Ревнивый блеск в глазах

Они стоят совсем близко, в пяти шагах от них, но это расстояние оказывается таким невыносимо далёким, будто они находятся в другом мире, будто между ними бесконечная пропасть, а им снова отрезали крылья. Потерянный, мёртвый взгляд Мальбонте обращается к ним. К своим родителям. О воссоединении с которыми он уже давно перестал мечтать. Он смотрит на них, но не видит. Сейчас он как мертвец, которому никто не позаботился опустить веки. Вики вспоминает те ужасные сны, которые мучают его и по сей день, заставляя резко вскакивать с постели и больше не ложиться, как бы рано ни было. Но это гораздо хуже тех снов. Гораздо больнее, чем кто-то может себе представить. Их держат, закованных в кандалы, сразу четверо стражей. Так, будто они самые опасные преступники. С другой стороны — убийство ребёнка и есть одно из самых ужасных деяний. С последнего дня, в который он их видел, они совсем не изменились. Только вот теперь у них снова есть крылья, но из цепей не улетишь. Никакие крылья, никакие небесные силы не спасут от всадников. От них ничто не спасёт. Даже он сам. — Бонт... — его мать сама вздрагивает от собственного шёпота, как будто она совсем забыла, как на самом деле звучит её голос за несколько тысяч лет молчания, пытается ему что-то сказать, но ей тут же затыкают рот. Грубо встряхивают хрупкую фигуру ангела так, что её голова резко откидывается назад, заставляют стоять смирно. Цепи звенят в тишине. И эта двухминутная тишина гораздо тяжелее тысячелетнего молчания. В душе Мальбонте не буря — смертельный ураган, цунами и землетрясение одновременно. Они бушуют так сильно, что вокруг снова темнеет. Но тьма эта совершенно неестественна. Она течёт по его венам, выходит сквозь почерневшие руки. Струится вниз и заполняет собой бóльшую часть комнаты, напоминая мрачный туман. Раннее утро на улице сменяется поздней ночью. Ни неба, ни звёзд совершенно не видно. Даже солнце не пробивается сквозь эту тьму. И вместе с этой тьмой всё затихает. Как будто ни единый звук не может проникнуть через тëмную завесу, разрушить, отвлечь от этой невыносимой боли. Обычно, воссоединение семьи приносит радость, но её нет. Потому что каждый из ныне присутствующих понимает, зачем именно Чума их вернула. Конечно же, чтобы заставить их страдать. Заставить страдать его. Чтобы напомнить непослушным щенкам, кто здесь главный. Чтобы наказать за то, что они её не боялись и открыто перечили. Виновата Вики, а страдать будет Мальбонте? Это нечестно. Но всадники не знают слова «честность». Всë их существование пропитано болью, кровью и страданиями. Они ужасны и беспощадны. Всë, к чему они прикасаются, умирает. Так было всегда, так навсегда и останется. И довериться кому-то из них — самая настоящая ошибка. И они оба её допустили. Расслабились и поверили сладким речам Войны. Позволили себе мечтать о счастье в тяжёлое время. Забыли на небесах, где солнце ближе, простую людскую истину, что нет на войне места счастью. И вот, когда казалось, что всë начинает налаживаться... Жизнь снова ставит Мальбонте на колени. Грубо. Жестоко. Безжалостно. Не церемонясь с его чувствами. Не интересуясь, сможет ли он это пережить. Наглядно показывает, что всë, чего бы он ни добился в своей жизни превеликим трудом — ничто из того, что могут сделать всадники движением одного лишь пальца. Напоминая ему, что он – никто. Маленькая песчинка в сравнении с огромными горами, вершины которых устремлены в небо. Всë, что он делал, всë, за что так отчаянно боролся было напрасно, ведь пришли они и всë разрушили в одно мгновение. Они разрушили его жизнь. А жил ли он когда-то до них? А жил ли он вообще? Тьма не может заполнить пустоту в стеклянном, неморгающем взгляде Мальбонте. Тьма не может скрыть ненормальную, страшную в своем безумии улыбку Чумы. Его тьма бессильна сейчас. А его душа разрывается на части. С неё будто заживо сдирают кожу, оставляя Мальбонте совершенно беззащитным. Он бы кричал и плакал навзрыд, ведь он снова будто маленький мальчик, с огромной силой в