But you admit that you're lonely, you're as cold as a statue
Pleading 'fuck me' on the marble that was used to create you.
- Это Магдалена! Я знаю ее! Быть первой жертвой сложнее, сложнее, сложнее, чем что-либо на земле - думает Лена, расцарапывая недавно побеленный потолок на чердаке. Предначертанное хочется сцарапать вместе с отпечатками пальцев. Царапает, пока не добирается до щепок, искромсав пальцы. Не сильно, но ощутимо - тонкие красные следы на потолке, в пределе вытянутой руки, такие же следы в дневнике, который она пытается писать. Боль не так сильно ударяет в голову, если постоянно думать. Лишь отвлекает, раздражает, но в ней есть едва уловимое, необходимое. Настоящее, которое она пытается найти в потолке, в ковырянии потолка. Лена думает, что это судьба. Чтобы не случилось, что бы не пыталась делать - будет так. Думает ли постоянно Найджел? В его глазах этого не вычитать. Острый взгляд, равнодушный и спокойный. Глаза его не любят улыбаться, источать влагу или добавлять эмоции к вечно ровному голосу и иногда подскакивающему уголку губ. Глаза Найджела любят лишь то, что напоминает его самого. И неожиданная нежность в них заставляет выкашлять лёгкие, закрыть до боли глаза, желая избавится от этого взгляда. Но это сейчас, после всего. Найджела хочется посадить в клетку - и он не шелохнется, потому что это уже было в его плане. Лена и так в клетке - и потому царапается. Назло себе. Заплаканная, с яростью в искрящихся темно-серых глазах. Пепелище костра в глазах. Когда-то она была крепостью, целостностью. Надо было же им поцеловаться. Хотя, надо было же ему вновь заметить ее. Убежать - правильное решение. Довериться внутреннему чувству. Но оно на его стороне. Найджел знает это. Ее он знает слишком давно, чтобы не разгадать по взгляду, по движениям, по смене голоса в его присутствии - внутри Магдалены происходит нечто необъяснимое для нее, но понятное ему. Гнетущее и довлеющее, придавливающее как камень у утопленных ведьм. Внутри неё все, что необходимо для пожара. Старый дом, который слишком красив, чтобы его перестраивать, но он разваливается. Нужна лишь искра. Вот такая вот двойственность. (Чтож, она нашлась. Но это лишь сейчас стало понятно) "Судьба против твоей воли..." Жужжит в углу комнаты старенький папин проигрыватель с неожиданно подходящей "killing moon", заполняющей комнату продолжением мыслей. Echo and bunnyman. Тот ли человек в костюме кролика, что был в "Донни Дарко"? В конце он оказался безобидным. Конец света - нет. Руки дрожат, прячу в одеяло, чтобы собственную неуверенность, напряжённость не видеть. Если что-то будет сейчас звучать громко - она оглохнет. Если разобьется - трещины пойдут по всему телу. Пытаюсь спрятаться от себя же, пачкая светло-голубое одеяло кровью. Аккуратно строю личную клетку, слыша как проигрыватель замыкается, зажевав маленькую кассету, постоянным "killing moon, killing moon, killing moon". Гуляю по остаткам собственной крепости, пока мир не рушится под вечное повторение. И повторение особых воспоминаний, ощутимых на языке, губах и внутренней стороне бёдер, хоть она и сбежать пытается, соскочить с пылающего здания. Не очень сильно, но в душе Лена признается, что ей нравятся этот узор на одеяле - импровизированная россыпь вен, и красные тонкие линии, уходящие в рыжеватый - как увидеть порванные капилляры в зеркале, рассматривая свои глаза, когда слишком долго не спишь. Разглядывает ли себя Найджел? (Так же как я его?) Нужно ли ему подтверждение собственной нормальности? (Глупый смешок царапает связки) Красоты? (Пальцы забираются вглубь одеяла, пытаются забраться внутрь) Найджел - хрусталь, настолько идеальной формы, что вазой ему никогда не стать. Чем-то другим не стать. Он не поддаётся. Он действительно только такой - неограненный, непонятный, неограниченный. И его красота именно