Пропасть между нами

Кольцо на пальце Мариан привлекло больше внимания, когда она села за еженедельную партию «Порочной добродетели» в «Висельнике». Всё остальное, что она носила, было траурно–чёрным, и в свете недавних событий, казалось, это была одна из тем, за которые люди хватались, чтобы избежать разговоров об очевидном — о том, что её мать была убита, что её дом представлял собой набор пустых комнат и что она изо всех сил пыталась выглядеть храброй. — Какое блестящее, — сказал Андерс, беря её за руку, чтобы получше рассмотреть дизайн кольца. — Хм. Лев. Похоже, свирепый. Она кивнула на его карты. — Возможно, тебе следует меньше смотреть на мою руку и больше разыгрывать свою собственную. У меня всегда создавалось впечатление, что вы, причудливые волшебники, ловко обращаетесь с картами. Он бросил на неё хмурый взгляд, который казался по большей части шутливым, но в наши дни это было трудно определить. Он стал… чувствительным с тех пор, как «Справедливость» проявил себя и чуть не убил ту бедную девушку. — Это волшебники. Они балуются, а не играют. Вытаскивают кроликов из орлесианской шляпы. Я маг. Есть разница. Маги творят настоящие заклинания. Волшебники устраивают… детские праздники. — Тогда, думаю, я предпочитаю волшебников, — пробормотал Фенрис. Мариан увидела, как он взглянул на её руку, прежде чем его взгляд переместился на её лицо — испытующий, но не выдающий никаких эмоций. Он поставил два серебряка. Изабела проверила карты Мерриль и посоветовала ей не делать ставок, прежде чем бросить свои серебряки в банк. — У меня был волшебник, когда я пришвартовалась в Орлее. Он вытащил у меня из уха новенькую блестящую медную серёжку. Я надеялась, что из других моих частей он извлечёт более ценные монеты, но, увы, только медь! — Что только доказывает, что ты дешёвка, — со смехом заметила Авелин. — Поделом тебе, что связалась с одним из этих шарлатанов, — сказал Андерс. — Знаешь, однажды они заперли одного из них в Круге Ферелдена, прежде чем Ирвинг понял ошибку. Глупый ублюдок чуть не расплакался, когда Рыцарь-командор дал ему пинка. Он думал, что наконец-то научится настоящей магии, а не просто возиться с палочками. — Очередной властолюбивый дурак. Ничего ноового, — усмехнулся Фенрис. Мариан видела, как он был почти вежлив с Андерсом менее нескольких минут назад, но теперь он, казалось, вознамерился его спровоцировать. — Интересно, смогу ли я заставить кролика вылезти из шляпы, — сказала Мерриль. — Я должна попробовать. Для веселья. — Это звучит занимательно, Маргаритка. Только не впутывай в это никаких демонов, — ответил Варрик. Он не торопился, делая ставки, потирая подбородок и что-то бормоча себе под нос, обдумывая свои карты. К настоящему времени все знали, что это было сделано для драматического эффекта, но он всё равно сделал это, просто чтобы позлить их. — О, клянусь Камнем и всеми моими паршивыми предками, почему бы не поднять ставку? Каждый по четыре серебряка. Четыре серебряка. — Он бросал их в банк по одной — цзынь, цзынь, цзынь. Авелин покачала головой, складывая карты. — Я в этом не участвую. Андерс нахмурился, вытирая лоб рукавом мантии. — О Создатель, Варрик, ты думаешь, я сделан из денег? Я управляю бесплатной клиникой в Клоаке из всех возможных мест. Если я хочу остаться в этой игре, мне придётся начать взимать плату за каждое покрытое струпьями лицо и зудящий пах, над которыми я машу руками и колдую. Я пас. — Он убрал свои карты. У Мариан была хорошая комбинация: шестёрка червей, четверка червей, дама мечей и дама пламени. Она бросила монеты через стол, довольная тем, что выслушала остальных. Их беседа была приятным отвлечением от тяжёлых мыслей и решений, которые ей вскоре предстояло принять относительно своего будущего. — Итак, Хоук, теперь расскажи нам об этом твоём кольце, — сказал Андерс. — Том, на котором изображён свирепый лев. Изабела тихо фыркнула. — Всё это означает, что Думар вцепился в неё когтями. — Она повернулась к Мариан и, перегнувшись через стол, накрыла её руку своей. — Прислушайся к совету человека, который несколько раз бывал в этом квартале. Женитьба — это худшее, что ты когда-либо сделаешь. Спать с ними — конечно, но никогда, никогда не играть свадьбу. Развлечься с ними — безусловно, но замуж — никогда. Авелин хмуро посмотрела на Ривейни, покусывая нижнюю губу. По выражению её глаз было ясно, что она сомневается. — Это