Вспышки

Вспышки – А вот и твой Морис. Вы будете любить друг друга месяцев пять, – улыбнулся помощник режиссера своей шуточке, – так что, знакомьтесь. Ты поднимаешь взгляд и видишь перед собой высокого застенчивого блондина с серо-голубыми глазами и бледной, почти прозрачной кожей. И хотя ты слегка разочарован несколько блеклой внешностью своего будущего партнера по фильму, все равно широко улыбаешься и протягиваешь ему руку. – Руперт. Только не надо шпилек, я не из тех рупертов. – Джеймс, – звучит мягкий голос в ответ. Он смотрит отстраненно и немного неуверенно. И это понятно. Ты знаком с режиссером, тебе не надо было волноваться и переживать, роль и так была сразу твоя, без всякого кастинга, а Джеймс оказался здесь только благодаря тому, что первый утвержденный актер не смог приехать вовремя. Неудивительно, что он чувствует себя не в своей тарелке. Но, похоже, что это ненадолго. Все-таки роль у него главная, а значит, уверенность придет быстро. *** – Уже пять дней прошло. Завтра снимаем ключевую сцену с поцелуем, а вы все еще шарахаетесь друг от друга, – режиссер смеется, но глаза его серьезны. – Мы не шарахаемся, – вслух обижаешься ты, хотя в глубине души согласен с диагнозом. Контакта почти нет. Вы слишком разные, слишком чужие друг другу, и за пять дней, пожалуй, мостов не навести. – Сегодня же ужинаете вместе, – решительно заявляет режиссер и машет рукой, заранее отметая все возможные возражения. – Делайте, что хотите, но чтобы завтра все прошло гладко и продуктивно. И ты киваешь головой, глядя на внезапно покрасневшего блондина. Эта его манера резко и без видимой причины заливаться краской частенько вводит тебя в ступор. – Я заеду в семь, – слышишь ты и пожимаешь плечами. Можно было бы заскочить в закусочную и сразу после съемок. Но Джеймс явно воспринял указание режиссера очень серьезно. И значит, будет ужин. "Ну и пусть", думаешь ты, глядя в спину удаляющегося партнера. *** Джеймс заезжает за тобой ровно в семь на мотоцикле. Забавно… Такого финта ты никак не ожидал. Он в узких обтягивающих джинсах и короткой кожаной курточке, улыбается тебе еще издали. Один шлем на колене, другой, как и положено, висит на руле, ждет пассажира. Ты смотришь на него и понимаешь, что сейчас он совсем другой, не такой, каким кажется на съемочной площадке – более свободный и расслабленный – сидит себе спокойно на своем «железном коне». И ты впервые обращаешь внимание на его стройную фигуру. – Мотоцикл, – фыркаешь ты, подходя поближе, и он смеется в ответ, отбрасывая непослушную золотистую прядь со лба. После шлема его волосы в беспорядке, но так даже лучше. – На автомобиль я еще не наработал. Может быть после съемок куплю. Поехали, – он протягивает тебе второй шлем. Ты легко вспрыгиваешь на заднее сиденье и крепко обхватываешь его руками. Куртка приятно пахнет кожей и очень мягкая на ощупь, так что к ней хочется прижаться, что ты и делаешь, с шумом втягивая носом воздух, но тут же отстраняешься, почувствовав, как напряглась спина водителя. *** – Думаю, что изначально мы все бисексуальны, – горячишься ты, успевая, однако, обратить внимание на то, как снова краснеет твой собеседник. Теперь тебе даже нравится его особенность к месту и не к месту заливаться румянцем. Ты находишь это очень милым. Вы сидите в небольшом полупустом ресторанчике. Салаты, стейки и картофель уже съедены, и перед вами только бокалы – у тебя с вином, у него с водой. Вы уже целый час трещите о любви, сексуальности и отношениях между полами, но не приблизились к согласию ни на шаг. – Мне кажется, все немного сложнее, – Джеймс уже не заикается, произнося слова «гомосексуалист» и «трахаться». И в этом, безусловно, твоя заслуга.