Stargirl / Starboy

Fleur — Формалин

Черный Кадиллак 1948 года, который когда-то принадлежал ее отцу, а потом после его смерти остался матери, размеренно ехал по дорогам Форкса прямиком к их дому. Когда-то за рулем сидел отец, лишь изредка давая возможность жене самой управлять авто. Альсина Гейз ужасно любила ездить за рулем, это давало ей столько уверенности в себе и важности, хоть дама она была и без того довольно самоуверенная. Стойкий характер Альсины становился мягче лишь рядом с мужем, а ее красота сводила мужчин с ума. Черные волосы, прекрасные голубые глаза, которые выглядели эффектно на фоне темных локонов, длинные ресницы, пухлые алые губы и бледная кожа. А что уж говорить о ее фигуре. Она с легкостью могла стать кино-дивой, но ей нравилось считать себя важной дамой-аристократкой, а не легкомысленной актрисулькой. Маккензи Гейз был человек немного другого толка. Он был спокоен и рассудителен, в отличие от своей взрывной женушки. Ему не требовалось много роскоши, все, что он зарабатывал, он делал лишь ради безопасности семьи. Маккензи упорно трудился, чтобы ни жена, ни, тогда еще маленькая, дочь, ни в чем не нуждались, и его труды не остались без внимания. За пару лет он быстро прошел карьерную лестницу до уровня управленца в небольшой банковской конторе. Мужчина имел каштановые волосы, серые глаза, прямой нос и слегка острые черты лица. Фигурой его природа не обделила, как любила говорить Альсина, но Маккензи всегда поправлял жену, что его фигура лишь следствие упорной работы в угодьях его семьи, которая разводила благородные породы лошадей. Тут хочешь, не хочешь, а фигуру поднатаскаешь. Раньше семья часто выезжала на выходные по окрестностям пасмурного городка. Вот так, втроем, они колесили по округе, любовались природой. Мама выпрашивала сесть за руль и довольная собой, включив любимую радиоволну, ехала, куда глаза глядят, с важностью королевы, если не больше. Отец отдыхал на пассажирском и поглядывал на пару бутылок любимого темного эля, которое жена не давала пить по пути в одно сторону, потому что: «Макзи, а вдруг я устану и придется за руль пересесть тебе? Не искушай судьбу». Редкий случай, когда Альсина говорила с кем-то так ласково и учтиво, обычно все ее высказывания были в приказном порядке. Арлетт же всегда сидела на правой стороне пассажирского сидения, прямо за отцом. Мимо проплывали всегда разные пейзажи, родители не любили повторяться. Теперь же в черном Кадиллаке за рулем Эдгар. Он уверенно вел машину, совсем не стой осторожностью, что ее мать. Мужчина он был в теле, что явно не вязалось со вкусом Альсины. Арлетт все не могла взять в толк, как ее мать после папы смогла повестись на такого мерзавца. Светло каштановые волосы всегда зализаны гелем, тот еще модник. Карие глаза, которые не шли ни в одно сравнение с отцовскими серыми. Слегка широкий нос, тонкие губы. Может его одежда и делала из него приличного человека, но лишь немногие знали, что за душой у него почти ничего нет. Говоря о его характере, Арлетт могла лишь нецензурно выражаться, за что приходилось выслушивать от матери. Эдгар был учтив, слишком учтив с его матерью, но совершенно неприятен в общении с дочерью своей благоверной. Их редкие разговоры ограничивались неумелыми шутками Эдгара. Бывало, он пытался ее воспитывать под себя, ведь отец воспитывал девушку в большой дозволенности, чему Альсина противилась. Маккензи больше не диктовал правила воспитания, и мать в полной мере взялась за дочь, а новый муженек подключился уж больно резво. Он придирался к ее поведению, манерам, внешнему виду, хотя отец всегда лишь хвалил и восхищался ей. Мать это видела, но не препятствовала. Ведь вся любовь и нежность теперь доставалась исключительно ей одной, а дочь оставалась ее островком воспоминаний о покойном муже, который никогда не уйдет из сердца. «Ей давно нужна была сильная мужская рука. Я не говорю, что Маккензи был мягкотелым, но он ее разбаловал». Вспоминать о том моменте, когда все пошло окончательно наперекосяк Арлетт не нравилось. Она даже