины была какая-то странная чёрная шляпа, напоминающая закрученную конфетку, лежавшую у бабушки дома. Девочке всё интересно и весело, она хочет пойти побегать с местной детворой, потом пристаёт к тёте и постоянно что-то просит у неё, причём эта теперь уже незнакомка не отказывает ей, а покупает всё, что Лира просит, и не сердится на её постоянные проказы и шалости.       Теперь девушка уже не помнит ни того, кто была эта женщина, зачем они сюда приходили и даже как она выглядела тогда, — но зато хорошо помнит, как тогда, нагулявшись, наигравшись во всё, во что только было можно, наевшись всякими вкусностями и сладостями и вдоволь нашалившись, она дала этой странной даме прозвище Тётя Конфетка. Из-за той самой интересной и странной шляпы, которую та носила на голове и из-под которой выбивались непослушные огненно-рыжие кудри. Странная шляпа, огненно-рыжие кудрявые волосы и щедрость — вот всё, что она тогда запомнила об этой женщине, словно всё, что было в её жизни до и после этой встречи, просто не существовало.       Потом они вышли из деревни и по дороге девочка увидела маленькую мёртвую птицу. Она никогда раньше не видела мёртвых птиц и уж тем более не могла знать, как она называлась и из-за чего умерла и теперь лежит здесь, поэтому хотела подойти поближе и уже чуть было не наступила на неё. Но тётя, которая вела её за руку, вовремя заметила это и оттащила девочку за руку, подальше от мёртвой птицы.        — Вот, Лира, посмотри, — с какой-то необъяснимой интонацией сказала женщина, — не надо на неё наступать, это мёртвая голубка лежит. Тебе бы тоже не понравилось, если она на тебя наступит.       Вполне возможно, женщина имела ввиду что-то совершенно другое, простое и обыденное, вроде того, что «не делай другим того, чего не желаешь самому себе», — но полностью и правильно понять, наверное, мог бы или уже гораздо более старший ребёнок, или подросток. Дети зачастую понимают всё так, что даже они сами не могут предугадать, что и каким им покажется в следующую секунду. А взрослым и вовсе недоступно понять, что, как и почему поняли дети. Они ведь, кажется, совсем не то говорили, что поняли эти детки!        — Тётя Конфетка! А голубка тоже может наступить на меня, если я наступлю на неё? — спросила малышка Лира.        — Да, конечно. — рассеянно ответила женщина, которая, очевидно, уже успела забыть, о чём вообще шла речь. Взрослые пожили гораздо дольше детей и видели огромное количество мёртвых птиц, — и не только. На одной из великого множества дорог, по которым они уже прошли, от ещё одной мёртвой птицы абсолютно ничего не изменится. — И тебе это тоже не понравилось бы.       Добрая женщина думала уже совершенно о другом, и сейчас ей казалось, что она просто ненавязчиво даёт маленькой девочке урок вежливости: ну, вдруг она кому на ногу наступит, или толкнёт, — а так она будет знать, что это не может понравиться, да и вообще неприятно.       А девочка уже представила себе совершенно другое: вот тётя Конфетка её не остановила, потому что разговаривает с каким-то крестьянином, который подвезёт их до Брумы, и она подходит к мёртвой птичке совсем близко и наступает на неё. А мёртвая голубка тяжёлым камешком выворачивается у неё из-под ноги, встаёт на свои тонкие ножки и наступает девочке на ногу, после чего внимательно смотрит на неё своими пронзительно-чёрными глазками-бусинками. Видя, что на девочку это не оказывает никакого впечатления, она поднимается всё выше и выше по её ноге, неприятно топча нежную детскую кожу своими ледяными невесомыми лапками и еле ощутимо царапая коготками.       Со временем та история из раннего детства уже забылась, а теперь почему-то вспомнилась. Равно как и то, что потом ещё долго маленькая Лира перед встречей с тётей спрашивала её, не будет ли птиц там, куда они пойдут, из-за чего они с бабушкой решили, что девочка боится птиц, — и что это у неё обязательно пройдёт с возрастом.       