Я — твоя смерть

Пока жнец ходил по стулья, пока кряхтел, просовывая в портал узкий длинный стол в чёрных тонах, пока расставлял всё это добро в белом ничто невдалеке от кровати, Гено успел искусать себе все губы и принялся уже грызть кончики фаланг, оставляя мелкие ямки и вмятины, да едва видимые заусенцы на загрубевшей жёсткой надкостнице. На языке заиграл металлической кислинкой привкус крови, и он охнул, отдёргивая руку ото рта, с изумлением уставившись на лоскуток кожицы, что сам только что отодрал с дистальной фаланги особо нервным неосторожным движением. — Давай подую, — Рипер наклонился над ним, отбирая дрожащую мелко руку, притягивая ту вплотную к губам и щекоча тёплым дыханием, провёл тут же языком от основания поврежденного пальца к самому его кончику, слизывая каплю красной крови, что скользнула со свежей ранки вниз. — Плохая привычка — грызть пальцы. Руки будут некрасивые и шершавые. Гено поджал губы. И кто же будет виновен в этом? У него не было этой привычки прежде. Даже во времена повторяющихся раз за разом геноцидов он не грыз пальцы от нервов, а сейчас вот… хотя, какая к чёрту разница?! — Ну не дуйся, моя прелесть, ничего страшного. Я буду любить тебя и с такими руками. Буду приносить тебе заживляющую мазь и смазывать ранки, буду выцеловывать, чтобы быстрее зажили, — он будто в подтверждение оставляет поцелуй за поцелуем снизу вверх, останавливаясь на самой вершине. — А может и не только пальцы… — обхватывает вдруг палец губами и втягивает в себя. О звёзды! У Гено вспыхивают щёки от неоднозначности происходящего, и он спешит отвести глаза и обматерить себя за глупые мысли и зашевелившуюся магию в малом тазу. Как можно? Почему же так сложно контролировать собственное тело?! Он просто ужасен… Рипер невозмутимо с тихим причмокиванием выпустил палец и блеснул довольным взглядом, оценив потупленные глаза и румянец на щеках, провёл рукой от подбородка к виску, спускаясь следом плавной дугой по затылку к нежным сочленениям шейных позвонков, царапая и пуская мурашки низким урчащим тоном: — Тебе идёт смущение, ох, Ге-е-ено, просто невозможно отвести взгляд, этот голубой оттенок, словно нежные незабудки, как весеннее небо, что подарило кусочек себя твоим щекам, так и хочется коснуться. Гено затаил дыхание. Это было что-то новое, Рипер никогда прежде не сыпал такими нежными комплиментами в его адрес. Никогда не говорил такими романтическими витиеватостями, что он красив. Что это значит? Это одновременно зачаровывает и пугает. Чем же ему это грозит? Что ему следует сделать? Ответить? Поблагодарить? Умилиться, засмущаться и умереть от носового кровотечения прямо тут и сейчас? Гено хмыкнул — да, было бы неплохо, но ему точно не светило умереть при Смерти, даже если учесть, что он уже давно при́смерти. Он фыркнул от получившегося нечаянно каламбура и всполошенным зверьком уставился на недовольно нахмурившего брови жнеца. Ох! Что же он наделал?! Глупые мысли, глупое фырканье! — Не веришь в мои чувства, Гено? Или смеёшься надо мной? Что значит твой тихий смешок? Думаешь, я с тобой играю, думаешь, Смерти чуждо чувство прекрасного? Думаешь, я не умею любить по-настоящему, что я разучился? Что не даю тебе всего, что следовало бы? Недостаточно сильно выражаю свою любовь? Ох нет! — Нет же, Рипер, я совсем не… — Не веришь мне? Мне следует доказать всю серьёзность моих намерений? Ты этого хочешь? Доказательств? Потому ты такой нервный последними днями? У Гено похолодели руки, магия застыла, практически прекратив свой ток по жилам. Ему следовало бы быть осторожнее. Ему следовало бы лучше контролировать себя, свои слова, действия и даже мысли: — Н-нет, Рипер, я н-не нервный и мне совсем не нужно… Я… я верю тебе, не нужно ничего доказывать! — Правда? А почему же я постоянно вижу сомнения