кабинет писателя — вход воспрещён

             У каждого есть свои секреты и то самое, о чём предпочли бы умолчать. То, о чём неприлично говорить вслух. То, что так отчаянно скрывает он, так желает, чтобы никто и никогда это не увидел.       У Эванса тоже есть один секретик. Точнее, то, где он хранится — его непрекосновенный кабинет, на двери которого даже прибита табличка. «Не входить» — гласит она.       Он никогда и никого не впускает туда. Даже если случится война с Японией, то он и бровью не поведёт. Лишь закроется у себя и продолжит творить свои делишки. В общем, его кабинет — его крепость. Никому не позволено убираться там, даже входить туда строго воспрещено.       Никто и не знает, что же он там так скрывает, раз чуть ли замок не приколотил туда, когда однажды туда зашли без стука. Уж настолько он охраняет это место, что всем уже наскучило, и уже никто не пытается попасть туда, ибо себе дороже выйдет. Все. Но все — не Линч.       Конечно, Линч, Линч, Линч! Он всегда был человеком-пофигистом по жизни. Ему говорят нельзя, а он всё равно это делает. Он никого и никогда не слушает, думает, что умнее всех и поступает по-своему. Да-да, Линч — не все. Все — не Линч. Именно поэтому абсолютно все правила, законы и факты его мало того, что не касаются, так ещё он их нагло нарушает, а потом вовсе не чувствует себя виноватым. Ну да, а зачем, собственно? Сам себе на уме...       Вечер воскресенья. Завтра понедельник — день рабочий, обыденный, рутинный. В общем, обычный будний. Вроде бы вновь очередной круговорот недели и дней, но не для писателя, которому завтра предстоит представлять свою книгу на публике. Рано или поздно эта ступень продвижения на новую наступает в жизни абсолютно каждого творца. А этот лежебока совсем не ожидал, что это произойдёт так рано. Поэтому и отложил свою речь на “чёрный день„ ,наивно думая, что у него будет ещё куча времени. Как бы не так, Джон Эванс, как бы не так. А Линч ещё месяц назад говорил, чтобы тот готовил своё выступление и погладил костюм, в котором ему предстоит позже выступить перед своими фанатами! Как жаль, что очкарик просто пропустил это мимо своих ушей.       Сегодня писатель целый день уже не выходил из своего логова. Когда его приглашали на обед — не пошёл, когда на ужин — не пришёл. Он выходил всего один раз на свет белый, и то, чтобы сходить от перенапряжения в туалет. И как его организм всё ещё выдерживает? Это одному лишь Джону известно.       У молодого творца иногда бывают такие дни, когда ему нужно что-то срочно написать, причём не отвлекаясь. Чтобы под конец работы начинали дрожать руки, глаза были все красные, и чтобы охрип голос от постоянных собственных криков отчаяния вперемешку с ярым гневом. Сегодня был именно такой день. В подобные будни Егор понимал, что лучше своего возлюбленного не трогать вовсе, а ещё лучше — уйти куда-то погулять, чтобы, во-первых, не шуметь и не мешать, а во-вторых, чтобы не пугаться неожиданных и до жути громких воплей писателя.       Брюнет целый день не виделся с этим романным планктоном, ходил только на цыпочках, не старался громко чихать или что-то делать в целом. Казалось, в доме никого и не было вовсе, но редкие, зато меткие крики Джона доказывали обратное. Мука смертная, на самом то деле..       Журналисту сегодня было в особенности скучно. Он тоже сегодня не поел, а лишь выпил несколько чашек чая с ромашкой, чтобы успокоиться. Без Эванса было смертельно, мучительно, не хотелось ничего  делать — хотелось не делать ничего. Он на протяжении дня провалялся в постели и листая ленту телефона в абсолютной тишине. Успел также раз десять перегладить чёрный брючный костюм Джона : ему всё казалось, что на и так идеальной ткани оставались складочки, которых на самом деле не было. Он перемыл туфли шатена так, что они блестели пуще всякого кристалла.       