жилах, которую не может контролировать. Мальчик, который научился скрывать свою боль от других, а заодно и себя самого. Он научился молчать тем самым молчанием, от которого становится темно на небе от его боли. Он снова разбит и снова подавлен. Всегда защищали от него, но кто же защитит его самого? Кто поможет успокоить тьму, что так и норовит заполнить собой всë, так и оставив пустой растерзанную душу? Он даже не может ничего сказать. Просто смотрит на родителей с невероятной грустью, а затем устало прикрывает глаза. Он устал. Он больше не может и не хочет ничего. Его боль просачивается сквозь связь к Вики, и она ужасна в своём проявлении. Эта боль сносит все ледяные непробиваемые стены, что он годами выстраивал в себе. Разрушает его полностью за какое-то мгновение. Уничтожает. Ему больше нечем защищаться. Его душа ныне распахнута. Открытая книга, которую любой мог бы с лёгкостью прочесть, если бы кто-нибудь был в состоянии вынести и осознать такое количество тишины и боли, что находится в ней. — Неужели, не нравится? — Чума садится на стол, закинув ногу на ногу, к чертям ломая это ледяное молчание, так небрежно, как будто это просто мыльный пузырь, до которого можно лишь дотронуться, — А я так старалась... Мальбонте сжимает руки в кулаки. Чтобы прочувствовать ярость, что кипит в его венах, даже не нужно иметь с ним никакой особой связи. Звуки возвращаются. Слышится тяжёлое дыхание Мальбонте, монотонный стук каблука о ножку стола, который воспроизводит Чума, уставшая играть в изумлëнное сожаление. — Вы оба последнее время совсем распоясались, не без помощи моего братца, конечно, — всадница спрыгивает и снова улыбается, всё так же страшно, всё так же безумно,— Теперь правила буду составлять я. Вики так хочется помочь ему... Дотронуться до руки, нежно сжать в своей, чтобы показать, что она рядом. Но она не может. Потому что Мальбонте себя сейчас почти не контролирует. Словно раскалённый металл, что обязательно обожжëт при любом касании. Она не боится быть обожжëнной. Ради него она готова сжечь все руки до костей, до серого пепла, что посыпется на пол. Просто он не металл. Больно будет не только ей. А Вики не может представить, что произойдёт, если он испытает ещё больше боли. Вероятно, его это попросту убьёт. — Если ты, мой дорогой щеночек, не хочешь, чтобы они пострадали, то будешь выполнять, что я скажу, — Чума продолжает, даже не пытаясь скрыть своë ликование, в её тоне так и сквозит радость, кажется, ещё немного и она будет как ребенок прыгать, хлопая в ладоши, — И твоя пташка тоже. Всадница обращает всë своё внимание на Вики, которая раньше оставалась лишь молчаливой наблюдательницей этой драмы. В её когтистых руках с почерневшими длинными пальцами новый ошейник, которым она показательно машет, будто издеваясь. Он куда хуже предыдущего. А всë из-за острых металлических шипов с внутренней стороны. Щёлк. И бывшая правительница небес снова становится безвольной игрушкой. Зверушкой, с мнением которой вовсе не нужно считаться. Рабыней. Издеваться над ней снова становится вседозволенным. Чума тут же показывает возвращение статуса, дёрнув за замочек сбоку. Боль пронзает шею, когда иглы безжалостно впиваются в кожу, вспарывают вену. Горячая кровь рекой течёт по шее вниз, пачкая собой одежду. Всадница бесцеремонно хватает Вики за волосы и заставляет запрокинуть голову. Вырывает этим действием клок светлых локонов. — Тебе, птенчик, я подберу нового хозяина, — Чума с искренним упоением слушает её учащённое дыхание, граничащее со всхлипами, зрачки её расширены, словно у умалишëнной. Она наклоняется к Вики, заговорщицки шепча в лицо, будто делится самым настоящим секретом, — Люцифер не справился со своими обязанностями, но это было предсказуемо. А вот мой брат... Я ожидала от него большего. Но он оказался слишком нежным к тебе. Не знаешь, почему? — Даже знать не хочу, — голос охрип, во рту кровь, которую она старается не сплюнуть Чуме прямо в лицо. А та смеётся в ответ, тварь. — Что в тебе находят все мужчины? Ты же