Почему Лира вспомнила ту давнюю и уже, казалось, забытую историю, произошедшую в далёком детстве, о которой она сама не вспоминала уже много лет? Наверное, из-за того, что она никогда не была в зале мёртвых и из-за такого неожиданного и внезапного перехода от мира живых к миру мёртвых, что она почувствовала, как внезапно стало холодно где-то внутри, и не от ноги, а откуда-то из-под сердца медленно засеменили маленькие ледяные лапки, царапающие крохотными коготками.       Мёртвая голубка вернулась.       Она ждала маленькую девочку Лиру в зале мёртвых в Вайтране.       Но только маленькая девочка уже давно выросла.       Усилием воли бретонка сбросила с себя наваждение.       «Голубка, я знаю, что ты здесь. — мысленно обратилась девушка к давно забытому кошмару своего далёкого раннего детства — Уходи. Ты уже давно умерла, и я тебя не обидела. Это не я тебя убила. И я тогда не наступила не тебя. Я просто ушла. Я была маленькой девочкой, и теперь уже выросла. А если ты не умрёшь, ты не сможешь родиться заново, и так и останешься мёртвой голубкой, лежащей на дороге».       Ощущение лёгких ледяных маленьких лапок исчезло, и девушке показалось, что она увидела, как промелькнула какая-то маленькая тень, с тихим щебетом исчезнувшая где-то в темноте огромного мрачного зала.        — Лира, ты тоже увидела это? — удивлённо спросил Свен — Мне показалось, что сейчас здесь пролетела какая-то птица. Никогда бы не подумал, что здесь птицы есть.        — Наверное, как-то с улицы залетели. — ответила его спутница. — Уверена, они найдут отсюда выход. ***       Неприятно-отсутствующая атмофера Зала мёртвых вызвала у Свена неприятное, гнетущее чувство. Хуже всего было то, что это место вызвало у юноши очень мрачные и жуткие воспоминания из детства, которые, как ему казалось, он уже давным-давно забыл. Как выяснилось теперь, в леденяще-пустой и холодной огромной гробнице, какой, по сути, и был Зал мёртвых, старые воспоминания никуда не делись, — они всегда были здесь, просто он думал, что давным-давно всё забыл.       Свен сидел на крыльце дома и играл с деревянной игрушкой, катая её по ровным доскам террасы, когда он услышал разговор своей матери с трактирщицей, — пожилой данмеркой, Фалану Хлаалу*, которая приехала туда с мужем и детьми и решила попытать счастья в жизни в восхитительной маленькой деревне, как она называла Ривервуд. Как она, по её словам, привыкшая к большому городу и другим занятиям, оказалась здесь и почему решила остаться — неизвестно, но в Ривервуде к ней относились хорошо и даже любили. Фалану не была ни вредной, ни высокомерной, и скорее напоминала то ли неисправимую мечтательницу, то ли творческую личность, которая время от времени выходит из дома и удивляется тому, где, оказывается, она живёт.       В один из таких дней в город пришли несколько стражников, которые спрашивали у Хильде, тогда ещё молодой женщины, кто здесь за главного. Лесопилка тогда принадлежала родителям Гердур, и она отправила их к ним.        — Не знаю, для чего вы здесь ищите главного, — сказала она, — потому что ярл здесь только в Вайтране, а в Ривервуде главные все. Хозяева сейчас на лесопилке, она около реки, вы увидите. Там ещё их дети с ними, такие маленькие, а уже старшим помогают.        — А ты не замечала, не заходил ли в Ривервуд в последнее время кто-то чужой? — спросил один из стражников.        — Нет, вроде бы никого не видела… — задумчиво ответила Хильде — Хотя я особенно не слежу ни за кем, я весь день работаю, младший сын ещё маленький, хорошо хоть, старшие уже выросли. А что такое произошло?        — Да вот… стражник замялся, явно не зная, как лучше сказать — Какая-то женщина родила ребёнка, и, в общем, выкинула его здесь, неподалёку. Мы, значит, теперь его мать ищем, чтобы, значит, потребовать штраф за убийство… или в тюрьму её.        — Во имя Девяти… — потрясённо вдохнула Хильде — А кто мать-то хоть? Может, с ней что случилось? Вдруг она заболела, на неё кто напал, вот и не справилась… не удержала… Места-то здесь какие? Ты и сам видел, пока сюда шёл, или совсем уже слепой? — напустилась она на стражника — Или совсем слепой твой приятель, да и немой в придачу, чтобы сказать тебе, как здесь ходить одному опасно? В тюрьму сразу тебе.        — Ну… так я ведь, того… — промямлил стражник, догадавшийся, что он сморозил что-то не то.       Даже больше: он искал преступницу, хотя на самом деле, скорее всего, нужно было искать пострадавшую. Как же он смог так ошибиться, или неправильно донести о ситуации своего начальству — или неправильно его понять? Выходило совсем скверно. Мало того, что начальство в Вайтране его теперь не похвалит, — так ещё и жители Ривервуда не скажут ничего доброго. Видано ли: пошёл по одном делу — а нашёл другое. Причём первого дела, судя по всему, и не существовало.        — Я-то сам никогда не рожал… — продолжил стражник, и тут же понял, что сделал только ещё хуже, причём самому себе, и поспешно решил исправить ситуацию: — В смысле, я сразу подумал, что там кто-то кого убил, а о том, что там оно вон как вышло, я и не подумал. А оно… вона как всё получается.        — Не рожал он, посмотрите на него! — завопила несговорчивая и вредная крестьянка, совсем не щадя ни гордость бестолкового служивого, ни его чувства — А твоя мать тоже не рожала, судя по всему, потому что ни одна женщина такое полено не родит. На лесопилке у Айварса и Аделы брёвна поумнее тебя будут.        — Да хватит уже, женщина, — даже под глухим закрытым шлемом было понятно, что стражник поморщился, — я всё понял. Ошибочка вышла. Отведи меня к Айварсу и Аделе, я с ними поговорить хочу. В общем… там, это… неподалёку от лесопилки, в лесу нашли. Туда, как из шахты идти. Может, они что видели или слышали… Только мальца здесь оставь — стражник наконец заметил маленького Свена, который даже забыл про свои игрушки и теперь внимательно прислушивался к разговору взрослых. — Незачем ему это слышать и видеть. Пусть лучше поиграет пойдёт.       Потом Фалану пришла в гости к Хильде и громким шёпотом рассказывала о том, как в кустах, ведущих к горе, неподалёку от лесопилки, стражники нашли труп младенца, — похоже, что он или умер сразу при рождении, или его убили, как только он родился. Она, порядочная и честная данмерка, проходила мимо, когда шла на реку, и ей показалось, что в той стороне она услышала какой-то шум. И вроде бы кто-то что-то говорил, или пытался говорить. А ещё один раз ей померещился плач младенца. А что, если… Да нет, не может быть; тем более, что пришедшие стражники ничего уже не обнаружили? Или всё-таки его нашли? Нет, его не могли найти, она, Фалану, сама видела, нет, только слышала, как он куда-то уполз.       Если бы она говорила громко, — может, Свен и не стал бы прислушиваться к тому, о чём говорят взрослые, но если хочешь привлечь внимание ребёнка к чему бы то ни было — начни шептаться с кем-то, приняв самый таинственный вид, и внимание малыша, а то и до подросткового возраста, вам будет обеспечено.       Хильде посмотрела на эльфийку с презрительной жалостью.        — Я знаю, что там уползало. — сказала она. А когда торговка из Сиродила приблизилась к ней, чтобы поскорее услышать что-то ужасно-жуткое и жутко-интересное, наконец сказала. — Совесть там твоя уползала, Фалану, вот что. Совесть — и мозги. И не ходи туда проверять, — они уползли напрочь. Если ты, говоришь, знала, что в той стороне был новорожденный младенец, а его матери рядом не было, ни живой и ни мёртвой, тогда что тебе помешало пойти и проверить, а потом забрать малыша? Чего ты испугалась, дурная ты женщина? А ну давай за мной, пойду посмотрю, кто там и где это всё произошло.       