студии / House Of Rising Sun

      Оставалось вести себя как прежде и делать вид, что ничего не было. Утром, до работы, Даниэла распечатала небольшую стопку психологических тестов и отдала Максу вместе с парой шариковых ручек, велев заполнить, а потом уехала в клинику. По возвращении Макс обнаружился спящим на диване в окружении разбросанных листов – видимо, занятие оказалось слишком скучным. Он уснул сидя, сжав в пальцах ручку, из заложенного носа при каждом вдохе доносился свист.       Даниэла собрала бумаги с дивана, потом присела и подняла те, что оказались на полу. В некоторых тестах были честно проставлены галочки, крестики и цифры, где-то он нацарапал ответы словами – но, похоже, всё-таки уснул на половине. Даниэла повертела листы в руках и увидела на обороте одного из них столбец из слов, даже предложений. Заинтригованная, она опустилась на диван рядом с Максом, пытаясь вчитаться в размашистый неаккуратный почерк. Строки были неровными и скакали как линия кардиограммы, где-то буквы были чёткими, будто Макс хотел продырявить бумагу, где-то оставалась полупрозрачная линия, и слова приходилось угадывать.       Кажется, это были стихи – или какое-то подобие стихов без единого ритма и со странными рифмами, почти без знаков препинания, которые иногда встречались в нужных местах, но чаще были проигнорированы.       я хочу тебя жрать       слизывать с липких пальцев       господи прости и помилуй нас       диких       неандертальцев       ведь никто из них не поймёт тебя       не прочувствует твой изъян       просто именно ты создана       из ребра господнего       а они все – из обезьян       я влеком тобой в такие       сладострастные путы       в такие дебри тобой       влеком       мне так жаль что злобные       лилипуты       попытались глотать тебя       целиком       ты царица       блять да светила гаснут       оттого как ты вышла голая       посмолить       это не вынести       это слишком прекрасно       это нужно порезать       и расслоить       я бы сделал себе икону или тотем       вырезав лик твой ножом       стальным       если и выживу, то затем       чтоб рассказать о тебе       остальным       сам Господь улыбнётся дугой       холма       когда увидит как я по тебе иссох       да ты не убьёшь ведь меня сама –       ты просто пропустишь сквозь пальцы       отсыпанный мне       песок       Даниэла хмыкнула, увидев в углу листка тщательно выведенную букву «D» – спасибо, что не обвёл в сердечко. И едва ли Макс нашёл способ выйти в Интернет и занялся копированием чьих-то творений от руки, а тут была явная отсылка на вчерашнее – получается, спать он не ушёл и занял где-то наблюдательный пункт. Ну конечно – балкон отлично просматривается из окна кухни, а потом ей было не до него и она его не заметила, поглощённая собственными мыслями.       «Мило», – подумала Даниэла и протянула руку чтобы потрясти его за плечо и разбудить, но передумала. Она задержалась на работе, было уже поздно – пусть спит. Вносить в заветный документ сегодня было нечего, а вычитать написанное в последние дни она сможет и на кухне за столом – иногда там даже удобнее.       Она накинула на Макса плед, но взялась за него утром, подловив со шприцом, когда он пытался размяться после ночи на неудобном диване и с энтузиазмом отжимался.       — Ай! – Макс плюхнулся на пол, когда она улучила момент и сделала укол. – Ты же теперь даёшь мне таблетки!       — Ты проспал вечерний приём таблеток, – невозмутимо ответствовала Даниэла, убирая шприц и ампулу в прозрачный пакет, подлежащий утилизации. – Что это? – она села на диван и помахала перед ним сложенным вдвое листом бумаги, потом развернула и подержала несколько секунд перед его глазами. Макс едва успел сфокусировать взгляд, чтобы разобрать каракули.       — Не знаю, – проговорил он, усевшись на полу и напустив на себя крайне независимый вид. – Это не моё.       — А чьё же? – Даниэле было очень забавно наблюдать за ним, изображающим почти светское выражение лица.       — Не имею понятия. Это не я.       — А кто же, сосед?! – Даниэла произнесла это и тут же отругала себя – ей точно не хотелось прятать и уничтожать труп неизвестного, но наверняка существующего соседа, а труп непременно появится, потому что Макс прищурил глаза и теперь выглядел свирепо.       — Какой ещё сосед?! – он действительно сообразил, что теоретически мог не один наблюдать за ней на балконе. Даниэла торопливо отвлекла его смехом.       — Ладно. Конечно, это не ты. У меня для тебя задание…       Макс должен был отправиться в ближайший супермаркет, который было видно из окна. Совершенно один! – и Даниэла полагала, что это положит начало его социализации. Она составила для него список – несложный и совершенно чёткий, в котором не было пунктов вроде мяса или овощей, даже показала почти пустую упаковку риса, который следовало купить. Дала денег и свой старый телефон со старым номером, показав, как звонить ей в случае затруднений.       