Неумно

Темно. Черно. Волна. Ещё волна. (– Чем ты занят? – А вы не видите? – А ты уверен, что так нужно? – Вы могли бы не мешать?) Темно. Темно. Вот и конец, да? Только странно, что тело ещё ощущается. Тяжёлое, как старая шуба. Плохо сделанная. Ну, ничего, можно уйти вслед за волнами. (– Да очнись ты, пожалуйста! – Да он как всегда, не видишь.) Что-то мешает. Голоса эти мешают. Далеко-далеко звучат голоса. Слишком знакомые. Как будто среди темноты нет-нет да замаячит светлячок. Один, случайный. Скоро, скоро погаснет. (– Боюсь, что он уже не… – Вам какая разница?) Волна, волна. Рукам прохладно. А до этого горели. Поймать светлячка, раздавить в ладони. – Кано!! Сначала вскочил, распахнул глаза, потом понял, где был. Куда собрался. А потом вспомнил, почему. Потом увидел, кто сидел рядом. Что ж он, ещё вытянулся? – Элерондо, – голос слушался плохо, как будто Маглор пытался вещать из засохшего колодца, – сколько раз просил не лечить. – А я тебя не слушаю, – огрызнулся Элронд. Всё ещё что-то плёл над его руками. – И не мог не хватать сразу ладонью? Ты же музыкант! Ну дали тебе тронуть сильмарилл, чего хвататься сразу? Ха. Дали тронуть сильмарилл. Возьмите в руки, сказал Эонвэ, возьмите в руки и решайте сами, сыновья Феанора. Вот, берите. Они сперва подумали – это ловушка. Ловушка, насмешка, подвох. Но странно было бы уйти после собственных же слов, уйти, чтобы вернуться под покровом ночи. Всё равно бы они вернулись. Хотелось, конечно, унести ларец с камнями куда подальше, не на глазах у половины войска их касаться, но тут вышло как вышло. Маглор переглянулся с братом и шагнул вперёд. Вот когда учишься на струнных – на пальцах сперва мозоли. А тут мозолью словно сделались обе ладони, одной сплошной мозолью, да ещё и сразу лопнувшей. Маэдрос молчал, поэтому Маглор молчал тоже. В лице, конечно, оба изменились. – Они отцовские, – сказал Маглор сейчас, – были. И перестань уже меня лечить. – Ещё чего. – Оставь сил на себя или на брата. – А у нас с братом всё в порядке. Они, правда, подрались. – Кто подрался? – Элрос с Маэдросом. Маэдрос толком же ему не отвечает, ну и вот. – Из-за чего подрались? – Да там… над одним склоном. Сам у него спроси, я не хочу. И с каждой репликой он безнадёжно оживал. Ладони всё покалывало холодком чар. Захотелось пить. Палатка тесная, лежал он неудобно. Неумолимые мелочи. – Спасибо тебе. – Да уж не за что совсем! Не мог бы ты в следующий раз хотя бы предупреждать, Маглор? Прежде чем самому себе причинишь вред. – Я не собирался. – Наверняка он думал – вы дотронетесь и отдёрнете. Эонвэ думал. А вы сдавили, будто сок пытались выжать. Особенно Нельо. А у него вообще одна рука! – Ты спас её? – Угу. Пока он называл мне триста тридцать три причины, почему так делать не надо. – Спасибо тебе. – А, так Маэдроса лечить всё-таки можно, только тебя нельзя, да? Как вы мне… как же я сейчас на вас злюсь. Если бы дунул в горн – меня бы за морем услышали. – Зачем же тогда сидишь тут? – Хочу и сижу. И попробуй отогнать. Тут даже не твоя крепость. – Это-то я как раз заметил. Что такое? – Раз в жизни мог бы и сказать, что ты мне рад. – Я тебе постоянно это говорил. – Это когда мы ещё ничего не понимали? Это не считается. – Я тебе очень рад, просто не ждал. И лучше бы тебе проводить время с кем-нибудь ещё. – Опять всё за меня решаешь, да? Дай левую. Маглор всё ещё путался немного. Взрослый? Не взрослый? У людей это так странно. Ну, судя по тому, как голос дрожит, точно не взрослый уж настолько. Не здесь, не сейчас. – Мы всё равно уйдём, – предупредил. – Подальше. Пока не знаю, куда. Но знаешь что, Элерондо? Я очень рад, что с тобой у меня получилось хотя бы ничего не испортить. – Ой, да ну тебя. Темнота всё-таки манила. Подождёт ещё. *** Неумно – было любимое слово у Маэдроса. Вместо нотаций. Вместо «перестань». Вместо «я на тебя сержусь». Вместо «я испугался за тебя». Маэдрос мастером был насыщать слова. Ронял их тяжело. Сейчас Элронд сам только это бы и повторял, дай ему волю. Неумно было так опаздывать. Неумно было плохо убеждать. И снова – неумно было приходить так поздно, даже если раньше не мог. И уж тем более неумно было призывать на помощь тех, кто когда-то пообещал явиться на зов. Мало ли что обещали. Герой древности, может быть, забрался бы повыше. Говорил громко. Воздевал бы меч как