не знала, что хуже: позволить отчиму влезть в дела семьи и оставить их без гроша или сопротивляться до конца. Как вы могли понять, она выбрала второе и теперь оказалась не в лучшем положении. Когда Виндмюллер начал совать нос в документы семьи и в частности отца, Гейз-младшая яростно этому воспротивилась, и мужчина просто решил убрать ее с дороги. Благодаря поразительной актерской игре он умудрился обернуть происходящее в свою пользу, выставив Арлетт душевнобольной. Номер на удивление легко сработал, и мать согласилась, что серьезные проблемы с психикой требуют быстрых и действенных методов. Как только настала пора для Арлетт прощаться с рассудком, мать заботливо запаковала ей необходимые вещи и чемоданчик для своего отъезда в Румынию к родителям. Она умыла руки и отвернулась, говоря всем своим видом: «если я этого не вижу, значит и не участвую». Эдгар заверил женушку, что к ее возращению через полторы недели дочь будет «как новая». Ее психика восстановится, поведение станет покладистым, а после времяпрепровождения с отчимом, она насовсем привыкнет к нему как к отцу и проблем больше не возникнет. И Альсину такой чистый лист вместо прежней дочери вполне устроил. С искренней верой в чудодейственные силы психиатрии, она уехала в аэропорт. Через несколько часов ее дочь уже сидела в кабинете психиатра, а Виндмюллер подписывал документ о срочном проведении лоботомии. Всю дорогу домой Арлетт смотрела в окно, не решаясь взглянуть в его сторону. Как назло все небо заволокло тучами и проверить слова того психа-врача ей не удалось. На улице было прохладно, что было вполне характерно для первого месяца лета в Форксе. Живя тут с рождения, шатенка привыкла к тому, что нельзя доверять майскому теплу, все равно половину июня будет лить дождь. Виндмюллер был одет в легкий плащ и свой привычный костюм на выход. Гейз-младшая была лишь в коротком платьице, которое мать заботливо положила для смены. Альсина то-ли забыла в суматохе положить что-то теплое, то-ли решила, что об этом позаботиться отчим. Однако никакого плаща заботливый папочка ей не дал, хотя как ни странно, холода она не ощущала. — Так приятно наблюдать твое молчание, — с легкой усмешкой проговорил Эдгар, мельком взглянув на девушку. Она была уже достаточно хорошо осведомлена, что ей можно делать первые дни, а что вызовет подозрение. Все же Арлетт решила прислушаться к словам Каллена и не искушать судьбу. А уж через неделю она покажет свой характер вновь.- Врачи сказали ты пару дней будешь еще не совсем в своем уме, — Виндмюллер вновь взглянул на девушку, она решила подать хоть какую-то реакцию, дабы не вызывать подозрений и медленно повернулась к нему лицом. Один взгляд дал ей понять, что действительно у него в голове. Ему плевать на маму, плевать на Арлетт, его волнует лишь гладкий ход собственных дел. Выглядит довольным, как свинья в навозе. Что хотел он уже сделал, дело оставалось за малым.- Ты хоть понимаешь, что я говорю? — долгий и испытывающий взгляд в глаза, который, наконец, прервался только лишь от важности внимания к дороге. Когда он прекратил свои проверки, Гейз отвернулась к окну и продолжила с тяжестью в груди наблюдать за городскими пейзажами. Вот они проезжают любимую булочную мамы, а вот тут раньше работал отец, рядом со зданием банка даже стоит машина мистера Томсона, он больше не придет к ним в гости с женой и подросшим сыном. Вот ее школа, а вот здесь живет ее подруга. Арлетт всегда завидовала тем, кто жил вблизи школы, им не нужно пилить по полчаса в дождь или холод. Хотя весной или ранней осенью ей даже нравилось ходить так долго под лучами солнца и вдыхать аромат яблоневого цвета. Интересно, в школе все уже знают, где она будет пропадать эти дни? Ее собственный дом выглядел до ужаса угрюмо и печально в такую погоду. Хоть зелень на деревьях давно окрепла, из-за прохлады на улице они смотрелись нелепо. В такие дни они семьей обычно сидели дома, папа варил горячий шоколад, а мама включала радио и рассматривала в журналах модные в этом сезоне предметы интерьера. В