– Вся история человечества… – Да, к черту историю человечества, – взвиваешься ты, понимая, что так у вас ничего не выйдет. Слишком разный градус напитков. – Нам завтра надо будет играть не историю человечества, а совершенно конкретную историю двух влюбленных по уши чуваков. Целоваться придется. Взасос. Очень тебе поможет теория естественного отбора перед камерами? Поехали куда-нибудь – к тебе или ко мне! – почти орешь ты, понимая вдруг, что сидящие вокруг люди уже начинают оглядываться на вас с любопытством. Джеймс быстро допивает воду и поднимается. Щеки его пылают. По пути домой он останавливается у маленького магазинчика и выходит оттуда с бутылкой «Бордо». Ты потихоньку ухмыляешься – полбутылки вина на лицо – это почти школьная программа. Но хоть что-то. *** – Камера! Мотор! Голубые глаза смотрят внимательно, неотрывно, шарят по твоему лицу, будто гладят. Кто бы мог подумать, что этот недозамороженный товарищ вдруг так преобразится. И кто бы мог представить, что это будет настолько приятно, удивляешься ты, но тут же одергиваешь себя. Нужно работать. Ты впиваешься в него взглядом, чувствуя, как между вами натягивается какая-то невидимая, но очень крепкая нить, как она начинает медленно сматываться, и вдруг кто-то без предупреждения дергает за нее – Джеймс резко бросается вперед, к тебе, обнимает, касается твоих губ своими. И ты уже готов податься ему навстречу… – Стоп! – раздается голос над ухом. – Ребята, что-то не очень выходит. Хм… попробуйте чуточку по-другому, – режиссер выводит в воздухе вензеля руками, пытаясь показать это самое «по-другому» с помощью жестов. Еще дубль, еще и еще… Губы Джеймса, мягкие и нежные, ласкают и ласкают тебя. Внезапно ты чувствуешь, как его язык проникает тебе в рот и движется там требовательно, повелительно. «Ах, вот как, значит», думаешь ты, стараясь не отстать от партнера. Вы играете языками, будто сражаетесь друг с другом, и вам это нравится. Наконец, он с трудом отрывается от тебя, глаза затуманены. Ты тоже видишь все сквозь какую-то пелену. А он снова целует тебя. На этот раз осторожно и ласково: в губы, щеку, шею. Ты обнимаешь его крепко, как и положено твоему герою. Но это не Алек, а ты сам дрожишь от дурацкой необъяснимой радости, потому что чувствуешь, как возбужден твой партнер по съемкам. – Снято! Молодцы, отлично сыграно. Ведь можете, когда захотите. Перерыв! Ты тихо сидишь, выдыхая и приходя в себя. Джеймс уже давно сбежал куда-то покурить. *** – Тебе понравилось, я же почувствовал. – Ну… – Ну, – передразниваешь ты его и смеешься. Первая неловкость после того эпического поцелуя прошла, а теплое чувство осталось. И тебе очень хочется узнать, что чувствует он. – Но ведь это был интересный опыт, правда? – говорит и смотрит на тебя почти умоляюще. – Конечно, – отвечаешь ты полунасмешливо, полусерьезно. – У тебя очень красивые губы, – неожиданно заявляет Джеймс, и ты теряешься, не зная, что сказать. А он делает шаг к тебе, протягивает руку и проводит большим пальцем по губам. Непонятно отчего ты вдруг прикусываешь этот палец, а Джеймс вздрагивает, придвигаясь совсем близко. И ты чувствуешь, что он в таком же напряженном ожидании, как и ты. Теперь, когда на вас уже не нацелены камеры, этому новому глубокому и страстному поцелую больше нет внешних оправданий. Сейчас вы делаете это не потому, что так надо, а потому, что вам обоим этого очень хочется. И к черту всю историю человечества. *** – У тебя опять стоит. – Блин… Ты бы не болтал языком без дела, а занялся бы этой проблемой. – Ну, нет… подождем немного. – Чего ждать-то? – Да, так… – ты лениво усмехаешься, устраиваясь у него на груди поудобнее. – Просто мне нравится