такая. Мёртвая, самобытная и до глупого нежная, такая, что руке чешутся погладить - расцарапать, испортить, впиться ногтями, все что угодно, лишь бы зацепиться за живое. Выбить живой вздох сквозь зубы. Бывшие парни в ее жизни храбрятся, противопоставляют себя всему на Земле, часть современного мира с гадкими лицами, слишком пошлыми, слишком глупыми. Пытаются быть взрослее. Хотят влияния, симпатии, власти, которой в них нет. Их даже поцеловать не хотелось. Найджел не спрашивает, он подзывает - холодными глазами, легким движением руки в мою сторону, тем, как призывно приоткрывает губы через вздох сквозь зубы. Красивые бледные губы, худое лицо в котором хочется ощутить под пальцами грани, и то, как он смотрит - чуть ниже моих глаз, из-за чего я могу рассматривать длинные ресницы - вздох сам заставляет в горле, а потом переходит в его рот, резко, неожиданно, мои пальцы вцепляются в его пиджак, а губы могут лишь принимать, поддаваться, хоть и на ногах крепко стою, пытаясь сохранить самообладание. Касания языка - исследовающие, похоже умелые, заставляющие глупо вскрикнуть на неожиданную боль от укуса, привкус крови будоражит так же сильно как и пугает - и остается лишь смотреть на него, все еще держась за плечи, облаченные в пиджак. После ухода паники приходится признать новое, странное волнение - Найджел нечитаем, как и обычно, но каждая черточка на его лице вызывает желание вцепиться и ответить тем же - когда он резко отстраняется, с такими же холодными глазами, и Лене кажется это почти обидным. - это был мой первый поцелуй. Срывается шёпотом. Найджел - вечное, незыблимое, неизменное. Подчиняющее на уровне молекул. И мне понравилось. Странное ощущение, которое ты ещё не испытывал, но которое должен был испытать. Белоснежная кожа плечей под моими ногтями, ладонями, губами, даже в такой момент холодная. Шея с трепещущей сонной артерией под моей ладонью, которую я сжимаю, не понимая - попытаться придушить так глупо, но так хочется. Восхитительно приоткрытый рот. И трепещущий на них выдох. Невыносимо прекрасно. Я вижу прыщавые, розовые лица с ворохом непослушных волос, и мне тошно - спихиваю фотографию бывших одноклассников, надеясь, что упадёт на половицы без мерзкого звона. Разбивается с мягким стуком, стеклянные осколки уходят в мягкий, белоснежный ковёр. Парочка точно. Представляю мрамор, хрусталь и обрывки воспоминаний - рука проводит по моей груди, словно вскользь, другая отдаётся слетающим легким вздохом. Ядовито голубой меркнет, не поддаётся сравнению с ним, с особым оттенком его глаз. Прозрачный хрусталь с лёгкой накипью серого. Найджел - нечто добытое трудом, неизменное, безжалостное, как минерал, требующий недели, смерти, случайных жерт в горах. Конечно, если хочешь найти идеальный. Он так просто не даётся. Природа не расстаётся с тем, что является её основополагающей частью. Стихийные бедствия не выбирают жертв по моральным критериям. Они лишь помогают смерти. Они лишь случаются. Найджел со мной точно так же случился. Лена искала нечто идеальное. И чертовски ошиблась, Найджел не идеальный, не на секунду. Располагает ли это? Нет. Больше, чем нет. Но его неидеальности исходят от понятия человеческого. Я вижу в нем спесь, я вижу гордость, которые он не хочет признавать, и в какой-то момент нахожу странное, заинтересовывающее. Что ты можешь мне дать? Вечная грань - хрустальный разум моего возлюбленного медленно раскалывается, медленно сближаясь то с твердью апатии, то страной, пугающей эмпатией. Воздействую на его монолитность, но мои инструменты ломаются и я пытаюсь огранить его руками, своими ногтями, пытаясь сходить с ума. Как чувствовал себя Микеланжело, когда создавал Давида? Был ли Давид запятнан кровью? Возможно, Найджелу известно это, потому что теперь он создаёт нечто новое из меня. Нечто жертвенное, смиренное и не властное