доме было пусто, пахло чем-то чужим. Пахло Эдгаром и его жизнедеятельностью. Пара маминых туфель и привычные туалетные принадлежность на столике в прихожей исчезли, остались только ее собственные и Виндмюллера. Арлетт старалась быть медленной, хотя первые секунды больно резво прошла в дом, лишь потом опомнившись, аккуратно стянула ботинки и встала у стены. Отчим лишь через несколько минут обратил внимание на ее замешательство, и с недовольством повел в ее комнату. — Вот тут ты спишь, это твоя комната, — медленно и вкрадчиво проговорил мужчина, глядя прямо в глаза и стараясь разглядеть на лице хоть долю понимания. Но тупое выражение лица падчерицы лишь вызывало раздражение.- Ладно, со временем запомнишь, — он направился к выходу, но у самой двери обернулся.- Я поработаю в кабинете. Отдыхай пока, я позову тебя к ужину. Не дожидаясь реакции, которой собственно все равно не последует, он вышел и прикрыл за собой дверь. Арлетт уже знала, в чьем кабинете он будет работать, и даже с какими бумагами. Сделать с этим она сейчас, как и в ближайшие пару дней, ничего не сможет, поэтому она присела на кровать и закатала рукав платьица. Повязка под ним немного пропиталась кровью с внутренней стороны руки, но в остальном диких кровопотерь она не наблюдала. Орудуя одной рукой, Арлетт кое-как развязала узелок на повязке и приступила к разматыванию. Неожиданно из повязки выпал клочок бумаги. Шатенка может и не заметила бы его на белом фоне, если бы не расплывшиеся от влаги буквы. Это был адрес, где-то на окраине города, где Арлетт сама никогда не бывала, разве что проезжала мимо с родителями. Под адресом аккуратным подчерком выведено: «Карлайл Каллен. В случае чего, ты знаешь, где тебе помогут». Записку она скомкала и бросила на кровать, не хватало еще идти в дом к сумасшедшему маньяку. Присохшие к ране бинты больно отрывались при оттягивании, а смочить их было нечем, если выйти из комнаты — возникнут вопросы. Поэтому шатенка сжав зубы отдирала повязку и наконец дошла до марли, насквозь пропитанной кровью и сукровицей. Марля казалась самым страшным испытанием, которое без пару капель воды не вынести. Водосточная труба как назло была цела, а тех несчастных капель дождя, что можно было выловить из окна ее комнаты, не хватило бы даже чтобы намочить ткань. Арлетт собралась с духом и медленно отрывала марлю от раны. Присохшая кровь тянула руку, по телу прошелся жар от напряжения. Наконец начали показываться отчетливые следы от клыков, и оставленные от них глубокие дырки. От резцов остался не такой явный след, они почти не порвали кожу. Когда рука, наконец, освободилась от марли, Гейз закинула мусор подальше под кровать и внимательно оглядела руку. Следы от клыков вызывали самое большое недоумение. Как бы она себя не убеждала, но после укуса человека не остается таких отметин. Для наглядности девушка решила укусить себя совсем немного за руку. Но как только она стала сжимать челюсти сильнее, боль стала уж слишком большой, а при взгляде на руку она заметила явные точки покрасневшей кожи, которые оставили ее клыки. Она провела языком по зубам, они были будто не ее. Всю жизнь она почти не отличала клыки от резцов, а сейчас они явно выделялись своей длиной из массы ровных коренных. Арлетт провела пальцем по выемкам укусов, мясо подсохло, а кожа начала стягиваться у краев раны. Шатенка не получала никогда таких увечий, но ей казалось, что раны не могут заживать так быстро. Все ей сейчас было в новинку в своем теле, но этого было мало, чтобы начать верить сказкам о вампирах. Хотя во рту до сих пор стоял вкус крови, который казался одновременно приятным и до тошноты противным. Воспоминание об утреннем «завтраке» лезвием врезалось в голову, но девушка постаралась прогнать пугающие мысли. После сильного напряжения от боли, в теле и голове воцарилась усталость, что было странно, ведь после разговора с врачом она проспала пару часов и до этого была в отключке долгое время. С большим усилием Гейз расправила рукав платьица, и прилегла на кровати. Рука неприятно ныла