Свен долго помнил, что в той маленькой и вроде бы не особенно интересной сценке из повседневной жизни было две женщины. Была его мама — и торговка из лавки под названием «Цветок Чейдинхола». Торговка боится всего и не хочет идти в то место, про которое сама же и рассказала — а мама ничего не боится и ругает торговку за то, что та не хочет идти в какое-то страшное место.       Вскоре мама вернулась, и она вела себя как обычно, только в разговоре со взрослыми иногда позволяла себе некоторые замечания, или случайно брошенные взгляды, или оброненное слово давали понять, что она что-то увидела, что-то знает — и помнит. Но что-то изменилось с тех пор в их доме, стоявшем на самой границе между посёлком и лесом, простирающимся по обе стороны от дороги. С тех пор малолетний Свен начал обращать внимание на то, чего даже не видел раньше: как опускаются тени, когда садится Солнце, — и теперь к этому времени уже был дома, к удивлению Хильде, которая раньше никак не могла дозваться своего сорванца. И иногда ему казалось, что поздно вечером или ночью, когда они уже ложатся спать и Ривервуд затихает, этот младенец выходит на дорогу, внимательно и не по-детски осматривается вокруг, а потом направляется прямиком в деревню. Их дом самый первый, и таинственный убитый или умерший младенец сейчас ходит вокруг их дома и заглядывает в окна…       Теперь же по вечерам мальчик тихо сидел на террасе, около дубильного станка и, похоже, с нетерпением ждал, когда его мать вернётся. Всё казалось ему каким-то новым, странным и пугающим: и то, что прямо за их домом начинался лес, разделяемый на две части проезжей дорогой, и то, что где-то в ту сторону — его друзья рассказывали — находится заброшенная шахта, которую теперь заняли разбойники — и даже река уже не так манила к себе в любое время дня и даже по вечерам. Потому что где-то там, неподалёку от лесопилки, нашли чьего-то маленького ребёнка, — а его мать то ли погибла, то ли умерла, то ли сама выбросила его… Короче, там случилось нечто страшное, чего никогда не случалось раньше в его Ривервуде.       Со временем Свен забыл про ту историю, — а вскоре даже пошёл на то место, к которому его мама сначала отправила стражников, а потом сходила туда сама вместе с той пожилой данмеркой, но там не было ровным счётом ничего. Просто кусты рядом с огромными валунами, переходящими в скалы, — и трава, покрытая росой после недавнего тумана и дождя.       Место как место, было бы чего бояться. Мало ли таких мест по всему Скайриму — и мало ли кто где и когда умер! Болтают, наверное.       Кстати, если бы что-то там и правда было, — старшие ребята, Ралоф и Гердур, — обязательно что-нибудь сказали бы, но они вели себя как ни в чём не бывало. Значит, там и правда было нечего бояться. ***       Прошли годы, Свен давно уже вырос и стал бардом; его бывшие старшие приятели по детским играм уже остепенились и нашли себе дело. Ралоф примкнул к восстанию, а его младшая сестра, Гердур, теперь возглавляет лесопилку, которая раньше принадлежала её родителям и вокруг которой на много миль вокруг простирается густой дикий лес. Оба они — и брат, и сестра — нашли свой путь в жизни, но сами говорят, что им пока не до этого, потому что есть дела и поважнее.       Гердур говорила, что ей сначала нужно открыть своё собственное дело и стать хозяйкой, потому что она ни за что не войдёт в дом к бедняку — а пока у неё не будет достаточно своего золота, и даже больше, на богачей она и смотреть не будет. Не хватало ещё войти нахлебницей в чужой дом, где её будут попрекать куском хлеба, а она взамен работать на них от зари до зари. А потом она встретила Хода и забыла про все эти «критерии» и свои прежние убеждения после первых объятий и первого поцелуя. В конце концов, одно другому не мешало.        — Мои родители встретили и полюбили друг друга. — говорила Гердур, — и всегда жили душа в душу, и даже умерли в один день. И я тоже встречу такого же мужчину, как моя мать — моего отца. Или мне никто другой не будет нужен.        — Какие хорошие люди выросли… — вздыхала Хильде, сидя на своём привычном месте около дубильного станка — Жаль, Айварс и Адела уже не увидели, но зато они теперь оба в Совнгарде.       Ралоф не говорил ничего, объясняя свой выбор тем, что для него сейчас есть другие вещи, поважнее, — и что он уже женат, на свободе и независимости Скайрима. Ну и, не хочется в случае чего оставлять вдову и сирот. А если не уверен в завтрашнем дне и в том, что ты вообще вернёшься домой — тогда о семье и думать нечего. ***       И сейчас, много лет спустя, та давняя история из далёкого детства снова вспомнилась, только пришло тоскливое осознание того, что в одну из ночей была загублена хотя бы одна жизнь. Жизнь новорожденного ребёнка, только-только увидевшего мир.       Стараясь говорить шепотом, Свен рассказал эту историю Лире, — только вкратце, не вдаваясь в ненужные, но оттого ещё более жуткие подробности.       Свен почувствовал, как в пустом и оттого ещё более пугающем зале мёртвых, в котором, казалось, стены начали сжиматься вокруг двух искателей приключений, раздались чьи-то робкие и неуверенные шаги. И он уже догадывался, кто это мог быть. Этот кто-то, делающий свои первые шаги по каменным плитам зала мёртвых. А за руку его взяла маленькая ледяная ручка, влажная, шершавая и словно слепленная из плотной и уже начавшей засыхать глины.       Прошло много лет, но тот мёртвый младенец всё-таки дождался маленького мальчика, младшего сына Хильде, в Вайтранском зале погребений.       Но маленький мальчик уже давно вырос, — и он пришёл сюда не один.        — Есть выход, — шёпотом подсказывала Лира, так, что никто другой за пределами их круга, не услышал бы ни одного звука из всего произнесённого, — просто скажи ему, что всё будет хорошо, — и объясни, что для этого нужно делать. И что будет потом. Дети любят что-то понятное и конкретное, а пробыть столько времени забытым и потерянным безымянным мёртвым — такое даже взрослый не поймёт. Просто повторяй за мной, и он освободится и уйдёт.       … Тёмная и тихая ривервудская ночь уже не была такой пугающей, как в далёком детстве. Где-то вдалеке горели факелы и одиноко стояла зажжённая жаровня. Неподалёку в лесу перекликались ночные птицы, а за их с мамашей домом в зарослях дикой лещины устраивались на ночлег охотники, сидя вокруг костра. Всё было почти так же, как и во времена его, Свена, детства.       Теперь найди его, где он мог быть. Если не сможешь найти то место — ничего страшного. Это должно быть какое-то глухое место недалеко от дороги, но с самой дороги не видное. Никто не будет идти ночью с ребёнком по дороге, если не собирается пройти всю дорогу с ребёнком на руках. В таких случаях с ребёнком уходят куда-то в глухое место, или просто ищут укромный угол.       Ривервуд, охотники, жаровня и костры, голоса и признаки жизни — всё осталось позади, словно за прозрачной, невидимой, но непроницаемой и плотной дверью. Он должен был быть где-то рядом, где-то здесь.       Теперь скажи ему, что он уже умер, но не знал об этом. А теперь знает, потому что ты ему о этом сказал.       Кусты зашевелились, словно там ползла змея, — или бежал кто-то очень маленький. Младенец понял, что его ищут, и теперь спешил к единственному человеку, которого он видел — и который желал ему добра.       