Честно, очкарик сперва был категорически не согласен с этим нарядом : во-первых, «ткань не дышала», а во-вторых, парень думал, что это будет выглядеть глупо и даже нелепо. Думал, будет слишком вульгарно и вычурно, если он появится на своём первом выступлении и раздаче автографов в нарядном костюме и туфельках с V-образным носиком. Также он посчитал, что будет лучше надеть свой обыденный и застиранный свитер с джинсами. Мол, его так больше людей узнают. Егор позже убедил его всё же пойти именно в данном виде, потому что доказывал, что гораздо лучше пойти так, нежели появиться на публике как чухан. Ну а также журналист просто пригрозил этому упрямому барану своим подавленным настроением и искусственными слезами, заявив, что Эванс совсем его не любит и не ценит то, что он для него делает. Прокатило.       Да, как упоминалось чуть раньше, Джон, будучи даже абсолютно спокойным, был готов убить любого, кто хотел войти в его кабинет. А сегодня, когда он и так был весь на нервах, излишне возбуждён и зол, так подавно. И именно сегодня Линч решился на опрометчивый поступок. Именно в этот вечер...       В доме царит абсолютная, гробовая тишина. Каких-либо подозрительных звуков с кабинета писателя не слышно уже давно, часа два точно. Парень тихо крадётся к логову кудрявого тролля, чтобы тот его не услышал. Он полностью приготовился : как физически, так и морально. Да, ему всё ещё хотелось узнать, почему же Джон его никогда не пускает туда, даже под дулом пистолета не подпустит. Что же он там так отчаянно скрывает, раз даже владельцу дома, самому Егору Линчу и просто возлюбленному Эванса категорически воспрещён вход в это писательское логово? Егора гложат любопытство и безрассудство, которым он никогда не может противостоять — уж слишком сильные эмоции.       Он уже вознёс свою руку, чтобы постучать, как внезапно остановился. Сердце закотилось, как ненормальное, а пальчики задрожали как при треморе, заставляя капельке пота скатиться по лбу молодого журналиста. Он переживал так в последний раз тогда, когда сдавал курсовую у самого вредного преподавателя в Питерском университете. Вся смелость куда-то мгновенно испарилась, остались лишь бешеное волнение и пульсация в висках. Это оказалось гораздо сложнее, чем Линч себе представлял. Но не убегать же сейчас с ужасом обратно к себе в спальню? Конечно, нет.       Егор решил проблему мгновенно. Он решит вовсе не стучать, а просто войти, заговорить владельца кабинета, в это время быстренько осмотреть помещение, затем выйти, как ни в чём не бывало. Хороший план, надёжный.. Надёжный, не как швейцарские, а как филиппинские часики.       Дверь с тихим, едва слышимым скрипом чуть отворяется, а в узком проёме в комнату проскальзывает этот негодник. Не успевает он и шага сделать, как строгий и необычайно низкий голос тут же осаживает его на месте. — Воры?       Вопрос поставил Егора в недолгий ступор, который сменился его ответным. — Что? — Дома воры? — Нет, – он пытается сохранить своё хладнокровие и ровный голос, попутно осматривая джоновый кабинет : как и ожидалось, здесь царит небольшой беспорядок в виде пустых чашек из под кофе, а также десятков скомканных листков бумаги, лежащих по периметру комнаты. — Пожар? — Нет, вовсе нет, — несмотря на явный укор и недовольство Эванса, Линч всё равно идёт к его столу, преодолевая огромное желание убежать к себе. — Тогда, может, конец света? Апокалипсис? Возможно, на наш дом движется огромный метеорит, и нам стоит срочно бежать отсюда? — Нет, Джон. — Тогда, ответь мне, почему ты здесь?       