следует. Элронд и так был впереди войска, но попросил тихо, вполголоса: – Когда-то вы сказали, что хоть и оставляете эти земли навек, но явитесь, если я позову. Вот, я зову, настал час. Там ваш племянник, между прочим. Мда, в летопись или в песню это не поместишь. Но если кто-то не услышит слов, то он и крика не услышит. А потом сгустились тучи. Тучи и ветер. Ветер стелился по земле, вздымался вихрями. Тёплый ветер, мягкий, хотя и предгрозовой. Элронд потом не подтверждал и не опровергал. Слухи множились сами. Говорили, что перед войском рубились два огромных всадника, полупрозрачные и яростные, и что от голоса одного из них враги глохли и падали на землю, а другой держал меч в левой руке, и меча этого бежали те, кто мог бежать. А кое-чего в слухах не было, конечно. Например, того, что двое этих витязей и сами бежали прежде, чем Элронд успел им сказать спасибо. *** Отец любил иногда повторять странные слова. Ну, когда думал, что его никто не видит. Прямо очень сосредоточенно твердил одно и то же: – Те, кто по доброй воле обещали мне явиться в час нужды, – ныне я призываю вас. Повторял на террасе, повторял в Каминном зале, один раз повторил у водопада. Просто уже не осталось в Имладрисе мест, где бы отец не бормотал вот этого всего. Один раз будто бы обиделся и сказал ещё что-то вроде: – Ах, не хотите разговаривать? Да и живите одни. Арвен тогда специально не стала расспрашивать, потому что почувствовала, что тут какая-то тайна. А когда ты такой маленький, что тебя ещё могут усаживать на колени и рассказывать сказки, лучшие на свете, – у тебя не так уж и много тайн! Нельзя разбрасываться. А потом у отца появилась Эта Штука. Железная перчатка, очень старая. Она хранилась у него в рабочем кабинете, и когда Арвен только руку протянула – ну ладно, будем честными, открыла шкаф, влезла на кресло и потом ещё на стул, и потом уже протянула – отец сказал: – Нет, нет, дитя моё. Это взрослая сказка. Не трогай её, пожалуйста. Ой, да как будто взрослым и так мало сказок, они и сами в них участвуют. Сражаются. Любят. И отец даже не оценил, как Арвен ловко взгромоздила стул на кресло. С тех пор добыть перчатку стало делом чести. На самом деле, не так уж и сложно – ведь отцу-то надо было помнить гораздо больше вещей, чем Арвен. Арвен никаким Последним Приютом пока что не владела, а про перчатку даже братьям не сказала. Потому что! У них всё равно больше приключений, даже если это перчатка лучшей воительницы, которая… воина, который… Иногда Арвен даже уже казалось, что в перчатке в тот раз отражались какие-то невиданные битвы, лошади и стяги, а вовсе не дверь шкафа и не она сама, ещё и с вытянувшимся лицом. Перчатка точно была вещь с историей. И Арвен знала, что волшебные вещи нельзя только надевать, а надевать она совсем не собиралась, она хотела только посмотреть. Лучше всего было бы выкрасть перчатку с утра и спрятаться с ней в саду, но почему-то получилось только после ужина и после чая с молоком. Арвен шла пожелать отцу спокойной ночи на тот случай, если он слишком занят и забудет к ней прийти, а потом сам же и расстроится. А отца вообще там не было, и кабинет был открыт, и папа, конечно, перчатку переложил из шкафа, но не в сокровищницу же отнёс. У взрослых два любимых места – верхние полки шкафа и ящики стола. Отец не запер даже – потому что обычно Арвен туда и не лазила, больно надо. Или ещё когда-то, ну, когда всё-таки лазила, там нашлись золочёные орехи. Вот сейчас она всмотрится в перчатку, как увидит… а братья-то потом как удивятся. Можно будет рассказать сначала Элладану, потом Элрохиру, чтоб посмотреть, как каждый поразится. А не оба они сразу. Перчатку Арвен утащила к себе в спальню. Бедная, вся в царапинах. Никто-то её не обвяжет ленточкой, и не смажет как следует, и не даст ей кинжал, а ей, может, так привычнее, и не… Арвен не знала, что ещё. Пальцы не разомнёт. У перчатки все сочленения гнулись почти так же хорошо, как у настоящей руки. Кинжала тут у Арвен не было, зато были чашки для кукол. Куклы были тоже, и перчатку, возможно, нужно было с ними познакомить. И с Господином Кроликом. Но только в этот раз в перчатке ничего не отражалось – ни лошадей, ни флагов, ни тёмного неба. – Ну и ладно, – сказала Арвен, – ну и не показывай. И всё равно погладила, как погладила бы маму по руке – ну, чтоб перчатка