чувствовать тебя и твое желание. – Изверг. – Ага, – ты улыбаешься и продолжаешь гладить его по упругому животу, миллиметр за миллиметром пробираясь все ниже. Он дергается и вибрирует, слегка приподнимаясь, пытаясь заставить тебя продолжать движение туда, вниз. Но ты непреклонен. Тебе хочется еще немного помучить этого правильного мальчика из хорошей семьи с университетским образованием и ворохом предрассудков. Сейчас он твой и только твой. *** – Ты что творишь, Джимми-бой? – шипишь ты ему на ухо, пока осветители переустанавливают софиты, а режиссер распекает оператора. – Да, все равно, никто ничего не заметил, – отмахивается он, натянув измятую простыню до подбородка, При этом ты оказываешься укрытым чуть ли ни по уши, чему рад несказанно, потому что рука Джеймса снова отправляется в свободный полет по твоему обнаженному телу. Ему нравится дразнить тебя на людях. Это возбуждает и помогает настроиться на роль. Ты не возражаешь, а если и делаешь это, то скорее для порядка, потому, что он ждет этого от тебя. Но не сегодня. Сегодня сцена, где тебе придется пройтись голым перед всей группой, одеваясь и рассуждая об отъезде. – Мне же скоро вылезать! – рычишь ты тихо, но яростно, старательно делая вид, что тебе холодно. – Как я буду тут расхаживать с таким красавцем? – А ведь действительно хорош, – шепчет Джеймс и улыбается как-то особенно нежно. Он в последний раз касается твоего возбужденного члена, и чуть отодвигается в сторону. Тебе легче, но ненамного. Все же, он слишком близко. *** – Представляешь, мы знакомы уже сто лет, а я только сегодня заметил, какая она красивая. Мне кажется, родители правы, она будет мне отличной женой. Ты смотришь на него и улыбаешься так, что сводит челюсти и режет в глазах. Он очевидно счастлив, рассказывая тебе, как другу, обо всех ее достоинствах, а ты только и можешь, что сидеть и кивать, хотя на самом деле тебе хочется заорать, врезать ему в ухо, разодрать эту белоснежную безупречно выглаженную рубашку в клочья и… снова затащить его в постель. Как давно вы не были вместе, как давно ты не чувствовал его в себе. «Я люблю тебя, Джимми», беззвучно кричишь ты. «Я люблю тебя, идиот! Ну, неужели ты не видишь этого?» Но вслух ты произносишь какие-то стандартные фразы, желаешь ему счастья, восхищаешься будущей невестой, потому что ты тоже самый настоящий идиот, только молчаливый, гордый и упрямый. *** – Почему ты ушел тогда? – Почему ты ничего не сказал? – Я любил тебя. – Тебе же не нравилось. Ты же не мог получить удовольствия, пока не закрывал глаза и не представлял себя с женщиной, – голос ехидный и напряженный. – Я, правда, так и не смог понять, где ты потом нашел женщину, готовую тебя отодрать. И главное, чем она это делала? – А ты хотел, чтобы я рассказал журналистам, как до сих пор вою в подушку оттого, что во мне нет тебя? – ты тоже способен говорить ехидно. – Ты стал жестче… – вздыхает он и отводит взгляд, а тебе до боли хочется поймать его руку и прижать ее к себе, провести ею по своим губам, поцеловать ладонь. – У меня был хороший учитель. – Неправда. Если бы я только знал… – То что? Ты не женился бы? Ты бы похерил семью, родителей, карьеру? Ради меня? Я давно уже не верю в сказки, друг мой. – Я до сих пор думаю о тебе. – Как твои дети? – ты резко меняешь тему. – Прекрасно. Уже выросли, я им больше не нужен. А как твои? – Чудесно. Еще карапузы, и я им очень нужен. Ты решаешься взглянуть ему в лицо. Усталый человек с поредевшими светлыми волосами, чуть обвисшими щеками и потухшим взглядом смотрит на тебя внимательно, как тогда, в первый раз перед поцелуем. И внезапно в глубине этих серо-голубых глаз что-то вспыхивает, и тебе до дрожи в