Егор на ватных ногах всё таки доходит до рабочего места очкарика. Он останавливается аккурат за дубовым стулом возлюбленного и ненавязчиво кладёт на широкое, напряжённое плечо Джона свою ладонь, чувствуя, как тот еле ощутимо взрогнул. Хотя, кажется, это просто мышцы ещё больше напряглись.       Джон ловким движением руки переворачивает листок с текстом, чтобы Линч случайно не прочитал его содержимое. Он выпрямляет свою спину и кладёт руки на подлокотники стульчика, выжидающе, но не громко щёлкнув пальцами. — Почему ты тут, Линч? – этот бархатистый строгий голос звучит даже как-то угрожающе на данный момент. — Я.. я хотел тебе сказать, чтобы ты не засиживался до ночи. На часах уже одиннадцать, а тебе нужно ещё хорошенько выспаться, Джон.       Брюнет быстренько пробегается взглядом по рабочему столу шатена : кучи стопок с бумагами, какие-то незаконченные работы, разбросанные в хаотичном порядке, всякие стикеры, книжки — свои и чужие, а также какая-то небольшая рамка, что была опущена лицом вниз. Парня охватило какое-то нездоровое желание посмотреть, что же там, но это очевидно разозлило бы Эванса ещё больше.       Егор огладил чужое крепкое плечо, как бы в качестве прощального жеста. Он повернулся и хотел уйти. Не ушёл. Его запястье внезапно перехватили и сжали в мёртвой, но очевидно осторожной хватке. Дыхание словно вмиг оборвалось. Журналист попытался аккуратно выбраться из этих тисков, тем самым случайно зацепившись краем шёлкового халатика о край стола. Поддавшись вперёд, парень ощутил, как ткань предательски оттянулась и сползла сперва с плеч, а затем до самой груди. Благо туго повязанный пояс на талии не дал одежде упасть полностью.       Джон медленно повернулся к неудачливому любопыту, строго смотря на него и уже готовясь сделать выговор. Увидев то, что перед ним, его взгляд мгновенно изменился. Грудь взметнулась вверх, а сам писатель прерывисто, излишне шумно вдохнул через нос. Он слегка обескуражился, но хватка его совсем не ослабла, а, кажется, стала только крепче.       Кадык Линча нервно дёрнулся, а сам он лишь сделал вид, что ничего не произошло. Его красные щёки и прикусанные в привычке губы говорили об обратном. Он медленно сжал ладони в кулаки, всё ещё пытаясь сопротивляться шатену. Не получилось. Это было уже бесполезно. — Джон, дай мне уйти, – голос заметно сорвался, из-за чего это прозвучало слегка пискляво. — Уйти? Ты хочешь уйти после того, что натворил? – в свете настольной лампы стёкла очков недобро сверкнули.       Парень попытался сделать максимально снисходительный вид, но стыдливо опущенные вниз глаза раскрывали его. — Я не знаю, в чём провинился. — Хочешь узнать? – Джон вальяжно поднялся с насиженного места, сделав шаг к брюнету, из-за чего тот прижался задом к столу, задрав свой подбородок вверх и глядя прямо в чужие синие глаза. — Позволишь? – Егор еле слышно хмыкнул, сразу выйдя из образа невинной овечки. — Вопросом на вопрос не отвечают, Линч. Некультурно, знаешь? — Вопросом на вопрос не отвечают, Джон. Некультурно, знаешь? – зеленоглазый процитировал ранее сказанные писателем слова, использовав их против него же.       Эванс лениво, словно кот, расплылся в ухмылке, поддев указательным пальчиком чужой подбородок. Другую руку он поставил слева от своей мышки, чтобы не сбежал. — Правило четырёх “Н„ : никогда не нарушай наш наказ. Неужто забыл?       