ничего из себя не представляешь, — всадница сжимает её волосы крепче, до жгучей боли в затылке, — Ты ведь слабая и никчёмная девчонка. — То, чего нет в тебе, — кровь тонкой дорожкой стекает вниз по подбородку, Вики хмурит брови в плохо скрываемой ярости — Сердца. Я умею любить, а ты можешь только спать со всеми, как шлюха. Чума влепляет ей пощёчину и до того сильную, что Вики едва не падает на пол, удерживаясь на ногах только из-за того, что всадница всë ещё держит её за ошейник, который ещё пуще впивается в раненую шею. Ко всем повреждениям добавляется ещё одна кровоточащая царапина на щеке от острого когтя. Отравленная царапина, но, к счастью, не смертельно. — С этим мы ещё успеем разобраться, — всадница грубо отстраняет от себя Вики, наконец отпустив новые кандалы, — А теперь. Прочь. Оба. Собираясь отпустить их, она вдруг оборачивается, вспоминая ещё что-то. — Со своими родителями, Бонт, – его имя Чума произносит с такой издёвкой, что кажется, будто из её губ вот-вот польётся яд, – Ты сможешь увидеться завтра. Сегодня мне самой есть о чём с ними поговорить. — Ты их не тронешь, — Мальбонте почти что рычит в праведном гневе, угрожающе надвигается на неё, оказываясь совсем близко. Нависает сверху точно величественная гора. Всадница по сравнению с ним кажется просто маленькой. — Пока нет, — Чума горделиво вскидывает голову, нагло смотря ему в глаза, — Но всë будет зависеть от вашего поведения. Зрительный контакт, больше напоминающий битву на смерть для него и скучное свидание для Чумы, длится недолго. Мальбонте срывается с места и вылетает из комнаты так быстро и стремительно, что от хлопка двери трясутся стены. Вики выбегает вслед за ним, бросает короткий взгляд на Войну, который так и не оказал должной помощи, которую обещал. Не защитил. Не сделал ровно ничего, чтобы им помочь. Но сейчас несоблюдение договора для неё совершенно не важно. Важен только Мальбонте. Она бежит за ним по коридорам, улавливая взглядом лишь тёмную макушку, что то и дело скрывается за очередным поворотом. Спешит за невидимыми следами из боли и отчаяния. Он выбегает из школы, не ждёт ни секунды — взмахивает громадными крыльями и оказывается высоко над землёй. Его фигура теряется во тьме, он почти сливается с ней. Вики летит за ним лишь по наитию, почти наощупь, полагаясь только на собственные ощущения и связь с ним. Летит так быстро, как только может. Крылья вскоре устают и начинают болеть, Мальбонте сопротивляется ей, не хочет, чтобы она видела его таким. Сейчас, в своей боли он невероятно силён, намного сильнее, чем когда-либо. Но эта сила не поможет ему спасти родителей. Он настраивает саму природу против Вики. Ветер дует прямо в лицо, затрудняя движения, его порывы не поддерживают крылья, а бьют их, пытаясь согнуть под неестественным углом. Воздух становится вязким, тьма странным песком бьёт в глаза, но она не позволит себе сдаться. Однажды она уже успокоила его, успокоит и дважды. Она должна быть рядом. Должна. Мальбонте приземляется громко, шумно. Его удар о землю звучит словно раскат грома. Вики не видит ничего, лишь чувствует, что он рядом. Приземляется неосторожно, но не так жёстко. Пачкает руки о землю, сдирает кожу на ногах, но сейчас это совсем её не волнует. Никакое жжение на содранной коже не сравнятся с его болью. Он сидит на коленях с поникшей головой, устало опустив руки, из которых клочками продолжает вырываться тьма. Он не управляет ей, потому что это срыв. Та самая точка невозврата, когда твой дар обращается против тебя самого. Вики повторяет его позу. Обнимает его со спины, крепко прижимаясь к нему грудью. Её прикосновение будто бы обжигает Мальбонте. Он крупно вздрагивает. Поднимает голову к чёрному бескрайнему небу, что теперь полностью слилось с землёй. Граница горизонта стёрлась. Потерялась в непроглядной тьме. Его пронзительный крик нестерпимой болью отдаётся в сердце. В неё словно втыкают тысячи раскалённых игл. Вики утыкается лицом в его шею. Слëзы текут по её щекам. Она перемещает руки на его сердце, в