не отпустят, потому что любят

      Для него были постыдны целых две причины, которые он в себе замечал. Первая: то, что он гей.       Серьёзно, для Крида геем быть было стыдно и отвратительно. Целовать друга в щёку это ладно, но вот влюбиться в парня…       Вторая причина была хуже. Он втюрился в бывшего своей бывшей.       Каждый день мужчина фолловил Шипа в инсте. Наверняка тот это видел, ведь всё также продолжал упоминать Егора в социальных сетях и ждать коллаба. Эта милая мордочка так и напрашивалась, но не на кулаки, а на горячие поцелуи по явно очень мягким щекам, и до обворожения красивым тонким губам.       Свою симпатию заметил впервые, когда стал залипать на него в тиктоке. Ну просто невозможно было свайпнуть эту милашку, так и хотелось заобнимать до смерти, сжать тонкие косточки… Что-то он опять задумался.       Как бы Булаткин не пытался парня избегать, как и своих чувств — не выходило. В его стакане было мартини со льдом, на голове мерчевая кепка чёрного цвета. Он заметил светлые волосы легко — людей было мало, Егор был ниже. И уязвимее. Спешно поставив стакан на бар, Крид кинулся за Шипом, стараясь не упустить из виду, но и не спугнуть.       Пару секунд — и тот оказался прижатым спиной к стене. Лицо младшего озарила сладенькая улыбка, что так сильно нравилась Булаткину. Егорка Шип. Какой же он милый. — О, Егор, это ты. Я тут искал комнату, чтобы отдохнуть, но ради тебя могу немного побыть в бодром состоянии. — потянувшись, парень прикрыл рот, зевнув. — Но у меня мало сил…       Шип заметил в чужих голубых глазах явный страх. Крид боялся. От отрицал свои чувства, как до этого, так и сейчас.       Поэтому Кораблин чуточку, совсем осторожно взял его за руку. — Пойдём. Не бойся. Если не хочешь признавать, и не надо. Но мне нужен ты… Его голос внушал доверие и безопасность. Крид поверил и успокоился.       Горячие губы сверху окрасили его шею в розовый цвет. Наконец-то можно было обнять — Крид это сделал. Тёплый мальчик, как молоко.       Сладкий язычок прокатился по губам мужчины, и Шип тут же был вовлечен в поцелуй, жадный и требовательный. Хрупкие стоны кружили голову — размышления о гействе растворились в пурге. Так было приятно целоваться, что хотелось раствориться в этом вечно.       Егор схватил чужие бёдра, сжимая — тощие совсем. Его тип. Малыш не женского пола, но почему-то так влечёт всего, что переходит грань. Грань безумия и непотребства.       Член прокатывается в стенках. Ручки тёплые опираются на Крида — трахая его, учащая амплитуду, хочется двигать телом вечно, вечно и вечно, до самого вечера. — Егор…       Сил шептать больше нет. Укусами проходится по шее — Шип заслужил.       Но после совместного секса Крид снова его избегает. Кажется, ему стыдно: не смотрит стори, не слушает песни, но на вспоминая дрочит. Как бы сильно хотелось вновь и вновь трогать эти хрупкие косточки… Милый, милый мальчик!       Егор написал ему сам. С предложением записать вместе тикток и набрать зрителей. Это был явный предлог, но отчего-то Булаткин согласился.       Когда блондин оказывается на пороге, первое, что делает его тёзка — это зажимает артиста в объятиях и долго, увлечённо целует. — Я тебе нравлюсь? — вопрос прямо в лоб, глаза в глаза. Крид ответить не смог.       Вошёл в тёплое тельце, сорвал одежду, но признаться и слова сказать… Как он может быть геем?       Но трахает же! Ебет его, входит и выходит, лапает ножки, целует за ушком и наблюдает за Егором с восхищением.       