Линч по-актёрски округлил свои глаза, якобы в удивлении, а затем, словно вспомнив, отразил на своём прекрасном личике искреннее сожаление. — Ох, как же я такое посмел забыть.. Как жаль, Джон, я правда нечаянно! — Врёшь и не краснеешь, Линч. Кто же тебя так искусно научил лгать? Вроде Лили порядочная, честная, а что насчёт тебя, а? — Но я ведь не лгу. На моём лице написано, что я самый честный человек в твоей жизни. Не веришь? – Егор демонстративно качнул головой в сторону, и очи его сверкнули, даже на миг показалось, что слёзы заблестели на его глазах. — Верить тебе не хочу, фурия моя. Скажешь ещё, что забыл, какое следует наказание за каждую твою ложь? – Джон улыбнулся уже чуть шире, обнажив свои “вампирьи„, как про них отзывался Линч, клычки. — Наказание? Ох, какой я недотёпа, раз забыл ещё и это! Мне так совестно! – брови его сначала взметнулись в недоумении вверх, а затем сложились домиком, выражая невинный взгляд ещё больше. — За каждую твою ложь я обязан отодрать тебя своим любимым ремнём из натуральной кожи, чтобы было больнее. Как жаль, что не розгами, верно? — Ага-а, – многозначительно протянул темноволосый, — Но свежие весенние жгутики столетней ивы на нашем заднем дворе подошли бы для наказания больше, не считаешь? — Какой ты у меня умный, Егор.       Эванс наклонился к своему любимому чуть ближе и вдохнул тот аромат тела, по которому мечтал весь сегодняшний день. Хотя бы раз ощутить его. Хотя бы ещё один раз... — Предполагаю, принимал душ ты недавно? – горячее, прерывистое дыхание шатена приятно обжигало чувствительную кожу шеи, заставив тянуть что-то внизу живота. — Верно. Узнаёшь запах? — Узнаю. Гель. Ванильный. — Ты его любишь, – это не было вопросом Егора, он утверждал это. — Люблю. До сих пор гадаю, откуда же ты его покупаешь. Контактирую с людьми, и никто не пахнет так сладко, как ты.       Синеглазый провёл своим носом по выпирающей ключице, наслаждаясь потрясающим амбре запахов : помимо геля для душа от парня пахнуло его еловыми, уже приглушёнными духами, которые он так любил. — Ты мешаешь мне работать, Линч. Завтра у меня первое выступление на публике. Буду презентовать свою книгу. Даже половина речи не готова. Про то, что я её не учил — молчу. — Я могу уйти, Джон. Стоит тебе только остраниться от меня – уйду.       Но Эванс не отстранялся. Он не хотел. Не сейчас, не в этот час, не здесь, не сегодня, никогда. — Думаешь улизнуть без своего наказания? Каков хитрый лис. И ведь не получится это у тебя, знаешь? — Знаю. Я ведь не трус, чтобы бегать от опасностей. — Разве я – опасность? Боишься меня? – шатен приподнял свою голову, всё ещё прижимаясь к чужой груди и глядя прямо в малахитовые глаза. — Хоть наведи на меня свой револьвер. Стоит мне сделать вот так, – Линч чуть раздвинул бёдра, в следствии чего халатик немного приподнялся, — в этой комнате вооружён буду только я. — Одна лишь твоя улыбка обескураживает меня. Заставляет краснеть и глупо улыбаться, словно я какой-то мальчик. Что же ты со мной делаешь, Линч-и? – Джон зарылся носом в чужое нежное, но горячее, будто раскалённая хрусталь, плечо, тихо зарычав. — Ты влюбился в меня поуши, Эванс. Вот и ответ на твой вопрос. — А вот тут ты не прав. Я не влюбился в тебя. Я тебя люблю, и знаю, что ты меня тоже. — Помимо тебя у меня есть ещё мужчины, которых я люблю.       Обладатель очков недоумённо поднял голову и навис над тем, кто сейчас ощутит на себе его гнев. — Не смеши. У тебя ведь с отцом не лучшие отношения. — А с чего ты взял, что я говорю про отца?       Джон выдвинул своё колено меж бёдер Егора, чтобы полностью сделать так, чтобы тот не убежал. Крепкой хваткой он схватил чужие тонкие запястья и поднял вверх, прижав их к верхней полке рабочего стола. — Например? — Не скажу. Ты не оценишь. — Меня раздражает и в то же время возбуждает то, что ты смотришь на меня свысока. Говори, кого ты там ещё любишь.       