тщетной попытке забрать его страдания себе. Спасти, утешить, остановить это ужасное разрушение, которое уничтожает его самого. Шепфа, как же ему больно! Эту боль не описать словами. Ни одно слово, ни одно перо не смогут передать всë это. Даже самый искусный писатель не сможет поведать даже о малейшей части мучений, которые испытывает его бренная душа. Это крест, что он должен нести на себе. И он в сотни раз больше и тяжелее всех предыдущих. Если Мальбонте оступится хоть на шаг, то тот раздавит его, прижмëт к земле и заставит лежать так целую вечность в отчаянном бессилии. И сколько ни пытайся встать — уже никогда не поднимешься, даже если будут тянуться десятки рук, готовые помочь. Любой неверный шаг может запросто погубить его. Главное не позволить этому случиться. Быть рядом, чтобы он выстоял. Мальбонте затихает в её объятиях. Вики чувствует что-то влажное на своих руках, над которыми он безвольно склоняет голову. Он... плачет? Тяжело поверить, чтобы такой сильный и выносливый человек, от которого трудно добиться проявления любых эмоций, сейчас сжимается ещё больше в её руках, обхватывает её ладони своими, тянет ещё ближе к себе, будто пытается защититься. Вики расправляет крылья, почти что обнимает его ими, укрывает от звенящей тишины и пустоты, словно после бури. Тьма потихоньку рассеивается, превращается в прозрачную дымку и исчезает, не оставляя после себя никаких следов. И в душе его тоже пустота. Такая же оглушительная и опустошëнная. Она мягко поворачивает его к себе, убаюкивая заплаканное лицо в ладонях. — Я не могу снова их потерять, — шепчет Мальбонте так тихо и разбито; приходится прислушиваться, чтобы услышать, — Только не их. — Я сделаю всë, чтобы уберечь твоих родителей, — Вики вытирает слëзы с его щёк пальцами, — Я обещаю. Это конец. Когда думаешь, что хуже у быть не может, жизнь пробивает собой дно и толкает тебя вниз. Если сейчас так плохо, то дальше будет ещё ужаснее.

***

В комнате непривычно холодно. Настолько, что пальцы на ногах и руках давным-давно замёрзли и не хотят согреваться. А может они не согреваются потому, что она сидит лишь в одной сорочке на стуле перед распахнутым настежь окном уже всю ночь. Потому что оттуда дует сильный ветер и треплет занавески, рубиновые перья на крыльях и светлые волосы. Она не смыкает глаз до самого рассвета, наблюдая за необычайно пустым небом, лишённым звёзд, Луны и даже облаков. Она очень хочет спать, но попросту не может. Как только Вики ложится в постель, а голова касается мягкой подушки — острые шипы её нового ошейника немилосердно впиваются в шею. А спать сидя почему-то не получается. Под голубым уставшим взглядом точно залегли глубокие тени. Ей не нужно смотреться в зеркало, чтобы понять это. Оно ощущается мёртвым грузом во всём теле и непреодолимой слабостью. Ломкой в костях, как у зависимой, и болезненным жжением в глазах. Вчера у неё всë-таки получилось забрать часть его страданий себе. Ровно половину, разделив с ним его муку. Мальбонте спал спокойно, в отличие от неё. И хотя они находятся в разных комнатах, она чувствует его даже острее, чем в первые дни усиления их связи. Она может с уверенностью сказать, что за ночь он ни разу не просыпался, истощённый настолько, что провалился в очень крепкий сон. А вот Вики таким успехом похвастаться не может. Она не использовала вчера силу так, как он, а теперь её и вовсе снова заблокировали, поэтому причин устать у неё совершенно не было. Она лила слëзы холодной ночью под напором ледяного ветра. Его слëзы. Голова болит так, что всë чаще её хочется уже отрубить вовсе. Постоянный стук в висках даже не собирается прекращаться. Она давит на них и усиленно массирует, чтобы унять это чувство, но всë напрасно. Оно не хочет покидать её тело так же, как и пустота —душу. Вики так и не поговорила с Мальбонте насчёт её обучения. И вероятно, уже не поговорит. Правильно сказал Война, что шанс может уйти, так и не дождавшись твоего прихода. Но даже если они успели бы всë обсудить, то сейчас ничего не изменилось