в твоих глазах, почему ты так часто оглядывался по сторонам в том кафе, следил, куда смотрю я, что делаю? Ревновал к тому несчастному! Нет, ты мне не веришь, Гено. Полагаешь, я могу предать, бросить. Ты не веришь в мою любовь, не видишь, насколько она огромна! Но я тебе покажу. Ты будешь уверен во мне с сегодняшнего вечера, ты будешь знать, насколько сильно ты мне нужен! Я докажу тебе! Рипер нависает сверху, и Гено закрывает глаза от страха, позвоночник щиплет немотой, а пальцы на ногах и вовсе стали нечувствительны, словно замерзали в снегу не один час, магия вязнет в покрытых гусиной кожей костях, а язык прилип к нёбу, высохший, кажется, на перец. — Не бойся, моё сокровище, всё, что я говорю тебе, это не только слова, сегодня я докажу тебе, насколько сильно ты мне нужен. Подарю свою благодарность за твоё согласие разделить свою жизнь со мной. … «Разделить жизнь» — Гено чувствует, как с его щёк слизывают горячие слёзы, всхлипывает, когда на его плечи давят, укладывая на спину: — Не надо, Рипер… Рип, нет, я тебя прошу… — Нет-нет, милый, как же не надо? Конечно надо, просто необходимо. Я так решил, я готов доказать тебе. Я так хочу. Рипер не понимает, не слышит, не знает, что сейчас творится в дрожащей протестом и испугом душе. Что он задумал? Что ещё пришло в его дурную голову, какую ещё глупость внушил себе этот эгоистический нарцисс? — Не тр-в-м-ф-ф… — Гено закрывают рот рукой. — Молчи, Гено, молчи и расслабься. Тебе понравится, я обещаю. А завтра будет всё, что только захочешь, что только попросишь, только молчи сегодня. Позволь мне доказать. И Гено вдыхает часто и едва видимо, разрываемый глупой внезапной надеждой и сомнениями. Так хочется вдруг поверить в его эту «настоящую любовь», непонятно почему, увидеть наконец раскаяние и понимание в этом жадном жарком взгляде. Гено не понимает себя, Гено не знает, откуда и когда в нём появилось это желание. А может… так оно и есть? Может, он сам сделал из себя жертву? Может, жнец не такой ужасный и ничего страшного сейчас не случится? Вдруг Рипер и правда лишь хочет подарить Гено немного настоящей ласки, поняв, что всё это время только брал и требовал, и ничего больше? Да и его это обещание дать всё и… можно же будет остановить его, наверное, если его понесёт уж откровенно не туда, правда же? Да? У Гено же хватит силы его остановить? Как же хочется верить… И он откидывает голову назад под довольное урчание низкого голоса, дыша глубоко и часто, чувствуя на себе его губы, впервые действительно стараясь расслабиться и позволить себя любить, а не просто использовать, скребёт пальцами по ткани покрывала после каждого поцелуя, что непрерывной дорожкой бегут по рёбрам вниз. Рипер спешит, он как всегда нетерпелив и жарок. Секунда времени — избавиться от нижней части гардероба и снова нависнуть сверху, смущая и завораживая взглядом и словами. И неожиданными для Гено требованиями. — Покажи мне себя, мой мальчик, ну же, не бойся. Я хочу узнать тебя ещё и в мужской форме, сладкий, ну давай же, не стесняйся… — Рипер натирает мягкую магию, цветной пленкой обтянувшую белую лобковую кость. — Чего же ты ждёшь? Стесняешься? Боишься? Сомневаешься? Или я тебя не возбуждаю? Гено всхлипывает, разводя колени шире. Ах, если бы! В груди бурлит ненависть к себе и желание одновременно. Если бы эта эгоистичная сволочь его не возбуждал! Но нет же, нет — кости таза ноют и дрожат в предвкушении, магия пульсирует, рвётся оформить голубой псевдо-орган, превратиться в яркую плоть, отчаянно жаждет внимания и ласки, таких касаний, что обещает подарить ему нависающий сверху Рипер. И он отпускает. Всхлипывает и отпускает. Позволяет ей собраться в тугую спираль между бёдер, а следом тут же и в гладкий ствол, по нежной кожице которого в ту же секунду скользнули уверенно