Ты уже умер… Теперь тебе надо уснуть. Чем быстрее ты уснёшь — тем быстрее ты проснёшься. Когда ты снова откроешь глаза, твоя мама будет рядом с тобой и она будет ждать тебя. У тебя будет новый дом, а потом ты будешь расти, и у тебя будут новые друзья. Тебе не придётся вечно сидеть в этой яме, в которой сыро и холодно, и когда идёт дождь, тебе мокро и холодно.       Он появился, словно соткавшись из ночной темноты. Из-за того, что он был слишком мал, чтобы стоять, нельзя было понять, к какой расе он относится.        — Тебе больше не нужно ждать меня, — произнёс Свен, подавляя проснувшееся и давно забытое чувство страха, — я ничего не знал про тебя, я сам был ребёнком, и мне про тебя взрослые ничего не рассказывали. Иди ложись спать, а когда ты проснёшься, всё будет по-другому. Тебе никогда не будет скучно, не будет одиноко или холодно, и тебе больше не придётся никого ждать. Всё это время ты ждал свою маму, а она не здесь. И её никогда здесь не было. Иди, малыш! Твоя жизнь ждёт тебя! И мама с папой тоже уже давно ждут. Тебе нужно просто поскорее уснуть — а потом проснуться.       Внезапно Свен почувствовал, как из его руки вскользнула маленькая ручка мёртвого ребёнка. По залу пронёсся тихий звук, напоминающий озорной смешок, а потом пробежали, топоча, маленькие ножки. И всё стихло.       А где-то там, в Ривервуде, обезображенный смертью, собственным загадочным и нераскрытым убийством и долгим временем ожидания малыш поднял голову и радостно посмотрел своими выпуклыми тёмными глазами, в которых отражались и ночь, и звёзды, и свет факелов, горящих в Ривервуде вдоль дорог. Мёртвый младенец улыбнулся, разинув рот и показав множество острых зубов, помахал парню рукой и вприпрыжку весело побежал к реке, заманчиво и беззаботно журчавшей в темноте под радушным светом двух Лун.       Младенец был аргонианином. ***       Мёртвые, пришёдшие из далёкого прошлого и, потеряв счёт времени, идущего только для живых, заблудились и терпеливо ждали живых в зале мёртвых в Вайтране. Только маленькие Лира и Свен уже давно выросли, и они точно знали, как помочь тем, кто ждал их все эти годы.       Мёртвые получили то, чего им не хватало, — осознание своей затянувшейся смерти, и покой, за которым снова начнётся другая жизнь. ***       Дверь слева внезапно и со скрипом тяжело отворилась, словно тот, кто стоял за ней, сомневался, стоило ли ему выходить и опасался тех или того, кто мог стоять в большом зале, и к молодым людям вышел какой-то пожилой норд в жреческой рясе.        — Приветствую, молодые люди! Я Андурс, жрец Аркея. — начал он бесцветным и каким-то бескровным голосом, глубоким, как свежевырытая могила — скажите мне, вы верите в великого Аркея, бога жизни и смерти?        — Э-э-э, ну да… неуверенно ответили Свен и Лира. Почему-то бретонке показалось, что она уже не так давно слышала разговор, который начинался очень похоже. Что-то вроде «здравствуйте, вы хотите поговорить об Азуре?» Тогда таких «мыслителей» погнали прочь, но сейчас, похоже, перед ними был настоящий жрец. В любом случае, если он всучит искателям приключений какие-нибудь бумажки, бретонка пустит их на растопку, не читая.        — Приятно слышать, поскольку мне нужна помощь. Видите ли, я потерял кое-что ценное…       Лира и Свен переглянулись. Если кому-то нужна их помощь… почему бы, собственно, не помочь? Тем более, что у них уже был немалый опыт приключенческой жизни за плечами. А старик выглядел совершенно безобидным — и, казалось, совершенно не представлял никакой опасности. Больше всего он был похож на старого доброго призрака, который ждёт кого-то из живых, клятвенно пообещавших ему вернуться — и напрочь забывших о нём.        — А что нужно будет сделать? — спросил Свен — Чем мы можем тебе помочь?       