коленях нужно знать, что видит он в твоем лице. Замечает ли он твои вертикальные морщины на лбу, твою усталость и боль? Вы долго глядите в глаза друг другу, он поднимает руку, легко касаясь твоих губ. И ты вдруг непонятно отчего прикусываешь его палец… … – Никогда больше не смей уходить навсегда, – говоришь ты, отдышавшись и зарываясь пальцами в его пшеничные кудри. – Никогда больше не смей отпускать меня, – отвечает он, устраиваясь на твоей груди… Холм – Ты чего-нибудь боишься в жизни? – Не знаю, может быть, высоты… хотя, вряд ли, – ты закрываешь глаза. Яркий солнечный луч слепит, пробиваясь сквозь листья огромного дерева, под которым вы устроили пикник. Ласковые прикосновения нежных пальцев рассыпают по коже миллион крохотных искр удовольствия. Тебе не очень удобно лежать на тонкой подстилке – ветка или корень врезается сквозь ткань прямо в бок, но ты готов терпеть что угодно, лишь бы не спугнуть друга, не испортить момент. Тот поцелуй, который ты спровоцировал вчера своей невольной выходкой, чуть не стал катастрофой для обоих. Джеймс, очнувшись, пулей вылетел из комнаты, а ты остался, по уши в недоумении, крепко замешанном на обиде и страхе, что все испорчено окончательно и бесповоротно – и отношения, и фильм. А все только потому, что ты не мог ждать. Как же ты был счастлив, когда он явился сегодня в походном прикиде и пригласил тебя на небольшую дружескую вылазку… – А если мы сейчас проверим? – голубые глаза озорно сверкают, яркая улыбка озаряет его лицо. Он быстро целует тебя в губы, хватает за руку и тянет на себя. Ты вскакиваешь вслед за ним, готовый идти хоть на край Земли, потому что он позвал тебя с собой. Потому что твоя работа, твоя самооценка, да, пожалуй, вся твоя жизнь сейчас зависит от этого улыбчивого молодого человека в синем джемпере крупной вязки и старых потертых джинсах. Пустая бутылка из-под красного вина, пара походных жестяных стаканов и остатки сэндвичей, завернутых в оберточную бумагу, летят в рюкзак, который ты легко забрасываешь себе за спину. – Идем. Вы идете по узкой тропинке, вьющейся среди замшелых валунов и зарослей колючих кустов, названия которых ты не знаешь, да и не особо стремишься узнать. Достаточно того, что под ярким солнцем этого нетипично жаркого лета они испускают какой-то смолистый аромат, будоражащий и пьянящий. Тропинка начинает круто забирать вверх. Даже тебе, привыкшему с детства к долгим походам по улочкам родного приморского городка, бродить по которым ты отправлялся, сбегая со школьных занятий, становится тяжеловато. Но, кажется, что Джеймсу все нипочем. Он быстро шагает впереди, обвязанный подстилкой, словно солдатской скаткой, и ты чувствуешь, как работают мышцы под тонкой джинсовой тканью, обтягивающей его стройные ноги. Растянутый свитер колышется на ветру, и ты можешь заглянуть внутрь, увидеть его спину, по которой бисерятся мелкие капельки пота. Вот, взять бы и провести по ним ладонью, думаешь ты, задыхаясь то ли от быстрой ходьбы, то ли от внезапного острого желания. Неожиданно тропа оканчивается широким плато, поросшим низкой травой. Холм, на который вы забрались, совсем не высок. По сравнению с какими-нибудь Альпами или Пиренеями он просто недомерок. Но здесь, среди спокойных английских равнин, этот мирный холм кажется вполне внушительной горой. Джеймс подходит к краю обрыва, некоторое время стоит, молча всматриваясь куда-то вниз, и оглядывается на тебя чуть насмешливо. – Иди сюда, – говорит он, протягивая руку. И ты шагаешь к нему, становясь рядом, совсем близко, так, чтобы касаться его плеча. – Видишь, как красиво. Вы глядите вниз, рассматриваете валуны, острые камни помельче, почти полностью погруженные в