над собой. Но любая скульптура требует основы. Материала. И во мне было необходимое. Может я ждала этого. Может в этом мое предназначение. Белый мрамор и синеватые разводы. Взгляда, одного взгляда хватило. Мягкости заинтересованности в молчании. В том, как ощутилось - какими мы умудрились вырасти. Магдалена слишком рано поняла, что следующая. Следующая после огромного количества кроликов, змей и воронов. Во взгляде увидела. Не нужно было банки, чтобы ощутить холод и отсутствие воздуха вокруг. Замереть, остановиться, ощутить себя маленькой. Клетка. Видишь себя от третьего лица как в каком-то глупом mtv клипе. Ощущение, что над тобой совершается нечто необъяснимое. Чья-то воля совершается, а ты и не подозреваешь, пока душа не начнет метаться, пытаясь выбраться с бьющимся оглушающим пульсом. Как возможно (переживать подобное) так испугаться от одного лишь взгляда? До дрожи в руках. До мгновенного осознания - смеси страха и странного восхищения. Образ обретает тонкие черты, красивую поступь и усиление напряжение присутствия в комнате. Стальной блеск глаз, вглядывающихся в меня. Заинтересованность. Мое возбуждение. Граница банки разрывается, а я нахожу себя замершей на переходе женских и мужских корпусов, в окружении стекла окон, небо серое, почти белое, как это бывает в октябре. Безжизненное и сливающееся с серебрящимся старинным камнем из кого которого сделана вся академия. Оборачиваюсь, ощутив присутствие. Резко замираю. - Магдалена? Плескание волн в глазах. Особые мысли, утягивающие на дно. Полным именем называли тоже лишь родители. Мальчик сливающийся с небом. Такая белая кожа, что я вижу капилляры под глазами, синеватый оттенок под кожей. Нежный, красноватый цвет губ. Совершенно не такой, как она помнила его в детстве. Эти оттенки утягивают, и словно вынырнуть из собственного остолбенения - протянуть руку в ответ на его - белую, тонкокостную, крепкую кисть руки, что проводит почти ласково по запястьям. Это приятно. Ледяные пальцы касаются моих тёплых, кажется след останется от контраста. Проводит по венам быстро, но этого достаточно для того, чтобы пробежала дрожь. Почему это приятно. Рациональная Лена осознавала это, ожесточённо подчеркивая верное, произошедшее неделю всего назад и стоящее все еще перед глазами - странное-новое-старое знакомство. Она знает его всю жизнь со слов родных, вечных пересудов знакомых, таких же состоятельных семей. Помнила пару встреч у них дома. Но раньше настолько физически не ощущала его близости. Конечно, они были детьми, но что-то удерживало от желания играть с ним, говорить с ним. Впечатление, которое казалось бы ничем не перебить. А сейчас ощутила новое. То, что он все-таки живой человек, а не кукла, которая притворяется человеком - его общение с родителями было таким, одиночных игры и комната, наполненная не игрушками, а медицинскими инструментами. Внимания к чему-либо, кроме своего странного набора для увлечений, он не прилагал. В конце совместного вечера мальчик признался, что кролики у его кровати совсем не игрушечные, а созданные им чучела. Улыбка, мягкая, даже искренняя. - хочешь помочь мне с новой зверушкой? После такого с ним общаться не хотелось и ей. Дважды родителей просить не пришлось, хоть и одна мысль о пересказе его речей заставляла замолчать. Что изменилось в ней, что увидеть теперь равноценно личному предательству? Сознание понимает, что сейчас в нем что-то новое, что-то будоражащее происходит. Он расправляет крылья. И что будет с ней после этого. *** Прокручивает последнюю их встречу в голове, снова и снова, видя уже повторенный в очередной раз сценарий, видя все еще раз, вспоминая себя и свои ощущения, глупо пытаясь их выписать, и плевать если кто прочтёт. Нужно выписать, нужно выжечь из головы, нужно снова прочувствовать и осознать. - Магдалена, - зовёт после уроков, и оцарапав все естество одним лишь шёпотом. Проводит взглядом так, что начинает тянуть где-то в груди, желая распрямиться до хруста, потянутся к нему всем телом. Повторяет. Поигрывает моим именем. Я проигрываю. Закусываю губу и иду за ним. 