самый глупый совет, который я когда-либо слышала. Просто потому, что это чертовски красноречиво, не значит, что это правильно. Начался следующий раунд ставок, и Мариан была встревожена, увидев, что Фенрис поставил свои четыре серебряка. Лучше бы у него была чертовски хорошая рука, чтобы поддержать эту ставку, потому что в противном случае она не могла себе представить, где он будет брать деньги, чтобы прокормить себя. Возможно, именно поэтому он был таким худощавым — просто покрытая лириумом кожа, мыщцы и кости, — и поэтому он был способен впиваться в неё такими голодными взглядами. Его взгляд пронзил её через стол, уголки губ мрачно опустились, как будто он сделал большой глоток горького эля, прежде чем склонил голову и снова уткнулся в свои карты. Мерриль сморщила нос. — Хоук выходит замуж за наместника? Но он старый. Хотя, конечно, у него довольно красивые глаза. Они заставляют меня думать о стеклянных шариках. Синих. — Не за наместника, Маргаритка, — поправил её Варрик. — За сына наместника. — О, какая я глупая, — эльфийка хлопнула себя ладонью по лбу. — Сэймус, конечно. Это лучше. У него тоже красивые глаза. Мариан наконец-то удалось вернуть себе голос. — Мы… Мы просто говорили об этом. Ещё ничего не решено. — Она устремила на гнома предостерегающий взгляд. — Так что на самом деле нет необходимости распространяться об этом по всему Нижнему городу, Варрик. Варрик улыбнулся. — Миледи, я бы никогда… эта история просто не настолько востребована. Ещё нет. Однако если ты будешь настолько любезна, что выйдешь замуж за что-нибудь большое и отвратительное — скажем, за кракена, — а затем убьёшь его, что ж, тогда у нас могут получиться задатки истории для Нижнего города. Сэймус Думар же, в общем и целом, — довольно простой выбор. Хотя, как говорит Маргаритка, у него довольно красивые глаза. Изабела зевнула и бросила свою ставку на стол. — Он что, на пять лет младше тебя? — Шесть, — призналась Мариан, немного смущённая. — Теперь я буду первой, кто признает, что мне действительно нравятся мужчины помоложе, — сказала Изабела. — Они такие красивые, неопытные и желторотые птенцы, поэтому вы можете научить их делать всё, что угодно. Совсем как игривые щенки. Но на самом деле ты не должна выходить за него замуж. Это самое худшее, что любой из вас может сделать. Просто хорошенько оттрахай его и выбрось за борт. Авелин чуть не выплюнула свой эль. — Изабела! Ты говоришь о сыне наместника. Хоук ничего подобного не сделает. — Сделает, если она умная девочка, — сказала Изабела. — А потом она возьмёт это красивое, блестящее кольцо и продаст его за хорошую монету. Андерс покачал головой, явно не уверенный, впечатлён он или оскорблен. — Бессердечно. Разумно, но бессердечно. — Грубый поступок, совершенно лишённый чести, — парировала Авелин. — Думар — респектабельная, порядочная семья. Вероятно, это кольцо передавалось в их семье на протяжении нескольких поколений. Изабела ухмыльнулась. — Они респектабельная, порядочная, богатая семья, и, если они хотят, они могут пойти и купить ещё одну бесценную семейную реликвию у торговцев безделушками. — У меня достаточно денег, — возразила Мариан. — Я не собираюсь закладывать кольцо Сэймуса. И у меня должна быть чертовски хорошая рука, прежде чем я решусь на него сыграть, — она вздохнула. — О Создатель, неужели вы двое должны ссориться из-за всего? Что дальше, дёргать за волосы? — Если шлюхе нравится, — сказала Авелин, свирепо глядя на Ривейни. Изабела допила свою кружку эля и со стуком поставила его на стол. — Давай, Леди Бицепс, ты, старая корова. Я с удовольствием буду выщипывать твои очаровательные медные волосы прядь за прядью. Возможно, я сошью рыжий парик для груди Варрика. Варрик оторвался от своих серьёзных раздумий над картами, без сомнения, встревоженный этим святотатством. — Дамы, дамы. Во-первых, моя грудь не нуждается в парике. Во-вторых, мы играем в «Порочную добродетель». Это серьёзное дело. Вы, две курицы, можете заклевать друг друга до смерти позже, но прямо сейчас было бы неплохо немного сосредоточиться. Он окинул острым взглядом стол, переводя взгляд с Изабелы, Фенриса и Мариан. Мариан знала, что у неё хорошие карты, но ей всё равно было трудно сохранять невозмутимое выражение лица, когда гном смотрел на неё с таким нехарактерным вниманием. Это было её главной проблемой в игре «Порочная добродетель» и одной из