𝚝𝚠𝚒𝚗𝚜, 𝚒𝚗𝚝𝚎𝚛𝚝𝚠𝚒𝚗𝚎𝚍

…Только мы, встав на глыбу

Себя и своих имен,

Хотим среди моря ваших злобных зрачков,

Пересеченных голодом виселиц

И искаженных предсмертным ужасом,

Около прибоя людского воя,

Назвать и впредь величать себя

Председателями земного шара.

Какие наглецы — скажут некоторые,

Нет, они святые, возразят другие.

Но мы улыбнемся, как боги,

И покажем рукою на Солнце.

© В. Хлебников

____________________________________________________

0126-й сидерический год, 7 сентября, пригород Десембера

             Вэш улыбался, глядя на то, как Ти Беннет пытался выпростать руку из рукава пиджака — безуспешно. Картина становилась ещё комичнее, стоило вспомнить, что рукавов у пиджака вообще-то было два, а Ти Беннет сидел пьяный в зюзю (хотя и умудрился при этом не растерять обаяния) и уже битый час боролся с предметом своего гардероба за стойкой в крохотном баре. Предмет гардероба выигрывал со счётом два-ноль. Вэш расслабленно покрутил пальцами трубочку в алкогольном коктейле и перевёл взгляд на простецкий деревянный стол, коих на Гансмоуке было несметное множество. Таких баров тоже было несметное множество, и всё же сегодня именно этот казался ему немного особенней прочих. Бар был наполнен людьми до отказа — будто бы целый город набился сюда, как пух в большую пуховую подушку, да так и остался здесь, воздушный, воодушевлённый… На самом деле всё было не так: в баре сидели не все десемберские, а лишь малая часть — те, кто проживал на окраине. Вэш особенно ценил такие маленькие места, явления, вещи — отчасти потому, что находил их уютными, но ещё потому, что на немногочисленных узеньких улочках, например, было меньше шансов оказаться раскрытым. Двенадцать лет уже прошло, вдруг вспомнилось Вэшу. Двенадцать лет назад история, длившаяся полтора столетия, кончилась. Теперь не было надобности в постоянной беготне, прятках от охотников и переездах с места на место. Вот только… Нет. Нет, он всё ещё не хотел думать об этом. Лёд в напитке с тревогою звякнул, прижатый трубочкой к стеклянной стене. Вэш не коснулся губами синего пластика, вместо этого поднеся стакан к лицу и сделав ещё один быстрый глоток. Тёмный ром и имбирное пиво уже начинали потихоньку делать то, ради чего их, наверное, когда-то и создало человечество — ударять в голову пьющему, да так, что все лишние мысли враз исчезали, словно допотопные звери с картинок, словно вырезанный из герани сорняк, словно микроб — болезнетворный, убитый в зародыше… И нет, он согласился выпить вовсе не потому, что Беннет очень напоминал ему Ника. Часа два назад на краю Десембера ещё было светло, и Вэш бесцельно бродил по песочной аллее, замыкавшейся рядами деревянных скульптур. Он восхищался тем, как за десятилетие этот город сумел полноценно вернуться к своей прежней жизни — из горстки пепла, оставленной после безжалостной битвы, птицей феникс вознёсся, возмужал и окреп, и вот уже десять лет прошло — всего лишь десять, — а он стоял исполином среди безбрежных пустынь, ухмыляясь так же широко, как и прежде… Десембер стал первым отстроенным городом на Гансмоуке. Десембер был очень горд тем, что справился со всем сам, без земной помощи. — Лохмач, тебе ещё подлить, может? — раздался хрипловатый голос Ти Беннета. — Чего смурной такой, ну? Праздник же! — Спасибо, мне пока хватит, — засмеялся вежливо Вэш, отставляя в сторону стакан с трубочкой. Алкоголь грел желудок, но вот в разуме после неожиданного «лохмач» на мгновение стало неуютно и холодно. Вэш