'Cause you heart is mindless. Он всегда смотрел изучающим, если не больше - разъединяющим взглядом. Как хватал за руки. Как целовал. Вероломно, порывисто, но явно с разумом, одновременно простукивая мои ребра. Касаясь сердца, словно случайно, взывая к той же глупой боли, что вызывают его взгляды. Если бы в этом была хоть капля того,что называют любовью, ответить чувством можно было бы, настолько красив. Из глупого эгоизма - нам по шестнадцать. У меня не было парня, который бы целовал так. Так, чтобы хотелось отобрать его себе. Чтобы он забрал себе. Это не знаки любви, это то, что называют похотью. Как бы громко не звучало - сознание работает, раскалывая меня. Но оно так аккуратно помутнится, стоит ему лишь поманить. Шепнуть на ухо, провести пальцами по лицу, шее, призывая поцеловать его, вцепиться рукой, ощутив тыльной стороной выступающие уголки челюсти, кадык под большим пальцем. Чуть откинуть ему голову, заметив аккуратный, красивейший вздох. Раздвинуть двумя пальцами его губы, коснуться языка, пока он раздвигает мои колени Нечто чарующее, нечто нечеловеческое, действующее надо мной, случилось, бесповоротно и глупо отрешив меня от осознания причастности к поворотным событиям. Причастности к опасности. Для себя и других. Лунный свет озаряет, придаёт серебрение его волосам, отражается в глазах, лацканах синего школьного пиджака и на моих руках, прижатых к его груди. Держит мои ладони в своих, заставляя прижать их к свитеру, говоря о том, что во мне есть та чистота крови и помыслов, что давно он не видел. Мальчик, только не читай мои мысли, - хочется сказать, но замираю, всеми силами прижимаю его к себе, приложив голову к его груди, стаскивая этот глупый свитер. Почувствовать сердцебиение, такое же сильное, как и моё. Почувствовать его губами, прижаться ещё ближе. Но я его не услышала. Его не было. Пока мое биение заменяло его на двоих, отдаваясь в дрожании рук, едва растягивающих пуговицы, и ему это понравилось. Видеть, как легко я ему поддаюсь. Сдаю Магдалена! "Чем же я считал себя прежде? Разумеется, человеком. Но что такое человек? Скажу ли я, что это - разумное животное?" Сатанинское чаще всего звериное. Откровенно человеческое, я считаю. Та ритуальность, что так извечно нужна человеку, но он не имеет права к ней вернутся - даже долбанная жестокость сейчас вызывает больше страха, чем мужественности. Что была когда-то, но сейчас лишь легенды, слишком важные для Найджела, хоть иногда кажется, что ими он оправдывает все самые пугающее в себе. И меня не удивляет обоснование, его желание обратиться волколаком - отведав чьей-то крови. Менструальной крови. Потому что не должно пугать то, что было с самого начала. Ева согрешила, Еве больно. Сделай эту боль приятной. Особый ритуал, слишком древний, чтобы повторять его в чаще неподалеку от школы. Слишком дети, чтобы действительно заниматься таким. Вытирает рот рукой, зарывается носом в мою юбку, прячет свои блестящие, серебряные глаза. Я знаю его рот, знаю какие вещи он может говорить. Знаю, как понижается его голос со всей этой сатанинской темой. Мальчики странные - и восхитительные, и долбанный всхлип слетает с губ вместе с глупой латиницей, потому что я знаю - ему так больше понравится. Слова значат больше, чем я могу осознать, но сейчас не важно - я влекусь к его руке, удерживаю её между ног, и мой чёрный свитер где-то неподалеку, вижу белый тон и блеск собственной кожи, пока глаза не закрываю со вздохом, отблеск луны даже под веками, когда он поддаётся мне, становится ещё ближе. Переживание сердца сменяется переживанием тела, содроганием, чувством