причин, почему она почти неизменно проигрывала. — Изабела, ты полна нажьего дерьма, — заявил Варрик. — У тебя ничего нет. Мариан, у тебя тоже. Большое, вонючее неприкасаемое нажье дерьмо. Я знаю твои неосознанные жесты, когда ты лжёшь, и ты используешь их все, чёрт возьми. Но ты… — он указал на Фенриса, погрозив пальцем, — ты мне не нравишься, эльф. Ты играешь не так, как обычно. А обычно ты проигрываешь. Так что ты заставляешь меня немножечко осторожничать. — Он ещё раз взглянул на свои карты, разложил их веером, изучая каждую, прежде чем сложить их в небольшую стопку и бросить на стол. — Вот и всё. Я пас. Хотя, если ты откроешь пару двоек, эльф, я буду чувствовать себя тупым сукиным сыном. Изабела покачала головой, уголки её рта тронула улыбка. — Эта театральность действительно была необходима? В любом случае, ты ошибаешься, Варрик. Мои карты просто прелестны. Мариан посмотрела через стол на лицо Фенриса. Он хмуро глядел на свой эль, как будто только что заметил дохлую муху в кружке, но, едва почувствовав, что она смотрит на него поверх своих карт, он вздрогнул и его нога задела её ногу под столом. Смутившись, она отодвинулась, оставляя ему больше места, и её нога снова коснулась его ноги. Она подняла свою кружку с элем, пытаясь скрыть румянец, разливающийся по щекам, и отпила, одновременно медленно отодвинув ногу. Его ступня коснулась края её ботинка, и его нога снова прижалась к её, словно отбрасывая всякое сомнение в преднамеренности этой игры. Мариан положила на середину стола ещё шесть серебряков, последнюю ставку. — Ва-банк. Варрик присвистнул. — О-о-о, большие деньги. Давай посмотрим, так ли уверены в себе другие претенденты. Глаза Фенриса были прикованы к его картам, но его ступня сместилась, чтобы оказаться поверх её кожаного ботинка, а его нога подалась вперёд, чтобы оказаться между её коленями. Она сжала свои ноги, чтобы остановить его движение, не уверенная, к чему это может привести или что он может сделать, и хочет ли она рисковать, двигаясь дальше. Она не делала ничего из того, что запретил Сэймус. И действительно, он мог быть в постели с другим мужчиной в этот самый момент, но это всё равно заставляло её чувствовать себя странно виноватой и… нечестной, особенно потому, что Фенрис понятия не имел о маленькой договорённости, которую она и её предполагаемый жених заключили. Неужели он думал, что она ведёт себя бесчестно и пытается играть с ними обоими? Или, возможно, он думал, что это забавно — поиграть с ней, взять верх над сыном наместника, заставив его невесту извиваться? В любом случае, она обещала Сэймусу быть благоразумной. Заигрывать под столом в «Висельнике» вряд ли входило в понятие благоразумия для Мариан. Она почувствовала, как его вторая нога двинулась к ней, или, по крайней мере, ей показалось, что это была его нога… Андерс отодвинул свой стул от стола. — Пламя Андрасте, эльф, не мог бы ты, пожалуйста, перестать дрыгать своими грязными ногами под столом? — Успокойся, маг, или одна из этих «грязных» ног скоро упрётся тебе в горло. — Ха, конечно. Или, что более вероятно, я поджарю их огненным шаром, и ты сможешь ползти обратно к своим развалинам в Верхнем городе на четвереньках по брусчатке. — Донельзя маловероятный сценарий, но я позволю тебе сохранить свои иллюзии. Фенрис порылся в карманах и вытащил ещё шесть серебряных монет, положив их в центр стола. — Ва-банк. Мариан могла сказать, что он действительно ушёл в ва-банк, что он, вероятно, только что бросил в банк все монеты, которые у него были, и часть её хотела схватить его за шиворот и вбить в него немного здравого смысла. Она не знала, почему он настаивал на том, чтобы транжирить свои деньги, когда мог бы достойно их использовать — привести в порядок особняк, купить себе недвижимость, доспехи получше или, по крайней мере, больше книг для своего образования. Ему, должно быть, до смерти наскучили книги из её библиотеки, и всё же он продолжал брать их неделю за неделей. Авелин, казалось, разделяла её сомнения. — Это действительно хорошая идея, Фенрис? — Это азартная игра, — сказал он. — Я не узнаю, хорошая ли это идея, пока не проиграю или не выиграю. — И именно поэтому я никогда не поддерживала это сомнительное дело; мне не следовало позволить Хоуку уговорить меня на это, — сказала она. — Ты ставишь лишние деньги, которых у тебя нет. Фенрис слегка пожал плечами, изображая невинность. Под