По мнению молодого человека, единственное, с чем здесь потребовалась бы помощь — это с проветриванием помещения, в котором пахло чем-то затхлым, пыльным и безусловно неприятным, хотя вокруг пыли вроде бы и не было, а все немногочисленные предметы лежали на своих местах, никем не используемые и не служа никому и ни для чего. Казалось единственное назначение всех этих вещей заключалось в том, чтобы просто составлять компанию жрецу Аркея, который скрывал своё лицо под низко надвинутым капюшоном. Но от Лиры и Свена не мог укрыться тот факт, что у него нездоровый цвет кожи, неожиданный и нехарактерный даже для очень старых людей со светлой, белой кожей.        — Дело в том, что амулет Аркея, источник моих божественных сил, а также священный символ моего положения, я забыл в крипте, — начал жрец, — Я бы сходил сам, но там какие-то странные звуки. Я опасаюсь, что мёртвые там… утратили покой. Без амулета у меня нет сил, чтобы противостоять им. — Жрец натянул ещё ниже капюшон из плотной тёмной ткани и тяжело вздохнул — Тебе не трудно его поискать? Я-то уже старик, да и к тому же совершенно не могу сражаться. Я и раньше сражаться-то не умел, даже когда был молодым, а уж теперь… — старик не договорил, тяжело вздохнул и махнул рукой, словно признавая свою полную бесполезность и в бою, и во многих других делах, о которых он не хотел или не мог рассказать.        — Не беспокойся, старик, мы сейчас сходим, по-быстрому разберёмся с твоими скелетами и найдём амулет. — беспечно и не слишком-то почтительно ответил Свен. — Показывай дорогу, куда нам идти!       «Во имя Девяти… — потрясённо подумал старый жрец — Неужели свершилось? Неужели этот день настал и пророчество сбывается?»       От волнения перехватило дыхание, и жрец Аркея мог только пойти вперёд и показать молодым людям, куда нужно было пройти. Там, в полумраке зала мёртвых, виднелась массивная металлическая дверь, потемневшая от времени, на которой тускло светилось массивное кольцо.        — Я подожду тут на случай, если какое-нибудь зло попытается выбраться из катакомб, — вежливо сообщил жрец, отходя в сторону и надеясь, что никакие скелеты из катакомб всё-таки не полезут.       За этой дверью находилась подземная обширная крипта, из-за которой доносились странные звуки, характерные для тех мест, где обитают живые или ожившие скелеты, а именно — заунывные сдавленные стоны, словно кого-то мучают, предварительно заткнув пленнику рот, и сухое, но долгое потрескивание и перестук, словно от костяшек, резко и с размаху опускаемых на каменный пол.       Взяв в руки оружие, молодые люди не сомневаясь ни минуты подошли к массивным дверям, открыли вдвоём неподдающуюся тяжёлую дверь и вошли внутрь.        — Неужели это случилось? — потрясённо прошептал старик, надеясь, что двое молодых искателей приключений не станут прислушиваться к жрецу, который бормочет что-то себе под нос и стоит в стороне.       Машинальным, уже давно привычным жестом мужчина нащупал в кармане своей мантии старый лист бумаги, свёрнутый в несколько раз. Он так часто перечитывал то, что было там написано, что мог бы рассказать всё написанное наизусть и даже если бы его разбудили глубокой ночью.       »… И если окажется, что ты предатель, то мёртвые лишатся покоя и не выпустят тебя. Пока кто-нибудь не придёт и не согласится добровольно помочь тебе. Это может быть даже просто маленький предмет, который тебе отдадут в руки. Но не надейся, что ты будешь прощён так просто. Тогда ты только сможешь выйти отсюда».        — Неужели я всё-таки предатель? — прошептал жрец — Я никого не предавал, видят боги! Это просто Леонсии показалось, что я предал кого-то. Но это не так, Леонсия, клянусь памятью моей матери!       Дверь, ведущая в подземную крипту, медленно и со скрипом закрылась за двумя искателями приключений, предложивших свою помощь в поиске амулета.