пустого нутра и внутреннего желания ритма, пульсации, которую угадывают - задают? - пальцы, язык, язык и пальцы. Иллюзия безопасности, иллюзия взрослости и вечная, маячащая надежда на оргазм. Красивый мальчик, слишком потусторонний, чтобы пройти мимо. Дай мне то, чего я не могу добиться самостоятельно. Помоги отключить голову и раствориться в лунной ночи, украденной нежности - это же нежность? - и внутреннем желании, все равно, что будет дальше, выполни все то, что мне боязно представлять. И тем более с тобой. Мне нужно. Нужно это. Обхватить плечи, дрожать, тянуться к нему, откинуть голову, открывать рот, ни произнося ни звука, словно боясь спугнуть. Зацепиться за смесь боли, чувствительности и чужой власти, ощущения плоти, нового, не разочаровывающего и не выматывающего в моей голове, не заставляющего плакать от царапающего, уходящего чувства, которое не хочет мне помогать, когда я пытаюсь самостоятельно уединиться, попытка оторваться от всего, от мира и собственной неидеальности. Добраться до божественного через человеческое. И если я не могу получить это самостоятельно, то через этого сатанистичного мальчика с нечеловеческими глазами, впуская его в свою жизнь, даже если это значит смерть. Чем же я считала себя прежде? Разумеется, человеком. Но что такое человек? Скажу ли я, что это - разумное животное? Слетает с губ странное отзеркаливание ее внутренних размышлений, спина выгибается, а кисти рук вцепляются в чёрные волосы, но аккуратно, словно боюсь прикоснуться, но сейчас страх уходит, ведь все концентрируется на одной мысли - чувстве - движении. Смешок с внутренним криком, напряжение уже не приятное, а выстраданное, становящееся более сильным, злым и громким, причём лёгкий оттенок боли был с самого начала, ведь сегодня двадцать восьмое. Знаю с детства - пугающе независимый, как и сейчас - кто-то вообще видит как он холоден с родителями? - но эти глаза. Совершенно мёртвые, блестящие, даже сейчас умудряются пугать, чувствовать легкий укол опасности. Но, Господи, эти большие губы. Такой нежный оттенок, хоть сейчас краснее, темнее, ещё пленительнее. Хотя ответ кроется не только во внешнем, и когда он продолжает касаться с периодичной нежностью, кончиком языка заставляя ощутить тот ответ тела, что раньше невозможно было осознать, почувствовать, и он закрывает глаза, лишь еще сильнее ускоряясь. Страх заставляет кровь бурлить в венах, я чувствую ее, как она вязко перетекает в мои вечно холодные пальцы, стоит вцепиться в его волосы, направляя, пытаясь оставаться - смотреть - запоминать, осталось так немного, немного, немного И я умру. Оторваться от него с криком, уходом от себя самой, желанием одновременно оторваться, соскочить с будоражущей стимуляции, но он притягивает ещё ближе, держит крепко, и я уверена будет синяк на плече, и от этого ещё лучше, ещё лучше, ещё лучше - не отпускай меня, не прекращай, не смей, все иррациональнее, дальше от сознательности, сознания, сопереживания, созерцания. - Найджел! Я призываю смерть, содрогаясь от жизни. Я вижу его тяжёлый взгляд, чувствую движение его пальцев и то, насколько я чувствительная, нежная, невластная над собой, наслаждаюсь этим, таким незнакомым чувством. Удовлетворённости. Передаю его касанием губ к его щеке, и он одновременно холодный и такой же нежный. Я не хочу думать о том, как он выглядит. Читать выражение лица. Глаза холодные, острый взгляд и поджатые, темно красные губы. Я знаю почему, но почему он сейчас так строг, не понимаю. Я не против зайти еще дальше, но он не даёт прикоснуться к себе даже через брюки. Очень странное понятие чистоты, хоть это и подзадоривает, хотя в моем распоряжение все еще эта шея. Черт, ощущение восхитительное, подпитываемое запахом крови с его пальцев. Потусторонний, часть леса, луны, ночи и только этого момента, он вырастает стеной, напротив