столом его нога немного глубже просунулась между бёдер Мариан. — Разве это не самый интригующий вид азартной игры? Мариан не смогла сдержать слабую улыбку на губах. Она не была уверена, было ли это смелостью или безумием, но его непоколебимое спокойствие и её твёрдое знание скрытой за этим страсти всё равно доставляли ей удовольствие. В его сердце — огонь, а в венах — лёд, и она находила это противоречие восхитительным, когда оно не приводило её в ярость. Изабела, казалось, была готова бросить на стол ещё монету, но посмотрела на свои карты и вздохнула. — О, ну и хрень. Я не собираюсь разбрасываться серебряками на ветер. Эта раздача пошла на повышение после второй ставки. Так мне и надо за то, что я играю честно. — Она бросила свои карты на стол и жестом попросила служанку таверны принести ещё выпивки. Мариан кивнула Фенрису, слегка сжав его ногу бёдрами. — Покажи мне, что у тебя есть. — Я ожидаю, что ты тоже раскроешь все свои карты. Андерс безутешно покачал головой. — Внезапно это звучит грязнее, чем ноги эльфа. — Ба, она уже видела его скрытое преимущество, — сказала Изабела. Мариан проигнорировала её, но Мерриль хихикнула, хотя было трудно сказать, поняла ли эльфийка намёк или она просто смеялась, потому что знала, что это что-то грязное. Они раскрыли свои карты практически одновременно. Мариан уставилась на руку Фенриса, пытаясь просчитать их у себя в голове. Это была одна из самых слабых комбинаций, которые она когда-либо видела в его руках: четвёрка червей, семерка мечей, валет пламени и туз нулей. Каким бы грозным ни был Фенрис в блефе, было бы безумием идти ва-банк с такими жалкими картами. Он и глазом не моргнул. — Ты выиграла. Чёрт возьми, ей не нужны были его деньги. Она хотела знать, что он планирует есть в течение следующей недели, пока не возьмется за забытую Создателем работу наёмника, которую гильдии, вероятно, предоставят ему. Она знала, что он хорошо справлялся со своей работой, но он оскорблял потенциальных работодателей своим высокомерием, поэтому они нанимали его только на тяжёлую работу, которую мог бы выполнять простой уличный бандит. — Выиграла. — Она сгребла монеты со стола, слушая, как они со звоном падают в её кошелёк. — Хорошая игра, но я думаю, что сейчас остановлюсь. Пока удача на моей стороне. — Это несправедливо, — запротестовал Андерс. — Ты не можешь просто встать из-за стола. — О, пусть девушка насладится своей победой, — сказала Изабела. — Ты и твой проклятый демон должны приберечь свою самоуверенность для храмовников. — Кроме того, у вас у всех будет прекрасная возможность отыграться у меня на следующей неделе, — пообещала Мариан. — И отыграемся, — сказал Варрик, по-волчьи ухмыляясь. Вероятно, они с Изабелой уже придумывали способы надуть её. Она подошла к стойке, оплатила счёт и вышла за дверь, срезая путь через рынок Нижнего города к лестнице, ведущей обратно в Верхний город. Она не прошла и двух кварталов, когда услышала его голос позади себя. — Мариан. Она обернулась и посмотрела на Фенриса, с удовольствием заметив, что ему, казалось, было немного стыдно за всё это. — Я не знаю, что заставило тебя поставить эти деньги. Он зашагал рядом с ней. — Полагаю, я надеялся, что смогу подтолкнуть тебя поставить своё кольцо. Неудачная тактика. — Если бы я предложила тебе сумму обратно, ты бы взял её? — Нет. Упрямый ублюдок. Она не понимала, почему он не мог проглотить свою гордость и признать, что совершил импульсивную ошибку. Они добрались до крутой лестницы в Верхний город и начали подниматься по ступенькам. — У тебя хотя бы есть работа? — спросила она. — Пока нет. Без сомнения, я что-нибудь найду. Нет недостатка в злодеях, которые заплатят за то, чтобы спрятаться за обнажённым клинком. — Я думаю, было бы слишком сложно найти достойных людей, за которых можно было бы сражаться? Работу, которая могла бы тебе понравиться? Фенрис недоверчиво приподнял бровь, глядя на неё. — Если ты зайдёшь в Гильдию наёмников, то заметишь, что там явно не хватает «порядочных людей», желающих нанять наёмника. Я довольствуюсь тру́сами и мошенниками, а не откровенными убийцами, и считаю, мне повезло. Иногда ей казалось, что он решил создать себе проблемы. Возможно, он беспокоился, что у него могут закончиться новые темы для жалоб. — Если тебе это так не нравится, отложи свой меч. Найди другую работу. Он мрачно усмехнулся. — Разве я говорил, что