развернулся к знакомому и устроил на ладони лицо, вслух заметив: — Да и тебе уже по-хорошему закругляться надо бы, Бен. Чем пить, лучше про похождения Пинки дорасскажи. Интересно ведь… Пинки звали собаку Ти Беннета, которая потерялась три года назад и, с его слов, успела за всё это время исколесить половину планеты, если не больше. Как он выяснил это? Очень просто. На ошейнике у Пинки, когда после стольких лет она наконец-то вернулась к хозяину, было наклеено несметное полчище всевозможных картинок, этикеток, ярлычков. Была даже реклама пивоварни из Мэя… А Мэй от Десембера в сотнях километров пути. Ти Беннет последовал совету Вэша, и рассказчик из него вышел отличный (он всё ещё, всё ещё не растерял обаяния), вот только десять минут спустя его рука вновь попыталась вступить в битву с одеждой, и он отвлёкся, упустил суть, а притащить её обратно за хвост уже не представлялось возможным — не та, увы и ах, консистенция… Вэш покачал головой, скорее умилённый чужой слабостью, нежели раздражённый, и помог знакомому одержать верх в странной битве. — Вот спасибочки, друг, — заплетающимся языком произнёс оживившийся Беннет, похлопал его по плечу и неожиданно серьёзно заглянул прямо в глаза. — Так сколько тебе, говоришь?.. — Сто шестьдесят пять. За окном послышались взрывы салюта. — Ну, вздрогнем! — воскликнул кто-то. Бар оживился. Ти Беннет хохотнул, и Вэш улыбнулся тоже. Не то чтобы ему кто-то когда-нибудь хоть на секундочку верил. Весь город сегодня шутил и смеялся — вот почему Вэш на очередной вопрос «парень, сколько тебе?» мог спокойно назвать трёхзначную цифру и получить в ответ «хорошо сохранился!», «мне тоже» или «здорово, так ты знал бабулю Арвего?». Было несколько грустно оттого, что никто никогда не воспринимал его возраст всерьёз, а единственный человек, который действительно мог бы… Ещё один взрыв. С шумной улицы в уютный бар Вэша сквозь рамы и стёкла брызнула музыка. Какие-то ребята из местных привели его сегодня сюда, угостили едой в благодарность за развлечение (Вэш потешно падал на землю перед детьми, притворяясь задетым вражеской пулей), после чего уселись за столиком в дальнем углу и принялись небрежно перекидываться в карты, совершенно позабыв про него. Вэша это лишь позабавило: чтобы гуманоидный тайфун — и в ответ ноль реакции? Всего ведь двенадцать лет прошло, а люди запамятовали уже о былом… Он поражался, какой недолговечной порой могла быть человеческая память. Сам он себе такого позволить не мог — да и не хотел, в общем-то. Он остался в баре, а потом к нему подсел Ти Беннет, и потекли рассказы о тяжкой жизни, заёмах, жене-изменщице и тысяче дней без любимого пса… Вот что ему нравилось в этом человеке: казалось, он помнил всё, хотя и не хотел помнить. В этом они с Беннетом были похожи. Когда из окон на них брызнула музыка, в баре чуть тихо звенели бокалы; сейчас же вокруг стоял такой звон, что казалось, здесь, в баре, собрался целый оркестр. Люди пели; кто-то, не стесняясь, плясал; даже бармен, отвернувшийся к полкам, насвистывал под нос себе лёгкий мотив. Вэш перемещал взгляд от одного человека к другому, внимал, впитывал в себя их радости, словно губка… и понимал, что никак не мог насытиться этим. Город был гудящей новенькой лампочкой, когда он — мотыльком, летящим на её пленительный свет. Он был один, но никогда не желал этого. Он был один, но всего человечества ему было мало. Вэш вздохнул, отпуская со вздохом часть бремени, остававшегося с ним до сих пор, и вернул на лицо