в месте укуса, будто в дыры забили гвозди. С этой болью девушка и уснула. *** Сидя за обеденным столом, Арлетт взглядом сверлила дыру в спине Эдгара. Он старательно помешивал овсянку в кастрюльке, из которой, судя по запаху, уже несколько раз за вечер убежало молоко. К удивлению девушки, после сна у нее разыгрался нешуточный голод. Желудок будто усыхал, оно и понятно, кровью сыт не будешь. Отчим во время готовки упомянул, что врачи рекомендовали пока обходиться простыми блюдами: каши, бульон, сухари. Хоть овсянка и не была ее любимым блюдом, сейчас она бы съела даже ворох жареных червей, если бы ей сказали, что наестся она ими до отвала. Странным было и пробуждение. Обычно Гейз просыпалась медленно, лениво. В этот же раз ее будто током ударило. Шатенка как бы выпала в реальность по собственной воле, ощутив надвигающуюся опасность. Когда она открыла глаза, то заметила только вошедшего в комнату Виндмюллера, и по его виду стало понятно, что такого резкого пробуждения он явно не ожидал. Он умел двигаться тихо в этом доме, но Арлетт крайне сомневалась, что ему сейчас есть дело до того, насколько хорошо она поспит после операции. Так что все странности пробуждения она списала на возможный шум, который создал мужчина при входе. На стол перед ней поставили кашу. Запах ее, как и вид, были не слишком аппетитны, и в любой другой день она бы ответила, что не голодна и перекусила бы яблоком. Но сейчас выбора не было. Для себя же отчим приготовил пасту в томатном соусе. Хотя Гейз очень сомневалась в его кулинарных способностях, скорее нанял какую-нибудь гувернантку, что подтверждалось странной чистотой в доме. И конечно рядом образовался стакан с виски. Насколько Арлетт помнила, этот виски остался еще от ее отца, потому как мама пила в основном красное вино. С довольной улыбкой мужчина глядел на нее, отпивая виски из стакана. А Арлетт лишь смотрела на него, стараясь скрыть неприятные эмоции. Эдгар повертел хрусталь в руке, разглядывая янтарную жидкость, как под разными углами она играла светом. — Хорош был вкус у твоего папочки, — Виндмюллер наконец отпустил стакан и принялся за пасту.- Думаю, мы подружились бы, узнай я его раньше, — с трудом Арлетт постаралась не скривиться от его слов. Мужчина же заметил, что она до сих пор не начала есть. Сначала он решил, что падчерица вновь вредничает и не хочет ужинать нелюбимым блюдом, но вовремя вспомнил упоминания врачей: всему нужно учиться заново. Собрав терпение, он взял в руку ложку и повертел перед лицом Гейз.- Смотри и запоминай: вот этим нужно набирать еду и класть в рот. Надеюсь, жевать ты самостоятельно можешь? — ответа не последовало, и тогда он набрал кашу в ложку и поднес к ее руке.- Бери в руку и давай сама. Я не нанимался кормить тебя с ложечки. Арлетт взяла ложку в руку и принялась за еду. Это показательное выступление казалось было важной частью цирка, после которой любые подозрения будут отметены. Первую ложку для убедительности она проглотила очень медленно, а дальше уже более резво и смело. Отчим довольно смотрел на ее старания. — Здорово, что ты так быстро учишься, — он отпивает еще глоток виски.- Там, куда я тебя пристроил, учить никто не будет, так что продолжай схватывать на лету. Девушка на секунду замерла. Вот и раскрылся его чудесный план. Значит, ее уже даже нашли куда пристроить. Либо женский монастырь (мама слишком любит Господа), либо приют для душевнобольных. Но как бы не так, через пару дней она продемонстрирует свою сообразительность, и плакали твои планы заботливый папочка. — Чего остановилась? — с заинтересованным видом проговорил Эдгар.