Восхитительное тело. Восхитительные глазки и губки, обворожительнохуительнокрутые ягодицы, которые можно полапать, и вкушать, вкушать, вкушать его, как полусладкое вино. Он тоже его любит. Он гей. Или би.       Потом они сидят. Егор снимает то, зачем приехал, затем поднимается с грустным видом. Уходить тому не хочется явно, но Кораблина тут не держат. Но резко Булаткин останавливает. — Посиди со мною… так.       Егор слушается. Садится на диван рядом, глядит в телевизор. Они молчать, и это даже не особо сильно давит. Такая тихая тишина.       Деревья за окном шумят. Дети кричат. Лето мягкое и душистое, и только пух тополиный портит всю атмосферу. Вид из окна Крида шикарен.       Егор аккуратно встал, с восхищением оглядывая природу. Руками оперся на подоконник. — Нравится природа? — улыбнувшись, спросил стример, вставая. Его плечо прижалось к плечу блондина. Егор обернулся на него. — Ты мне больше. Каждый раз, когда ты мои сторисы смотрел, моё сердце, блять, ухало и замирало. Пожалуйста… Скажи, что и я тебе нравлюсь… Ну Егор!       Смотря в жалобные глаза, Крид растаял. — Пойдём, я тебе кое-что покажу.       Они вышли на освещенную ярким солнечным светом крышу. Было красиво — оранжевые золотые лучи окрашивали всё в свои цвета, делая белые волосы Шипа рыжими. Булаткин улыбнулся. — Ты рыжий. — Эй, сам ты рыжий!       Крид наклонился — так сильно хотелось прижать к себе, что руки дрожали. Он вдыхал запах своего мальчика, хотел вечно стоять так и знать, что они принадлежат друг другу. Такие родные. Такие… Поцелуй. Снова.       Глубокий и чуть завышенный. Собственнический. Яркий. Самый чувственный поцелуй, на который был способен Крид. Было сладко его вкушать. Сла-день-ко. Вредная привычка. Да, Егор был таким для него. — Ты… Ты для меня вредная привычка. — Скажи… Скажи это, пожалуйста, — в перебоях со стонами произносил Кораблин, пока его нежно целовали в шею. — Егор… — Блять. Я люблю… Я люблю… Тебя. Не получилось быть натуралом.       А теперь опять спустимся вниз. Ещё целых двести слов осталось.       Тазобедренные косточки огладились. Белые ноги закинулись на колени, а член вторгнулся в нежное нутро. Егор извивался, изгибался, плакал, насаживаясь на толстый член. Его буквально распирало изнутри — смазка текла по бёдрам, грубые губы ласкали пупок и живот, а по органу проходились умелые пальчики Крида, надрачивая ему.       Булаткин был опытным любовником. Он вкусил его, как самый сладкий плод, разгрыз зубами плечо, а на ушки шептал непотребности: — Малыш… Сладенький мой, я так тебя люблю…       Это заставляло бежать по телу миллиарду, миллиарду мурашек. Стоны все громче и громче разносились по комнате, пока член вбивался сильнее — плотно, к комочку нервов. По стеночкам.       Это заставляло глазки мальчика плыть. Закусывать губы, до крови стискивая ногтями свою кожу. — Ах! Блять, скорее… пожалуйста. — Ты хочешь всего и вся, Егорка. Да, Шипу было его мало — было мало Егора Крида. Хотелось его вкушать, кушать его и его внутренности. Быть его и только его.       Толчок, и Егора подбрасывает. Ещё толчок — теряет самообладание.       Глаза закатываются, пока он густо так изливается в чужую руку. По губам текут слюни — результат грязного, похатливого секса. Греха. — Я так люблю тебя, — уже совсем без запинки говорит Крид, и целует Кораблина в ухо. — И буду любить ещё тысячу. — И я тебя.       Тополиный пух медленно летит по воздуху за окном. А на крыше смеркается солнце. Хорошо, что теперь они есть друг у друга. И они не отпустят, потому что любят. Всегда.