Он продел руки в лямки рюкзака и впервые за месяц скрылся за дверью, а она приникла к окну, неконтролируемо волнуясь. У неё не было детей, но сравнение приходило в голову только такое – сейчас она переживала за него как за ребёнка, которого впервые отправила одного на улицу с важным поручением.       И поначалу всё шло хорошо: Макс добрался до крутящихся дверей продуктового супермаркета и исчез внутри. Но трудности могли начаться в самом магазине, и они начались – он позвонил где-то пятнадцать минут спустя. Услышав мелодию вызова, Даниэла надеялась, что её беспокоят по работе, но нет – высветился собственный старый номер, а в трубке послышался голос Макса – подрагивающий, но всё-таки пока не вышедший из-под контроля.       — Приходи, пожалуйста. Мне нужна помощь. Я не знаю… не знаю, что мне делать.       Даниэла оделась, засунула ноги в первые попавшиеся кеды и помчалась на выручку, гадая, что могло с ним приключиться. Да что угодно – а она хороша, отпускать его одного! Лишь бы никого не убил и не покалечил.       Макс никому не навредил – на первый взгляд, даже себе. Он потерянно стоял в отделе со сладостями рядом с тележкой, сжимая ручку, губы размеренно шевелились – наверное, считал до ста после её давнего простейшего совета. Увидев его в целости, Даниэла едва не бросилась ему на шею, но сдержала порыв и просто встала рядом, тронув за запястье.       — Я здесь. Что случилось?       Он с шумом втянул в себя воздух. Оглянулся по сторонам и не заметил поблизости других покупателей, осмотрел тележку, которая, кстати, была заполнена правильно и исключительно по списку.       — Я хочу шоколадку, – тихо проговорил Макс, подошёл к витрине и ткнул в одну из плиток. – И эту. И шоколадное яйцо.       Если бы Даниэла рассуждала с позиции обычного человека, она бы нахмурила лоб и раскричалась. Вызвать её в магазин из-за шоколадки, действительно?! Но она была психотерапевтом, наклонила голову и спросила:       — И? Что помешало тебе всё это купить?       Макс опустил голову, сжимая киндер-сюрприз. Губы начали дрожать, Даниэла стала прикидывать, взяла ли с собой таблетки.       — Я не знал, могу ли я купить! Можно ли мне!.. Я никогда… Этого же не было в списке! – объяснения были сбивчивыми, и Даниэла, подавив кольнувшую в сердце жалость, уверенно кивнула в сторону прилавка.       — Бери и клади в тачку. И запомни, что меня не надо бояться, – она перехватила его взгляд, когда он наклонился, чтобы положить покупки. – И своего прошлого тоже не надо бояться, – она не стала называть имя доктора Марко, чтобы не спровоцировать приступ истерики. – Ничего не повторится. Ты в безопасности. Что осталось докупить по списку?       Макс вгляделся в листок бумаги – почему-то уже изрядно пожёванный.       — Пиво. Безалкогольное. Я думал, ты пьёшь только вино.       — Я пью всё, но это пиво – тебе.       — Да? Спасибо.       Она встала у ленты на кассе с рюкзаком, предоставив Максу расплачиваться, чтобы он всё-таки довёл дело до конца. Он справился, они неторопливо двинулись к дому, но у подъезда Макс остановился и посмотрел на небо, неторопливо задирая голову.       — Пожалуйста, давай погуляем, – тихо попросил Макс.       — Погуляем? – Даниэла даже растерялась. – Но тогда хотя бы занесём продукты? – она понимала, что ему нужно банально размяться и подышать воздухом, но начинала бояться за себя, ведь хотела отдалиться, отгородиться, а теперь это не получится.       — Там же нет ничего скоропортящегося? – Макс припоминал и взялся перечислять: – Макароны, рис, хлеб, сыр, пиво, шоколад, кофе… А носить рюкзак мне не тяжело.       — Куда ты хочешь пойти?       — Я видел из окна своей комнаты какой-то парк.       — Хорошо.       Они шли молча и довольно неторопливо, хотя Даниэла привыкла ходить быстро. Макс явно считал ворон: сначала крутил головой по сторонам, осматривая парк, потом погрузился в себя. Внезапно он расплылся в неконтролируемой широкой улыбке, которую было сложно объяснить даже ему самому. Он не верил в происходящее – не верил, потому что не мог идти с красивой женщиной по парку, только что сходив с ней в магазин. Это что-то про нормальных людей, про нормальную жизнь, но не про него же! Задумавшись, он запнулся о камень и громко выругался, спугнув пару старушек благовоспитанного вида, которые сидели на скамейке. Они покачали головами и вернулись к прерванной беседе, Даниэла взяла его под локоть, чтобы не дать расквасить нос. Она впервые видела его улыбку.       Парк с ровными аллеями и одинаково подстриженными кустиками сменился лесопарком: с едва заметными тропинками, густой высокой травой и раскидистыми толстыми деревьями. Здесь не было чинных бабуль и гуляющих мамаш с колясками, и Макс расслабил напряжённые плечи. Только что Даниэла вела его под локоть, теперь уже он тащил её за запястье, явно не рассчитывая темпа, и некоторое время Даниэле приходилось почти бежать, потому что Макс ходил ещё быстрее. Потом он наконец замедлился и остановился.       — Вон то дерево, – он указал куда-то, и Даниэла прищурилась. – Можно посидеть на нём и поболтать ногами.       К счастью, лезть на дерево в прямом смысле Макс не собирался – Даниэла увидела очень странную конструкцию с двумя широкими толстыми стволами, один из которых стелился параллельно земле на небольшой высоте. Там действительно можно было удобно обосноваться.       — Хорошо, – милостиво кивнула она. – Давай поболтаем ногами, я не против. Я давно не болтала ногами, – по правде сказать, она и не помнила, когда, потому что никогда не была в этом парке, находящимся совсем рядом с домом. Работа, работа, а если развлечения – то совсем не прогулки на свежем воздухе.       Даниэла первой подошла к покосившемуся дереву, прикидывая, откуда на него взобраться, но не успела опомниться, как оказалась в воздухе, дыхание перехватило. Макс бесцеремонно посадил её на почти ровную поверхность – ну точно как сумку на стол поставил – потом запрыгнул сам и сел рядом, не забыв рюкзак. Достал оттуда свой шоколад, развернул, немного помялся, предложил Даниэле.       — Перед едой нужно мыть руки, – строго сказала она, а ни антисептика, ни влажных салфеток с собой не было – она выбежала из дома по его звонку только с телефоном и ключами от дома. – Но если ты поделишься пивом, я буду не против.       — А я буду шоколад, и не такое переваривал, – решил Макс, и она не стала его поучать. Он протянул пиво и повесил рюкзак на какой-то сук, Даниэла открыла бутылку, сбив крышку о выступающую кору дерева. – Ого, – оценил Макс с тенью уважения в голосе, а она рассмеялась. – Научишь?!       Она научила, потом они снова молчали, потягивая безалкогольное пиво, а Макс шуршал фольгой, уже прожевав весь шоколад. Даниэлу это раздражало, и она не выдержала, хотя понимала, что не стоит снова погружать его в то состояние.       — И всё-таки почему ты не смог купить эти шоколадки без меня?       — Я же уже сказал, – Макс пожал плечами. – Не знал, можно ли мне. Ты же дала список…       Он врал, и врал неумело, вернее, опять что-то скрывал. Узнать, можно ли, было возможно по телефону, а он попросил прийти, и стоял там совершенно потерянный, как будто не знал, что дальше делать в принципе, а не то, можно ли ему купить что-то сверх списка.       — Ты так давно не ходил в магазин?       — Нет, – он энергично помотал головой, пиво потекло из горлышка бутылки по пальцам, Макс ничуть не смутился и вытер их о джинсы – к счастью, собственные.       — Но тогда ты наверняка заказывал доставку…       — Нет, – повторил Макс с нажимом. – Мне привозили еду, но я ничего не заказывал сам. «Ред Булл» и это обеспечил. Алкоголь доктор Марко дарил мне на праздники… На день рождения, на Рождество.       Даниэла редко теряла дар речи, но сейчас не могла ничего сказать, потому что ей было тошно. За него решали настолько во всех областях, что он разучился хотеть, научившись выполнять то, на что его запрограммировали, а когда попросил поменять партнёра, нарвался на ложные воспоминания, что и запустило сокрушительный агрессивный механизм, а вкупе с той историей про бухгалтера… Психика не выдержала, да и не могла выдержать.       Они сидели совсем вплотную, соприкасаясь бёдрами. Поверхность была чуть наклонена, и поэтому Даниэла невольно сползла вниз, а вот Макс сидел абсолютно монолитно. Он не совсем понимал, куда деть руку, которая болталась где-то позади, и Даниэла решительно положила её себе на плечи, да и сама прижалась ещё ближе, тоже обнимая его. Он был здесь, он был живым, а она любила жизнь и ненавидела доктора Марко, который отнял эти годы жизни у Макса. Пора было наконец поговорить о чём-то отвлечённом, чтобы не сорваться в излишнюю эмоциональность и напоказ, а не только в мыслях.       — Сегодня вечером НАСКАР, гонки, – поделилась Даниэла. – Хочешь со мной посмотреть?       — Да, – Макс ни секунду не сомневался. – Я раньше смотрел «Формулу-1»…       — Скукота, – припечатала Даниэла. – Никакой страсти! Но тебе же что-то нравилось в «Формуле»? – сейчас было более важно поговорить про него, и не о детстве, а об интересах.       Макс вдруг поднял голову к небу и невпопад ответил:       — Меня всегда интересовал космос – я, кажется, уже рассказывал, что читал журналы о космосе. Я всегда хотел заниматься чем-нибудь, связанным с космосом, а отец считал, что это несерьёзно, считал, что я должен унаследовать какой-то семейный бизнес… А сейчас уже поздно, – Макс вздохнул.       — Поздно?! – Даниэла не поверила своим ушам. – Да какое, к чертям собачьим, поздно?! Сколько тебе? – она припомнила год рождения из паспорта и провела вычисления. – Двадцать четыре?       — Будет в конце сентября.       — Мне тридцать два, – припечатала Даниэла звенящим от возмущения голосом. – И я ещё намерена делать мировые открытия в психиатрии, а уж точно не ложиться умирать! Выброси всё из головы и живи, – она почти шептала это ему в губы, порывисто притянув к себе за отвороты ветровки, и эти фразы были сказаны обычным человеком, а не врачом-специалистом, который знал, как сложно начать жить заново. – Жить вообще очень интересно, а ты сильный, ты сможешь…       Слова увязли в поцелуе – каком-то до дрожи порывистым и несмелым с обеих сторон. Даниэла крепче вцепилась в Макса, чтобы не слететь на землю, а тот держался вообще без видимых усилий.       — Если я могу кому-то верить, то тебе, – шепнул Макс, удерживая её за плечи. – Но мне пока сложно – иногда, как сейчас, я всё понимаю, но иногда теряю реальность. Хотя это становится реже.       — Знаю. Знаю, что реже, – отозвалась Даниэла.       Ещё некоторое время уютного молчания, серия коротких поцелуев – Макс сам неуверенно предложил пойти домой, сказав, что ему хватит свежего воздуха. Он проворно слез с дерева, протянул руку Даниэле, и та прыгнула, одновременно удивляясь и умиляясь приступу джентльменства. Он поймал её, прижал к себе, но быстро отпустил, не зная, не позволяет ли себе лишнего.       — Это я написал те стихи, – выпалил Макс, опустил голову и виновато замер, чуть сжав кулаки. – Прости.       — Мне никто и никогда не писал таких стихов, – Даниэла рассмеялась, и совершенно искренне. Ей не раз посвящали стихи, часто – влюблённые и благодарные пациенты, но ничего интересного там не наблюдалось: от воспетых очей и ланит ей хотелось как минимум брезгливо поморщиться. А вот вчерашние стихи были абсолютно свежим прочтением, и она их сохранила, а все предыдущие отправляла в мусорное ведро. – Они мне понравились.       — Правда?..       — Правда. От остальных стихов меня тянет блевать.       Максу всегда нравилось, когда его хвалят, а сейчас его впервые едва ли не за всю жизнь хвалили по-настоящему, потому что похвалы от доктора Марко обернулись кошмаром. По пути к дому он почти подпрыгивал, чувствуя себя лёгким, не ощущая притяжения к земле.       Но Даниэла не забыла дать ему таблетку, которая приглушила эти чувства, но и не позволяла снова провалиться в то состояние потери реальности, о котором он ей рассказал. Он скромно устроился на краешке дивана, пока Даниэла включала трансляцию своих гонок, а она, наконец всё настроив, уселась прямо на полу перед большим телевизором.       Оказалось, Макс не любил хаос, а НАСКАР им являлся. Он попытался выделить одну-две машины – банально по цвету – чтобы следить за ними, но всё менялось слишком стремительно, в этом не было никакой логики. Он вспомнил, что когда в детстве смотрел «Формулу-1», они с одноклассниками даже обсуждали всякие стратегии, прежде чем в воскресенье завалиться к кому-нибудь домой смотреть гонку. Но тут он сдался минут через двадцать, а вскоре в углу экрана загорелась графика с новым отсчётом кругов.       Вместо гонки он решил наблюдать за Даниэлой. Та смотрела бурно, страстно и громко, то вскидывая кулаки, то вскакивая на ноги, то хохоча, то нецензурно ругаясь. Потом Макс уловил, что её любимому гонщику запороли пит-стоп – он ещё помнил, что это такое – и Даниэла сама превратилась в сгусток хаоса. Брань и хохот стали неконтролируемыми, она заламывала руки и выдавала длинные тирады, начинала раскачиваться взад-вперёд, что-то бормоча. Макс боялся не то что подойти и как-то успокоить, спросить, всё ли в порядке (конечно, у неё ничего не было в порядке) – он боялся сказать любое слово, боялся пошевелиться.       После финиша, который её не устроил, Даниэла показала экрану средний палец, выключила телевизор, отбросила пульт куда-то в его сторону (он прилетел сантиметрах в двадцати от Макса), взяла телефон и принялась обновлять ленту твиттера, периодически что-то яростно набивая на сенсорной клавиатуре. Макс наконец обрёл способность двигаться и предпочёл не ждать, пока его заметят и отправят спать – сам ушёл в свою комнату, снедаемый какой-то странной горячкой. Он чувствовал что-то такое, когда впервые увидел Чеко, но не вспоминал о нём уже сколько времени и заснул, провалившись в мысли о ней. У него давно не было такого хорошего дня. Может, никогда не было.       Но для Даниэлы день закончился плохо – она воспринимала неудачные гонки своего любимого пилота близко к сердцу и потом некоторое время ходила настолько злая, что к ней было лучше не подходить. Макс правильно считал её состояние, и на следующий день, утром понедельника, даже не осмелился выйти на кухню, пока она не ушла на работу. А её неудачи продолжались: из-за опоздания все места на парковке возле клиники были заняты, и она бросила машину на соседней улице, а потом обнаружила, что её забрали на эвакуаторе. Даниэла топнула ногой и издала какой-то гортанный рык – ей пришлось вернуться в клинику, чтобы спокойно сесть и узнать местоположение машины.       Ехать на штрафстоянку из Милтон-Кинса на окраину Лондона не хотелось, и она решила забрать авто завтра – тем более, нельзя было оставлять Макса одного. До дома шёл прямой автобус, но ещё в пути Даниэла пожалела, что не вызвала такси – нависшие с утра тучи наконец разразились дождём, причём ливневым, как будто небеса вдруг решили обрушить кару на север Лондона и его пригороды. Она шагнула на остановке в серую водяную стену, а такси довезло бы до самого подъезда.       Макс шёл в гостиную с кружкой чая, когда услышал звук проворачиваемого ключа. Он успел поставить чашку возле зеркала, когда увидел Даниэлу промокшей до нитки. Она недовольно ворчала и, едва закрыв дверь, принялась стаскивать с себя абсолютно мокрую одежду, с которой текло на пол: толстовку, футболку, джинсы.       — Дождь, – пробормотала она, наконец заметив Макса. – Ты видел, какой дождь?! Я в ванную, греться.       Она запустила в него спортивным бюстгальтером, он бездумно поймал его одной рукой, не зная, озвучивать ли информацию, которая ей не понравится. В итоге Макс решился – обогнал Даниэлу, протиснувшись между ней и стеной в узком коридоре, сам забежал в ванную и стащил с вешалки большое полотенце.       — Горячей воды нет, – объявил он. – Подожди, я сейчас.       Даниэла издала даже не крик, а вопль досады – сегодня всё складывалось не в её пользу. А Макс со скоростью звука метнулся в свою комнату и схватил собственную худи с начёсом, потом и запасные спортивные штаны – пусть Даниэла была раза в полтора уже, резинка частично исправит положение.       — Вот, – он примчался к ней, сжимая вещи, стараясь не обращать внимания, что она стоит посреди ванной совсем голая, предпочтя замотать полотенцем волосы, а не тело. Но конечно – с них же ручьями текло на пол! – Одевайся, это тёплая одежда. И сейчас сделаю чай – он вскипел совсем недавно…       Даниэла была настолько удивлена, что повиновалась беспрекословно, только какой-то глубиной сознания понимая, что он говорит всё правильно. И чай был как нельзя кстати – у неё на кухне было много разного чая, надаренного пациентами, но она предпочитала кофе, зато Макс разошёлся и каждый день самостоятельно заваривал себе что-то новое – она даже перестала волноваться, что он опрокинет на себя кипяток. Вот и сейчас вкус был абсолютно недурным, хотя она бы с удовольствием плеснула в чашку коньяка.       Тепло заструилось по венам, по коже перестали перебегать мурашки, Макс при ней проглотил положенные таблетки, но одна проблема оставалась. Намокшие волосы запутались, и Даниэла не представляла, как их расчесать. Она чертыхалась, пытаясь справиться хотя бы с кончиками, с которых начала, отправила Макса в ванную за спреем для лёгкого расчёсывания, и он даже принёс то, что нужно, со второго раза, но дело всё равно не спорилось. Даниэла с силой дёрнула, расчёска осталась в волосах.       — Можно… можно я попробую помочь? – послышался робкий полушёпот.       — Чего?! – она резко обернулась. Макс сидел на стуле возле холодильника и опять выглядел бледной немочью с синими кругами под глазами, но в самом взгляде лучилась какая-то необъяснимая уверенность. Или ещё чёрт знает что.       — Я хочу помочь, – тихо объяснил Макс. – Тебе же сзади даже не видно, что ты делаешь!..       Даниэла подняла бровь, как бы оценивая его возможности. Макс явно жалел о сказанном и снова хотел исчезнуть, но она положила расчёску на стол и повернулась на узком кухонном диване так, чтобы он смог сесть позади.       — Давай. Но вырвешь хоть одну прядь – я откручу тебе яйца.       Макс с опаской взялся за расчёску, другой рукой высвободил часть волос и, прежде чем начать, пропустил их между пальцев со священным трепетом. Он даже выдохнул, не веря, что ему позволили, и ему казалось, что он никогда в жизни не делал ничего более ответственного, и работа никогда не была настолько тонкой. Волосы струились под его руками, он аккуратно прочёсывал их, и процесс захватил, не существовало больше ничего. Спутанные кудри становились мягкими и блестящими, он продолжал перебирать их, даже расчесав, аккуратно складывая у неё за спиной кончик к кончику.       Она почему-то не реагировала, и Макс перестал подсознательно ждать окрика. Даниэла сидела в скованной позе, чувствуя напряжённость каждой мышцей, только первые секунд двадцать, но Макс действительно ни разу не переборщил и не дёрнул, и она постепенно успокоилась, даже расслабилась, доверяясь и больше не желая убить его или сделать то, что пообещала недавно. Это было удивительно, потому что она помнила, что он делал этими руками, но совершенно не боялась. В какой-то мере они оба были ненормальными, и у них как ни у кого другого совпадала энергетика.       Даниэла прикрыла глаза, чтобы угол стола, окно и кусочек холодильника стали расплывчатыми. Макс совершенно точно значил для неё всё больше, уже не как пациент и даже не только как вдохновение, это нельзя было отрицать. Кажется, он ей нравился, и после ливня ей наконец стало тепло и щемяще уютно, она откинулась назад, ему на плечо. Макс торопливо обвил её талию руками, поддаваясь инстинкту, потом спохватился и попытался их убрать, но она не позволила, накрыв его ладони сверху. Хотелось громко расхохотаться из-за ситуации, но смех где-то застрял, сменившись затянутой счастливой бесконечностью.       Оба подскочили на скрежещущий звук со стороны раковины. Макс выглядел откровенно напуганным, Даниэла прикрыла лоб ладонью.       — Видимо, воду дали, – пояснила она и подошла к мойке, повернула кран. Несколько раз он чихнул, потом наружу полилась жидкость цвета кока-колы, и наконец вода стала прозрачной. – Я всё-таки схожу в душ, – добавила Даниэла, всегда любившая после работы если не намылиться с ног до головы, то хотя бы постоять под водой.       — Я с тобой, – выпалил Макс прежде, чем успел подумать.       — Хорошо, – Даниэла не думала возражать. – Но я сегодня не хочу трахаться в душе.       