песок, тебе кажется, что ты можешь описать каждый булыжник, каждую травинку, растущую там, у подножья. И вдруг ты понимаешь, что прямо сейчас с вами обоими происходит нечто крайне важное. Вы оба учитесь безгранично доверять друг другу. Ты поворачиваешь голову и внимательно смотришь на Джеймса. Он, уловив твое движение, делает то же самое. Магия в действии, мелькает мысль и тут же пропадает, утонув в его глубоких синих глазах… *** – Косячок? – предлагает он тебе, и глаза твои округляются до предела. Таким ты его еще не видел. Широкий и плоский валун, хорошо послуживший обоим, все еще хранит тепло недавно закатившегося солнца. И вы, словно персонажи книги «Бродяги Дхармы» сидите на горе, глядя, как играет свет уходящего светила в облаках на горизонте. Джеймс глубоко затягивается самокруткой и выпускает струйку дыма вертикально вверх. Ты следишь, как она растворяется в воздухе на фоне алеющего неба. – Темнеет, – задумчиво говоришь ты, перехватывая окурок и затягиваясь. – Надо спускаться, фонарей-то мы не захватили. – Угу, – соглашается Джеймс и не двигается с места. Тебе тоже не хочется шевелиться, приятная усталость накатывает волнами, лишая всех желаний кроме одного, чувствовать тепло тела друга рядом. Внезапно тебя подбрасывает волна жуткого, необъяснимого энтузиазма. Ты быстро разминаешь микроскопический окурок о камень и вскакиваешь на ноги. – Побежали вниз! – выпаливаешь ты и чувствуешь, как губы растягиваются в сумасшедшей улыбке. Идея совершенно безумна. Бежать ночью по незнакомой тропе – верный шанс свернуть себе шею, ну, в крайнем случае – сломать ногу. Но именно сейчас, в этот волшебный вечер, она кажется самой естественной и правильной обоим. – Я бегаю быстрее тебя, – смеется Джеймс, поднимаясь и уже на ходу сворачивая измятое одеяло. – У меня ноги длиннее. – Кого это интересует на пересеченке? – вопишь ты в ответ, хватая рюкзак и устремляясь вниз. Ты несешься в сумерках вдоль тропы, не видя ее, но каким-то шестым чувством угадывая, когда и где нужно свернуть, прыгнуть или уклониться от колючей ветки. Сзади слышится легкий топот и сопение Джеймса, легко согласившегося, чтобы ты стал ведущим. Он движется настолько синхронно с тобой, словно вы оба – части единого организма, и от этого ты чувствуешь себя еще более радостно и уверенно. Тебе кажется, что ты без проблем можешь вывести вас обоих откуда угодно туда, где вам предначертано быть. А потом, у подножья холма вы валитесь на землю и хохочете, обнимаясь и зарываясь пальцами друг другу волосы – темные, почти черные, и золотые. И ты веришь, что магия этого древнего английского холма вечна, и вам теперь не отделиться друг от друга. Никогда. Руки Мобильник вибрирует – еще с вечера ты перевел его в беззвучный режим. Ты оборачиваешься и смотришь на жену. Она спит или делает вид, что спит. Скорее всего, последнее, потому что сон у нее очень чуткий. Но она не открывает глаз и дает тебе возможность выйти из спальни вместе с наглой штуковиной, которая ненадолго умолкает и вновь начинает жужжать. Там, на том конце волны находится кто-то очень настойчивый. Но ты не знаешь кто – номер на экране тебе незнаком. Плотно прикрыв двери, чтобы не потревожить детей, и забравшись с ногами на диван в гостиной, ты ежишься, все же, за окном не май месяц, и сидеть в трусах и майке в гостиной довольно холодно. Пока ты взвешиваешь, стоит ли поднимать трубку, она в очередной раз делает перерыв в истерике, но только за тем, чтобы спустя пять секунд раз начать ее снова. Такая настойчивость достойна того, чтобы ее вознаградили, хотя бы и прямым посылом в стратосферу. Палец машинально нажимает кнопку «Ответить». – Привет, – слышишь ты голос, который