Линч расплылся в хитрой улыбке и отвернул свою голову, не упуская шанса пройтись взглядом по его кабинету ещё раз и заметить пару интересных деталей : на стене было туча картин, которые Егор нарисовал собственноручно. Нет, он не художник, как его сестра, и не рисует так профессионально и с высшей техникой. И всё же парень имел неплохие навыки в этом : если у Лили получались превосходные пейзажи, типа побережья моря или заката с восходом, то у Линча хорошо, нет, даже слишком хорошо выходили портреты. Не всех людей, естественно. На самом деле Джон являлся единственным, кому Егор посвятил свои картины. И он единственный человек, которого недо-художник умел рисовать. За всё время их дружбы парень запомнил писателя во всей его красе и знал, где у него какой шрам и сколько родинок на его спине. Он не считал свои «каракули» картинами, а уж тем более шедеврами русского и зарубежного изобразительного искусства, но Джон придерживался совершенно иного мнения : каждую картину, каждый холст, что якобы не получился, каждый набросок и эскиз он хранил у себя на третьей полке шкафа в своём кабинете. Егор правда думал, что его возлюбленный давно избавился от его творчества, но то, что Джон удосужился не просто сохранить его работы, так ещё и с достоинством повесить на своих “священных„ стенах, заставило журналиста покраснеть от теплоты и трепета, которым обливалось его сердце. — Чего улыбаешься? Думаешь о мужчине, которого любишь, при всём-при этом это ещё и не я? — Не-еа, о Лукасе я ещё сегодня не думал.       Лукас. Ах, милый Лукас. Так вот кого Линч назвал вторым любимым мужчиной. — Лукас? А.. Ну тогда ясен хуй, почему ты так радуешься тому, что я постепенно выхожу из себя.       Брюнет только звонко рассмеялся от нецензурных слов в исполнении Джона, в восторге заболтав своими ножками. — Я тобой очарован, но это не означает, что ты не понесёшь двойного наказания. — Ох, мне так жаль, “сейчас готов я зареветь горючими слезами и сам растаять как первый снег — на глазах и мгновенно„ – парень повторил отрывок из романа возлюбленного, который Эванс запрещал читать до выпуска книги. — Значит, наказание будет тройным. Ты вообще когда успел прочитать мои черновики? — Неважно. Лучше расскажи, каково будет третье наказание?       Джон хитро ухмыльнулся и отпустил чужие запястья, приблизившись к покрасневшему личику Егора. Не говоря ни слова, он оставил влажный след на чужой верхней губе, тут же прикусив нижнюю. Брюнет лишь ахнул, чем и воспользовался искуситель, своим языком скользнув чуть глубже и тут же встретившись с другим. Руки писателя опустились ниже, к бёдрам, медленно, так дразняще пробрались под недлинный подол чёрного халатика, а затем бо бокам поднялись чуть выше. Когда пальчики не нащупали резинки боксёров, Эванс удивлённо, но одобрительно взглянул на свою бестию, которая одним лишь своим взглядом сказала, мол, ты сам посоветовал их не надевать дома. Шатен внезапно нетерпеливо рыкнул и углубил поцелуй, отбросив от себя мешающие очки. Линч же поудобнее уселся на столе, а свои ладони переместил на чужую, опаляющую своим жаром шею, притягивая своего партнёра ещё ближе. Дыхание становилось всё более прерывистым, отчего пришлось отстраниться от горячего сплетения языков. Одним движением руки Джон сделал так, чтобы пояс развязался, в последствии чего и упала мешающая ткань, неспешно сползая на паркет. Егор, совершенно не стесняясь своей наготы, лишь расплылся в соблазнительной улыбке, проводя своим розовым язычком по своей красной губе, смотря точно в синие глаза. — И почему я раньше не замечал, что на тебе нет моих засосов? Как давно мы уже не трахались, не изволишь напомнить? – Джон раз за разом проходился по телу любимого жадным взглядом, пытаясь запомнить каждую деталь и уже представляя, как разложит эту черноволосую фурию на своём дубовом столе. — М-м, – Егор сделал задумчивый вид, переводя взгляд куда-то в потолок, — кажется, моя поясница не болит уже пять дней, как ни странно. — Пять дней? Это рекорд, Линч. Так долго я себя в узде ещё никогда не держал.       