улыбку, успевшую сползти с него какое-то время назад. Он сказал себе, что нужно радоваться жизни вместе со всеми — как уж там, carpe diem? «Лови момент», да? Что ж, у него получилось. Улыбка больше не казалась «приклеенной», как говорил когда-то давно ему Ник. Ему захотелось вдруг распробовать всё как следует. Намотать на голову галстук, вытянуть вверх руку с початой бутылкой и заорать что есть мочи вместе со всеми: «Да здравствует Десембер! Вперёд, Десембер! Гансмоук крут!!» Именно так он и делал уже четыре минуты спустя, подтащив с собой к незнакомому столику Беннета. За окном перекрашивал небо салют, а Вэш радовался жизни в задорной компании, подпевая местным гимнам, слов которых не знал, но это было совершенно неважно. Он пел, смеялся и шутил вместе со всеми. Он чувствовал себя хорошо. Вместе с новым залпом салюта, когда Вэш бросил мимолётный взгляд на окно, в голове мелькнула яркая вспышка, от которой на долю секунды у него помутилось в глазах. Он подумал, что это всё последствия выпитого, и вспомнил тогда о Ти Беннете, его собаке, верно дожидавшейся хозяина дома, а ещё о работе, на которую каждый день отправлялся Ти Беннет и которая была нужна ему, чтобы оплачивать огромный кредит. — Давай-ка, Бен, мы проводим тебя до дома. Пора. — Вэш поднялся, нетвёрдо держась на ногах, и удивительно ловко перехватил под мышку знакомого. — Благодарствую очень… апорт, Пинки, апорт… да здравствует, тётя, Десембер… — бессвязно забормотал тот, неловко цепляясь за одежду своего спутника. Издав в ответ короткий смешок, Вэш поправил Беннета так, чтобы было удобней нести, но не успел сделать и пары шагов, как уронил его на пол, пронзительно вскрикнув. Электрический заряд вдруг прошиб позвоночник. Следом за ним — ощущение, словно потерянная конечность вернулась. С гулко бьющимся сердцем Вэш бросил взгляд на свою левую руку… но протез никуда не делся и не сменился неожиданно плотью: рука как была искусственной, так ей и осталась. — Ты чего это, друг? — закряхтел, поднимаясь с пола, чуть протрезвевший Ти Беннет. — Перебрал, что ли, а? Роняешь добрых людей, потом встаёшь тут как истукан… В баре всё так же бурлил и кипел, дышал жизнью человеческий мир. Сотни вибраций, монотонных жужжаний в честь возрождения большого города-улья — дома пёстрых человеческих ос, — но Вэш, казалось, уже их не слышал; он чувствовал, как что-то внутри зашевелилось, натянулось в нём — то ли нервы, то ли душевные струны. Словно старая, выпавшая давным-давно нить снова вставилась в игольное ушко — и штопала, штопала, штопала… Он ощущал в себе линию, прочной тонкой верёвочкой протянувшуюся между ним и чем-то… кем-то вдали, за тысячи ярзов отсюда. Быть того не может, выдохнул он. За окном над горизонтом сверкнула звезда, и Вэш различил отчётливо ту самую, только им двоим присущую связь. Он вздрогнул; игла внутри больно кольнула. Не обращая на чужие вскрики внимания, Вэш бросился из бара в осеннюю ночь. На улице — всюду толпы, разгулье. Присоединиться бы к ним да забыть обо всём в этот вечер… Вэш бежал. Ему не нужны были толпы. Всё, всё вокруг него казалось сейчас таким мелким, таким пустым и неважным… Он остановился у пустоши, на богом забытой земле, притянутый тихим знакомым сигналом. За ниточку дёрнули, настойчиво потянули к себе. Это была нить, которую он слишком хорошо помнил. Он считал, что потерял её навсегда двенадцать лет назад в Октоварне… Он поднял голову к небу, глубоко потрясённый. С губ в воздух — шёпот. Одно слово. — Найвс?..