пальцы Рипера, а потом и язык. Гено застонал глухо и потянулся руками за голову — было нужно, просто необходимо вцепиться во что-то пальцами, а скрести по белому черепу Смерти не хотелось, не хотелось переходить эту последнюю черту, что убьёт окончательно его гордость, ни в коем случае не сжимать чёрную бархатистую ткань балахона, не касаться к крепкому лордозу шеи и не давить на лопатки… и Гено отчаянно впился в кованое железо ажурной спинки кровати вместо всего этого. Нет, он не коснётся его по своей воле, никогда и ни за что, только если Рипер заставит. Ведь одно дело по необходимости терпеть и позволять к себе касаться, а совсем другое проявлять инициативу и желание самому — сейчас это словно предать себя, будто признать своё желание настоящим, смириться, перестать бороться и надеяться на свободу, полюбить свою «клетку», внушить, что рад ей, чтобы не сойти с ума, сделать вид, будто и сам желаешь так жить, с ним и для него… хочется верить, что это не так. У Гено всё ещё получается в это верить. Он выгибается в пояснице на каждое влажное движение, едва удерживая себя на грани, скулит глубоким толчкам и вздыхает рвано нежным скольжениям языка по самой вершине. Ёрзает по скомкавшемуся покрывалу, не смея попросить и признаться даже себе, что вот-вот, что уже почти, что если бы хоть на секунду ощутить Рипера в себе внутри — он бы взорвался удовольствием не хуже фейерверка в новогоднюю ночь. Он не попросит об этом никогда, лишь продолжает стонать через зубы и сжимать железные прутья руками от ноющего удовольствия, которое нестерпимо недостаточно. Рипер не выдерживает первым. Взрыкивает и накрывает скулящего под ним монстра собой, врывается в Гено, закусившего, чтобы не закричать, губу, и сводит с ума безумным темпом, выбрасывая того за грань всего за каких-то несколько секунд… несколько толчков. Перед глазами пляшут синие пятна, так похожие по цвету на то, что расплывается сейчас по псевдо-плоти и подвздошным костям, и Гено пропускает момент, когда руки над головой стискивают в мёртвой хватке, сводя вместе запястья. Соединительная ткань ноет и саднит, боль, пробивающая хрящики, приводит в сознание, и вид зависшей перед грудью чужой души заставляет Гено пропустить вдох. «Нет, нет! Не смей!» — Гено скрипит зубами, пытается вырвать руки, но его усилий словно и не замечают, прижимают собой. «Не смей! Только не это! Нет!» — чужая ладонь уже шарит в подреберье, вылавливает дрожащее от страха перевёрнутое сердечко. «Рипер, не надо!» — Гено не знает, кричит ли он на самом деле слова, или сбившееся вытянутой из груди душой дыхание заглушает и искажает крики полностью до неузнаваемости. Состояние пережитого только что блаженства, яркое и острое чувство наполненности внутри, жёсткие толчки и душа, в которую нагло вливается чужой сгусток энергии — сильный, необузданный, дикий, яростный, намного сильнее его самого — невозможно противиться, невозможно вытолкнуть и не принять в себя, не хватит силы не впустить, да даже закричать силы уже не хватит. Гено хватает ртом воздух, словно бьющаяся в агонии живность, пальцы давно затекли, он не чувствует рук выше пястных костей, что зажаты так сильно крепкой ладонью, он не слышит собственного тела, что словно мёртвой тушей безвольно раскинуло конечности на мягкой широкой кровати, он чувствует лишь как чужая магия наполняет его собственную душу, как затуманивает разум спазмами болезненного от сопротивления удовольствия. И как горит внутри, горит снаружи, всюду горит, тоже чувствует: в костях, что бьёт мелкая дрожь; в тазу, где наполненная чем-то горячим и липким, пульсирует магия; в душе, которая уставшая и обессиленная онемевшим и оглохшим сердечком от переполняющей чужой энергии падает на внутреннюю грань позвоночника, вместо того, чтобы правильно и привычно парить посреди клетки рёбер. Он не помнил, когда закрыл глаза. Не то уснул, не то просто потерял сознание. Не видел, как его тело бережно укладывали по центру кровати, чтобы не упал ненароком, среди ночи проснувшись, как накрывали одеялом и нежно и трепетно целовали в губы, в носовую косточку и в висок, как шептали, что любят и уж теперь он и сам знает, насколько сильна эта любовь… Гено не слышал. …