кажется тебе смутно знакомым. И пока картотека памяти шуршит файлами, ты успеваешь автоматически ответить: – Привет. – Ты не узнал меня, уверен, – тихий смешок вызывает легкую дрожь во всем теле. Кровь приливает к щекам, и еще не успев вывести информацию на уровень сознания, ты уже просто знаешь, кто это. – Ошибаешься. Похоже, твой голос прошит у меня в подкорке – я узнаю тебя среди ночи даже через сто лет, – бурчишь ты, автоматически запуская пальцы в свои уже наполовину седые волосы. Ты всегда так делаешь, когда говоришь с ним. Делал… Потому что вы не говорили уже почти четыре года. А он, вероятно, сейчас улыбается, немножко снисходительно и нежно. Он тоже всегда так делает, когда говорит с тобой. – У меня день рождения, – сообщает тебе он с легкой обидой. – Поздравляю, – хмыкаешь ты, – Поэтому нужно звонить пьяному среди ночи своему усталому коллеге и лишать его законного ночного отдыха? – Во-первых, я не пьян, а во-вторых, усталый коллега не позвонил мне сам. Пришлось брать ситуацию в свои руки, – он понижает голос почти до шепота. – В руки, – повторяет он медленно, и тебя моментально бросает в жар. Руки… Его руки шарят по твоему телу, ты выгибаешься, подставляешь самые уязвимые, самые нежные места под его ласкающие пальцы, таешь, как воск, наполняешься нежностью и счастьем. А он склоняется над тобой, опускается все ниже, вжимает тебя в матрац, и когда ты уже не в состоянии больше выносить распирающего тебя напряжения, входит сильно и сразу, зажимая рукой рот и не давая вздохнуть. – Я понял, тебе скучно и ты решил развлечься за мой счет? – хрипишь ты возмущенно, мечтая оборвать этот мучительный и глупый разговор. – Неверно, – улыбается он, и ты просто видишь лучики морщинок вокруг его бездонных серо-голубых глаз, его уже не золотые, но все еще пшеничные кудри. – Ты не поздравил меня, и я не могу спать. Мне не скучно, мне тоскливо и я хочу тебя видеть. – В прошлом году я тоже тебя не поздравил, и в позапрошлом, и за год до того. Я никогда тебя не поздравлял с тех самых пор… – ты запинаешься, не желая продолжать. – Что изменилось теперь? – На прошлой неделе кое-что случилось, – говорит он серьезно, и ты неожиданно для себя обнаруживаешь, что весь превратился в слух. – У меня был сердечный приступ. Говорят, ничего страшного, – поспешно добавляет он, словно угадав, что твои пальцы сейчас намертво вцепились в трубку, – но я на многое посмотрел чуть-чуть по-другому. Такой небольшой акт просветления на пороге смерти, – он смеется, немного нервно. – И ты после этого пьешь? – возмущаешься ты совсем ненатурально, ведь на самом деле тебе хочется оказаться сейчас рядом с ним, сжать его в своих руках и не выпускать никогда. – У меня день рождения, и я не пил, – произносит он рассеяно, и, скорее всего, по привычке легкомысленно машет рукой. – Хочу тебя видеть. Прямо сейчас. – Мало ли, кто чего хочет… – тянешь ты, пытаясь заставить голос звучать ровно и спокойно. – А чего этот кто-то хочет? – говорит он, и вдруг резко рубит с плеча. – Ну, отвечай сейчас же, не раздумывая, чего ты хочешь?! – Я хочу тебя видеть, – шепчешь ты в трубку, не успев удержать слова в себе, – я хочу тебя… Просто хочу. – Одевайся потеплее и выходи. – Сейчас? – Хорошо, можешь сначала подойти к окну и выглянуть наружу. А потом сразу же одевайся и выходи, – он бросает трубку, а ты неловко встаешь, подходишь к окну и осторожно выглядываешь наружу. Там, внизу, на тротуаре ты видишь едва различимую в свете дальнего уличного фонаря одинокую фигуру, а рядом силуэт мощного харлея. Фигура призывно машет тебе рукой – заметил – и тебе напрочь срывает крышу. Ты быстро набрасываешь на себя все самое теплое, что попадается