ненавижу эту? — Я надеюсь, ты найдёшь работу или у тебя хватит здравого смысла попросить вернуть свою сумму, — сказала она ему. — Тебе будет трудно проглотить свою гордость. — Если потребуется, всегда найдутся крысы. Особняк кишит ими. — Не говори глупостей. Ты мог бы сесть за мой стол в любое время, когда пожелаешь. — И обедать с твоим мальчиком в его шелковых рубашках? — В его голосе послышалась горечь. — Я благодарю тебя, но, думаю, у меня пропадёт аппетит. — Как жаль, — мягко сказала она. — Я планировала подать бутылку прекрасного портвейна, того сорта, которым ты любишь разбивать стены. Полагаю, мы с Сэймусом будем вынуждены выпить его сейчас. Мариан не думала приглашать Сэймуса на ужин на этой неделе, но поскольку Фенрис предложил это, она это сделает. И она позаботится о том, чтобы стол был хорошо накрыт, с большим количеством сытных, прекрасных деликатесов, которые эльф находил слишком утончёнными для желудка. Фенрис слабо улыбнулся. — Я не буду возражать против жареной крысы, приправленной несколькими кусочками гордости. Я уже ел такие блюда раньше. Она покачала головой. — Ты сумасшедший. — Нет. Это было бы благословением, если бы было так, — сказал он. — Возможно, я двигаюсь в эту сторону. Возможно, ты подталкиваешь меня к этому. Мариан ухмыльнулась. — Могущественный Данариус не смог этого сделать, и всё же я, возможно, справлюсь с этой задачей? Вы мне льстите, сэр. — В вашем распоряжении есть инструменты получше, леди. — Я не сделала ничего, кроме… — она осеклась, не договорив. — Я пыталась быть тебе другом, Фенрис. Я бы вряд ли назвала это доведением тебя до безумия. — Это просто преувеличение. Признаюсь. Я нахожусь в странном расположении духа. Ты должна простить меня. Она усмехнулась. — Должна ли? — Ты мой друг, не так ли? Очень дорогой человек. — Он погладил её по волосам; его рука со стальными когтями собственнически намотала несколько прядей — достаточно нежно, чтобы не причинить ей боли, но достаточно твёрдо, чтобы она не смогла увернуться от него, не причинив себе вреда. Взгляд Мэриан переместился с его руки на его лицо, которое было в опасной близости, так близко, что она могла чувствовать его дыхание, обдувающее её щеки. — И часто ты так делаешь со своими друзьями? В его глазах блеснуло веселье. — Я не знаю. У меня раньше не было друга. Я едва знаком с обычаями. Она окинула окружение встревоженным взглядом. Они стояли на площадке на полпути вверх по лестнице, ведущей в Верхний город. В это время дня прохожих было немного, но пройдет совсем немного времени, прежде чем это место заполнится торговцами, возвращающимися домой после дня, проведённого за продажей товаров на рынке. Это не было благоразумным. Она не собиралась превращать Сэймуса в посмешище, заставлять людей насмехаться над ним, называя дураком и рогоносцем. Он заслуживал лучшего. — Не здесь. Не сейчас. Его голос оставался совершенно ровным, но она чувствовала, как под поверхностью закипает разочарование. — Почему бы и нет? Ты боишься Думара? Неужели юноша и его богатый старый отец выбегут из своей крепости и вернут тебя обратно? Я не думал, что ты принадлежишь ему, пока ты не произнесла клятвы, но, полагаю, это справедливо. У тебя на пальце уже есть кольцо. — Да, я в ужасе от Сэймуса, который нежен, как котёнок, и от его отца, который никогда не встречал дипломата, которого не мог заговорить до смерти, — сказала она. — В чём я отчаянно нуждаюсь, так это в доблестном эльфе, который спасёт меня и увезёт в свой ветхий особняк, где мы сможем пообедать крысами и спорить всю ночь напролёт, пока крыша медленно обрушивается на нас. Его рука запуталась в очередной пряди волос на её затылке. — В самом деле? Потому что так получилось, что мне срочно нужна начитанная, острая на язык женщина из Ферелдена, которая насмехалась бы надо мной в любое время дня и делала бы мои ночи почти невыносимыми своей жестокостью и презрением. — Тебе бы не помешало присутствие такой женщины в своём полуразрушенном особняке, — сказала она. — Очень жаль, что ты не можешь заставить себя заботиться о ней так, как она того заслуживает. — Проблема в недостатке чувств или в их избытке? Такая умная женщина, как ты, должна знать ответ. Мариан отстранилась, пристально глядя на него; внезапно до неё дошло, почему он проиграл свои сбережения, почему он не мог заставить себя сменить доспехи, почему он прятался в