Prezioso e dolce

Раньше Птица думал, что сладкими могут быть только слёзы врагов, и то — фигурально. Но когда по бархатной щеке Тряпки скатывается слезинка, не поймать её губами — преступление, а сделать это — искушение настолько сильное, что противиться не имеет смысла. — Тшш, птенчик. Голос у Птицы ласковый-ласковый, мёдом текущий, и таким же мёдом растекается сладость по губам. Тряпка всегда плачет, когда ему слишком хорошо. Он вцепляется пальцами в простыню, вскидывает бёдра, скулит и зовёт Птицу с каждым движением ладоней по своему телу, и это лучшая симфония, полная чистой искренности. Тряпка честный, врать он не умеет, так и не научился, хотя периодически пытается что-то скрывать, если считает, что это побеспокоит Птицу или Серёжу. Но сейчас Птица знает: ни на какой самоконтроль сил у младшего нет, он открытая книга, самая притягательная из возможных. Горячие пальцы скользят от шеи по груди, коготок обводит поочерёдно соски — и Тряпка задерживает дыхание, замирает, распахнув влажные ресницы, и в этом ясном голубом взгляде можно утонуть, как в бескрайних небесах. Птица спускается поцелуями по вздрагивающему животу к внутренней поверхности бедра, нежно царапает внешнюю сторону и в награду получает новый высокий стон, шире раздвинутые ноги и тихое «Птица-а!..», слетевшее с искусанных губ. Он улыбается, оставляет засос на нежной коже и возвращается на уровень глаз, где в уголках снова блестят слёзы, дороже любых бриллиантов. — Хочешь, сладкий? Он трётся Тряпке носом о висок, зарывается в рыжую гриву, в свежий арбузный запах шампуня и шёлк волос, и на мгновение будто исчезает, превратившись в чистое удовольствие. Тряпка много делает, чтобы ему самому было приятно себя воспринимать, ухаживает как только может за новообретённым телом, и этим невозможно не наслаждаться, когда вся эта мягкость и нежность сама идёт в руки. Или, как сейчас, лежит под ним, плавясь от желания и забыв даже про извечный стыд. — Хочу… Очень хочу, Птица, пожалуйста… На дне глаз затаился страх. Тряпка каждый раз боится, что ему откажут, посмеются, отвергнут. Птица пытался его убедить, что такого не может случиться, но со временем смирился, и даже стал получать удовольствие от такой отчаянной жажды внимания и любви. Он нежно обнимает Тряпку, позволяет обвить ногами свою талию и легко приподнимает, усаживая себе на бёдра, сам сев на колени на кровати. Несмотря на наличие тела, тот будто почти ничего не весит, по крайней мере, для Птицы, и держать его так легко. Тем более, так можно крепче прижать к себе, втянуть носом запах, куснуть подставленную шею — вкусно, сладко, всегда мало, по кусочкам бы его всего сожрал, если бы было можно. Но вместе с тем любой из их триумвирата для Птицы драгоценен, и он поклялся никогда не позволить, чтобы им был причинён вред. Но капельку крови ему никто не может запретить, даже наоборот, Тряпка бы так не подставлялся, если бы ему не нравилось. Птица всегда хорошо видит, когда тот терпит, а когда искренне наслаждается. Они вместе открывали эту грань, и оба слишком хорошо знают друг друга, чтобы не использовать это знание. Тряпка всхлипывает и прижимается к груди Птицы, запрокинув голову, когда тот обхватывает смазанной ладонью оба их члена и медленно ведёт вверх и вниз, сильнее сжимая под головками. От одной этой реакции кровь ударяет в голову и под эту самую ладонь, распаляя ещё жарче. Второй рукой Птица гладит Тряпку по спине, иногда выпуская когти, и тот плавится окончательно, полностью забывшись в ощущениях, поскуливая и держась за плечи перед собой. — Такой хороший, такой красивый, нежный мой, отзывчивый мальчик. Последние слова, на которые хватает Птицы. После он только сжимает плечо Тряпки зубами и ритмично двигает рукой с низкими вибрирующими стонами, пока не кончает — как и всегда, почти синхронно с Тряпкой, с разницей буквально в несколько секунд: наследие их обитания в одной голове. Тот сразу расслабляется, растекается в его руках, соответствуя имени, и остается только уложить осторожно на постель и лечь рядом, обнимая руками и крыльями. Он снова плачет. Слёзы облегчения и любви — непременный итог подобного для Тряпки, и Птица снова сцеловывает каждую, шепча, что его птенчик самый желанный на свете и что они не расстанутся никогда, и у них ещё тысячи раз впереди, когда будет так же прекрасно