меня, смазываясь с темнотой вокруг, клетка вырастает вокруг меня, но мне все равно, я все знала с самого начала и ходить по сожженному дворцу памяти приятно, так же как и ощущать жизнь сейчас. Дрожь все еще бьется, когда он вытаскивает пальцы, хоть и мгновенно чувствую желание их вернуть. Я прикрываю глаза устало, мне хочется уснуть, наконец ощущаю ветер и звуки леса, звук того, что я снова становлюсь лишь зрителем происходящего вокруг. Я ещё более хрупкая, чем раньше. И теперь мне так страшно умирать. И с Найджелом это было понятно, слишком быстро. Но он взывает к чему-то более глубокому, чем жизнь. Он призывает смерть. Прямо сейчас, стоя на коленях передо мной, заставляя откидывать голову - луна, белая, полная, среди веток, та самая убийственная. И рассмеяться, со сбитым дыханием, так хочется, но выходит что-то низкое, хриплое, откровенно не человеческое. Как и сам Найджел, вторящий мне. - Тебе далеко до Мараклеи, но наша ночь - обрывается, переходит на тон и громкость ветра, едва различишь - завораживает. Я чувствую в тебе язычество. То, что ты мне подходишь. Лёгкая улыбка, переходящая в оскал. От Найджела пахнет железом . И я знаю почему. Как быть, когда крови станет больше. *** Руки Найджела пахнут кровью вне зависимости от нахождения женщины рядом. Возможно есть особая прелесть, убивать женщин. Женщин, которые этого хотят - хотя дело Магдалены заперто в архиве, о чем позаботился орден. Алекс не хочет ассоцировать себя с ней, но то как внутренняя жажда заставляла её идти к нему - до холодного пота знакома. У неё жажда простого, человеческого удовольствия. А что у него? Что у него? "Убийства" язык не поворачивается высказать, и Алекс закрывает библию Найджела, стоило напороться на фотографию Магдалены. Не просто так он разъединяет его сущности - Алекса и Джека. Магдалене просто повезло с именем. *** У Магдалены всегда были короткие волосы - резкое каре, идеальное, идеального чёрного цвета. Сейчас же у неё отрастают волосы, и замечать настоящую, золотисто коричневую прядь удивительно. Как много себя она ещё потеряет? Сейчас ей уже все равно, а фотографии хладного, красивого трупа девушки поглядывают на меня из личной библии Найджела. Отрезанная золотистая прядь приколота рядом. Найджел не запускал ее в голову. Он любовался - издалека. Любовался своми плодами внутри. Взращал их, играя на непознанном, необходимым и таком желанном. Он знает, почему Найджел не просит для себя - ничего. Ему не нужно. Он не хочет больше, чем сам ритуал, и это глупый вопрос - больше чем возбуждение, ласковое, накатывающее, такое, что он хочет покорять, а не утолять, потому что похоть, желание раствориться в другом это дорога к пропасти, а не путь ко кресту. Кресту на груди настоящего рыцаря. Сказки про оборотней больше, чем сказки. Возможно, ему нравится кровь. Возможно, если его все-таки возбуждает Магдалена - то именно такая. Распаленная перед ним, сломавшаяся изнутри и осколками тянущаяся лишь за ним. Слаще. Больше. Во чтобы это не вылилось, чего бы это не стоило. Чего бы не стоило его умение привлечь жертву лишь используя внешнее. Лунный блеск в глазах. Найджел улыбается, глядя на Алекса. - Это была проверка на прочность, - улыбка? Расстройство? Обида? Если бы можно было понять, что в голове у Найджела, Алекс бы не боялся его - убить Магдалену было проверкой на прочность. И я ее прошёл. Справится ли он так же с Алексом? Улыбка. Такая тонкая. Протягивает руку, но Алекс одергивает себя, не давая коснуться себя. Уходит, хоть Найджел ковыряет землю, чертя носиком ботинка небольшую карту, в конце-концов, он же просто так рассказал все это. Если бы *** - Я ее знаю! На трупе едва заметная улыбка и следы борьбы. Найти было трудно, но помогла природа - принесла река. Цвет кожи - синева луны. Найджелу так даже больше нравится. Понравится ли небольшая опухлость?