Макс был понятлив и не усердствовал, сорвав пару поцелуев да несколько раз притеревшись вплотную. Зато потом Даниэла, не одевшись и не дав одеться ему, за руку потащила его в свою спальню, и уже там поцелуи стали более глубокими, более чувственными, и Макс оказался перед ней на коленях, а она восседала на постели, разведя ноги. Длинные волосы прикрывали грудь, но не ниже. Макс припал к её ногам, выцеловывая ведомые только ему узоры, повторяя их очертания подушечками пальцев. Он старался не торопиться, наслаждаясь её вздохами, но не смог держаться долго, притягивая её к себе за бёдра и целуя неистово, пробуя на вкус, углубляясь языком. Даниэла со стоном выгнулась в его руках, по телу словно прошёл разряд. Он опешил буквально на пару секунд.       — Всё в порядке?..       — Да! Заткнись и сделай так ещё раз.       Макс заткнулся и попробовал снова найти ту точку, и у него получилось. Он совсем забыл о себе, потому что ему так нравилось доставлять удовольствие, слушать её, вылизывая, непроизвольно смешивая её соки с собственной слюной.       Оказывается, это было здорово. Делать не то, что он делал в «Ред Булле», а то, как сейчас. В их первый раз он почти ничего не соображал, очарованный и ведомый, но в этот вечер всё было уже не так, и самая прекрасная женщина на свете не казалась придуманной и несуществующей, потому что он научился чувствовать и чувствовал её на губах, на языке, на кончиках пальцев и нервных окончаний, чувствовал её изнутри, чувствовал острые ногти на спине, слышал её крики и не сдерживался сам, наклонившись к ней, утыкаясь в уже покрасневшую шею и наконец выдыхая, расслабляясь. Макс сам не понимал, как умудрился продержаться так долго.       — Ты сегодня останешься здесь, – властно произнесла Даниэла через некоторое время, сжав его запястье.       Он не возражал, хотя не понимал, чем это заслужил.       — Куда мы пойдём в твой следующий выходной? – почему-то Макс ощутил необходимость повести почти светскую беседу. – Вчера мне понравилось в парке. Если это было вчера, – он не был уверен, что правильно следит за ходом времени.       — Я придумаю, – пообещала Даниэла почти рассеянно.       Она придумала, тем самым решив повысить ставки. Реабилитация шла по плану, хоть и с некоторыми особенностями, но поход в магазин и прогулка в парк пришлись кстати. Следующим выбором был большой торговый центр, и они пообедали на фудкорте типа «Макдональдса», потом – в кафе неподалёку от дома, наконец даже в баре, но Даниэла взяла строгое обещание не заказывать ничего алкогольного. Макс её слушался, но в один из таких «барных» вечеров ей пришлось поволноваться, потому что в другой части зала собрались знакомые лица. Вернее, их узнала Даниэла – четверо из «Ред Булла», включая ту узкоглазую нелепость, и какой-то пятый парень – симпатичный, с каштановыми волосами, сидит рядом с татуированным, чьё имя она забыла.       Макс сидел к ним спиной и ничего не замечал, продолжая разговор – они в очередной раз дискутировали по поводу «Формулы-1» и НАСКАРа. Даниэла с готовностью подхватила это, продолжая поносить самую популярную гоночную серию. Краем глаза она послеживала за тем столиком, и азиатский недоросток стал выбираться из-за стола. Прямо мимо них он пошёл по направлению к туалету и задел стул, раздался грохот. Макс обернулся на шум, но не обнаружил ничего интересного и снова стал потягивать свой безалкогольный коктейль. Кажется, он их даже не узнал. Они были ему неинтересны.       Он в принципе вёл себя образцово, и в виде поощрения и очередного эксперимента Даниэла предложила сходить в ночной клуб. К условию не пить добавилось ни в коем случае не проявлять агрессию, и Макс её не проявлял, когда они просто сидели за столиком неподалёку от барной стойки. Но Даниэла отправилась на танцпол – одна, не сказав ему ни слова. Он не знал, что это было очередной проверкой, он терял контроль над собой, глядя, как танцующие расступаются, чтобы пропустить её к центру, одетую в короткое чёрное платье на тонких бретельках.       Макс хотел убивать. Он ненавидел всех мужчин и даже женщин, которые вились вокруг неё в такт громкой ритмичной музыке. Он мечтал, как расстреляет их из пулемёта, и по всему залу будет струиться кровь, разлетятся кишки и мозги, а Даниэла будет так прекрасна с перемазанной алым кожей. Ещё он может свернуть им шеи, раз – треск, хруст – и всё, а потом бить, лупить, пинать до потери сознания, ломать кости, пока никого рядом с ней не останется в радиусе десяти метров, а лучше – больше. Макс закрыл глаза и сжал кулаки, короткие ногти впились в кожу, и в какой-то мере это отрезвило. Он схватил со стола бутылку воды, видимо, предварительно заказанную Даниэлой, и осушил её залпом до капли. Нельзя-нельзя-нельзя. Это не его мысли, то есть, его – но не его настоящего, она ему что-то про это объясняла, и тогда он даже понял. Нельзя-нельзя-нельзя, она запретила быть агрессивным, она его обязательно выгонит, если он сделает что-то не так, и он её больше никогда не увидит, и тогда зачем ему жить, если он только-только обрёл смысл?       