тебе под руку и вылетаешь в ночь, возможно даже, забыв запереть за собой дверь. Он стоит возле своего мотоцикла в летной куртке и брюках карго, вообще никак не вяжущихся с его элегантным образом, но очень подходящих к ситуации. В руке шлем, но он не торопится его надеть. Вместо этого он шагает к тебе, проводит ладонью по твоей щеке, вглядывается в твои глаза, словно ищет в них ответ на какой-то только ему ведомый вопрос. И явно находит ответ, потому что мгновение спустя его губы впиваются в твои, а ты подаешься вперед и принимаешь этот жадный поцелуй безо всякого сопротивления. – Поехали, – говорит он спустя минуту. Квартирка довольно маленькая, но в ней есть все, что вам нужно. А нужно вам немного – кровать, презервативы и лубрикант. Хотя, он постарался: на столе даже есть вино и фрукты. Но ты сможешь оценить это позже. Сейчас самое главное для тебя его руки, ласкающие и нежные, под которыми ты готов выгибаться и растекаться, которым ты готов открыть все свои самые уязвимые и чувствительные места, от которых твое тело плавится, как воск, наполняясь безграничной нежностью. И опять он склоняется над тобой, всем своим телом вжимая тебя в матрац, и входит медленно и осторожно, стараясь не причинить боли, а ты жмуришь глаза от счастья, не в силах вздохнуть. Ты вновь готов поверить, ты снова готов любить его. Войти дважды – Ты помнишь. Он шепчет тебе на ухо нежные слова, пробегая пальцами по твоей спине вдоль позвоночника, от чего по телу проносится теплая волна, а под закрытыми веками начинают вспыхивать яркие искры. Прошло столько лет, вы оба изменились, он меньше, ты больше, но ты помнишь все до мельчайших подробностей, хотя очень старался забыть, выбросить из головы, выкорчевать даже саму мысль о нем. Сколько раз ты жалел, что поддался тогда чувству, доверился, отдался ему полностью, до конца. Ты был его до самого донышка, а он был только своим. И это казалось правильным, пока ему не пришло время выбирать между тобой и собой. И, конечно же, он выбрал себя, как могло быть иначе? Да, твое сознание давно выскребло все дочиста, отполировало картину прошлого до зеркального блеска. Ничего не было, а если и было, стало казаться призраком, тенью, галлюцинацией. Ты рассказывал журналистам правду о том, кто ты есть и как ты чувствуешь. По крайней мере, сознательно ты верил в то, что говорил. Но тело, все равно, помнило и предательски посылало сигналы в эфир, продолжая хранить тепло его рук... – …Да, чушь это все. Глупая психологическая чепуха. Не верю я в это. – Тем более, давай попробуем, – смеется он весело, – ты же ничего не теряешь. А если получится, подумай, какой высокий класс! Одно слово – и полное удовольствие. Блеск. – Ну, не знаю. Как-то по-идиотски получается. А как же ты? – А обо мне есть кому позаботиться, правда?... «Reel around the fountain» Тебе не нужны пятнадцать минут наедине, хватило короткого разговора по телефону, и ты не смог сказать «нет». Потому что у него есть ключ. А у тебя такого ключа тогда не было. Нет его и сейчас, но, похоже, что сегодня он тебе и не нужен. Сегодня он вместе со всеми своими ключами принадлежит тебе, и это не просто твоя победа, это полная и безоговорочная капитуляция той стороны. И принимать ее или нет – твое дело. Кто говорил, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды? Ерунда. Сейчас ты выходишь на тот же самый берег, немного размытый и более пологий, но твой любимый. Ты раздеваешься и вступаешь в воду по щиколотки, чувствуя такой же мягкий песок под ногами, как и двадцать пять лет назад, бредешь на глубину, ничего не ожидая и ощущая все, как в первый раз. Но это твоя река, и она всегда будет твоей, не смотря ни на что.