этом мрачном особняке и тянул с нахождением работы, которая была бы чем-то лучшим, чем бандитская жестокость, которую ожидали от него магистры. Как бы Фенрис ни утверждал, что презирает свою прежнюю жизнь, он не знал другой и был в ужасе от того, что ему пришлось расстаться с тем немногим, что у него было как у беглого раба, изуродованного живого оружия. Это было… грустно. Это было прискорбно. И если бы она действительно хотела разозлить его, она бы сообщила ему об этом. — Конечный результат всё тот же, не так ли? Ты бежишь. Правда в том, что тебе нравится прижиматься своим телом прямо к моему, просто чтобы знать, что ты можешь, но ты чертовски боишься поцеловать меня по-настоящему. Он сердито взглянул на неё. — Неправда. — Правда. Ты бы меньше боялся взять в руки меч и сражаться не на жизнь, а на смерть. — Она была достаточно близко, чтобы слышать, как колотится его сердце, видеть, как сжались его челюсти и напряглись жилы на шее. Его глаза встретились с её, на мгновение свирепые, а затем смягчившиеся; золотые крапинки на его радужках, казалось, стали мягкими и затуманенными в зелени. Он наклонился вперёд, и его губы прижались к её губам с такой силой, что она, возможно, отшатнулась бы назад, если бы его рука не запуталась в волосах у неё на затылке. Она закрыла глаза, смакуя его вкус, текстуру его кожи под своими пальцами, его лёгкую щетину. Будучи эльфом, он никогда не мог до конца отрастить бороду, независимо от того, как долго он пренебрегал бритьём. Насколько она могла судить, ему, казалось, нравилось быть колючим, и лёгкая тень вдоль линии его челюсти, вероятно, никогда не касалась острия бритвы. Мариан поняла, что её рука гладит его по щеке — жест слишком интимный, слишком тайно нежный. Ему не нужно было знать, что, несмотря на её резкие слова и острое осознание его недостатков, она всё ещё иногда испытывала желание разгладить морщины у него на лбу своими руками и что он всё ещё мог разгадать её, просто произнеся её имя. Фенрис отстранился; его рука выпустила её волосы, его глаза по-прежнему были сосредоточены на её лице. — Я предупреждал тебя, Мариан. Возможно, это… выбивает меня из колеи… но я этого не боюсь. — И всё же я уже вижу, как ты принимаешь этот холодный, защищающийся вид. И действительно, что доказывает один поцелуй? — Что я могу контролировать себя. И что с твоей стороны было бы мудро снять это кольцо со своего пальца. Ты не любишь Думара, иначе тебя бы здесь не было, ты бы не пыталась использовать свои уловки против меня. — Насколько я помню, ты последовал за мной. И я знаю наверняка, что не стоит ставить это кольцо против карт, которые у тебя в руках. Он не хотел, чтобы между ними что-то изменилось, потому что это означало бы, что ему пришлось бы двигаться дальше и стать другим. Она подумала, что ему было легче флиртовать и играть в игры, дразняще сблизиться в один момент и отступить в следующий, а затем решить, готов ли он отпустить её или смириться и посвятить себя чему-то другому. — Полагаю, я плохой игрок, — прямолинейно произнёс он, как будто это была просто констатация факта. — Ты… риск, который может щедро окупиться. — Её голос был мягким и осторожным. — Но у меня мало шансов на удачу, и шансы никогда не были в нашу пользу, не так ли? — Мальчик Думар стабилен. Он неповреждённый и не причинит тебе вреда. В отличие от меня. Её разозлило, когда он назвал Сэймуса «мальчиком» — возможно, потому, что в насмешке было доля правды. Ему было всего двадцать лет, и он был гораздо неопытнее, чем она в этом возрасте. Ей нравилось обсуждать с ним политику, и она часто находила его идеализм освежающим; но иногда он высказывал мнения настолько болезненно наивные, что требовались серьёзные усилия, чтобы сдержать раздражение, и она была бы рада, что Фенриса нет рядом, чтобы подслушать их и посмеяться над ними. — Что у нас между Сэймусом… сильно отличается от того, что могло бы произойти между тобой и мной. Если бы обстоятельства были не такими, какие они есть. Я не буду утверждать, что они идеальны, но я могла бы обрести… покой. — Ты будешь довольна? Она заметила, что он не использовал слово «счастлива». Он высмеивал себя как неграмотного, но был слишком красноречив для своего же блага. Он подбирал слова с холодной точностью. Иногда они были до боли уместны. — Я надеюсь на это. — Я надеюсь, что так и будет, Мариан. Ты понесла невообразимую потерю. Тебе