не подумала, что Арвен обиделась. А потом как-то так получилось, что на Арвен упала тень. – Ой… Тут вообще-то было две тени, одна повыше, вторая пониже. И в перчатке заотражалось что-то рыжее. И от ветра взметнулись шторы, и, между прочим, задрожали кукольные чашечки. – Так же невежливо, – сказала Арвен, – вы чего? Вы кто? Вы устали с дороги, да? Тени переглянулись, и Арвен наконец-то повернулась к ним. И ничего тут не было такого страшного – всего-то два очень высоких эльфа, и оба в доспехах, и с мечами тоже оба, а у одного – надо же! – одна рука. – Ой, – повторила Арвен. Нет, так не годилось. Ещё подумают, что в папином Приюте только и могут, что говорить ой. И вообще она была уже в ночной пижаме, и в купальном халатике, и это ведь нечестно – никому не сказать, что будут гости. – Это ваше? Перчатка. – Ну, положим, моё, – проговорил рыжий эльф. Он будто повернуться здесь боялся, чтоб не задеть что-нибудь. Ответить в полный голос и то не решался. Бедный. – Я так понимаю, брат, здесь нет никакой битвы, – констатировал тот, который пониже. Но какой голос красивый! Серебряный. Золотой. Может, сказать ему, что вот сейчас в Каминном зале все поют? – Скажи-ка, – этот второй сел на корточки, но в доспехах, вообще-то, неудобно, и он опёрся рукой об пол и пролил чай Господина Кролика. Ну и ладно, тому всё равно ещё нужно пить на ночь молоко. – Скажи-ка, свет лесной, это тебя не отец ли твой попросил нас сюда позвать? – Я просто хотела посмотреть перчатку. А это он вас звал, да? Он то и дело вас зовёт. – О, поверь, мы знаем. – Так как же можно не приходить, если кто-то хочет видеть! Двое снова переглянулись. – Он потом передумает, красавица. Скажи, раз уж мы здесь, можем ли мы что-то для тебя сделать? – Маглор. – А что, что Маглор? Попробуй уйти. Да к тому же вежливость. – Поговорите с папой. – Это вышло бы для него, а не для тебя. Ну как всегда. Сначала говорят – проси что хочется, потом ещё что-то придумывают… вот как когда Арвен попросила, чтоб Элладан и Элрохир катали бы её на плечах сразу оба. А они сказали – так не получится, только по очереди, зато сколько ей захочется. – Откуда у тебя такой красивый голос? Ты пел в Каминном зале? – Нет. Знаешь, так вышло, что мы появляемся, только когда где-то и что-то очень плохо. Когда нужна помощь. А петь мы пока не можем. – Мы не хотим, – поправил рыжий, который всё это время возвышался посреди её спальни, и голова у него была чуть не вровень с потолком. Ну ладно, не вровень. Но, наверное, на полог кровати он мог бы сверху посмотреть. Как жалко, что его не было в тот раз, когда мячик забросили на дерево и он там застрял! Или ещё в тот раз, когда все статуи вдруг начали пылиться. Или ещё… – Нельо, – сказал второй как-то так вкрадчиво, что Арвен показалось – это братья её на что-то уговаривают, на что-то не совсем хорошее, или, может, просто на что-то, чего ей очень не хочется, – а ты не мог бы, я тебя очень прошу, отложить меч и сесть ко мне сюда? А то, знаешь ли, чтобы увидеть твоё сложное лицо, нашей хозяйке нужно будет выйти в коридор. – Мы не… – На один вечер. – Мы обещали не… – Иногда, – сказал этот вот второй, – обстоятельства сильнее нас. Меня зовут Кано, а тебя как, звёздочка? – Арвен Ундомиэль. Откуда вы знаете? – Секрет, – он подмигнул ей. – Нельо, ты всё-таки ещё не статуя. Нас не обманешь. Вот когда этот рыжий медленно садился, это было как будто бы лавина. Грузная такая. Но Господин Кролик совсем не испугался, а просто быстро отодвинулся. – О, – рыжий наконец заметил, что тут чуть было не случилось. – Я сел на твоего... зайчика? Прости, госпожа. Ну, почти правильно всё понял. – Да, только он не зайчик. Это кролик. Вы не откажетесь разделить вечерний чай? – С кем это вдруг? – Со мной, и с Господином Кроликом, и тут ещё есть черепаха, но она сейчас под кроватью, и Беличий Хвост, и… – Беличий хвост? – Да это просто я всё время забываю пришить обратно. Папа сказал, что готов играть в чаепитие не больше пятидесяти раз в день. И все остальные уже со мной сегодня поиграли, и Линдир, и все. И папа мне уже рассказывал, как он был маленьким, и про своего брата, и как с мамой познакомился, и… а вы двое ещё ни разу не играли. По крайней мере, чай этот рыжий пил правильно. Дул на пустую чашечку. Пил мелкими глотками. И добавки попросил. Разрешил заплести косички.