бы. Всадник врал ей. Дал ложную надежду, хотя знал, что ничем хорошим это не кончится. Этот ублюдок точно знал всë наперёд. Просчитал уже давно каждый их шаг. Ему нельзя верить, нельзя. Нужно обыграть его. Если обвести вокруг пальца Войну, то обмануть остальных всадников будет проще простого. Но игра принимает новые неожиданные правила в виде родителей Мальбонте, которые выступают в роли гаранта, что ни он, ни Вики ничего не станут предпринимать. Она не позволит ему снова потерять их. Но в таком случае мир действительно сгорит дотла. Дверь распахивается, громко стукаясь о стену. Чума грациозно входит в комнату, осматривая её словно выставку в музее, за ней через порог переступает Астарот, с привычной наглой ухмылкой на губах. Всадница глубоко вдыхает холодный воздух, втягивает в себя отчаяние, захватившее Вики. Подпитывается им и довольно улыбается, явно гордясь своей работой. — Здравствуй, птенчик, — Чума обхватывает её тремя пальцами за подбородок и заставляет повернуться к себе. Долго разглядывает осунувшееся за ночь лицо, побледневшие щëки, утратившие живой румянец. Вики напоминает собой безжизненную фарфоровую куклу, — Я привела твоего нового хозяина. Надеюсь, что ты будешь слушаться его, иначе пострадают невинные. Вики никак не реагирует на неё. Смотрит пустым взглядом перед собой. Переводит его на метиса, что стоит в углу. Астарот больше не ухмыляется. Она бы подумала, что он обеспокоен её видом, если бы ей не было плевать. — Тебе повезло, что у меня нет времени возиться с тобой, поэтому твоë рабство не будет таким жестоким, как подобает. — Какая щедрость, — её голос осипший, тихий и совсем лишённый эмоций. Вики сглатывает накопившуюся слюну, чувствует как дерёт пересохшее горло от этого действия. — А теперь я озвучу несколько правил, которые тебе настоятельно рекомендую соблюдать. От звонкого голоса Чумы хочется закрыть уши, потому что голова начинает болеть с ещё бóльшей силой. — Отныне тебе запрещено встречаться со своими друзьями. Если попытаешься к ним сбежать — Астарот накажет тебя. Передвигаться за пределами школы, даже в саду, теперь ты будешь только в его сопровождении. А так же он может делать с тобой всë, что захочет. Всадница отстраняется от Вики и направляется к выходу, но останавливается на пороге и оборачивается, сверкая красными глазами полными безумия. — И да, к Мальбонте тебе тоже нельзя подходить. Вики бросает на неё острый взгляд, но не смеет перечить. Всë равно все козыри у Чумы. Спорить с ней — то же, что и вредить самой себе и Мальбонте в том числе. Она остаётся наедине со своим новым тюремщиком. — Слышал, вы с ним поженились, — Астарот начинает осторожно, но выбирает совершенно не подходящую тему для разговора, сыпет соль на свежую рану. Вики молчит в ответ. Ей нечего отвечать. Какая разница, что они стали супругами совсем недавно, если теперь она не может к нему даже прикоснуться. Если теперь даже приближаться к нему сродни преступлению. — Тебе нужно на завтрак. — Я не хочу есть, — еда — последнее, до чего ей есть дело. — Это не моя прихоть, звëздочка, — он складывает руки на груди, — Чума устраивает совместный завтрак. Вики поднимается с места. Отодвигает стул обратно к столу с неприятным скрежетом, от которого морщится даже Астарот. Снимает с себя сорочку, оставаясь лишь в одном нижнем белье. И плевать, что он смотрит. Она теперь не принадлежит себе, а метис не особенно торопится уходить. У неё нет сил ему перечить. Показывать характер. Потому что главный здесь он. А ей слишком плохо, чтобы заботиться хоть о чём-то. Даже о себе. Она достаёт первый попавшийся под руку наряд — какое-то белое платье в мелкий цветочек. Кажется, василёк. Она смотрится в нём достаточно мило, но больше абсурдно в такой ситуации. Глубокие раны на шее, которые не собираются заживать, становятся особенно яркими на фоне светлой ткани. Вики расчёсывает спутанные волосы скорее машинально. И долго проводит гребешком по волосам, даже когда все клочки распутаны. Она выглядит действительно плохо. Не страшно, не