На это парень предпочёл не отвечать, а только потянулся к завязанным шнуркам на штанах. Одно ловкое движение длинных пальцев — проблемы нет, делов то. — Так и хочешь, чтобы я тебя трахнул? Ой-ёй, родной, да ты отбрасываешь все свои моральные принципы, знаешь? — Да-да, Эванс, я тако-ой плохой, ты бы знал...       Домашние штанишки сползли на пол, а с боксёрами и майкой Джон справился сам. Давно вставший член был таким тугим узлом внизу живота, что сил на прелюдия не осталось вовсе. Ну, разве что для наказания...       Только Линч подумал, что отделался от своей участи, кудрявый паренёк достал из верхней полочки своего шкафа тот самый излюбленный и широкий ремень, в котором души не чаял. — Родной, изволишь повернуться ко мне своей прекрасной задницей или хочешь, чтобы я сделал это за тебя? Тик-так, Линч, тик-так.       На это темноволосый расплылся в какой-то заговорщеской ухмылке, стрельнув своими зелёными глазками, точно самый искусный соблазнитель, лишь от взгляда которого Эванс сходит с ума. Он медленно сполз со стола и прежде чем повернуться, подскочил к Джону. Парень прильнул к чужой шее и укусил её, словно ненасытный вампирёнок. Этого очкарик не ожидал, из-за чего чуть растерялся. — Чтобы завтра к тебе бабы всякие не клеились. Чтобы знали, что ты только мой. Так и скажи им, если подойдут с тобой познакомиться, что Егор Линч неадекватный, и что ты занят.       Вальяжно вильнув бёдрами, Егор покорно опёрся руками о стол, ожидая своего наказания. Плечи уже дрожали от нетерпения, руки тряслись, дыхание совсем сбилось, а тело парня было таким горячим, словно при лихорадке.       Писатель, стоящий сзади, буквально засветился и едва ли не довольно завыл от такого поведения возлюбленного. Линч особо никогда не показывал, что он ревнует его. Говорил, что полностью доверяет Джону и не намерен вести себя, как собственник-истеричка, но сейчас его поведение доказывало обратное. Да, шатену очевидно нравилось, когда его парень вёл себя так вызывающе.       Он подошёл к Егору, стоящему к нему спиной, игриво проводя своим указательным пальцем по позвоночнику до самого копчика. — Раздвинь свои булочки, хочу увидеть тебя поближе. И поглубже.       Линч зарделся и стыдливо качнул головой, но всё же опустил свои ладони к себе на ягодицы, чуть отодвигая их в сторону. — Ещё. Этого недостаточно.       Его слова как хлыстом ударили. Егор сделал всё так, как просил приказал Джон, заслужив за это одобрительный смешок. — Господи, Линч, мы с тобой не впервые трахаемся, а ты до сих пор стесняешься? – он пристроился сзади, довольно причмокнув губами, при этом не отрывая своего взглядя от этой аппетитной попки. — Я.. я просто не привык к тому, что на меня смотрят с такого ракурса, причём держа в руках ремень, которым меня вот-вот отшлёпают. Знаешь, непривычно. — Не строй из себя невинную овечку. Ты ведь знал, что следует за тем, если ты зайдёшь в мой кабинет. Ты ведь даже не постучался, мелкий засранец. Мелкий, но до ужаса соблазнительный засранец.       Не выдержав, Эванс с размаху шлёпнул румяный зад, заставив того вскрикнуть от неожиданности. — Ох, чё-е-ерт. И только сейчас я понял, как хочу тебя. Какой ты неземной, Линч.       На правой ягодице остался отчётливый, обжигающий след от ладони Джона, что сильно выделялся на бледной коже.       Егор опустил свою голову вниз, сгорая от абсолютно всех эмоций, смешавшихся между собой : злость, экстаз, желание большего и естественно стыд. Но ему это так нравилось, что колени уже начали дрожать.       Джон многозначительно хмыкнул и наконец-то взялся за ремень. Он в действительности был толстым и грубым. Замахнувшись, он шлёпнул своего возлюбленного аккурат в ложбинку, заставив того согнуться. Второй удар пришёлся уже на левую ягодицу. Из зелёных глаз невольно брызнули слёзы. Это был первый раз, когда при половом акте Джон использовал ремень в качестве наказания. Это оказалось гораздо больнее, чем Егор ожидал. — Даже отец в детстве меня не так сильно бил, ах! – Линч снова согнулся от очередного шлепка, вскинув наверх голову, уже еле держась, чтобы не крикнуть.       