Нет, не нужно никого убивать, но и сидеть смотреть тоже не стоит, хотя в общем-то на танцполе не происходит ничего предосудительного. Он просто встанет, пойдёт туда и заберёт её – без жертв и криков. Макс поднялся на ноги и даже пошатнулся, хотя не брал в рот ни капли алкоголя. Он двинулся в нужную сторону решительным шагом, но по мере приближения начинал идти медленнее, более неуверенно, хотя всё ещё был заряжен сделать своё. Он ступил на танцпол, окружённый громкой музыкой и этими жуткими людьми – и, пожалуй, совсем бы растерялся, если бы не видел Даниэлу, танцующую с поднятыми вверх руками, на которых красовались браслеты и часы. Лямка сползла с плеча, но она этого не замечала, продолжая двигаться в такт ритмичной бьющей по ушам песне, которую Макс больше не слышал. Макс видел только одну фигуру, Макс двигался только к ней, локтями распихивая людей. Какой-то парень даже возмутился, но он не обратил на него внимания, просто отмахнувшись и продолжив идти, нарушая строй этого пространства, где каждый танцевал, отрывался и создавал общую картину – громкую и яркую.       Макс из этой картины выбивался. Он наконец добрался до Даниэлы и даже не знал, что делать – не умел танцевать, не догадался, что можно просто трястись в ритм – и банально стоял перед ней, замерев и ожидая, когда она его заметит. Она заметила и шагнула вперёд, обняла за плечи, приближаясь вплотную. Макс сперва поправил бретельку, прикосновение к плечу отразилось жаром на коже, он обвил её талию обеими руками в ответ, и Даниэла всё же умудрилась увлечь его в танец – очень неумелый с его стороны, но эмоциональный, незабываемый. Макс был счастлив, пытаясь танцевать даже не как умеет, а как может, выдавая весь запал, сплетясь в объятиях. Счастье распирало изнутри, на лицо рвалась широкая улыбка, которую он даже не пытался замаскировать, потому что сейчас он жил, и он хотел жить.       — Мне кажется, я что-то чувствую, – громко шепнула Даниэла ему в ухо и расхохоталась, взмахнув распущенными волосами и резко подаваясь вперёд бёдрами. Ошарашенный Макс понял, о чём она – это же надо умудриться не заметить стояк! – и отпрыгнул от неё, но она успела схватить его за руку и потащила куда-то прочь с танцпола, над которым уже заливался новый трек. А Макс был только рад следовать за ней.       Она завела его в женский туалет, и Макс в растерянности осматривался, пока не услышал звук защёлки в одной из кабинок. Здесь было дымно и пахло табаком, но это всё равно вытеснял пряный, даже острый запах её духов. И уж тем более Макс перестал волноваться о том, что находится там, где ему быть не следует, когда она толкнула его к хлипкой стене и запустила руку в джинсы. Как можно было думать о чём-то ещё, когда она в буквальном смысле держала его за член и не собиралась отпускать?!       — Я хотел их убить, – прохрипел Макс, но её губы были так близко, что он не смог их не коснуться, втягивая её в поцелуй, но Даниэла разорвала его с пошлым чавкающим звуком, не забывая ритмично работать рукой внизу.       — Нельзя, – веско произнесла она, словно они разговаривали в рамках терапевтической беседы, сидя друг перед другом за столом. – Ты должен помнить об этом.       Ещё поцелуй – безумный, как будто последний, с явным ощущением дикости.       — Я помню. Но они все тебя не достойны.       — А кто достоин? Ты?       Нет. Никто!.. – ответ утонул в громком протяжном стоне. Когда Макс выпал обратно в реальность, Даниэла уже вытерла руку туалетной бумагой и протянула солидный кусок ему. Макс взял его полутрясущимися пальцами, больше смотря на неё, чем на то, что делает сам. А она невозмутимо поставила ногу в высоком зашнурованном ботинке на платформе на унитазный бачок – будто на королевский трон, отодвинула небольшой треугольник белья и парой касаний довела себя до оргазма. Как же Макс жалел, что не умеет рисовать! Потому что это было прекрасно, это нужно было зарисовать, запомнить, высечь на скале, на коже, на языке…       я бы сделал себе икону или тотем       вырезав лик твой ножом       стальным       если и выживу, то затем       чтоб рассказать о тебе       остальным…       В голове вновь возникли те давние строки. Даниэла пару раз ткнула его коленом в бедро, проверяя на вменяемость.       — Надевай уже штаны, хватит пялиться. Идём.       В клубном гардеробе он взбодрился и даже сделал джентльменский жест, протянув Даниэле её длинный плащ.       господи прости и помилуй нас       диких       неандертальцев…       — Даниэла… – Макс робко позвал её по имени чуть ли не впервые, когда они возвращались домой пешком по ночному городку – от клуба было недалеко, всего полчаса пути. – Я… я живу у тебя уже несколько месяцев. Просто так. Это… много.       — Многовато, – она согласно кивнула, проворно обходя лужу и приподнимая полы плаща. – И что ты имеешь в виду?       — Может, я мог бы вернуться к себе? Конечно, всё бы делал, что ты говоришь, и мы бы разговаривали, просто…       — Конечно, ты можешь завтра же собрать свою сумку и свалить, – произнесла Даниэла жёстко, даже не взглянув на него. – Но сначала ты скажешь мне, чего хочешь, – она ускорила шаг, чтобы обогнать его, развернуться и перекрыть дорогу, остановившись так, чтобы он почти в неё врезался. – Скажи, чего хочешь по-настоящему. Если ты хочешь обратно в свою берлогу – катись, я не стану препятствовать.       