нужен мужчина, который может предложить тебе настоящее утешение. Эта внезапная доброта пристыдила её, и внезапно ей стало трудно встретиться с ним взглядом. Она моргнула, чуть не споткнувшись о следующую ступеньку. — Спасибо тебе, Фенрис. Это… приятно слышать. Остаток пути обратно в Верхний город они прошли пешком, соблюдая расстояние, которое могло бы вызвать одобрение сестры из Церкви, и когда они приблизились к её дому, он остановился на приличном расстоянии от двери, словно это пасть дракона — и может проглотить его целиком. Мариан обернулась на крыльце своего дома, помахав на прощание рукой; солнечный свет отразился на полированном серебре её кольца. Он поднял руку в ответ в более мрачном прощании, прежде чем сгорбиться и зашагать прочь, в противоположном направлении от своего особняка. Скорее всего, он отправился в Гильдию Наёмников, и только Создатель знал, какую работу они поручили ему за пригоршню серебряков. Она вздохнула; её разум переполняли сомнения, и она открыла дверь, напомнив себе, что едва ли может управлять хотя бы своей жизнью. Он бы только возмутился, если бы она бросилась спасать его от его собственных неприятностей.

~***~

С приближением вечера тени во внутреннем дворе Церкви длинными пальцами скользили по траве, а птицы пели в ивах. Фенрис крепко зажмурился, наклонившись вперёд, чтобы опереться локтями о колени; его руки были сжаты так сильно, что костяшки пальцев, должно быть, побелели. Благословенная Андрасте, помолись за нас, грешных, и выведи нас из тьмы к очищающему свету. Святая Андрасте, мать мира, предай нас милости Создателя и прости нам наши грехи, как мы прощаем грехи других… Когда он молился, ему приходилось напоминать себе не шевелить губами, как он делал это, когда впервые читал и запоминал стандартные мольбы. Такие оплошности выдавали в нём новообращенного и, кроме того, заставляли его довольно глупо выглядеть. Именно по этой причине он предпочитал совершать свои богослужения на каменной скамье в центральном дворике, а не преклонять колени в самой Церкви, где он представлял собой зрелище для всех остальных прихожан. Кроме того, ему нравилось одиночество и дуновение ветерка в лицо, и то, как солнечные лучи отражались от каменных стен. Даже если Создателя не существовало и Андрасте решила игнорировать его слова, место было приятным и приносящим облегчение, приближенным к природе настолько, насколько обычный человек мог к ней приблизиться, не покидая Киркволл. Фенрис почувствовал чьё-то присутствие позади себя и резко открыл глаза. Работорговцы всегда были первой его мыслью, даже внутри того, что должно было быть святилищем. Он услышал женский голос, резкий, скрипучий и знакомый. — Смотри-ка: молящийся эльф. Как обнадеживающе. Рада, что не всех переманили кунари. Он ещё немного наклонил голову, пытаясь определить голос и пока не показывать своего лица. — Ты тратишь много времени, думая об обращённых в Кун. Возможно, лучше было бы использовать его для служения верующим. — Этот голос, с его старкхевенским акцентом, безошибочно принадлежал Себастьяну. — Ты забываешься, Брат. Может, ты и любимчик Эльтины, но не твоё дело читать мне нотации о долге службы. Одна пара шагов удалилась, и после короткой паузы Себастьян издал низкий, недоверчивый смешок, явно рассчитанный на то, чтобы скрыть свой гнев. — Приношу свои извинения, Фенрис, — сказал он. — Мысли Петрис так сосредоточены на состоянии веры, что иногда, мне кажется, она забывает, что у прихожан есть уши. Петрис. Самодовольная церковная сестра, которая похитила саирабаза и пыталась настроить город против кунари. Теперь он вспомнил её: пепельно-светлые волосы, узкие губы и маленькие змеиные глаза: лицо, которое не было уродливым, но всё же умудрялось оставаться удивительно непривлекательным, особенно в сочетании с этим язвительным голосом. — Сестра Петрис. Я уже встречался с ней. Себастьян со вздохом присел на край скамейки. — К сожалению, сейчас Мать Петрис. — Она тебе не нравится. — Осознание этого порадовало Фенриса. Было обнадеживающе сознавать, что даже Себастьян способен кого-то ненавидеть. — Мне не нравится её политика. — Нет. Ты презираешь её. Себастьян рассмеялся. — Очевидно, мне нужно усерднее работать над тем, чтобы скрывать свои менее милосердные чувства. У Эльтины возникло такое же подозрение. Увы, это не помешало ей продвигать эту женщину. Теперь она выше