- Жуй-жуй, у Лэмптона ценятся фигуристые. Сбросишь пару кило, и уже не товарный вид, — уже не глядя на девушку, Эдгар опорожнил стакан, и лишь потом заметил, что шатенка так и замерла с ложкой у рта. Джек Лэмптон — человек, чья фамилия в Форксе в последнее время частенько была на слуху. Он был владельцем деревоперерабатывающей фабрики, и пару месяцев назад в газетах запестрели заголовки о том, что бизнесмен содержит небольшой бордель в паре километров от города. Дело получило большую огласку, был даже назначен суд, но все быстро уладилось, не без помощи денег. Арлетт не могла вообразить, как выглядят бордели и что в них происходит, но побывать там ей совсем не хотелось, особенно в виде товара. Каким образом он уговорил Альсину было не понятно, но учитывая, как легко ее мать велась на любую его лож и слепо доверяла, Арлетт допускала мысль, что он решил сплавить ее под другим предлогом. Например, скажет, что в Портленде есть хорошая лечебница, где восстановление пройдет лучше, а потом со скорбным видом расскажет, как она в истерике воткнула себе вилку в артерию. Он уже смог разыграть искренность, а значит, может разыграть, что угодно. Взгляд Арлетт медленно ползет по поверхностям прямо на Эдгара. Тот, нахмурившись, следит за ее поведением, отмечая мельчайшие изменения в выражении лица. Гейз старается взять себя в руки, но липкий страх проходит по телу, жар охватывает грудную клетку, сплошная паника. — Чего уставилась? — тон его голоса заметно изменился, он стал грубее, приобретая те нотки, которые обычно использовались для разговора с прислугой или во время отчитывания Арлетт. Глядя в ее глаза, он отмечает странность, которую поначалу списал на опьянение. Немного потерев глаза, он вновь вглядывается в ее лицо. Нет, ему не показалось. Зрачки медленно меняют цвет, будто наливаясь алой кровью. Переливаясь, они приобрели ярко красный оттенок.- Что за херня?! Эдгар вскакивает с места, так что стул падает под ним, а стол тряхнуло так, что тарелки слегка сдвинулись с места. Не отрывая взгляда от падчерицы, Виндмюллер пятится в сторону гостиной, где обычно Альсина часами весела на телефоне, болтая с подругами. Нужно звонить врачам, видимо идиоты задели ей что-то во время операции. Того и гляди девчонка откинется раньше времени, и Альсина потом устроит ему ту еще взбучку. Ведь дочь должна поправиться, хотя бы для вида, а кровотечение из глаз не входило в его планы. Да и товар с дефектами Лэмптону не нужен. Когда мужчина преодолел рубеж между гостиной и столовой, пятиться не было нужды. Он сорвался на быстрый шаг, чуть не запнулся о ковер, но все же добрался до заветного телефона. Вспомнить номер хоть одного врача, или хотя бы больницы никак не выходило. Хотя бы с помощью мышечной памяти, он пытался набрать номер по воспоминаниям, но опьяневший мозг не подсказывал ни одной цифры. Может на трезвую он бы и вспомнил, но не сейчас. Громко выругавшись, Эдгар припомнил, что в записной книжке точно был номер доктора Кларка. Виндмюллер тут же направился на второй этаж в кабинет, блокнот был там, на столе. Проходя мимо проема в столовую, он с ужасом заметил, что Арлетт там не было. Ее шагов он не слышал, а может и не заметил, пока пытался вспомнить заветные цифры. Липкий страх теперь закрался и в его сердце, но медлить нельзя. Может врачи и напортачили, но справиться с ней до их приезда он точно сможет. В то время пока Эдгар пытался вспомнить в гостиной номер, Гейз в той же сильной панике прошмыгнула на второй этаж в ванную, ей нужно было зеркало, хотя бы одно. Про зеркало в прихожей она совсем забыла, а может просто хотела быть подальше от отчима. Она забегает в уборную, в страхе глядит на свое отражение и глаза ее расширяются, сердце отбивает бешеный ритм. Вместо привычных серо-синих, на нее в отражении глядят алые звериные глаза. Гейз вглядывается сильнее, ошибки быть не может, он тоже это видел. В память врезается момент, когда она провела языком по зубам. Шатенка медленно открывает рот и приподнимает верхнюю губу. Непривычно длинные клыки выделяются в обычной картине ее улыбки. Арлетт слышит торопливые шаги по лестнице, он идет за ней. В панике она подбегает к двери и закрывает на защелку. Ей конец, он выломает дверь, она ведь хлипкая, а замок в ней для данности. А что он сделает потом? Но шаги не дошли до ванной, они двинулись в другом направлении. Он ищет что-то в кабинете, больше ему некуда идти, кроме как вытаскивать ее. Руки девушки тряслись, в сознании все