Понять, чего он хочет. Трудно – он давно ничего не хотел по-настоящему, а от сложностей убегал или вымещал всё на работе, а сейчас вдруг проснулась такая необязательная вежливость! Неудобно ему, видите ли, жить в чужой квартире! Откуда вообще такие мысли?! Но прошло слишком мало времени, чтобы научиться понимать себя.       — Я не хочу этого, – он замотал головой так энергично, что она чуть не пошла кругом. – Не хочу без тебя! Хочу остаться с тобой.       Макс опустил глаза, Даниэла взяла его за подбородок, чтобы заставить посмотреть на себя. Она в нём не сомневалась и в глубине души даже им гордилась – он появился почти в буквальном смысле на её пороге полнейшей моральной развалиной, а теперь мог принимать собственные решения. И она его чуть не отпустила! Теперь она его не отпустит. Нет-нет-нет, только не это.       Последовавший поцелуй не был похож на все их предыдущие – получился лёгким, даже каким-то неуверенным или нежным. В голове у Даниэлы что-то перещёлкнуло, когда они продолжили путь к дому, переплетя пальцы. Кажется, она больше не могла писать свою научную работу. Только не о нём, не о Максе – он слишком ей нравился, как после всего этого она может использовать его в качестве подопытного?! В этот момент она ненавидела себя за слабость, она вообще терпеть не могла проявлять слабость, но Макс значил для неё слишком много, и она не могла делиться его переживаниями со всем миром.       — Где мой ноутбук?! – громко вопросила Даниэла, едва они успели зайти в квартиру.       — Наверное, там, где всегда? – предположил Макс, щурясь на вспыхнувший в прихожей свет. – Я не трогал…       Обычно рабочий ноутбук Даниэлы обитал где-то в окрестностях дивана – она редко уносила его в другие комнаты и не брала с собой в клинику, где в кабинете стоял моноблок. Сейчас она ворвалась в гостиную, даже не сняв плащ, и отыскала ноутбук на полу, раскрыла его, но как назло (или, наоборот, к счастью) он начал ставить обновления и просил подождать. Даниэла стала в нетерпении стучать пальцами по клавишам, вбежавший следом Макс недоумевал.       — Что случилось?.. – растерянно вопрошал он. – Это я, я что-то сделал не так?.. – он схватился за выступающий угол, чтобы унять мгновенно возникшую дрожь.       — Да не ты, идиот! Моя работа по психиатрии про тебя, которую я пишу каждый вечер! – экран ноутбука ещё и предупредительно замигал из-за низкой зарядки, и Даниэла метнулась за шнуром, вставляя его с такой силой, будто хотела сломать корпус. – Это ты меня вдохновил! Но я не хочу, чтобы ты стал достоянием общественности, больше не хочу! Мы стали слишком близки, и ты только мой!..       Даниэла напоминала бушующий ураган, который не собирался задыхаться, а Макс успокоился, удостоверившись, что никто не собирается его выгонять. Он переваривал информацию, когда ноутбук наконец включился, и Даниэла ждала, когда загрузится файловая система.       — Я всё удалю! И уничтожу флэшку с резервной копией! – она была близка к истерике, но Макс откуда-то знал, что делать.       — Стой! Остановись! – он бросился к ней, схватил в охапку поперёк живота и оттащил в сторону, удерживая в воздухе. Даниэла пыталась вырваться, брыкалась, отпихивалась локтями, но всё было бесполезно, он сжимал слишком крепко.       — Ты опять за своё! – кричала Даниэла, имея в виду применение силы. – Со мной такое не пройдёт! – она рванулась, высвободила руку и умудрилась повернуться к Максу лицом, но он всё равно её не выпустил. Даниэла замерла, увидев, что его бровь сильно рассечена, кровь почти закрыла глаз и стекает по подбородку. Она в изумлении перевела взгляд на собственное запястье и массивные часы, а Макс то ли ничего не чувствовал, то ли не обращал внимания. Он толкнул её к стене, чтобы было легче удержать, капли крови упали ей в декольте открытого чёрного платья.       — Мне всё равно, – выдохнул Макс. – Всё равно, пусть о моём случае узнают, да хоть весь мир! Я твой, конечно. И никак иначе.       Даниэла тяжело дышала и неосознанно размазывала кровь по шее и груди.       — Пусти, – попросила она тихим голосом. – Надо всё обработать и зашить.       Макс осторожно отступил на шаг и разжал хватку, потом коснулся собственного лба и в недоумении посмотрел на окровавленные пальцы. Даниэла уже успела принести аптечку и надеть одноразовые перчатки. Запахло спиртом – она обработала марлю.       — Садись.       Макс послушно опустился на диван, как ему и велели – ноги подогнулись сами. Даниэла уселась прямо ему на колени и принялась обрабатывать рассечение, а потом извлекла откуда-то тонкую иглу и стала её обеззараживать. Глаза Макса расширились.       — Жжётся, – пожаловался он.       — Помолчи.       Острие коснулось кожи, Макс засопел, но не проронил ни звука. Круг замкнулся, всё было хорошо, за окном уже начинало светать. Он вспомнил, что у него завтра день рождения. Точнее, уже сегодня.