меня по званию. Признаюсь, я нахожу это… неприятным. — Действительно. Прискорбно, что ядовитое существо получит повышение и власть, в то время как более достойные кандидаты будут упущены из виду. Прискорбно, но неудивительно. — Я не могу быть слишком возмущённым, — сказал Себастьян. — Я ещё не давал своих клятв. Кроме того, Церковь — не то место, куда следует идти мужчине, если он чрезмерно амбициозен. Женщины здесь — лидеры. Братья же… Что ж, мы занимаемся более спокойными обязанностями. Фенрис кивнул. Он отметил, что Киркволлская церковь была одним из немногих мест в городе, где женщины оказывали влияние. В церкви Тевинтера, при Чёрном Жреце, всё было по-другому. Там господствовали мужчины, и казалось, что это скорее государственное учреждение, чем религия. — Возможно, это и к лучшему. Те, кто стремится к власти, часто наименее достойны обладать ею. Себастьян выглядел несколько удивлённым этим заявлением. — Хорошо сказано. Я согласен. — Он сделал паузу, казалось, наблюдая за шелестом ветра в ивах. — Должен сказать, я удивлён, что вижу тебя здесь. Разве сегодня не еженедельная игра Варрика в «Порочную Добродетель»? И после выбора, который ты сделал с месье Дюпюи, я подумал, что, возможно, ты решишь, что Андрастианство, возможно, не для тебя. Последняя тема была не из тех, о которых Фенрис хотел размышлять. Пытка и убийство Дюпюи были не более чем рефлексом, привычкой, столь же знакомой, как чистка доспехов или оттачивание клинка; однако его беспокоило, что он потерял контроль над собой, что, возможно, расправился со злодеем слишком рано и не смог предотвратить смерть матери Мариан. Ему нравилось использовать свой гнев как инструмент, и мысль о том, что он может взять над ним верх, была… удручающей. — Так уж получилось, что мне нравится ваша религия, — сказал он. — У меня была проблема с Дюпюи. К счастью, эта проблема… была решена. — Для тебя не здраво совершать такую жестокость. Заново переживать фрагменты своего прошлого. Хоук не должна была отдавать такой приказ. Фенрис нахмурился. — Она ничего не отдавала. — Возможно, она и не отдавала команд, но она определённо поощряла это… — Я не подчинился. Я сделал выбор. Если тебе не нравится мой выбор, вини меня. — Я не пытался тебя обидеть, — сказал Себастьян. — Полагаю, я просто поинтересовался, рассматривал ли ты этот вопрос в связи с твоей предыдущей историей. — Ты, кажется, намекаешь, что я не принимал решения сам. Это довольно оскорбительно для человека, который был рабом. — Я просто имел в виду, что вы с Хоук… влияете друг на друга. Не всегда к лучшему, думаю. — Понятно. Возможно, он был прав. Интенсивность того, что он чувствовал, когда был с Мариан, — это могло быть чудесно, близко всего к блаженству, а могло быть сводящим с ума, разрушительным и изменчивым. Когда они не были родственными душами, погружёнными во взаимное восхищение, они казались непримиримыми соперниками, намеренными проделать дыры друг в друге. Неудивительно, что она бросила его, как дурную привычку, и нашла себе что-то более спокойное. — В любом случае, возможно, я наговорил лишнего, — сказал Себастьян. — Я лишь хочу сказать, что рад видеть тебя снова здесь. Этот дворик — хорошее место для молитвы. Фенрис поспешил отвергнуть мысль о религиозном обращении. — Я не молился. — Нет? Тогда ты очень хорошо имитировал это. — Я отдыхал и… размышлял. Себастьян улыбнулся. — Размышлял о благословениях Создателя? Знаешь, это подозрительно похоже на молитву. — Я размышлял о своих поражениях. — Это тоже может быть своего рода молитвой. — Моих поражениях в азартных играх, — уточнил Фенрис. Это вызвало смешок у церковного брата. — Ах да. Насколько я помню, «Порочная Добродетель» гораздо более порочная, чем грациозная. Сколько ты проиграл? Фенрис подумал о Мариан, стоящей на ступеньках своего дома в траурной одежде. Ему пришлось держаться на расстоянии, потому что у него возникло искушение стереть хмурость с её губ поцелуем, чего он не должен был делать. Он должен был изящно уступить, принять свой проигрыш с таким же хладнокровием, с каким отдал свои монеты. Она помахала ему на прощание, и серебряное кольцо на её пальце насмехалось над ним. Сейчас она была одета в чёрное, но пройдёт совсем немного времени, и она оденется в белое. Фенрис выдавил из себя печальную улыбку. Он никому не позволил бы увидеть своё сожаление. — Я потерял всё, что у меня было.