расплывалось, казалось вот еще чуть-чуть и кровь из носа пойдет от напряжения. Она чувствует его, все, что он делает, что ощущает. Он также боится, паникует, его руки также не слушаются, только сознание нестабильно еще больше от алкоголя. Арлетт не знала, откуда ей это известно. Ей нужно было успокоиться, прийти в себя и начать думать. Гейз открыла холодную воду в кране и умылась, что действительно помогло, руки тряслись уже меньше. Еще один взгляд в зеркало, цвет глаз не изменился, все очень плохо. Она как загнанный зверь стала ходить по крохотной комнатке, отчаянно перебирая варианты, что может произойти дальше и что может сделать она. Внезапно Арлетт будто ударило током. Она почувствовала, как Эдгар ощутил боль, а после неприятные ощущения, совсем незначительные, но каким-то образом она о них знала. Не было слышно никаких звуков и вскриков, но она знала — ему неприятно. А после в нос ударил запах железа, крови. Он был всюду, пропитал всю комнату. Такое бывало когда Гейз приходила в больницу или сильно разбивала коленку. Запах сводил с ума, в желудке все стянуло от голода. Только сейчас Арлетт заметила, что совершенно не наелась, будто и не было тех двух ложек каши. Казалось, она пробыла в голоде несколько дней без единого куска пищи. А железный запах был на редкость притягательным, сводил с ума. Сдерживать аппетит становилось невозможно, шатенка была готова сорваться прямо сейчас и ощутить на языке хоть одну капельку алой. Это и пугало, и удивляло. Запах никуда не уходил, наоборот становился только более явным. Сил терпеть больше не было и девушка отперев дверь вылетела из ванной прямиком в кабинет. Чем ближе она подходила, тем сильнее был запах и голод вместе с ним. Гейз рывком распахивает дверь и сталкивается взглядом с перекошенным от испуга лицом Виндмюллера. Он оглядывает ее с ног до головы и отмечает бешеный взгляд, таким ее лицо еще не было. Еще никогда эта девчонка не пугала его настолько. В темноте проема она выглядела уж слишком жутко, особенно яркие алые глаза. Свет настольной лампы не давал полного видения, поэтому Эдгар попятился, опасаясь увидеть нож в ее руке. — Иди в свою комнату, Арлетт, — строго отчеканил мужчина, хотя на последних словах его голос все же дрогнул. Она оглядывает его тело и ей не нужно это видеть, чтобы знать — на пальце отчима тонкий порез от бумаги, из которого выступила крошечная капелька крови. На странице записной книжки, которую он продолжал сживать в руке, остался след от пореза. Девушка делает шаг в комнату, одурманенная запахом.- Я сказал, иди в свою комнату, Арлетт! — Виндмюллер уже срывается на крик и упирается спиной в шкаф с книгами. Хоть ножа в ее руке он не заметил, но оставаться с ней рядом не хотелось. Гейз будто не слышит его крика, ей уже совершенно не страшно. Она идет на запах, потому что знает, что сможет утолить голод только так. Ничего так аппетитно не пахло теперь, как кровь, размазанная по пальцу. Шатенка медленно надвигается на Эдгара. Тонкая тень проходит мимо письменного стола, надвигаясь на более объемную фигуру Виндмюллера. Тот в панике шарит рукой за спиной, пытаясь найти хоть один тяжелый предмет, которым можно дать отпор свихнувшейся падчерице. Пальцы натыкаются на металлическую зазубрину, что бы это могло быть? Озарение приходит мгновенно — статуэтка орла. Довольно увесистая, по его оценке, а острые перья и клюв доставят ей боль при попадании. Эдгар дожидается, когда она сделает последний роковой шаг в его сторону и обхватывает статуэтку поудобнее. В момент он выбрасывает руку из-за спины, целясь девушке прямо в голову. Но что-то помогло ей увернуться от убийственного броска. Девушка будто нутром почуяла, что сейчас нужно бы поскорее сдвинуться в сторону. Рука отчима под тяжелым грузом увесистой вещицы проносится дальше по траектории. Арлетт наваливается на него всем весом, стараясь держаться за спиной. Со всей силы она ухватилась за его правую руку, которая удерживала статуэтку, не хватало еще получить ей по голове. Другой же рукой она крепко схватила его за