Нечаянно брошенные слова Егора стали инициатором того, что Эванс внезапно прервал своё наказание. Егор еле слышно всхлипнул и пошатнулся, едва не упав на пол. Сильные руки Джона не дали ему это сделать. — Да, в следующий раз буду шлёпать тебя лишь собственноручно.. Долой этот ремень. — Согласен. Я подарю тебе плеть на твоё день рождения, чтобы ты, не дай Боже, колечил меня своим ремнём. — Ну-ну, буду с нетерпением ждать.       Внезапно Джон спустился вниз и сел на колени. Паренёк бросил недоумённый взгляд через плечо, мол, ты чего делать удумал. — Молчи, Егор. Я хочу извиниться.       С этими словами он отодвинул двумя руками ягодицы Линча в стороны. Он подался вперёд и уткнулся лицом в промежность, скользнув по ней своим длинным и обжигающим языком. Тот же совсем не ожидал этого, отчего из его горла донёсся громкий стон, и он тут же по-кошачьи выгнулся в спине, давая Эвансу большую фору для исполнения самых развратных фантазий и пожеланий. Журналист ухватился за края стола, не зная, куда себя деть. Кончик языка прошёлся по чувствительным стеночкам ануса, а затем, растянувшись во всю длину, скользнул до мошонки. Линч сжал бёдра и всхлипнул, чувствуя, как к низу живота и члену что-то обильно начинает приливать. Что-то очень приятное и тёплое..       Сфинктер уже расширился от возбуждения. Именно поэтому Джону практические не доставило труда проникнуть своим язычком внутрь едва ощутимо пульсирующей дырочки. Чувство чего-то постороннего, но очевидно родного и тёплого заставляло Линча извиваться, словно змея, и громко, уже не сдерживаясь, стонать, в неприличном контексте выкрикивая имя того, кто заставляет его вести себя совершенно несдержанно и развратно. Обладатель синих глаз и сам наслаждался процессом, впервые слыша, как Линч громко взвизгивает от малейшего движения языком и как умоляет доставить ему больше эмоций. Да и в целом процесс вылизывания ему, кажется, понравился не менее, чем Егору, который был готов вот-вот кончить. Джону до безумия нравилось приносить удовольствие своему партнёру, своему дорогому Линчу. Каждое ловкое движение язычком делало с брюнетом что-то невероятное : он извивался, вертел своей задницей, то ли пытаясь как-то прекратить это, то ли в попытках ощутить ещё большее наслаждение, а также голосил во всё горло, ничуть этого не стесняясь.       Внезапно Егор выкрикнул имя Джона так громко, что тому на миг показалось, что он сделал что-то не то. Но, когда у него затряслись колени, а сам он еле держался, чтобы не свалиться на пол, очкарик всё осознал. Мурашки пробежались по телу Линча, а сам он выгнулся сильнее, чем обычно. Сердце колотилось быстро, а кислорода едва хватало, чтобы сделать даже маленький вздох. Парень тяжело дышал, всхлипывая и пытаясь взять себя в руки, но из-за чувства сладострастной истомы мало что получалось.       Эванс наконец остранился и поднялся на ноги, подойдя ближе к своей пассии. Он стянул чужие чёрные волосы, что так сильно растрепались, и не грубо, но довольно сильно оттянул их назад. — Понравилось? – шепнул он прямо в шею, после чего провёл своим языком по небольшому шрамику, обводя его.       Тот лишь замычал и, пытаясь что-то ответить, неопределённо повёл плечом. — Да или нет, Линч? — Д-да! Да, мне.. ах, мне понравилось! – из последних сил выдавил из себя Егор, чувствуя, как рука его возлюбленного сжимает его покрасневшую задницу, — Повторим, может, как-нибудь?       Джон удивлённо хмыкнул и издал довольный смешок, оставляя алый след на его лебединой шее. — С удовольствием...       