ужасно, а плохо. Как разбитый, уничтоженный и поверженный человек. И никакой былой искры в глазах. Вики вздрагивает, когда Астарот касается её плеча. Она не пытается скинуть с себя его на удивление тëплую и мягкую ладонь, что сжимает её, будто поддерживая. Нет. Он слишком придурок для того, чтобы проявлять хоть какое-то сочувствие. Но его, кажется, не удовлетворяет её молчаливая покорность. Подавленность. Метис досадливо поджимает губы. — Всë, идём, — Астарот хватает её за руку и тянет в сторону выхода, будто она сама не сможет дойти. Хотя... она и правда не сможет. Затеряется где-то в знакомых коридорах, словно бродит в них впервые. Споткнувшись несколько раз по дороге, не поспевая за быстрым шагом Астарота, Вики проклинает себя за то, что надела туфли на каблуках. Проклинает — слишком преувеличенно и утрированно, всего раз думает, что зря выбрала именно их, а не какие-нибудь лёгкие ботинки. И как бы метис ни спешил — они всë равно пришли самыми последними. За продолговатым овальным столом мест на двенадцать, не меньше, уже сидят пять человек. Вернее, два всадника апокалипсиса и трое бессмертных, один из которых самый могущественный из существующих полукровок. Это единственный день, когда присутствие Мальбонте не вызывает в ней успокоения. Слева во главе стола восседает Чума, напротив неё, с другой стороны — Война. Всадница посадила Мальбонте рядом с собой по левую руку. По правую — его родители, которые не спускают взгляда с Вики. Она даже не смотрит ни на них, ни на своего мужа. Астарот сажает её по левую руку Войны, галантно отодвигая стул, и сам садится рядом. Мальбонте вперивает острый взгляд в метиса, ловит любое малейшее движение в её сторону. Он сжимает кулак, наблюдая за тем, как Астарот обхаживает его жену. Передаёт ей пиалу с салатом и даже сам накладывает ей в тарелку, когда Вики ни на что не реагирует. Ещё больше Мальбонте бесит, что этот наглец не прогадал с выбором: точно приметил её любимую еду, будто достаточно хорошо с ней знаком. За столом давящая тишина, которую лишь изредка разбивает звон посуды. Вики кладёт руку на стол, наплевав, что это противоречит этикету. Астарот тут же накрывает её руку своей. Это не выглядит так, будто он пытается подлизаться или показать её принадлежность ему. Но Мальбонте это раздражает настолько, что он особенно резко насаживает мясо на вилку, создавая чересчур шумный и агрессивный звук. Почти все взгляды обращаются в его сторону. Вики же никак не реагирует на выходку своего нового хозяина, лишь высвобождает руку и прячет её под стол. Тихая. Необычайно молчаливая. Это совершенно не та девушка, которую знает Мальбонте. Она забрала его боль, и теперь страдает сама. Но это его бремя. Не её. С груди будто снимают якорь весом двадцать тонн, когда Мальбонте от неё закрывается. Дышать становится легче. Пустота в душе заполняется облегчением, за которое она тут же чувствует себя виноватой. Боль в висках утихает, кости больше не болят. Лишь неприятное саднящее жжение на шее теперь занимает её освободившиеся мысли. Вики наконец поднимает на него взгляд. Намного более осмысленный и живой, нежели раньше. Мальбонте благодарен ей за возможность отдохнуть от душевных страданий, но она не должна мучаться вместо него. Её сердце тянется к его, его — к её. Она так хочет просто взять и обнять его так крепко, чтобы никто больше не смог отцепить. Но даже просто касаться его — ещё большее преступление, чем нарушение запрета о неприкосновении десять лет назад. Спрятав и вторую руку под столом, она крутит обручальное кольцо на пальце. Удостоверяется, что всë это было по-настоящему. Что это не её выдумка, не сон. Даже забрав всю свою боль обратно себе, Мальбонте с ней справляется куда лучше Вики. Лишь тёмные глаза теперь так же опущены. Она всë ждёт, когда его взгляд наберётся решимости. Когда отчаяние обратится упрямством, яростным стремлением к справедливости. Но этого не происходит ни сейчас, ни десять минут спустя в зловещей тишине столовой. Он сдался. На этот раз окончательно.