***

… В Андерсвап было как всегда шумно и оживлённо. Нет, не потому, что в кафе обычно так и бывает в это время суток… да и не было это помещение кафе — так, обычный дом обычных братьев: Стретча и Блуберри. Вот только мельтешащий неустанно скелетик в голубой бандане на шее наводил хаоса больше, нежели пять официантов и три повара вместе взятых. Блу вскинул руку в голубой перчатке и свёл у переносицы брови, и Инк вздохнул тяжело, понимая, что этот мир рухнет быстрее, чем маленький Свап отступится от своего и откажется от выдвинутых ему требований. — Ты бездушный, безразличный, бессовестный болван! Как можно быть таким чёрствым и… и… и… бездушным?! — сдался Блу, не в состоянии больше подобрать ещё какого-то другого слова, вместо уже использованного ранее. — Как ты можешь такое говорить вообще? «Разберутся сами», что за разберутся сами? Нас попросили помочь! Может, его там убивают вообще, а ты мне тут нос воротишь! Инк скривил этот самый нос и выставил вперёд руки, словно пытаясь подать Блуберри свои слова на ладонях… для лучшего восприятия: — Блу-у-уберри, он пришёл со Смертью, он ушёл со Смертью. Если он его не убил, значит и не убьёт. Рипер не имеет привычки играть со своей работой и забирать кого-то раньше времени тоже, Блу. Ты что-то неправильно понял… Младший Свап аж подпрыгнул на месте: — У него была кровь! Его, видимо, бьют! Неужто твой Ри… как его там правильно? Ах, да! Рип-пер не может издеваться? Весь такой из себя правильный, мистер идеальность или как?! Никогда в жизни не поверю! Он же Смерть, ты сам говорил. А Смерть жестока! — выдал эмоциональную, но от этого не менее глубокомысленную мысль Блуберри и сложил руки перед грудью. Инк потёр ладонью череп: — Но он никогда никого не бил до этого, Блуберри. Это какая-то ерунда. В Инка вновь ткнули пальцем: — Откуда ты знаешь? Ты проверял? Не-е-ет, нет! Не проверял! Потому что ты не веришь! Не веришь тому несчастному бедненькому скелету, и не веришь мне! Твоему другу! Ты без… — Да-да. Бездушный, бессовестный, бессердечный… — перечислил Инк, согласно кивая, но замыслившись о чём-то своём. — Бесчувственный! — добавил Блу, наконец вспомнив ещё одно, упущенное им ранее слово. Инк передёрнул плечами. Блуберри-таки удалось зацепить его за живое: — Ладно, мелкая ты прилипала! Я пойду и проверю то место, о котором ты рассказал. Загрузочный экран какого мира? — Афтертейл! — с готовностью ответил Блу и завертелся на месте юлой, потом подпрыгнул, воскликнул что-то эмоциональное, но непонятное и помчался куда-то в комнату. — Ты куда? — простонал Инк устало. Через секунду Блу уже вкладывал в руки защитника альтернатив сложенный плед и пачку печенек: — Вот! Возьми с собой, вдруг он в плохом состоянии или голоден! Инк хмыкнул, принимая вещи, прижимая их к груди и качая головой из стороны в сторону: — Ты не оставишь меня в покое, пока я не пойду к нему? Правда? — Правда-преправда! — закивал головой Блуберри. — Совсем и ни в коем случае не оставлю! Иди уже! Прямо сейчас! Я буду ждать вас двоих тут! — и он уселся прямо там, где стоял — на темную зелёную кляксу ковра. — И так и знай, я не сойду с этого места, пока ты не вернёшься. Инк снова вздохнул устало, подкинул в воздух прислонённую к спинке стула Бруми и мазнул густым ворсом по воздуху, открывая узкий, не слишком заметный со стороны, портал. И сделал аккуратный шаг по ту сторону…