волосы, чтобы наклонить голову на бок и оголить шею. Она будто сквозь кожу ощущала, как бешено гонит сердце кровь, как разливается адреналин и молекулы алкоголя по его кровеносной системе. — Пусти меня! Пусти меня, сука ненормальная, иначе хуже будет! — Виндмюллер брыкался, старался вырваться из ее цепкой хватки, которая оказалась на удивление сильной. Рукой со статуэткой он не мог больше орудовать, более того, от сжатия цепких пальцев конечность начинала медленно неметь. Казалось, она оторвет волосы вместе со скальпом, а ее напор был таким сильным, что ноги мужчины непроизвольно подгибались до уровня роста Гейз. Левая свободная рука была единственным шансом. Эдгар попытался ударить Арлетт по ноге или животу, но после первой же попытки она дернула его голову влево сильнее и тот по инерции двинулся к книжному шкафу. Левой рукой он пробил дыру в стеклянной дверце, и осколки больно впились в локоть, окрасив кровью порванную ткань рукава рубашки. — Зря радовался, мразь, я еще жива, — ее дыхание опалило шею, а холодный презрительный тон заставил образоваться комку страха в животе. Эдгар попытался медленно вытащить руку из капкана битого стекла, но Гейз, одурманенная новой порцией свежепролитой крови, уже не могла терпеть голода. Действуя на инстинктах, она без раздумий впилась острыми клыками в шею отчима. Его дикий крик наполнил весь дом и наверняка соседи тоже могли его слышать. Эдгар отчаянно бился в сопротивлении, задевая при каждом движении все новый осколок. Некоторые уже отломились и крепко засели в его руке. Мышцы неприятно скрипели на зубах, но она продолжала сжимать челюсти на его глотке. Кровь медленно струилась в рот, и она с наслаждением глотала каждую каплю. В момент под одним из верхних клыков что-то будто бы лопнуло, и кровь хлынула с новой силой. Вместо крика Виндмюллер теперь начал хрипеть, в его горле клокотала кровь, а каждый вздох пропускал нехилую порцию жидкости в его легкие. Статуэтка выпала из окончательно онемевшей руки, ноги мужчины начали подкашиваться, тело слабело от потери крови. Гейз теперь самостоятельно удерживала его в своих руках, как бездыханную куклу довольно больших размеров. Кровь продолжала литься в рот шатенки и та уже с трудом успевала ее глотать. Непринятые потоки алой жидкости стекали по ее шее, ключицам, груди, окрашивая ткань коричневого вельветового платьица в еще более темный цвет. Со временем хрипы стихли окончательно, а кровь стекала все медленнее. Девушка сделала последние глотки и наконец отстранилась от шеи отчима. Его ослабшее тело висело на ее руках. Гейз поразилась, как могла удержать его самостоятельно. Одна его рука все также была сжала в ее руке, а голова теперь держалась только благодаря ее хватке. В миг Арлетт стало мерзко держать его в своих руках, когда она со всей полнотой сознала, что прикасается к трупу. Она брезгливо откинула его от себя, и мертвое тело Эдгара грузно свалилось на пол, попутно зацепив локтем дверцу шкафа, из-за чего несколько осколков, которые засели слишком глубоко просто обломились на половине. Шатенку передернуло от вида мертвеца, но сытость в желудке удовлетворяла куда больше. Когда Гейз осмотрела свое платье, она ужаснулась, как много крови было пролито на нее. И хоть сейчас она пропахла железом, это ее совершенно не тревожило. Быстрыми шагами она вышла в темный коридор второго этажа. Свет из ванной комнаты поселил в ней тревогу, она никак не могла вспомнить, выключала ли свет. Страх того, что в доме может быть посторонний, прокрался в грудную клетку. А вдруг он все же успел позвонить, но только не в больницу, а Лэмптону. И сейчас по дому крадутся его люди, с оружием, готовые использовать его в любой момент. Гейз медленно двинулась в ванную, но она была пуста. Все в ней было также как и перед ее уходом. Она медленно прошла к зеркалу и ужаснулась своим видом. На нижней части лица, шее и груди все было в подсохшей крови. Платье мокрое до солнечного сплетения было почти черного цвета. Глаза такие же алые и до жути безразличные к содеянному. Арлетт