Длинные пальцы поползли к головке члена, на которой всё ещё осталось не вытекшее семя, и набрали густую смесь на подушечки. Линч уже прогнулся в спине, чувствуя, как пальчики массируют колечко мышц. Он так по ним скучал. Его убивала эта пустота внутри себя. Хотелось её заполнить чем-то.. например, фалангами любимого.       Синеглазый без особого труда протолкнул сразу два пальца внутрь, начиная ими интенсивно двигать в ритме вальса. А на белой шее всё больше краски...       Эванс толкнул длинными пальчиками во всё основание и наконец-то добрался до заветной простаты. Линч зашевелил бёдрами, стараясь самостоятельно насадиться на них, чем заслужил укус в плечо. — Я бы хотел сам тебя трахнуть, родной, если ты не против. Понимаю, не терпится, но ты же у меня хороший мальчик, ведь так? — Я о-о-очень плохой, Джон.       Пару ударов в чувствительное место и удовлетворённые крики обеспечены. Писатель ловким и резким движением вышел из парня, но пустоту тут же заполнило нечто другое. То, о чём Линч желал ближайшие пять дней.       Брюнет, наконец-то почувствовавший в себе Джона, аж рассмеялся. Его смех смешался со звонкими стонами, отдаваясь в ушах его возлюбленного самой лучшей мелодией. Двинувшись тазом вперёд, Эванс полностью протолкнулся членом во внутрь ануса. — Да ладно, Линч, неужто ты самостоятельно себя удовлетворял, пока мы сексом не занимались, а-а? – очкарик заметил, что вошёл он слишком гладко и без особых затруднений, что означало собственноручную мастурбацию зеленоглазого.       На это заявление тот только весело хихикнул и получше выпятил свой зад, понимая, что сейчас начнётся..       Обхватив бёдра Линча, Джон сменил медленный темп на быстрый, начиная натурально вдалбливать того в собственный стол. С каждым толчком с полок падало всё больше бумаг, работы, напечатанные на машинке, разлетались от тряски стола. Подняв левую ногу возлюбленного, парень ощущал прилив к низу живота всё больше. Его член и сам хотел Егора всё последнее время. Как же Джон соскучился по нему.       Линч в экстазе кричал и стонал, сметал руками содержимое стола Эванса, но тот был совсем не против. Каждый толчок отдавался в глазах разноцветными круглешками, а в пальцах что-то приятно покалывало, заставляя щёки краснеть всё больше. И тут заголосил и сам Джон, вовсе начиная рычать и выкрикивать то, какой Егор потрясающий, какой он прекрасный и великолепный. Он намотал чёрные волосы на свой кулак и ритмично двигался, а он скользил так гладко, что становилось вдвойне приятно. Откинув назад свою голову, шатен зажмурил свои глаза, чувствуя, как к его члену приливает что-то горячее и необратимое. Выкрикнув имена друг друга, страстные возлюбленные сихронно излились. Линч чувствовал, как его дырочку наполняет сперма Джона, и как он сам кончает себе на живот.       Вмиг стало столь приятно и хорошо, что глаза застелила необъятная пелена, что заставила кружиться голову окончательно. Эванс неспешно вышел из своей зеленоглазой бестии, наконец отпуская его волосы и поглаживая их. Колени Егора тряслись как ненормальные, но зато ему самому было до безумия приятно и легко.       Пока Джон не видел, он поднял рамку и увидел там свою фотографию, на которой так искренне улыбался, и глаза его горели энтузиазмом и жизнью. А на краешке фоторамки был небольшой выцветший листок бумаги, на котором аккуратным почерком были написаны стихи писателя, посвящённые своему возлюбленному. Им было уже около семи лет. Именно столько прошло с того, когда Джон Эванс впервые взглянул в малахитовые глаза Егора Линча.       Содержимое листочка журналист не успел увидеть, так как голос, принадлежащий человеку, стоящему сзади, резко окликнул его. — У меня для тебя ещё два наказания, родной...