пора попрощаться с планетой

птица больше ничего не чувствует. даже нескончаемой агрессии, что преследовала его на протяжении всей «жизни», ненависти к заражённым, жалости к тряпке. ни-че-го. он горит в алом тумане, путаясь в чёрных лентах мерзостного божества и времени хватает только на отчаянное «тебе не одолеть меня», сказанное больше ради того, чтобы разумовский запомнил его голос в этот момент, чем с надеждой на то, что его действительно не одолеют и сейчас –вот сейчас! – этот обряд кончится и они с разумовским вновь вернутся к относительному счастью. хотя бы даже и в белой, будто облака, по которым они обязательно ещё успеют пройтись вместе, комнате. где угодно, лишь бы только забыть этот день, словно один из страшных снов, которые птице почему-то тоже снятся. он прощается. нет, не с разумовским. с планетой, на которой он больше никогда не станет собой, ощущая запах спичек и гуляя под питерским дождем, никогда не наденет фиолетовую вещь, у каждой из которых особая история покупки, никогда больше не цокнет манерно, желая позлить окружающих, подчеркивая свои привелегии пред ними. прощается с миром, в котором он больше никогда не увидит себя. воспоминания давят на глаза, крылья агрессивно будто машут, отражая мысли обладателя. в голове одни картинки: вот они с разумовским только переезжают в башню и распаковывают коробки. серёжа делает почти все сам и даже пускает абсолютно неудачную шутку про то, что видно не царское это дело. птица усмехался тогда, делая такое выражение лица, будто в это самое лицо ему только что плюнули. в душе вновь начинает пылать неспокойным огнём, – и птица извиняется за то, что все же не успел разумовскому сказать, что ни капельки тогда не обиделся и шутка была и вправду смешная. зима. тряпка завороженно смотрит на ночной пейзаж города: на огни фонарей и подсветку удивительных исторических зданий. ночь была удивительно тёплая, но, само собой, не настолько, дабы можно было гулять вообще без куртки. тряпке на это, кажется, наплевать. он снимает ее вместе с шарфом и, проходя несколько шагов, поскальзывается на льду и рушится, словно карточный домик. птица усмехается, говорит, мол, вставай, придурок, уже взрослый мальчик, но руку подаёт. на утро они больны, но птица стыдливо думает, что за все в жизни соответствующая цена – ночная прогулка того стоит. он извиняется перед тряпкой просто и кратко: «прости, что твоя кличка была именно такой». птица вдруг вспоминает марго. как ранним весенним утром она провожала его на пары, а по приходу домой «помогала» не спалить пол общежития, в попытке разогреть в сковородке какой-нибудь полуфабрикат. перед ней он не извиняется, нет. лишь думает, что жалеет, что устроив «игру» не продумал, что случится после с ней. птица помнит вечер, когда они ещё учились в университете, а волков уже отчалил в свою армию далеко и надолго. но обещание приезжать, как только появляется возможность, не забывает, отчего птица вновь недовольно цокает. ишь какой хороший. серёжа то с олегом мог действительно болтать о всякой-всякой всячине хоть полные сутки, да и ещё час, но птице было откровенно скучно с дружком хозяина тела, который так не кстати решил отдохнуть в глубинах сознания. первое, что пришло в голову было слово «настолки». они с волковым чуть ли не на расстоянии вытянутой руки идут к знакомой из общаги, у которой точно найдётся хотя бы монополия. нашлась. а вместе с ней также шахматы, нарды, шашки, мафия, карты и так далее по списку. они проиграли до утра, после чего разумовский решил, что достаточно проверил птичье терпение. сквозь смятение и «надо или не надо?», он извиняется и перед волковым. «извини, за то, что притворялся им из раза в раз.» и почему-то уверен, что олег его бы простил. только сейчас это уже не имеет значения. имеет значение только, простит ли он сейчас серёжу, навечно запятнанного воспоминаниями с пернатым другом, с коим они и в огонь, и в воду, и соцсеть. птица делает глубокий вдох и кричит последнее «нет». миг кончается. птица ещё раз извиняется за все, что творил в своем подобии жизни перед всеми, кого вообще знал. пора. птица растворяется в красном свете, сквозь чёрные ленты кутха. он не жалеет ни о чем более, кроме одного. сереж, прости, что не сказал тебе, что я тебя люблю.