принялась остервенело смывать кровь с лица и шеи. Как только закончила, девушка села на полу ванной и в панике стала думать, как поступить дальше. Жутко хотелось сменить одежду, но что-то подсказывало внутри, что этого сейчас делать не нужно. Если соседи слышали крики Эдгара, то вполне могли вызвать полицию, и с минуты на минуту к ней заявятся. А если нет? Что если никто не стал геройствовать и просто придет завтра с вежливым беспокойством? — Знаете, мы вчера такие жуткие крики слышали. А вы не слышали? Как странно. А кричал будто бы мужчина. Если Эдгар все-таки нанимал гувернантку, то завтра она придет и уж точно увидит все это. А первой подозреваемой в любом случае окажется она — психически нестабильная падчерица после лоботомии, которая уж очень сильно вздорила раньше с отчимом. Нет, оставаться здесь было нельзя. Как и переодеваться прямо в доме, ведь кровавая одежда падчерицы вызовет еще больше подозрений, если оставить ее в доме. Неожиданное решение пришло к ней в голову. Она побежала по темному коридору в свою такую же темную комнату. Свет девушка не включала, хоть и было жутковато находиться во мраке с мертвецом за стенкой. Гейз опустилась на четвереньки у кровати и пошарила рукой под ней. Среди марли и бинтов она нащупала скомканный клочок бумаги. Зажав его в кулаке она подползла к окну и при лунном свете прочитала еще раз адрес. Чего теперь бояться от доктора-психа, если она сама с полчаса назад выпила кровь у отчима. Бумажку с адресом девушка сунула в лифчик, как ни крути это единственное место куда она могла ее деть. Одно лишь пугало, адрес мог намокнуть от крови, но кажется, у груди было сухо. Дальше нужно найти одежду. Кровавое платьице она точно выбросит где-нибудь по дороге в лесу, а вот что взять на смену. В шкафу она решила ничего не брать, так как если мать попросят осмотреть дом на предмет исчезновения вещей, она может заметить отсутствие одной из тряпок, которые, кажется, знала у дочери наизусть. Поэтому Арлетт торопливо сбежала по лестнице вниз и стала рыться в небольшой дорожной сумке, в которую мать запаковывала ее вещи для больницы. В ней было несколько пижам, нижнее белье и всего одно летнее темно синее платьице с мелким цветочным узором, в котором Арлетт собственно и приехала в лечебницу. Другого выбора не было, и Гейз вытащив это платье, постаралась сложить остальное в сумку как можно аккуратнее, будто ее после и приезда не тронули. А платье пусть думают, что забыла в больнице. Брать какие-либо еще вещи было не безопасно, но одну девушка точно хотела взять с собой. В темной комнате, между книг она выудила небольшую фотокарточку. На ней была она, папа и мама. Фото было сделано в лесу, в тот день они поехали на прогулку с мистером Томсоном, он и решил запечатлеть счастливую семью. Последнее фото, на котором был папа, сделанное за месяц до его смерти. Они сидят втроем на огромном валуне, а вокруг вековые ели. Совать фото в лиф она не решилась, поэтому аккуратно удерживая его в пальцах, вышла из комнаты, не зная, вернется ли когда-нибудь сюда. Проходя по коридору она остановилась у кабинета, в нерешительности зайти и взглянуть последний раз на плоды своего зверства. Сквозь дверной проем виднелось тело Эдгара, под его шеей натекла небольшая лужица крови, голова повернула прямо на нее и глядит безжизненным взглядом стеклянных глаз. В них страх и немой укор: «Погляди, что натворила, Арлетт. И это стоило того?». Смотреть на это было противно и жутко, поэтому Гейз не стала больше задерживать и спустившись по лестнице вышла через заднюю дверь дома, которая вела в сад. Тихо, как вор, она проходила по саду собственного дома, мимо теней от яблонь, молясь, чтобы никто из соседей не решил выглянуть в окно. Час был еще не поздний, и кто-то мог не спать. Благо дома находились на достаточном расстоянии друг от друга, и это давало право на хоть какую-то частную жизнь. Неподалеку лаял соседский пес, и как бы его тявканье не рвало душу своим знакомым тембром, Арлеттт было уже не остановить, в побеге из собственного дома.